Научная революция и философская психология (1600-1900)

Важная историческая проблема заключается в том, насколько острый разрыв с про­шлым знаменовала собой научная революция. Дэвид Линдберг (David Lindberg) в своей книге «Начало западной науки» (The Beginnings of Western Science, Chicago: University of Chicago Press, 1992) дает великолепную общую историю науки вплоть до кануна научной революции. Он тщательно изучает вопрос о том, до какой сте­пени современная наука является продолжением античной и средневековой и при­ходит к выводу, что, хотя ученые ранних эпох сделали важный вклад, научная ре­волюция была настоящей революцией, разрывом с прошлым. Преемственность, однако, прослеживается в работе Томаса Голдстейна (Thomas Goldstein) «На заре современной науки: от Древней Греции до Возрождения» (Dawn of Modern Science: From the Ancient Greeks to the Renaissance, New York: Da Capo Press, 1988).

Общая история рассмотрена в следующих работах: «Научная революция» (под ред. Берн Булло) (The Scientific Revolution, Vern Bullough, ed., New York: Holt, Rinehart & Winston, 1970); Герберт Баттерфилд (Herbert Butterfield) «Происхож­дение современной науки. 1300-1800» (The Origins of Modem Science: 1300-1800, New York: Free Press, 1965); стандартная история — Бернард Коэн, «Ньютониан-ская революция» (I. Bernard Cohen, The Newtonian Revolution, Cambridge, England: Cambridge University Press, 1980); А. Руперт Холл, «Научная революция 1500-1800: формирование современных научных позиций», 2-е изд. (A. Rupert Hall, The Scientific Revolution 1500-1800: The Formation of the Modem Scientific Attitude, 2^nd ed,, Boston: Beacon Press, 1962); Хью Керни, «Наука и ее изменения в 1500-1700 гг.» (Hugh Kearney, Science and Change: 1500-1700, New York: McGraw-Hill, 1971); Ричард С. Вестфалл, «Конструкция современной науки: механизмы и механика» (Richard S. Westfall, The Construction of Modern Science: Mechanisms and Mechanics, Cambridge, England: Cambridge University Press, 1971). В недавно вышедшей рабо­те С. Шейнина «Научная революция» (S. Shapin, The Scientific Revolution, Chicago: Chicago University Press, 1996) приводится краткий и блестящий обзор событий с точки зрения новой истории науки, обсуждаемой в главе 1. Книга Кейта Томаса «Религия и низвержение магии» (Keith Thomas, Religion and the Decline of Magic, Harmondsworth, England: Penguin, 1971) бесценный источник сведений о том, как пуританские тенденции протестантизма способствовали научной революции. Один из важных вопросов, касающихся научной революции, заключается в следу­ющем: почему она произошла только в Европе, а не в Китае или в исламском мире, которые в Средние века достигли более высокого уровня развития науки? Тоби Хафф в своей работе «Начало расцвета современной науки: ислам, Китай и Запад» (Toby Huff, The Rise of Early Modem Science: Islam, China, and the West, Cambridge, England: Cambridge University Press, 1993) дает удивительный ответ: причина заклю­чается в том, что в Европе того времени имелось более совершенное законодатель­ство и существовала система ремесленных цехов. Ученые всегда считали науку самодостаточной, свободной от философских и научных влияний. Как мы увидели в главе 1, это мнение вызывает острую критику и порождает исторические споры о корнях научной революции. Э. А. Бертт в сво,-ем труде «Метафизические основы современной науки» (Е. A. Burtt, The Meta­physical Foundations of Modern Science, Garden City, NY: Doubleday, 1954) первым усомнился в философской чистоте науки, и, как следствие, именно на него чаще всего сегодня ссылаются. Ричард С. Вестфалл в своей статье «Ньютон и фактор вы­мысла» (Richard S. Westfall, Newton and the Fudge Factor, Science, 179 (1973) 751-58) продемонстрировал, как философская приверженность Ньютона своей теории привела к тому, что он подгонял факты под нее; см. также написанную Ричардом С. Вестфаллом биографию Ньютона «Без отдыха» (Richard S. Westfall, Never at Rest: Cambridge, England: Cambridge University Press, 1980).

