О раздвоении сознания и единстве

Однако полностью ли актер находится во власти этой силы <перевоплощения>? Так ли, как в жизни, он чувствует холод? Уверен ли он в том, что он именно Любим Торцов и больше никто?

Словом, полностью ли исчезли его собственные обстоятельства, и полностью ли он стал другим человеком?

Находясь на подмостках перед зрительным залом, актер не может не видеть условностей сцены: её декораций, гримов, смотрящих на него со стороны зрителей, не может не сознавать слова роли и все обстоятельства пьесы, — не его личные, а данные ему автором, и что всё показываемое на сцене — не настоящее, а только «как бы настоящее».

А между тем наше искусство художественного реализма требует от актера, чтобы он не был на сцене фальшивым, поддельным, условным, а был бы подлинным и жил там «по настоящему».

Как же согласовать одно с другим? Надо, чтобы актер жил на сцене по-настоящему, а вместе с тем, жить и чувствовать по-настоящему невозможно — будет галлюцинация...

Крупные художники-актеры (да и средние в некоторые минуты своего творчества на сцене) так перевоплощаются в свою роль и так волнуются обстоятельствами и событиями пьесы, что и сами забываются, и зрителя захватывают с собой в этот поток свого творческого воображения.

Не значит ли это, что они теряют свою нормальность и остаются только во власти своего воображения? Т. е. похоже на то, что они галлюцинируют?

Нет, судя по рассказам о них и по их собственным многочисленным признаниям, они как-то раздваиваются: одна часть их живет жизнью воплощаемого ими лица (в нашем случае Любима Торцова), а другая, находясь тут же рядом и не теряя ориентировки, наблюдает за первой жизнью и за всеми ее проявлениями, а по мере надобности даже направляет ее, корректирует.

Эта «трезвая» часть прекрасно учитывает, что в зале сидят зрители и что, следовательно, «играть» надо хорошо, «по-настоящему». Иначе не поверят. Поэтому охлаждать себя никоим образом не следует, а наоборот, — надо всеми средствами поощрять искренность и жизненность своих переживаний.

Как же это? С одной стороны, надо жить со всей искренностью и непосредственностью, с другой — не терять трезвости и наблюдать и за собой и за окружающим?

Не есть ли это требование патологического расщепления, так хорошо описанного психиатрами?

Там дело заключается в том, что человек, подверженный этому недугу, способен на некоторое время забыть и свое имя, и свое прошлое, а также всех своих родных и знакомых.. А вместо этого воображать себя совершенно другим человеком, с другим именем, с другим характером... Известны даже случаи, когда такой «вновь образовавшийся» человек убегает из своей семьи и в продолжение нескольких лет, производя впечатление вполне здорового человека, живет где-нибудь, обзаводится семьей и пр., и вдруг... просыпается! Т. е. приходит в свое нормальное состояние и не понимает, как он сюда попал и что это за женщина (его жена), и что это за ребятишки (его дети)...

Это болезненное явление дает нам представление о том, как человек может быть то сам собой, то не сам собой. Но разница с состоянием актера тут огромная.

Здесь, при патологическом расщеплении, сознание личности человека настолько затормаживается, что личность человека как бы исчезает совсем, ее как бы и нет. Но на ее место встает какая-то другая, созданная воображением.

У актера же личность его (сознание самого себя) никуда не девается — она все время здесь и все время живет, наблюдает и даже направляет жизнь «другого «я» — принятую им в себя еще новую личность — «образ».

Получается как бы раздвоение сознания актера: часть сознания работает как обычно — человек сознает, что он на сцене и играет, видит и чувствует публику, а другая — живет жизнью пьесы и образа.

Для человека, не испытавшего этого раздвоения на сцене, оно будет частично понятно, если он вспомнит свои детские игры.

Они заключаются всегда в том, что ребенок воображает себя кем-то другим («будто бы» он такой-то), отдается этой выдуманной личности и живет ее воображаемой жизнью.

При этом дети не забываются полностью, они не теряют своей нормальности и целостности и в любой момент могут прекратить свою забаву — игру.

Таким образом, эта двойственность и нормальность этой двойственности должна быть понятной каждому.

