От философии к биологии: функциональная психология, 1896-1910

Эксперименты становятся функциональными. Традиционная психология созна­ния, хотя и исследовала такие психические процессы, как апперцепция, по-прежне­му делала упор на содержании сознания как основном предмете психологии; изна­чально ее новизна заключалась в том, чтобы сделать сознание предметом экспери­ментального контроля и, таким образом, превратить психологию в науку. Но, как мы уже видели, Уильям Джеймс в своей книге «Принципы психологии» сместил интересы американских психологов с содержания на процесс. Согласно его карти­не разума, содержание психики представляло собой исчезающие, поверхностные вещи, которые, однажды увиденные, никогда более не возвращаются; постоянны только психические функции, особенно функция выбора. Изменение точки зрения Джеймса стало следствием американского опыта 1890-х гг., когда на смену старым истинам пришли новые, знакомые декорации сменились неизвестными. Един­ственное, что оставалось неизменным — это процесс приспособления.

Развитие моторной теории сознания продолжило обесценивание содержания психики и, следовательно, метода интроспекции, использовавшегося для его оцен­ки. Согласно моторной теории, сознание содержит ощущения, полученные из внешнего мира и от двигательной активности, но играет весьма незначительную роль в создании поведения (или не играет никакой роли). Хотя, конечно, можно было по-прежнему заниматься интроспекцией и делать сообщения о содержании сознания, но это легко могли счесть бессмысленным и даже безответственным за­нятием. Барахтаясь в потоке изменений, американцы нуждались в психологии, которая помогла бы справиться с новизной. Обратив внимание не на содержание, а на адаптивные процессы, Джеймс, Мюнстерберг и Дьюи подготовили создание новой, функциональной психологии.

В то же время интересы экспериментальных психологов сместились с интро­спективных сообщений о содержимом сознания на объективное раскрытие корре­ляций между стимулом и реакцией. Экспериментальный метод Вундта имел два аспекта. Стандартизованный, контролируемый стимул предъявляли субъекту, который реагировал на него тем или иным способом, сообщая одновременно о своих переживаниях. Вундт, будучи менталистом, интересовался опытом, порождаемым определенными условиями, и использовал объективные результаты как ключ к процессам, продуцирующим содержание сознания. Но у американских психологов основное внимание сместилось с сознательного опыта на определение ответных ре­акций в условия стимулирования.

В качестве примера мы можем рассмотреть эксперимент о том, как люди опре­деляют местоположение предмета в пространстве на основании звука (J. R. Angell, 1903а). В этом эксперименте наблюдателей с завязанными глазами (одним из них, JBW, был по всей вероятности, Джон Б. Уотсон, основоположник бихевиоризма) сажали на стул в центре аппарата, способного производить звук в любой точке во^ круг наблюдателя. После установки генератора звука в конкретной точке экспери­ментатор продуцировал некоторый тон, и наблюдатель должен был указать, отку­да, по его предположениям, исходит звук. Затем наблюдатель давал интроспектив­ный отчет о сознательном опыте, вызванным звуком. Уотсон сообщил, что видел психический образ аппарата, звуковой генератор которого располагался в указан­ном им месте. Теперь можно было, как полагается менталисту, сосредоточиться на интроспективном отчете, стараясь описать и истолковать этот фрагмент психиче­ского содержимого. Но можно было уделить основное внимание точности указан­ного направления (ответной реакции), сопоставляя положение генератора звука с точкой, указанной наблюдателем.

В данном случае, хотя исследователи обсудили оба объективных факта — кор­реляцию положений стимула и ответа наблюдателя и интроспективные отчеты, но последние были признаны менее важными. Объективные открытия широко осве­щали и обсуждали; об интроспективных открытиях кратко упомянули в конце ста­тьи. В моторной теории сознания интроспекция стала менее важной, поскольку со­знание не выступало причиной поведения; такое же отношение пронизывало все эксперименты того времени. С самого возникновения американской психологии интроспективные отчеты изолировали от объективных результатов, а затем убра­ли вообще. «Наблюдатели» превратились в «субъектов» (К. Danziger, 1990).