Для получения исчерпывающей информации о Рене Декарте как о богослове, ученом, психологе и философе читайте книгу С. Гаукроджера «Декарт: интеллек­туальная биография» (S. Gaukroger Descartes: An Intellectual Biography, Oxford: Clarendon Press, 1995).

Просвещение

Прекрасный двухтомный обзор принадлежит Питеру Гэю: «Просвещение: Объяс­нение» (Peter Gay, The Enlightenment: An Interpretation, New York: Knopf, 1966, 1969). Особый интерес для истории психологии представляет собой 2-й том под на­званием «Наука свободы» (The Science of Freedom), посвященный «Ньютонам разу­ма». В своем труде «Просвещение: полная антология» (The Enlightenment: A Compre­hensive Anthology, New York: Simon & Schuster, 1973) Питер Гэй собрал основные трактаты. Интересное краткое введение в эпоху Просвещения с позиций новой ис­тории дает Маргарет К. Джейкоб в своей книге «Радикальное Просвещение: панте­исты, масоны и республиканцы» (Margaret С. Jacob, The Radical Enlightenment: Pantheists, Freemasons and Republicans, London: Allen & Unwin, 1981). Революци­онные последствия Просвещения обсуждаются в книге Нормана Хэмпсона «Пер­вая европейская революция: 1776-1815 гг.» (Norman Hampson, The First European Revolution: 1776-1815, New York: Norton, 1969). Затем этот автор в работе «Про­свещение: значение» (The Enlightenment: An Evaluation, Harmondsworth, England: Penguin, 1990) переходит к рассмотрению социальных последствий Просвеще­ния. Науке этого периода посвящена книга Томаса Хэнкинса «Наука и Просве­щение» (Thomas L. Hankins, Science and the Enlightenment, Cambridge, England: Cambridge University Press, 1985). Наконец, общественная жизнь того времени рас­смотрена в трудах Ричарда Сеннета «Падение общественного человека» (Richard Sennett, The Fall of Public Man, New York: Vintage Books, 1978); Лоренса Стоуна «Семья, секс и брак в Англии: 1500-1800 гг.» (Lorence Stone, The Family, Sex and Marriage in England: 1500-1800, New York: Harper & Row, 1982) и Нила Мак-Кен -дрика, Джона Брюера и Дж. Г. Пламба «Рождение общества потребления: коммерци­ализация Англии восемнадцатого века» (Neil McKendrick, John Brewer and J. H. Plumb, The Birth of a Consumer Society: The Commercialization of Eighteen Century England, New Haven, CT: Yale University Press, 1982), особенно в последней главе, написан­ной Дж. Г. Пламбом и посвященной тому, как люди реагируют на модернизацию.

Несомненно, выдающимся современным ученым, принадлежащим к Контр­просвещению, является Исайя Берлин: см. его книгу о Вико и Гердере «Вико и Гердер: два исследования истории идей» (Isaiah Berlin, Vico and Herder: Two Studies in the History of Ideas, New York: Vintage Books, 1977). Несколько эссе из его произ-; ведения «Против течения» (Isaiah Berlin, Against the Current Harmondsworth. England: Penguin, 1982) посвящены Контрпросвещению, особенно эссе «Контр­просвещение» {The Counter Enlightenment), в котором даны краткие, но исчерпыва­ющие очерки об основных выразителях идей этого движения.

