Философская психология в XVII-XVIII веках

Исследования разума

—: е ьд. картезианский взгляд на разум и его место в природе поднял сразу несколько пс-^нных друг с другом вопросов. Многие из них были философскими. Если я заперт i г^т: зе.чтивном мире сознания, как я могу узнать что-либо о мире, нрчему не доверяя? Этст вопрос породил своего рода паранойю у философов последующих поколений. Зж~рт начал свои поиски фундамента, на котором собирался возвести здание науки, строго, что усомнился в истинности всех своих убеждений. В конце концов, он пришел IM3HO неуязвимой формулировке «Я мыслю, следовательно, я существую». Но метод I f:-:.ipTa подвергал все сомнению, в том числе существование Бога и окружающего икра. С философскими вопросами были тесно связаны и психологические: как и тч'-'ему сознание работает именно так, как работает? Почему мы получаем опыт об:;~жающем мире в такой форме, в какой получаем, а не в иной? Поскольку отве-~~< на философские вопросы зависят от ответов на психологические, исследование т ьзума, т. е. занятия психологией, стало главным предназначением философии.

Новые картезианские вопросы породили несколько философско-психологиче- ::<т?х традиций: эмпиризм, реализм, идеализм и историко-культурную традицию.

Традиция эмпиризма

.Английский путь: Джон Локк. Традиция эмпиризма сыграла важнейшую роль в лгтории психологии англоязычных стран. Эмпиризм восходит к Джону Локку, который допускал, что сознание представляет собой хорошее, пусть даже и несо-н-ершенное, отражение мира. Во многих отношениях Локк напоминал Декарта. Он обучался медицине, занимался наукой (дружил с Исааком Ньютоном) и ставил своей целью создание новой философии, согласующейся с достижениями новой науки. Однако Локк меньше интересовался метафизическими вопросами, чем Де-:<арт, возможно, потому, что его ум имел более практическое направление, посколь­ку он был просветителем и политиком и писал для широкой общественности, а не для узкого круга философов.

Локк четко суммировал основное положение эмпиризма: «следует выносить суж­дения не о вещах, исходя из мнения людей, а о мнении людей, исходя из реального положения вещей», стараясь выяснить это самое «реальное положение вещей». Кар­тина познания по Локку весьма напоминает таковую у Декарта. Мы знакомимся не с объектами, а с идеями, их представляющими. Локк отличался от Декарта тем, что отрицал врожденность идей. Декарт говорил, что некоторые идеи (например, идею Бога) нельзя получить опытным путем, они являются врожденными и ждут момента активации путем получения соответствующего опыта. Локк утверждал, что у новорожденного разум пуст и не содержит идей, представляя собой tabula rasa — чистую доску, на которой и будет записан последующий опыт. Однако взгля­ды Локка не слишком отличались от позиции Декарта, поскольку он считал, что разум наполнен различными психическими возможностями, или способностями, которые имеют тенденцию автоматически генерировать определенные идеи (напри­мер, идею Бога) из сырого материала опыта. Локк выделял два источника опыта: ощущение и размышление. Ощущение показывает внешний мир, размышление —работу нашего разума. Впоследствии сторонники эмпиризма развили путь идей, поставив глубокие и нерешенные вопросы о знаниях человека.

Существует ли мир? Джордж Беркли. Англиканский епископ и философ ир­ландского.происхождения Джордж Беркли (1685-1753) исследовал подтекст пути идей. Работы Беркли представляют собой выдающийся пример того, как новые картезианские концепции сознания повлекли за собой психологические исследова­ния убеждений, ранее принимавшихся как должное без доказательств. Исходя из здравого смысла, следует признать, что мир существует вне нашего сознания. Но посредством анализа визуального восприятия Беркли бросил вызов этому предпо­ложению. Мир сознания имеет три измерения: высоту, ширину и глубину. Однако, как подчеркивает Беркли, визуальное восприятие начинается с плоского двумерно­го изображения на сетчатке, которое имеет только высоту и ширину. Таким образом, по мере того как кто-либо удаляется от нас, мы чувствуем, что он или она находятся от нас на большем расстоянии, тогда как на сетчатке (сцене картезианского театра) существует всего лишь изображение, которое делается все меньше и меньше.

Беркли утверждал, что третье измерение (глубина) — вторичное сенсорное свой­ство. Мы делаем выводы о расстоянии до объектов, исходя из информации на визу­альном экране (например, на базе линейной перспективы) и из телесных обратных связей, сигнализирующих о деятельности наших глаз. Художники используют источники первого рода на своих холстах для того, чтобы создать иллюзию глуби­ны. Далее, Беркли выступил в качестве психолога и предложил теорию визуального восприятия. Тем не менее он продолжал работать над поразительной философской парадигмой, получившей название имматериализм. Согласно этой концепции, глуби­на является иллюзией не только на полотнах художников; она иллюзорна и на сет­чатке глаза. Визуальный опыт, таким образом, имеет два измерения, а третье измерение — психологическая конструкция, построенная из кусочков и фрагментов опыта и объединенная нами в знакомый трехмерный мир сознания. Вера во внешний мир покоится на вере в трехмерное пространство, и Беркли пришел к захватываю­щему дух заключению, согласно которому мира физических объектов не существу­ет вовсе, а есть лишь мир идей.

