Две системы психологии В. Вундта: гейдельбергская и лейпцигская

Зарождающаяся психология. Вместо узких специальных знаний, которые привет­ствуют многие современные профессора, «мандарины» XIX в., пытаясь достичь Bildung, прилагали все усилия для координации идей из различных дисциплин и соотнесения их с единой всеобъемлющей схемой человеческой жизни. Уильям Джеймс (W. James, 1875) назвал их «подпирающими небеса титанами»: здесь со­держится намек как раз на Вундта, который в предисловии к своему труду «Прин­ципы физиологической психологии», изданному в 1873 г., выразил надежду на то, что физиологическая психология сможет «стать шагом к общему пониманию че­ловеческого существования» (р. 158).

Будучи добропорядочным «мандарином», Вундт подчинялся «воле системы» (W. W. Woodward, 1982) и рассматривал психологию всего лишь как один из эле­ментов схемы человеческого знания. Хотя личности Вундта и Фрейда в других отношениях различаются, как день и ночь, они обладали одной и той же чертой, необходимой основателям общей системы мышления: оба они были честолюби­выми скрупулезными работниками (см. предисловие). Зигмунд Фрейд, как мы увидим далее, называл себя конкистадором; Уильям Джеймс отмечал, что Вундт «ставил задачи, будучи своего рода Наполеоном разума». Фрейд в значительной степени преуспел в завоевании мира во имя нескольких выдающихся идей; Вундт, похоже, не имел никакой центральной темы. Джеймс называл его «Наполеоном без гения и без центральной идеи; в случае поражения он превратит в руины в"се здание... Разрежьте его на куски как червя, и каждый кусок поползет; в его мозге нет жизнен­ных узлов, поэтому вы не сможете убить всех их сразу» (цит. по: W. van Hoorn and Т. Verhave, 1980, p. 72).

Вундт предложил миру две различные системы психологии. Он сформулировал первую подобную систему в Гейдельберге, но позднее отзывался о ней как о «грехах юности» (цит. по: W. van Hoorn and Т. Verhave, 1980, p. 78); Фрейд точно так называл свой «проект научной психологии». Вторая программа Вундта, создан­ная в Лейпциге, на протяжении ряда лет подвергалась значительным изменени­ям (S. Diamond, 1980; С. Graumann, 1980; R-. J. Richards, 1980; W. van Hoorn and T. Verhave, 1980; A. L. Blumental, 1980a, 1980b, 1986a; K. Danziger, 1980a, 1980b).

Что оставалось неизменным, так это данное Вундтом традиционное определе­ние психологии как науки, изучающей разум и пытающейся найти законы, управ­ляющие им. Но его идеи о разуме и методах, используемых для его изучения, пре­терпели глубокие изменения. Гейдельбергская программа Вундта рассматривала психологию как естественную науку. Вслед за Джоном Стюартом Миллем Вундт писал, что разум можно ввести в сферу компетенции естественных наук, применив экспериментальный метод: «Лишь эксперименты сделали возможным прогресс естественных наук; так давайте используем эксперимент для изучения природы разума» (цит. по: W. van Hoorn and T. Verhave, 1980, p. 86). В своем первом опре­делении психологии Вундт не отождествлял разум с сознанием, как делал это по­зднее. Напротив, эксперименты проводились для сбора данных, позволяющих де­лать выводы о бессознательных процессах: «Эксперимент в психологии — основ­ное средство, позволяющее прийти от фактов сознания к тем процессам, которые таятся в темных глубинах нашего разума, подготавливая сознательную жизнь» (цит. по: С. Graumann, 1980, р. 37).

Однако в Лейпциг Вундт как философ был приглашен читать лекции по фило­софии, построить философскую систему и разрабатывать психологию как часть философии. В косной системе немецкого университета философия сохраняла свое влияние, и Вундт был вынужден искать новое место для психологии в сис­теме знаний «мандаринов». В свете воззрений Гердера и Вико, немецкие интел­лектуалы обычно разграничивали Naturwissenschaft и Geisteswissenschaft. Naturwissens-chaft буквально переводится как «естественная наука», исследование физиче­ского мира и поиск законов, управляющих им. Geisteswissenschaft более сложная концепция. Буквальный перевод означает «духовная (Geist означает дух) наука», но она представляет собой исследование мира людей, созданного человеческой историей, и поиск законов, управляющих жизнью человека, его развитием и че­ловеческой историей.