XIX век

Общий обзор мыслителей XIX в. можно найти у Франклина Баумера в «Современ­ной европейской мысли» (Franklin Baumer, Modem European Thought, New York Macmillan, 1977). Философия рассмотрена в книге Джона Пассмора «Сто лет фи­лософии» (John Passmore, A Hundred Years of Philosophy, rev. Ed., New York: Basic Books, 1966). Стандартная (хотя и устаревшая к настоящему времени) история психологии содержится в работе Э. Г. Боринга «История экспериментальной пси­хологии» (Е. G. Boring, A History of Experimental Psychology, 2^nd ed., Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1950). Детальные исследования психологии XIX столетия приведены в книге «Проблемная наука: психология в трудах мыслителей девятнад­цатого века» (под ред. У. Вудварда и М. Аша) (W. Woodward and M. Ash, eds., The Problematic Science: Psychology in Nineteenth-Century Thought, New York: Praeger, 1982). В книге «Иллюстрированная история психологии» (под ред. У. Брингмана и др.) (W. Bringmann et al., eds., A Pictorial History of Psychology, Chicago: Quintessence. 1997) содержатся очерки о различных аспектах истории психологии с конца XVIII в. и по сей день, снабженные великолепными рисунками. Курт Данцигер в своей работе «Конструирование субъекта: историческое происхождение психологических исследо­ваний» (Kurt Danziger, Constructing the Subject:Historical Origins of Psychological Research. Cambridge, England: Cambridge University Press, 1990) дает критический обзор со­циально-психологических исследований с 1870 г. до Первой мировой войны. Стандартная история психологически ориентированной физиологии дана в работе Р. М. Янга «Разум, мозг и адаптация в девятнадцатом веке» (R. M. Young, Mind, Brain and Adaptation in the Nineteenth Century, Oxford: Clarendon Press, 1970). Пси­хиатрии посвящена книга Эдварда Шортера «История психиатрии: от эры психи­атрических лечебниц до века Prazac» (Edward Shorter, A History of Psychiatry: Fromthe Era of Asylum to the Age of Prazac, New York: Wiley, 1997). Ключевые ци­таты из А. Бине содержатся в работе Р. Пласа (R. Plas, 1997). О французской психо­логии см.: «Иллюстрированная история психологии» (под ред. У. Брингманна и др.) (W. Bringmann et al., eds., A Pictorial History of Psychology, Chicago: Quintessence, pp. 548-552).

Часть II

Основание психологии

Вильгельм Вундт в лаборатории (примерно в 1910 г.) в ка­честве «экспериментального субъекта» в окружении своих сотрудников Дитриха (сидит), Вирта, Клемма и Сандера (сле­ва направо). До XIX в. психологией занимались философы,. рассуждающие о разуме. Теперь же она проникла в лабо­ратории, и первые психологи надеялись заменить строгими научными открытиями воздушные философские спекуляции, подвергая плоды субъективности объективному рассмотре­нию. Однако работа в лаборатории отнюдь не была гарантией того, что психологию не будут использовать в личных или по­литических целях. Позднее Сандер с готовностью поставил психологию на службу нацизму.

Хотя психологи традиционно чествуют Вильгельма Вундта как отца психологии, а 1879 г. считают годом ее основания, историческая правда гораздо сложнее. Дол­госрочное влияние В. Вундта на психологию доказано, поскольку он создал науку, получившую академическое и общественное признание, и новую общественную роль ученого-психолога. Но роль профессиональных психологов полностью опре­делилась лишь в XX в.

Концептуально психологию основывали трижды, и всякий раз возникал свой собственный способ восприятия психологии как науки и профессии.

Самым традиционным можно считать основание психологии сознания, интро­спективного исследования нормального разума взрослого человека. Этот раздел психологии является непосредственным продолжением традиционной философ­ской и физиологической психологии, но в конце концов он приобрел независи­мость от обоих родителей. В. Вундт стоял во главе этой традиции, хотя в ее созда­нии принимали участие и многие другие. Определение психологии как науки о сознании оказалось эфемерным, и вскоре на смену ему пришла психология пове­дения. Тем не менее достижения В. Вундта в области создания и взращивания от­дельной науки — психологии остаются непреходящим достижением.

Самым известным (и пользовавшимся в свое время самой дурной славой) ис­точником психологии стал психоанализ, психология бессознательного Зигмунда Фрейда. 3. Фрейд попытался вскрыть глубины тайной и угрожающей темной сто­роны человеческой природы, и то, об открытии чего он заявил, оскорбило одних и вдохновило других. Идеи 3. Фрейда оказали глубокое воздействие на западную мысль XX в., а его психотерапия породила бесчисленное множество вариантов уже в наши дни. Несмотря на глубокое влияние, оказанное идеями 3. Фрейда, он оста­ется неоднозначной и противоречивой фигурой. Одни считают его героем, а дру­гие — главой ложного культа.