Расщепление сознания

(Сказать, что к этому приводят многие приемы, и в частности — «пусть оно»... целиком для этой цели. А какие же еще приемы? Да хотя бы перевод обстоятельств на «мои личные». Раз «лично я» в новых обстоятельствах, так вот, я — уже не совсем «я».)

1942 г. 7.V.

Два вида расщепления

Ермолова очень часто удивлялась, за что ее хвалили? Разве она так хорошо играла?

Это объясняли скромностью. Жестокое заблуждение и глубокое непонимание дела.

Есть два вида хорошего творческого самочувствия: одно, как у Певцова — всё видеть, всё понимать, во всём ориентироваться и прекрасно ощущать свою раздвоенность.

Другое: когда актер настолько слился с образом действующего лица, что у него уже нет никакого самонаблюдения. Он живет так же, как мы живем в жизни — мы ведь не наблюдаем за собой — нам некогда.

Такие явления бывают не только с ермоловыми, — они часто случаются на репетициях и на спектаклях и с обычными средними актерами, когда они забываются. При этом они сами за собой этого не замечают и тоже удивляются, когда их хвалишь, — не понимают: за что?

Это явление забывания самого себя очень, очень серьезно. Что в нем?

Об этом надо серьезно, серьезно подумать!

Расщепление, конечно, есть — иначе был бы патологический вывих. Но что за расщепление?

Вероятно, отщепившаяся часть, превращенная в образ, настолько велика, что заполняет собою все сознание. А личность актера находится ниже порога сознания — в сфере, она

уходит в автоматическое. Она выполняет только автоматические функции.

Это все очень, очень серъезно!!!

В сущности, ведь это два вида искусства!

Один — до порога «забывания», другой — за порогом «забывания».

Этим-то именно и отличаются великие художники-гении — ермоловы, стрепетовы, мочаловы — от талантливых искусников, вроде Сальвини, Певцова и подобных.

Какова же техника при этом? Первое, что приходит в голову — надо если не убить, то загнать подальше сознание. Как? Вероятно, на первых порах будет очень кстати метод «Дурака».

«Дурак»

Метод «Дурака», «идиота» — то же самое для расщепления, что метод «отпускания»[16] для подсознания.

Для получения феномена расщепления нужно почти полное уничтожение рассудочности и сознательности. Что и достигается «дураком» и «идиотом».

Рассудочность и сознательность, пожалуй, и есть самая язва. От нее и «старание», и «активность», и все мерзости бездарности.

Расщепление и Дидро

Люди, не улавливающие суть расщепления, обычно говорят: да, да... расщепление... об этом говорил и Дидро!

Они ничего не поняли. Дидро говорил не о расщеплении, а о том, что актер (его вкуса) «как бы раздваивается» — он и живет своей жизнью и следит, как его тело выделывает все заученные им фокусы.

Это как раз полное отсутствие (расщепления) раздвоения.

Частая помеха: актера «потянуло», он пустил себя; вышло очень интересно, смело — тут бы пустить себя дальше,

не вмешиваться, а он залюбуется собой или засмеется над собой, и нить порвана. Или он «выбился» или, залюбовавшись собой, перестанет слушать и видеть партнера, прозевает, пропустит и сам того не заметит. В чем дело — не известно, но только «что-то перестало выходить».

Тут нужно выработать рефлекс, как у Клейстоновских щук. Как только стало выходить, так не только на это не смотреть, а крепче вцепляться в объект и еще больше «отдаваться ощущению» и «действию».

Только что произошел феномен раздвоения, актер от неожиданности и необычности и выскочил.

Надо привыкать к этому «противоестественному» состоянию!

Это первые робкие шаги творческого расщепления.

О раздвоении сознания

В упражнении ученика «потянет» на что-то необычно смелое: на какой-то поступок отчаянно дерзкий, потянет на что-то такое сумасшедшее!

«Выскочу из своей личности, вскочу в другую, а назад и не возвращусь! Ужас!»

И... не осмелится.

А что это такое? Это «расщепление» личности. Боязнь этого понятна.

Но путем практики можно добиться того, что это «расщепление» не только не будет ничем грозить опасным, а будет только оздоровляющей прогулкой в область «не я».