В средневековой неоплатонической концепции Вселенной люди стояли между материальным и духовным мирами, имея животное тело и Божественную душу. В схеме Вико, Гердера и их последователей люди занимали сходное положение, между материальным и общественным мирами. В каждом случае тело и элементар­ные психические функции людей и животных, принадлежащих к миру материи и есте­ственных наук, были одинаковыми, а высшие пределы человеческого разума — душа, по мнению христиан, или высшие психические процессы, по мнению науч­ной психологии, — принадлежали миру Geist и Geisteswissenschaften. Таким обра­зом, «физиология образует... переход от Natur- к Geisteswissenschaften». Экспери­ментальный метод физиологической психологии, изучающей аспекты сознания, близкие к ощущениям и двигательным ответным реакциям, ведет к подходу, кото­рый «основан на методологии физики». С другой стороны, над этими элементар­ными явлениями стоят «высшие психические процессы, которые являются правя­щими силами истории и общества. Таким образом, последние также требуют научного анализа, подходы которого относятся к компетенции Geisteswissenschaf-ten» (W. Wundt, цит. по: W. van Hoorn and T. Verhave, 1980, p. 93).

С течением времени Лейпцигская программа претерпела изменения. Соломон Даймонд сопоставил введение к первому изданию «Принципов физиологической психологии» Вундта, вышедшему в 1873 г. с последним изданием 1908-1911 гг. По мере того как одно издание сменяло другое, Вундт все с меньшим пылом про­возглашал родство физиологии и психологии. В самых ранних версиях, как мы уви­дели, психология была связана с физиологией по своей сути и методам. Ожидалось, что изучение нервной системы прольет свет на природу человеческого сознания. Но к четвертому изданию, опубликованному в 1893 г., сохранилась только методо­логическая связь, а понятие «физиологическая психология» стало обозначать лишь экспериментальный характер новой науки (W. Wundt, 1873/1908). Подобно Фрей­ду и Джеймсу, Вундт перестал рассматривать психологию всего лишь как прида­ток физиологии.

По иронии судьбы, хотя сам Вундт пришел к отрицанию гейдельбергской сис­темы как ошибки прошлого, его ученики и читатели во всем мире приняли данное им определение психологии как автономной естественной науки. Разработанная Вундтом лейпцигская система, более созвучная взглядам «мандаринов» на мир, разум и образование, оказалась ошибочной.

Методы исследования в психологии. В. Вундт дал точное определение новых методов, с помощью которых следовало строить научную психологию. Основным методом была интроспекция, но она представляла собой новую, эксперименталь­но контролируемую интроспекцию, основанную на модели, разработанной Фехне-ром. В старомодной философской психологии использовали «интроспекцию в кресле» для того, чтобы выявить содержание и работу разума, но для некоторых ученых и философов это попахивало неприемлемым субъективизмом. Вундт со­гласился с этими критиками интроспекции, признавая тот факт, что наука о созна­нии может быть построена только на объективных, повторяющихся результатах, основанных на стандартизированных условиях, которые подлежат воспроизведе­нию и систематическому изменению (W. Wundt, 1907/1908). Чтобы достичь на­меченных целей, он привнес в психологию, где до этого безраздельно царила философия, физиологические (т. е. экспериментальные) методы.

Вундт проводил различие между двумя средствами психологических наблюде­ний, названия которых на английский язык переводятся, к сожалению, одним и тем же словом «интроспекция», что приводит к появлению текстов, в которых ученый одновременно осуждает и хвалит интроспекцию как фундаментальный метод пси­хологии (А. L. Blumental, 1980а, 1980Ь, 1986а).1ппеге Wahrnehmung, или «внутрен­няя перцепция», относится к донаучному методу субъективной интроспекции «в кресле», которой занимались, к примеру, Декарт и Локк. Интроспекция такого сорта проводилась случайным, бесконтрольным образом, и при этом не стоило рас­считывать на получение результатов, применимых в научной психологии. С дру­гой стороны, Experimentelle Selbstbeobachtung, экспериментальное самонаблюде­ние, является ценной для науки формой интроспекции, в ходе которой «наблюда­тели» сталкиваются со стандартными, повторяющимися ситуациями, где их просят описать конечный опыт. Экспериментатор задает ситуацию и собирает отчеты наблюдателя о том, что тот обнаруживает в своем сознании; примерно таким же способом ассистент астронома может регистрировать наблюдения, сделанные астрономом, пристально разглядывающим Юпитер в телескоп.