Среди академических психологов самым важным источником психологии ста­ла психология адаптации, направление психологии, порожденное революцией, совершенной дарвинизмом. Она была основана трудами многих ученых, среди которых прежде всего заслуживает упоминания Уильям Джеймс. Психологи это­го направления видят задачу психологии не в философски мотивированном вскры­тии сознания или терапевтическом исследовании бессознательного, а в биологи­ческом изучении эволюционного единства разума и поведения. Психология адап­тации возникла как интроспективное исследование психической деятельности, но вскоре после этого превратилась в исследование самой деятельности, исследова­ние поведения.

В следующих трех главах будут поочередно описаны каждый из этих источни­ков психологии.

ГЛАВА 3

Психология сознания

В последней четверти XIX в. созрели условия для того, чтобы психология стала автономной наукой. Мы увидели, что научная психология была обречена возник­нуть в качестве гибридного отпрыска физиологии и философии разума, в середи­не века получившего название психологии. Вильгельм Вундт (1832-1920) был врачом и философом, создавшим психологию как академическую дисциплину. Он не повел свой народ, следующие поколения психологов, в страну науки, но сде­лал так, что психологию признали независимой дисциплиной.

Окружение

Как мы узнали, психология возникла из различных источников. В этой главе мы, в первую очередь, коснемся развития психологии как академической дисциплины и экспериментальной естественной науки. Хотя сегодня мы принимаем идею экспе­риментальной науки как должное, это было новым в развитии науки в XIX и XX вв. Исаак Ньютон создал физику, исходя больше из наблюдения за небом, чем из экс­периментов, хотя он и был страстным экспериментатором в области алхимии и оптики. Химия и физиология, как мы увидим в последней главе, только что воз­никли в XIX столетии, а в медицину систематическое применение эксперименталь­ного подхода проникло не ранее 1948 г., когда были опубликованы первые клини­ческие испытания с контролем лекарства стрептомицина. Таким образом, когда В. Вундт выдвинул предположение о том, что психология, традиционная область философии, должна стать экспериментальной наукой, это был смелый шаг. Чтобы понять, что представляла собой ранняя экспериментальная психология, необходи­мо познакомиться с местом ее рождения — немецкими университетами.

Немецкий университет: наука и образование (Wissenschaft и Bildung). Победа Наполеона над Пруссией в битве при Йене в 1806 г. изменила мир, хотя и не так, как император надеялся или ожидал. Она привела к созданию современных иссле­довательских университетов. Потерпевший поражение на поле битвы прусский кайзер решил коренным образом модернизировать свою страну, в том числе ре­формировав образование. Начиная этот проект, Фридрих Вильгельм III заявил: «Государство должно возместить интеллектуальной мощью потерянные матери­альные ресурсы» (цит. по: D. К. Robinson, 1996, р. 87). Министр образования по­просил ученых разработать модель университета нового типа, в соответствии с которой между 1807 и 1810 гг. был создан Берлинский университет. С объедине­нием в 1871 г. немецких государств во Вторую германскую империю Бисмарка Берлинский университет стал образцом для остальных университетов Германии, а затем и всего мира.

До этого и в Германии, и повсеместно высшее образование было нацелено, глав­ным образом, на подготовку представителей трех профессий: врачей, адвокатов и свя­щенников. Не существовало отдельного класса экспериментаторов и ученых-теорети­ков, и большая часть мыслителей была вынуждена, подобно художникам, обращаться за поддержкой к богатым меценатам. Ученые в европейских колледжах и универси­тетах были, по большей части, преподавателями, занимавшимися исследованиями в качестве хобби, а не основной профессии. В США и до Гражданской войны, и после нее вообще не было университетов, построенных по немецкому образцу. Вместо них имелись маленькие колледжи, опиравшиеся на поддержку церкви, целью которых было дать образование незначительному числу мужчин и женщин определенного христианского вероисповедания. Какое-либо высшее образование получали очень немногие, и, за исключением тех, кого вдохновляло изучение трех вышеупомянутых профессий, люди рассматривали колледж не как начало профессиональной карье­ры, а как получение пропуска в воспитанное и образованное общество. Новый уни­верситет кайзера стал подлинным новшеством, которое окончательно сделало уни­верситеты двигателем национального прогресса.