Заинтересовавшись тем, каким образом поведение приспосабливается к стиму­лам, американские психологи перешли от изучения содержимого психики к ис­следованию адаптивных психических функций. Эксперимент Брайана и Хартера (Bryan and Harter, 1897) выявил второй аспект, в котором американская психоло­гия стала функциональной — социально функциональный. Брайан, эксперимен­тальный психолог, и Хартер, бывший железнодорожный телеграфист, ставший аспирантом по психологии, исследовали приобретение рабочих навыков начина­ющими железнодорожными телеграфистами. Их статья вообще не содержала ин­троспективных отчетов, зато давала схему постепенного улучшения на протяже­нии многих месяцев практики. Это абсолютно объективное исследование было со­циально значимым, поскольку Брайан и Хартер изучали, как люди, которым предстояло сыграть значительную роль в индустриализации Америки, приобрета­ют важный навык. По мере того как сеть железных дорог расширялась и связывала воедино островные общины бывшей сельскохозяйственной Америки, роль желез­нодорожных телеграфистов очень возросла: они следили за тем, какие и куда товарыпосылают; какие поезда и куда следуют; они были связующим звеном, без которо­го не могла функционировать вся система железных дорог. Профессиональная под­готовка железнодорожных телеграфистов являлась настолько важным делом, что была создана специальная комиссия, рассмотревшая работы Брайана и Хартера. Таким образом, психологические исследования приобрели общественную и ком­мерческую ценность.

Исследование Брайана и Хартера было значимым еще в одном отношении. Оно предвосхитило центральную проблему экспериментальной психологии — науче­ние. Традиционная психология сознания, ментализм, прежде всего занималась изу­чением перцепции и родственных ей функций, поскольку именно они порождали психическое содержание, доступное методу интроспекции. Но в постдарвиновской психологии Джеймса и его последователей сознание имело важность только в свя­зи с тем, что оно делало для приспособления организма к окружающей среде. Постепенное приспособление с течением времени и есть научение: открытие для себя окружающей среды, а затем демонстрация поведения, направленного на то, чтобы соответствовать ей. Брайан и Хартер представили графики кривых научения и обсудили, каким образом новички-телеграфисты постепенно приспосабливаются к требованиям своей профессии. По своему объективизму, рассмотрению социаль­но значимой проблемы и выбору научения как предмета исследования статья Брайана и Хартера была знаком грядущих перемен. Поэтому неудивительно, что в 1943 г. ведущие американские психологи назвали ее важнейшим эксперименталь­ным исследованием, когда-либо опубликованным в Psychological Review.

К 1904 г. стало очевидно, что «объективный» метод, заключающийся в иссле­довании корреляции стимулов и реакций, по крайней мере такой же важный, как и интроспективный анализ сознания. Выступая перед участниками Международ­ного конгресса по искусству и науке, Дж. М. Кеттелл, пионер американской пси­хологии, сказал: «Я не уверен, что психология должна ограничиваться исследо­ваниями сознания», что, безусловно, совпало с представлениями Джеймса и Вунд-та. Кеттелл также заявил, что его собственная работа с тестами интеллекта «почти так же мало зависит от интроспекции, как и от работ по физике или зоологии». Хотя интроспекция и эксперимент должны «постоянно взаимодействовать», все же очевидно, что психология, по большей части, существует «в стороне от интроспекции». При этом, хотя на первый взгляд Кеттелл считал интроспекцию и объективные измерения равнозначными, из его дальнейших призывов стало ясно, что объективный, бихевиористский подход к психологии выходит на пер­вый план.

Определение функциональной психологии. Итак, американская психология отдалялась от традиционной психологии сознания и переходила к психологии психических адаптации, толчком к развитию которой послужила эволюционная теория. Любопытно, что человеком, заметившим и идентифицировавшим эту тенденцию, стал не американский психолог, а самый стойкий защитник чистой психологии сознания Э. Б. Титченер. В своей книге «Постулаты структурной психологии» (1898) он убедительно выделил несколько видов психологии, и, хотя о том, какая психология — наилучшая, с ним можно поспорить, его терми­нология сохранилась.Титченер провел широкую аналогию между тремя видами биологии и психо­логии:

Область биологии

Морфология —

Физиология —

Онтогенез —

Предмет исследования

- >• Структура Ч -

• Функция •< Развитие •<

Область психологии

Экспериментальная психология Функциональная психология Эволюционная психология

В биологии анатом, ученый-морфолог, проводит тщательное вскрытие тела для того, чтобы обнаружить составляющие его органы, установить его структуру. Как только орган оказывается изолированным и описанным, задачей физиолога стано­вится определение его функции. Наконец, можно изучить, каким образом орган развивается в процессе эмбриогенеза и постнатального развития и как этот орган возник в процессе эволюции. Подобные исследования составляют предмет гене­тической биологии.