Логическое обоснование и границы экспериментальной интроспекции меня­лись по мере того, как изменялось систематическое определение психологии, дан­ное Вундтом. В Гейдельберге, когда ученый верил в бессознательные психологи­ческие процессы, он отвергал традиционную интроспекцию, поскольку она своди­лась лишь к наблюдению сознания и, по определению, не могла обнаружить работу бессознательного. Тщательные эксперименты, проведенные Вундтом, могли вы­явить феномены, посредством которых можно было сделать логические умозаклю­чения о функционировании бессознательного. В тот период (в большей мере, чем в последующие годы) Вундт полагал, что интроспективный метод имеет более широкое применение и большие перспективы. В Гейдельберге Вундт утверждал, что «тщетная попытка проникнуть в царство высших психических процессов с по­мощью экспериментальных методов» является «просто предрассудком» (цит. по: W. van Hoorn and T. Verhave, 1980).

Позднее, когда Вундт пришел к отрицанию существования бессознательного, он расценивал эксперименты как возможность воссоздания одного и того же опы­та у различных наблюдателей или у одних и тех же наблюдателей в разное время. Это основное внимание, уделяемое точному воспроизведению опыта, ограничива­ло сферу экспериментальной интроспекции, сводя ее к самым простым психиче­ским процессам, и Вундт справедливо исключил исследование высших психиче­ских процессов из компетенции физиологической психологии, полностью отверг­нув свои взгляды времен Гейдельберга. Лейпцигские ограничения, наложенные на интроспекцию, соответствовали идеализму И. Канта. И. Кант поместил трансцен­дентное Эго за пределы возможностей опыта, сузив применение интроспекции, как это делал теперь Вундт, до самых поверхностных аспектов разума: непосредствен­ного сознательного опыта.

Наряду с экспериментальной интроспекцией Вундт признавал и другие ме­тоды психологических исследований. По своей природе метод эксперименталь­ной интроспекции ограничивался изучением нормального разума нормальных взрослых людей, т. е. разумом наблюдателей в экспериментах. Наряду с экспери­ментальной интроспекцией Вундт признавал сравнительно-психологический и историко-психологический методы (W. van Hoorn and T. Verhave, 1980). Оба метода включают в себя исследование психических процессов. Сравнительный метод применялся при изучении сознания животных, детей и лиц «с нарушения­ми». Исторический метод использовали для исследования «психических разли­чий, определяемых расовой принадлежностью и национальностью» (цит. по: W. van Hoorn and T. Verhave, 1980, p. 92). Взаимоотношения между исследованиями созна­ния нормальных взрослых, животных, лиц с нарушениями и исторически обуслов­ленного сознания с годами менялись (W. van Hoorn and T. Verhave, 1980), и самые важные изменения касались того значения, которое Вундт придавал историческому методу, или Volkerpsychologie.

Вундт, равно как и Фрейд, всегда верил в биогенетический закон, согласно ко­торому развитие индивида повторяет (рекапитулирует) эволюцию вида. Учитывал это, Вундт считал, что лучшим способом построить теорию психологического развития является изучение исторического развития человеческой расы. В своей первой программе психологии он представлял исторический метод как вспомо­гательный по отношению к главному методу психологии — экспериментальной интроспекции. Но когда Вундт пересмотрел место психологии как дисциплины, ле­жащей между естественными и общественными науками, значение исторического метода сравнялось с важностью экспериментального. Экспериментальный метод отвечал естественно-научным требованиям и применялся к более строго физиологи­ческим аспектам разума; исторический метод, обращенный к общественно-научным требованиям применялся для внутренних процессов психического творчества, про­являющихся в истории, особенно языке, мифах и обычаях. Таким образом, когда Вундт изъял экспериментальную интроспекцию из исследования высших психиче­ских процессов, в соответствии с положениями самого влиятельного немецкого фи­лософа, идеалиста И. Канта, отрицавшего доступность трансцендентного Эго для людей, он заменил ее историческим методом психологии (Volkerpsychologie). В со­вокупности экспериментальный метод и исторический составляют законченную, хотя и не вполне естественно-научную, психологию.

Вундт за работой

Чтобы проиллюстрировать природу психологии Вундта, нам следует рассмотреть два ее направления. В русле первого применяется экспериментальный метод фи­зиологической психологии к старому вопросу философской психологии: сколько идей может содержать сознание в данный момент? Второе же предполагает исполь­зование метода Volkerpsychologie для ответа на вопрос о том, как люди создают и по­нимают высказывания.