Модель университета нового типа была разработана Вильгельмом Гумбольдтом (1767-1835). Он провозгласил две задачи университета: научную и образователь­ную (Wissenschaft и Bildung). Wissenschaft обычно переводят как естественную на­уку, но это приводит к неверному пониманию. Wissenschaft относится к любому массиву знаний, организованному согласно определенным принципам, и такие области, как история и филология, считаются Wissenschaft наряду с физикой и физиологией. Действительно, новый университет позаимствовал такую форму подготовки аспирантов, как семинар, из филологии. На филологических семина­рах несколько студентов работают под непосредственным руководством признан­ного мастера в этой области. Эта гуманитарная модель стала основой для органи­зации научно-исследовательских лабораторий, в том числе и В. Вундта.

Bildung — уникальное немецкое понятие, относящееся к самостоятельному фор­мированию личности путем широкого гуманистического воспитания. Р. Смит (R. Smith, 1997, р. 375) определяет Bildung следующим образом: «Это слово означа­ет ценность, которую для личности имеют целостность, интеграция; состояние, при котором каждый элемент образования и жизни вносит свой вклад в постижение доб­рого, истинного и красивого. Это идеальное качество личности, но это же качество делает возможной и высокую культуру всей нации». В. Гумбольдт в своем проекте ссылался на «духовное и моральное обучение нации» (цит. по: J.-F. Lyotard, 1984/1986, р. 484). Результатом Bildung были Bildungburgers, культурно образованные гражда­не. Возможно, это было самой непосредственной реализацией утопического пред­ставления Платона о Стражах, специально обученных правителях Республики, ко­торые определяли самих себя в понятиях Красоты, Истины и Добра.

С самого начала существовало некоторое противоречие между двумя этими задачами: каким образом добыча знаний ради них самих (экспериментальная и теоретическая наука) могла помочь росту духовности граждан? В. Гумбольдт по­пытался объединить цели исследования и Bildung, соотнеся их с тремя скоординированными задачами нового университета. Первой было «выведение всего из из­начального принципа» (задача Wissenschaft). Второй — «подчинение всего идеалу» (задача философии). Третьей — «объединение идеала и принципа в единую Идею» (так, чтобы наука служила справедливости в государстве и обществе, это также было целью философии) (цит. по: J.-F. Lyotard, 1984/1996, р. 485). Отметим руко­водящую роль философии в схеме В. Гумбольдта. Философам следовало заложить основы знаний и систематизировать их, как естественно-научные, так и гуманитар­ные, в единое цельное мировоззрение (вельтаншауунг-подход), служащее высоким моральным и общественным идеалам.

В экономическом отношении немецкий университет покоился на подготовке преподавателей для немецких гимназий, старших школ с академическим обучени­ем, предназначенных для воспитания среднего класса. Чтобы сдать трудные лицен­зионные экзамены, перспективные гимназические преподаватели платили за хо­рошее образование во всех отраслях знаний, от литературы до физики. Затем они вносили вклад в образование своих студентов. Начиная с 1866 г. психологию вклю­чали в учебное расписание как раздел философии. В учебном расписании будущих преподавателей все отчетливее проявлялся конфликт между гуманистическим воспитанием характера и теоретическим культивированием специальных областей знания. На протяжении XIX столетия в расписании все больший упор делали на совершенствовании в специфических областях науки и все меньший — на широ­ком гуманистическом образовании.