Сходным образом экспериментальный психолог (под которым Титченер под­разумевал себя и своих учеников) рассекает сознание на составляющие; эта анато­мия разума определяется как структурная психология. Изучением того, что делают выявленные структуры, занимается психологическая физиология — функциональ­ная психология. Развитие психических структур и функций является предметом исследования генетической психологии, которая занимается процессами индиви­дуального и филогенетического развития.

Согласно оценке Титченера, структурная психология логически предшествует функциональной, поскольку только после того, как психические структуры изоли­рованы и описаны, можно удостовериться в их функциях. В то же время Титченер отмечал привлекательность функциональной психологии. Цитируя статью Дьюи о рефлекторной дуге, он признавал, что влияние функциональной психологии по­стоянно растет. В то же время Титченер призывал психологов избегать соблазнов функциональной психологии и погрузиться в жесткую, научную работу по экспери­ментальной интроспективной психологии. Статья Титченера ознаменовала начало борьбы между структурализмом и функционализмом за контроль над американ­ской психологией. Третий вид психологии, эволюционная психология, находился еще в зародыше (J. M. Baldwin, 1895; R. Wozniak, 1982) и не предлагал собствен­ных теоретических перспектив. Тем не менее, поскольку исследование развития фокусировалось скорее на психических операциях, а не на интроспективном содер­жании, и дети вообще были мало пригодны для интроспекции, эволюционная пси­хология была естественным союзником функционализма. Поэтому поражение Титченера в объявленной им войне было неизбежным.

От подводного течения к главному. В течение 10 лет после выхода «Постула­тов» Титченера стало очевидно, что другие психологи находят его анализ пра­вильным, но не согласны с приоритетами. В своем президентском обращении к АРА в декабре 1900 г. Джозеф Джастроу, бывший одно время сотрудником Ч. Пирса, рассмотрел все имевшиеся течения в психологии и назвал одни из них главными, а другие — «подводными» (J. Jastrow, 1901). Он заявил, что для него психология — это «наука о психических функциях», а не о содержании психики. По словам Джа­строу, функциональный подход вырос из эволюции, пролил свет на области, гдедолгое время господствовал догматизм, и вдохнул в психологию новую жизнь. Джастроу справедливо заметил, что, хотя исследование психических функций и получило определенное распространение, оно по прежнему не является главным направлением. Он рассматривал функциональную психологию как получившее признание подводное течение, которое ему хотелось бы превратить в основное. Джастроу говорил, что функциональная психология более универсальная, чем структурная, так как включает в себя вопросы патопсихологии, тестирования ин­теллектуальных способностей, изучения среднего человека и даже физические исследования. Перспективы практического применения функциональной психо­логии значительно превосходят таковые для психологии структурной. В заключе­ние Джастроу сделал пророческий вывод о том, что будущее принадлежит функ­циональной, а не структурной психологии.

Функциональные психологи приняли концепцию сознания Джеймса и разви­ли ее в направлении бихевиоризма. Таддеус Болтон (Thaddeus Bolton, 1902) пи­сал: «Разум следует считать отпрыском поведения, инструментом приспособления организма к окружающей среде», а Г. Хит Боуден (Н. Heath Bawden, 1904) добав­лял: «Самое фундаментальное утверждение, которое мы можем сделать относи­тельно сознания, — то, что оно представляет собой действие». Для функционали­ста содержание разума не имеет большого значения, так как функционалистская теория разума гласит, что разум — это процесс, биологическая ценность которого заключается в способности быть призванным, если организм сталкивается с новой ситуацией. В нем нет нужды, когда инстинкты оказываются адекватными стиму­лам или когда гладко функционируют ранее выученные привычки.

Как указывал Фрэнк Тилли (Frank Thilly, 1905), функциональный взгляд на со­знание был фатальной ошибкой Джеймса. Джеймс и его последователи, функцио­нальные психологи, придерживались идеи о параллелизме разума и тела, утверждая в то же время, что сознание активно вмешивается в деятельность организма. Болтон знал об этой проблеме и пытался утверждать, что, хотя сознание не влияет на нервные процессы, оно играет какую-то роль в научении. Это было неудачной позицией для функциональных психологов, и их следовало спасти, заменив более твердыми би-хевиористами, которые вообще были готовы списать сознание со счетов психологии. Наконец, если, как утверждал Болтон, в поведении можно увидеть содержание сознания, то зачем вообще продолжать разговоры о поведении?