Физиологическая психология. Если принять картезианский Путь идей, то воз­никает естественный вопрос о том, сколько идей может содержать разум в один момент? Вундт полагал, что традиционная философская интроспекция не может дать достоверного ответа. Без экспериментального контроля бесполезно пытаться подвергнуть интроспекции количество идей в разуме кого-либо, поскольку их со­держание время от времени меняется, и мы должны полагаться на подверженные ошибкам воспоминания, чтобы получить факты из отчетов об интроспекции.

На помощь призвали эксперимент, который дополнял и усовершенствовал ин­троспекцию и давал при этом количественные результаты. Он представлял собой модифицированную и упрощенную версию эксперимента Вундта. Давайте вооб­разим, что мы смотрим на экран компьютера. К примеру, каждые 0,09 с на экране вспыхивает сигнал? Этот стимул состоит из четырех столбцов и двух рядов случай­но подобранных букв, а ваше задание заключается в том, чтобы запомнить как мож­но больше букв. То, что вы запомните, отразит, сколько простых идей может быть воспринято за данный промежуток времени — это и есть ответ на поставленный выше вопрос. Вундт обнаружил, что неопытные наблюдатели могут запомнить около четырех букв, опытные — до шести, но не больше. Эти цифры согласуются с совре­менными данными о емкости краткосрочной памяти.

В ходе данного эксперимента можно наблюдать еще два важных явления. Пер­вое касается того, представлены ли буквы в случайных последовательностях или сгруппированы в слова. Представим себе эксперимент, где каждая строчка из че­тырех букв образует слово, например work (работа), many (много), тот (комната), idea (идея). При таких условиях любой в состоянии запомнить все четыре слова или, по крайней мере, три, т. е. от 12 до 16 букв. Аналогично, каждый может быстро про­читать и запомнить слово miscellaneousness (разносторонность), содержащее 17 букв. Буквы как изолированные элементы быстро заполняют сознание, так что только 4-6 из них могут быть восприняты в данный момент, но если эти элементы как-либо организованы, то можно воспринять гораздо больше. Говоря словами Вундта, бук­вы-элементы синтезируются благодаря апперцепции в некое большее целое, кото­рое понимается как единственная сложная идея и воспринимается как один эле­мент. Результаты экспериментов, выявившие большие различия между количе­ством букв, запомненным в тех случаях, когда они предъявлялись как случайные последовательности или были сгруппированы в слова, сыграли решающую роль в спорах вокруг гештальт-психологии. В соответствии с британским эмпиризмом, американские психологи объясняли превосходство организации в слова как след­ствие ассоциации. Такое слово, как home (дом), воспринимается настолько часто, что составляющие его буквы ассоциируются в функциональную единицу. Защит­ники гештальт-психологии утверждали, что слово «дом» имеет смысл само по себе и разум так его и воспринимает. Вундт занимал промежуточную позицию, основанную на идеализме И. Канта, и считал, что «дом» является обладающим смыслом целым, но что это целое накладывается на элементы организующей си­лой разума.

Второе важное открытие, обнаруженное в экспериментах Вундта, касалось вос­приятия букв, которые не были названы наблюдателями. Наблюдатели сообщали, что некоторые буквы (те, что они называли) воспринимались ясно и отчетливо, тогда как другие были представлены туманно и воспринимались смутно. Каза­лось, что сознание — это поле, населенное элементами, способными к формирова­нию и восприятию идей. Фокус сознания находится там, где осуществляется ап­перцепция, где раздражители формируются в ясно видимые и различимые стиму­лы. Элементы вне фокуса апперцепции лишь схватываются и отчетливо не видны.

Апперцепция в системе Вундта имела особое значение. Не только потому, что она отвечала за активный синтез элементов в целое, но и потому, что была связана с высшей психической деятельностью по осуществлению анализа (выявлению ча­стей целого) и вынесению суждений. Она отвечала за сравнение и установление отношений, которые были более простыми формами синтеза и анализа. Сам син­тез принимает две формы: воображение и понимание. Апперцепция была основой всех высших форм мышления, таких как рассуждение и использование языка, и центральным понятием в психологии Вундта как на индивидуальном, так и на социальном уровне.