На развитие психологии в немецких университетах сильно повлияли задачи Wissenschaft и Bildung (M. G. Ash, 1980,1981). Основное внимание, которое В. Гум­больдт уделял естественным наукам, сделало университеты Германии максималь­но доступными для развития новых направлений научных исследований. Герма­ния в то время была в авангарде индустриальной революции, и Ричард Литтман (Richard Littman, 1979, p. 51) утверждает, что в своих университетах «Германия поставила процесс приобретения и применения знаний на промышленную осно­ву». Таким образом, по мнению автора, в Германии были созданы уникальные ус­ловия для создания новых, передовых научных дисциплин.

В то же время становление психологии замедлялось противоречиями между специализированной теоретической наукой и широким духовным образованием. Академики, принадлежавшие к поколению В. Вундта, построили немецкие универ­ситеты, и были преданы идее объединения теоретических и экспериментальных исследований с гуманистическим образованием. Они старались соответствовать представлениям В. Гумбольдта, строя всеобъемлющую систему мышления, кото­рая координировала философию, гуманитарные и точные науки для служения «единой Идее». В. Вундт и другие ученые считали психологию частью философии, а не естественной наукой. Тем не менее к концу века Bildung и систему строитель­ства чаще упоминали в торжественных речах, а не в практической деятельности. Вместо этого теоретики и экспериментаторы посвящали себя специализирован­ным техническим исследованиям. Второе поколение психологов работало над тем, чтобы сделать психологию завершенной и автономной естественной наукой, осво­бодив ее от положения служанки философии. Но философы и гуманитарии оби­жались на вторжение науки в их традиционную область, и министр образованияне придавал большого значения превращению психологии в автономную науку, поскольку она мало соответствовала профессиональному образованию Наука физиология принадлежала медицине, профессиональные интересы которой и обслуживала. Такие науки, как химия и физика (особенно физика электричества), способствовали развитию немецкой индустрии. Психология напоминала сироту, присутствие которой нежелательно в доме философии, но которая не в состоянии найти приют в каком-либо другом жилище.

Немецкие ценности: Bildungburger-Mauna.pHHbi. Историк Фриц Рингер (Fritz Ringer, 1969) провел параллель между культурными лидерами Германии (Bildung­burger) и мандаринами, правившими конфуцианским Китаем. Мандарины, обла­дая глубокими познаниями в области китайской культуры, особенно поэзии, счи­тали себя интеллектуальной элитой. Молодой человек, принадлежащий к классу мандаринов, держал своего рода экзамен при поступлении на гражданскую служ­бу, но это был экзамен по китайскому языку и культуре, а не по управленческим или чиновничьим навыкам. Мандарины превозносили чистую науку ради науки и гордились тем, что «работают головой», а не руками, что было характерно и для Bildungburger. Подобный чрезмерный интерес к отвлеченному теоретизированию в Китае затормозил развитие техники, а в Германии — прикладной психологии.

Bildungburger видели себя образованной элитой немецкой культуры. Англий­ский поэт Мэтью Арнольд писал по этому поводу: «Чем я восхищаюсь в Германии, где успешно и быстро прогрессирует индустриализация, так это тем, что одновре­менно подлинной силой становится и культура» (цит. по: R. Smith, 1997, р. 371). Более того, немецкие интеллектуалы считали себя исключительно подходящими для высших форм научной деятельности. Альберт Швейцер высказался о дости­жениях немецкой теологии так: «Только в немецком характере можно найти совер­шенное сочетание условий и факторов (философского мышления, критической проницательности, исторической интуиции и религиозного чувства), без которых невозможны глубокие занятия теологией» (цит. по: R. Noll, 1994, р. 35). Именно цен­ности этой элиты оказали мощное влияние на немецкую психологию, сделав недо­ступным перенимание ее идей, но не методов.

Сущность мировоззрения Bildungburger проявляется в том, как они проводили различие между общиной (Gemeinschaft) и обществом (Gesellschaft). Впервые их выделил немецкий социолог Фердинанд Теннис (1855-1936). Понятие общины охватывало все, что Bildungburger любили и ценили, тогда как понятие общества олицетворяло собой все, что они ненавидели и чего боялись (Harrington, 1996).