Может быть, выводы Беркли и потрясают, но они основаны на трезвых рассуж­дениях. Наша уверенность в том, что объекты существуют независимо от нашего опыта, — это всего лишь акт веры. Он постоянно получает подтверждения, но, как говорил Беркли, у нас нет убедительных доказательств того, что мир существует вне картезианского театра. Здесь мы наблюдаем параноидальную тенденцию со­временной мысли, тенденцию скептического отношения к любым убеждениям, вне зависимости от того, насколько истинными они могут выглядеть. На примере ра­бот Беркли мы видим, в какой степени эта тенденция зависит от психологических представлений о разуме.

Можем ли мы что-либо знать? Дэвид Юм. Скептицизм получил дальнейшее развитие в трудах Дэвида Юма (1711-1776). Его скептическая философия также начиналась с психологии: «Все науки родственны человеческой природе, и един­ственный фундамент, на котором они могут покоиться, — это наука о природе че­ловека». Юм развил скептические представления о пути идей, неуклонно приме­няя эмпиризм ко всем положениям здравого смысла. Мир, известный нам, — это мир идей, а идеи связаны воедино психической силой ассоциаций. В этом мире идей мы можем представлять себе вещи, не существующие на самом деле и пред­ставляющие собой всего лишь комбинации более простых идей, которые самосто­ятельно составляет разум. Таким образом, химерический единорог представляет собой лишь идею, будучи комбинацией двух других идей, которые относятся к объектам: идеи лошади и идеи рога. Подобным образом и Бог является химериче­ской идеей, состоящей из идей всеведения, всемогущества и родительской любви. «Я», по мнению Юма, также разлагается на составные части. Он исследовал лич­ность и не смог найти в сознании ничего, что не было бы ощущением, полученным из окружающего мира, от тела. Будучи хорошим эмпириком, Юм пришел к заклю­чению, что, поскольку личность недоступна наблюдению, она представляет собой своего рода психологическую химеру, хотя ему и было неясно, как именно она скон­струирована. Юм вычеркнул душу из картезианского театра, оставив лишь его сце­ну в качестве психологической реальности.

Казалось, что психология Юма сделала научное знание недостоверным. Наша идея причинности — краеугольный камень науки — химера. Мы не видим причин, нам доступна лишь череда последствий, которую мы дополняем субъективным чувством, чувство'м необходимости связи между эффектом и его причиной. В об­щих чертах невозможно доказать любые универсальные утверждения типа «Все лебеди белые», поскольку их можно подтвердить только дальнейшим опытом. Однажды мы можем обнаружить, что несколько лебедей — черные (кстати, они живут в Новой Зеландии). Казалось, Юм доказал, что мы ничего не можем знать наверняка о том, что находится за пределами наших непосредственных ощущений. Наука, религия и мораль были подвергнуты сомнению, поскольку они содержат тезисы или зависят от утверждений, лежащих за пределами опыта. Юма не беспо­коил этот вывод; он предвосхитил позднейший послереволюционный прагматизм Ч. С. Пирса и Уильяма Джеймса. Юм говорил, что убеждения, сформированные человеческим разумом, недоказуемы с помощью рациональных аргументов, но они разумны и полезны, так как помогают нам в повседневной жизни. Однако другие мыслители считали, что философия пошла по ложному пути.

Традиция реализма

Последователи Юма, шотландские философы под предводительством Томаса Рида (1710-1796) поставили диагноз и предложили лечение. Беркли и Юм бросили вызов здравому смыслу, высказав предположение о том, что внешние объекты не существуют или, даже если существуют, мы ничего не можем достоверно знать о них или о каузальных связях между ними. Рид выступил в защиту здравого смыс­ла и против философии, утверждая, что путь идей привел философов к своего рода безумию. Рид переработал более раннюю реалистическую традицию, вернув ее к жизни. Мы видим сали объекты, а не их внутренние образы. Поскольку мы вос­принимаем мир непосредственно, мы можем отказаться от имматериализма Берк­ли и скептицизма Юма как абсурдных последствий ложной концепции, пути идей. Рид был сторонником своего рода формы нативизма. Бог создал нас, наделил нас психическими возможностями, способностями, на которые мы можем полагаться, получая точную информацию о внешнем мире и его функционировании. Шотландский реализм заключал в себе скрытый вызов первой научной психо­логии. Психология сознания была основана на пути идей. Ученые-натуралисты изучали физические объекты мирового механизма, а психологи изучали психиче­ские объекты мира сознания. Тем не менее, согласно утверждениям реализма, мир сознания не существует, поскольку мы воспринимаем объекты, а не идеи. То, что кажется интроспекцией внутреннего мира сознания, на самом деле является непо­средственным восприятием самого окружающего мира. В XX в. такие психологи, как Э. Ч. Толмен (1886-1959) и Б. Ф. Скиннер (1904-1990), использовали аргу­ментацию реализма для критики интроспективной психологии и в поддержку би­хевиоризма. Вместо изучения мифических идей психологам следует заняться изу­чением поведения организмов и мира, в котором они живут.