Упор, который Вундт делал на апперцепции, показывает волюнтаристскую природу его системы. Если Вундт не считал ни разум, ни личность особыми суб­станциями, то к чему же он относил наше ощущение своего Я и чувство того, что мы обладаем разумом? Именно это чувство дает ответ. Апперцепция является произвольным актом воли, при котором мы контролируем и придаем синтетиче­ское единство нашему разуму. Чувство активности, контроля и единства определяет личность. Вслед за И. Кантом, Вундт (W. Wundt, 1986, р. 234) писал: «То, что мы называем нашим Я, представляет собой лишь единство волевого акта плюс универсальный контроль нашей психической жизни, который делает его возмож­ным».

Вундт также исследовал чувства и эмоции, поскольку они явно были частью сознательного опыта. Он часто использовал чувства, о которых сообщали в про­цессе интроспекции, как ключ к процессам, происходящим в разуме в данный мо­мент. Он думал, например, что апперцепция отмечена чувством психического усилия. Он также изучал чувства и эмоции сами по себе, и его трехмерная теория чувств стала источником споров, особенно с Титченером. Вундт предположил, что чувства можно определить с помощью трех измерений: приятное или непри­ятное, высокая или низкая активация и концентрированное или ослабленное внимание. Он проводил долгие серии опытов, целью которых было установить физиологический базис каждого измерения, но полученные результаты не позво­лили прийти к каким-либо выводам, а в других лабораториях были получены противоположные данные. Тем не менее современный факторный анализ аффек­та проводится в аналогичной трехмерной системе (A. L. Blumental, 1975). Вундт придавал особое значение активной, синтезирующей силе апперцепции, но он также признавал существование и пассивных процессов, которые классифици­ровал как различные формы ассоциации или «пассивной» апперцепции. К ним относилась, например, ассимиляция, в процессе которой настоящее ощущение ассоциируется с более старыми элементами. Когда человек смотрит на стул, он немедленно узнаёт, что это такое, благодаря ассимиляции, поскольку образ вос­принимаемого в данный момент стула немедленно ассоциируется с более старым универсальным элементом, стулом. Узнавание — это форма ассимиляции, рас­тягивающейся на два этапа: на смену смутному чувству знакомства приходит акт собственно узнавания. С другой стороны, согласно представлениям Вундта и некоторых современных психологов, воспоминания это скорее акт воссозда­ния, а не реактивации старых элементов. Никто не может вновь пережить со­бытие из прошлого, поскольку идеи не являются постоянными. Скорее, чело­век реконструирует его на основе «моментальных» ключей и определенных об­щих правил.

Наконец, Вундт занимался аномальными состояниями сознания. Он обсуж­дал галлюцинации, депрессии, гипноз и сновидения. У Вундта учился великий психиатр Эмиль Крепелин (1856-1926), решивший революционизировать пси­хиатрию постановкой научно обоснованных диагнозов. Он первым занялся ис­следованиями того, что назвал dementia praecox (преждевременное слабоумие), позднее ставшее известным как шизофрения. Большое влияние на работы Крепе-лина оказала теория возникновения этого заболевания, принадлежащая Вундту. Вундт высказал предположение, что шизофрения сопровождается нарушениями процессов внимания. Шизофреники утрачивают апперцептивный контроль над мышлением, характерный для нормального сознания, и вместо этого прибегают к пассивным ассоциативным процессам, вследствие чего их мышление становится простой последовательностью ассоциаций, а не координированным процессом, который направляет волевой акт. Об этой теории снова вспомнили в последнее время.

Психология народов: Volkerpsychologie. Вундт учил, особенно при разработке своей лейпцигской системы, что экспериментальная индивидуальная психология не может быть законченной психологией, и придавал одинаковое значение срав­нительно-историческому и экспериментальному методам. Разум живущих лю­дей — продукт долгой истории развития вида, о чем каждый человек не имеет по­нятия. Исследования животных и людей ограничены в силу того, что они лише­ны способности к интроспекции. История расширяет спектр индивидуальных сознаний. В частности, спектр существующих человеческих культур представля­ет собой различные стадии культурной и психической эволюции, от примитив­ных племен до цивилизованных наций-государств. Таким образом, исторический метод является исследованием продукта коллективной жизни — особенно языка, мифов и обычаев, которые дают ключи к высшей деятельности разума. Вундт гово­рил, что экспериментальная психология проникает во «внешние укрепления» разу­ма, психология народов достигает более глубинных слоев, трансцендентного Эго.Упор на историческом развитии, наследие Вико и Гердера, был типичен для немецких интеллектуалов XIX столетия. С точки зрения немцев, каждый инди­вид — «отпрыск» своей культуры, органически связанный с ней. Более того, каж­дая культура имеет сложную историю, определяющую свою форму и содержание. Таким образом, полагали, что историю можно использовать как метод интуитив­ного понимания психологии человека.