Gemeinschaft

Gesellschaft

 

Община Культура Живой организм Сельская местность Жизнь и душа

Общество

Цивилизация

Механический агрегат

Город

Разум и рассудок

Gemeinschaft — подлинная община, состоящая из людей, объединенных общим языком, культурой и географическими корнями (см. табл.). Вследствие возникающих взаимосвязей община формирует единое целое, единый народ или расу. Об­щество — просто скопление изолированных индивидов, лишенных каких-либо связей, за исключением гражданства и внешнего фасада «цивилизованных» манер. Город, особенно такие новые крупные города, как Берлин, воплощали в себе все зло общества. Города населены бродягами, иммигрантами, лишившимися корней и преследующими индивидуалистические, главным образом корыстные, цели.

Будучи образованными людьми, Bildungburger отнюдь не отвергали разум и рас­судок как таковые. Их пронизывало романтическое и кантианское неприятие того узкого, вычисляющего рассудка, который они видели у Ньютона и Юма. Конечно, для многих немецких «мандаринов» ньютонианская наука была врагом доброго, истинного и красивого. Она изображала Вселенную как всего лишь машину, движе­ния которой можно вычислить посредством математики, лишенную духовного и утонченного. Наука стимулировала подъем индустриализации, а машины и фабрики заменили людей и органические связи по крови и духу. Более того, состоящие из от­дельных изолированных частей, машины и общество могут впасть в хаос и анархию. Подразумевалось, что образование Bildungburger было нацелено на жизнь в настоящей общине. Как писал один автор-социалист, целью Bildung было «взрастить все семе­на индивидуализма, но на благо целого» (цит. по: A. Harrington, 1996, р. 24).

Ценности Bildungburger берут: начало в романтизме, идеализме И. Канта и контр­просвещении И. Гердера. Их желание целостности восходит к политическому и общественному опыту Германии XIX столетия. До 1871 г. Германия была идеей, а не государством, подобным Франции или Британии. Немецкоговорящие наро­ды жили в центральной Европе в маленьких, даже крошечных, квазифеодальных государствах, самым крупным из которых была Пруссия. Немецкий народ страст­но желал объединения в целостную великую Германию. Именно поэтому такое большое значение придавалось изучению немецкой культуры и немецкого языка: оно обеспечивало духовное единение. Впоследствии Пруссия во главе с Бисмар­кам действительно смогла объединить Германию, но это было не то единство, о ко­тором мечтали Bildungburger. Бисмарк правил новым рейхом кайзера огнем и ме­чом, а не наукой и культурой. По иронии судьбы, Bildungburger не стали мандари­нами в китайском понимании, поскольку они не правили Германией, вопреки своим надеждам. Немецкие профессора получили академическую свободу, отка­завшись от своих политических амбиций. В то же время урбанизация и индустри­ализация, питавшие военную машину Пруссии, нанесли сильный урон ценностям общины, угрожая превратить немецкий рейх в общество, которое, в свою очередь, могло закончиться хаосом. Экономическое развитие угрожало перевернуть тради­ционную сельскохозяйственную культуру Германии и заменить ее городским лан­дшафтом с его эгоистичными и буржуазными индивидами. Немецкий промышлен­ник и политик Вальтер Ратенау, вслед за Аристотелем питавший отвращение к удовлетворению личных интересов, писал:

Любой мыслящий человек с ужасом гуляет по улицам, в страхе взирая на универмаги... Большая часть того, что там продается, чудовищно уродливо, служит удовлетворению низменных страстей и приносит вред (цит. по: G. Wiendienck, 1996, р. 516).

Подобные настроения Bildungsburger подпитывало еще и то, что эти товары были очень популярны. Bildungsburger являлись «мыслящими людьми», которые руководствовались идеалами. Покупатели в магазинах были не мыслящим, зато многочисленным «производящим классом» Республики Платона, руководствовав­шимся исключительно утилитарной погоней за удовольствиями.