Традиция идеализма

В Германии Иммануил Кант (1724-1804), который, подобно Риду, считал идеи Юма неприемлемыми, поскольку они делали недостижимым истинное знание, поставил другой диагноз и, соответственно, предложил иное лечение. Рид считал путь идей ошибкой Юма, отрицая его ради реалистического анализа процесса познания. Кант, в свою очередь, полагал, что ошибка Юма кроется в эмпиризме, и работал над новой версией пути идей, которая помещала бы истину внутрь разума. Эмпирики учили, что идеи отражают, по выражению Локка, «вещи сами по себе», разум, согласующий­ся с объектами, которые накладывают на него свой отпечаток. Но для Канта скепти­цизм разрушил эмпиризм. Предположение о том, что разум отражает реальность, — не более чем предположение, и как только оно оказалось разоблаченным благодаря Беркли и Юму, исчезла почва для истинного знания.

Кант покончил с предположением эмпириков о том, что разум сам соответству­ет объектам, провозгласив, что объекты соответствуют разуму, накладывающему универсальную, логически необходимую структуру на опыт. Вещи в себе (ноуме­ны) непознаваемы, но вещи в том виде, в каком они лоявляются в сознании (фено­мены), организованы разумом таким образом, что мы можем выносить о них абсо­лютно истинные утверждения. Возьмем, например, проблему Беркли, проблему восприятия глубины. Вещи в себе могут быть (а могут и не быть) расположены в трехмерном евклидовом пространстве (конечно, современная физика скажет, что пространство является неевклидовым). Тем не менее человеческий разум накла­дывает трехмерное евклидово пространство на свой опыт этого мира, поэтому у нас есть основания утверждать, что феномены обязательно расположены в трехмерном пространстве. Точно так же разум накладывает другие категории опыта на ноуме­ны, чтобы сконструировать феноменальный мир человеческого опыта.

Точку зрения Канта можно пояснить с помощью примера из научной фантас­тики. Вообразите жителей Изумрудного города из страны Оз, в глаза которых при рождении были имплантированы контактные линзы, придающие всем предметам зеленый оттенок. Жители этой страны могут сделать вполне естественное предпо­ложение о том, что вещи кажутся зелеными, потому что они на самом деле явля­ются зелеными. Тем не менее их феномены зеленые из-за контактных линз, а не из-за того, что вещи в себе являются зелеными. Несмотря на это, жители страны Оз могут считать абсолютной и неопровержимой истиной то, что «каждый фено­мен является зеленым». Кант утверждал, что категории опыта являются логиче­ски необходимыми предпосылками любого опыта для всех чувствующих существ. Следовательно, поскольку наука занимается миром феноменов, мы можем иметь истинное, неопровержимое, абсолютное знание об этом мире и должны отказаться от попыток проникнуть в локковские «вещи сами по себе».

Идеализм Канта породил радикальный экспансивный взгляд на личность. Вместо вывода Юма о том, что она является конструкцией, построенной из кусочков и фраг­ментов опыта, Кант говорил, что личность предшествует получению и упорядочива­нию опыта. Кант проводил различия между эмпирическим Эго (поверхностным со­держанием сознания) и трансцендентальным. Трансцендентальное Эго одно и то же в разумах всех людей и накладывает категории понимания на опыт. Личность не скон­струирована на основе опыта; это активный строитель опыта. Понятие личности исчезло в эмпиризме, но в идеализме личность стала единственной реальностью.

Идеализм оказал большое влияние на ранние этапы становления немецкой пси­хологии. Поскольку трансцендентальное Эго творит сознание, оно не может быть частью дознания. Психология, по мнению идеалистов, не заслуживает звания на­уки, поскольку самая важная часть разума, личность, недоступна наблюдению. Основатель психологии Карл Вильгельм Вундт, бывший в молодости привержен­цем Ложка, говорил, что мысль можно понять с помощью интроспекции. Позднее он стал сторонником Канта, сведя экспериментальную психологию до исследова­ния непосредственного опыта и предложив изучать высшие мыслительные процес­сы другими методами. Причиной одной из первых психологических дискуссий о противоречий безобразного мышления, послужили споры о пределах возможно­сти интроспекции. Этот диспут, подвергнув сомнению ценность всех форм интро­спекции, проложил путь бихевиоризму. Но то, насколько люди знают причины сво­его поведения, до сих остается предметом споров.