Ссылки Вундта на мифы и обычаи были типичными для его времени. Он рас­сматривал историю как прохождение последовательных этапов от примитивных племен до эпохи героев, а затем — формирования государств, кульминацией кото­рой должно стать мировое государство, основанное на принципах гуманности. Но именно при изучении языка (к которому Вундт склонялся в начале своей на­учной карьеры, до того, как увлекся психологией) он внес свой самый существен­ный вклад, сформулировав теорию психолингвистики. Для Вундта язык был частью психологии народов, поскольку он, подобно мифам и обычаям, продукт коллективной жизни.

Вундт выделял два аспекта языка: внешние феномены, состоящие из актуаль­ных продуцируемых или воспринимаемых высказываний, и внутренние феноме­ны — когнитивные процессы, лежащие в основе внешней последовательности слов. Это деление психологических явлений на внутренние и внешние аспекты, впервые вскользь намеченное Фехнером, было центральным в психологии Вундта. Разли­чие между внутренними и внешними явлениями, возможно, яснее всего отражает­ся именно в языке. Можно описать язык как организованную, ассоциированную систему звуков, которые мы произносим или слышим; это составляет внешнюю форму языка. Однако внешняя форма представляет собой всего лишь поверхност­ное выражение более глубоких когнитивных процессов, которые организуют мыс­ли говорящего, подготавливая их к высказыванию и позволяя слушателю извлечь смысл из того, что он услышит. Эти когнитивные процессы образуют внутреннюю психическую форму речи.Согласно представлениям Вундта, продукция предложения начинается с еди­ной идеи, которую хочется выразить, Gesamtvorstellung, или целой психической конфигурации. Аналитическая функция апперцепции подготавливает единую идею к речи, поскольку она должна быть проанализирована и разложена на состав­ляющие компоненты и данную структуру, сохраняющую взаимосвязь между частя­ми и целым. Рассмотрим простое предложение: «Кот — черный». Основное струк­турное деление в таком предложении — между подлежащим и сказуемым, и его мож­но представить в виде древовидной диаграммы, предложенной Вундтом. Если мы обозначим Gesamtvorstellung как G, подлежащее — как 5, а сказуемое — как Р, то диа­грамма примет следующий вид:

Идея черного кота сейчас разделена на две фундаментальные идеи и словесно может быть выражена как «Кот — черный», с добавлением служебных слов (the, is), необходимых для каждого конкретного языка. Более сложные идеи требуют боль­шего анализа и должны быть представлены в виде более сложных диаграмм. Во всех случаях весь процесс можно описать как трансформацию невыразимой, организованной, целой мысли в выражаемую последовательную структуру слов, организованную в предложение.

Понимание речи сопровождается противоположным процессом. Здесь вызыва­ется синтезирующая, а не аналитическая функция апперцепции. Слова и грамма­тическая структура услышанного предложения должны использоваться слушате­лем для того, чтобы воссоздать в его или ее разуме целую психическую конфигу­рацию, которую пытался сообщить говорящий. Вундт поддерживал свою точку зрения на понимание, указывая, что мы помним суть того, что слышим, но редко сохраняем в памяти поверхностную (внешнюю) форму, которая исчезает в процес­се конструирования Gesamtvorstellung.

Мы коснулись лишь малой части дискуссии о языке, которую вел Вундт. Он писал и о языке жестов; происхождении языка из непроизвольных экспрессив­ных звуков; примитивном языке (основанном скорее на ассоциации, а не апперцеп­ции); фонологии и изменении смысла. У Вундта есть все основания считаться ос­нователем не только психологии, но и психолингвистики.

Тем не менее Volkerpsychologie остается загадкой. Хотя Вундт, по всей видимо­сти, высоко оценивал собственные работы по данному вопросу и читал лекции на эту тему, он никогда никого не обучал практическим навыкам по Volkerpsychologie (М. Kusch, 1995). Более того, эти труды почти не читают в самой Германии, и их влияние там было весьма незначительным (G. Jagoda, 1997), хотя они и отражали ценности «мандаринов». За пределами Германии их склонны или неправильно истолковывать, или игнорировать (G.Jagoda, 1997).