Первая мировая война внушила Германии надежды на единство и великие цели, а поражение принесло жестокое разочарование. В 1914 т. теолог и историк Эрнст Тролтч выразил тот энтузиазм, с каким он и его друзья-«мандарины» встре­тили начало войны, которая, как тогда казалось, несла вожделенное националь­ное единство:

Первая победа, которую мы одержали задолго до побед на поле битвы, была победой над собой... казалось, что перед нами открылась новая жизнь. Каждый из нас... жил ради целого, и это целое жило в каждом из нас. Наше собственное Эго с его личными интересами растворялось в великой исторической цели нации. Родина зовет! Партии исчезали... Таким образом, войне предшествовал нравственный подъем, нация ощу­тила реальность высшей духовной власти (цит. по: A. Harrington, 1996, р. 30).

В. Вундт разделял энтузиазм Тролтча. Они вместе со своими друзьями «патри­отами аналоя» писали яростные антибританские и антиамериканские трактаты, проводя различия между немецкой общиной и западным «обществом». Кроме того, они презирали Америку как символ Gesellschaft, нацию, состоящую из коммерче­ски мыслящих иммигрантов, не имеющих общей культуры и корней. Для Вундта и других немецких интеллектуалов американцы и их английские кузены были, вы­ражаясь словами Вернера Сомбарта, просто торговцами, которые считали «все су­ществование человека на земле суммой коммерческих операций, где каждый дела­ет все возможное ради собственной выгоды» (F. К. Ringer, 1969). Вундт презирал их за «эгоистичную утилитарность», «материализм», «позитивизм» и «прагма­тизм» (F. К. Ringer, 1969). С другой стороны, немецким идеалом был «герой, воин, исполненный жертвенности, веры, искренности, уважения, мужества, религиозно­сти, милосердия и готовности повиноваться» (F. К. Ringer, 1969,). Высшей ценно­стью англо-американцы считали личное удобство, а немцы — жертвенность и слу­жение великому целому.

Первая мировая война, однако, стала разочарованием для Германии, посколь­ку принесла тот самый хаос, которого так боялись немцы. После поражения на поле битвы произошли бунт, мятеж и, наконец, революция, заменившая рейх республи­кой, которой правили не огнем и мечом, а голосованием. Но Веймарская респуб­лика была навечно запятнана своим рождением во время поражения в Великой войне, и немецкие интеллектуалы никогда полностью ее не поддерживали. Более того, вместо объединения, демократия принесла хаос и правление не думающих граждан, разделенных на политические фракции. На таком хрупком фундаменте Веймарская республика не могла существовать долго, и в 1933 г. на смену ей при­шло единство Гитлера и нацистов: Ein Reich, Ein Volk, Ein Fuhrer («Одна Империя, один народ, один вождь»).

Немецкую психологию сформировали ценности Bildungsburger. Психология является наукой, которая теснее других сталкивается с человеческой природой. С одной стороны, разорвалось ее родство с материалистической наукой, а с другой — с немецкой надеждой на то, что люди представляют собой нечто большее, чем мозг, сознание и поведение. В. Вундт основал психологию как науку внутри философии, но, по мере развития его карьеры, он определил границы, до которых психология может выступать как естественная наука, поставив такие уникальные человеческие достижения, как культуру и язык, вне компетенции экспериментальной психоло­гии. Аналогично Вундт разрывался между атомистическим взглядом на сознание, который казался самым подходящим для естественной науки, и историческим ви­дением, которое он разделял вместе со своими друзьями-«мандаринами». Он ут­верждал, что сознание состоит из элементов, но они объединены в более крупное целое посредством синтезирующей силы человеческой воли. Второе и третье по­коления немецких психологов сражались с конфликтом между ценностями «ман­даринов» и современной жизни, жизни индустриализации и урбанизации. Боль­шая часть психологов хотели окончательно поместить психологию в сферу естественных наук, а некоторые стремились сделать психологию прикладной об­ластью, но это встречало сопротивление сторонников традиционной философии и чистой науки. По мере того как современная жизнь приближалась, как казалось, к Машине (индустриализация) и Хаосу (урбанизация), становилось все сложнее примирять науку и гуманистические ценности. Тем не менее гештальт-психология попыталась это сделать, заявив об обнаружении в природе, головном мозге и со­знании организованного целого (гештальтов), превосходящих составляющие их элементы.