К 1905 г. психологам стало очевидно, что идет функциональный прилив. Эдвард Франклин Бучнер, который на протяжении нескольких лет писал для Psychological Bulletin ежегодный отчет о «прогрессе в психологии», отмечал «повсеместное при­нятие и защиту «функционального», а не «структурного» взгляда». Он писал, что замена старой системы на новую на деле оказывает негативный эффект, посколь­ку заново начинает развитие всей области, без какого-либо кумулятивного прогрес­са. В том же томе журнала Феликс Арнольд хвалил функционалистов за отказ от старого взгляда на перцепцию, на что нападал Болтон, и за замену его перцепцией, понимаемой «как двигательный процесс... определяющий серию реакций по на­правлению к объекту» (Felix Arnold, 1905).

В том же году Мэри Калкинс (1863-1930) воспользовалась своей президент ской речью в АРА, для того чтобы развить свое собственное направление в психологии, сочетающее структурный и функциональный взгляды. Если психологию понимают как исследование реальной психологической личности, обладающей и содержимым сознания, и психическими функциями, то каждую систему можно рассматривать как вклад в общую картину психологии. Хотя Калкинс агрессивно проталкивала свою Эго-психологию на протяжении многих лет на каждом фору­ме, который ей удавалось найти, похоже, она нашла мало последователей. Время компромиссов прошло. В 1907 г. Бучнер писал, что в 1906 г. «функциональная точка зрения казалась практически победившей» — настолько, что «более старые (и почти священные) термины» психологии почти прекратили свое существование. Бучнер ожидал оформления «нового словаря психологии в новом XX веке».

Ведущим функционалистом был Джеймс Роуланд Энджел (1869-1949), который на старших курсах учился вместе с Дьюи. В 1904 г. Энджел опубликовал вводный курс психологии, написанный с функциональной точки зрения. Он считал, что, в отличие от органов тела, психические элементы, на которые ссылаются структура­листы, не постоянны, а возникают только в момент восприятия. То есть функции порождают структуры, в отличие от биологии, где каждый конкретный орган выпол­няет определенную функцию, которая без него не существует. Энджел также утверж­дал, что структурная психология бесполезна с социальной точки зрения и неумест­на с биологической, так как изучает сознание вне реальных жизненных условий. Более того, редукционизм структуралистов сделал из сознания не относящийся к делу эпифеномен. Напротив, функциональная психология выявила, что сознание — это «эффективный агент, содействующий жизнедеятельности организма», т. е. что оно биологически полезно и вполне соответствует здравому смыслу.

В своем президентском обращении к АРА в 1906 г. Энджел напрямую возражал «Постулатам структурной психологии» Титченера. Речь Энджела стала важной вехой на пути становления бихевиоризма. Вначале он сделал допущение, что функ­циональная психология нечто большее, чем просто программа», и «протест» про­тив стерильности структурной психологии. Затем Энджел заявил, что структур­ная психология была исторической ошибкой, кратким философским антрактом в развитии научных, биологически ориентированных теорий разума. Только функ­циональная психология выглядит новой по сравнению с интроспективной психо­логией первых немецких лабораторий. На деле только функциональная психоло­гия — истинная наследница традиции, идущей от Аристотеля до Спенсера, Дарви­на и прагматизма.

Энджел повторил уже знакомый отличительный признак: структурная психо­логия имеет дело с психическим содержанием, а функционализм — с психически­ми операциями. Функционализм изучает психические процессы такими, каковы они в организме в ходе реальной жизни; структурализм изучает разум в форме его «посмертного анализа». «Современные исследования... обходятся без обычной прямой формы интроспекции и касаются... определения того, какая работа совер­шается, и при каких условиях это достигается» (1907). Здесь Энджел признал су­ществование тенденции, которую мы обнаружили в исследованиях его самого и других ученых и определили как точку зрения бихевиориста-экспериментатора. Он оправдывал новое направление исследований достаточно корректным утверж­дением о том, что, в отличие от физических органов, вскрытых анатомом, «психическое содержимое непостоянно и поверхностно». Только психические функции сохраняются на протяжении времени: содержание приходит и уходит, но внима­ние, память, суждение — сохраняются.

Функциональная психология несла с собой и изменения в отношениях психо­логических институтов. Структурная, менталистская психология выросла из фи­лософии и сохранила с ней тесную связь. Напротив, функциональная психология вела психологию к тесному союзу с биологией, так как обе эти дисциплины зани­маются исследованием общего функционирования организма. Но союз психоло­гии с биологией, предложенный Энджелом, не напоминал таковой у Вундта. Вундт, следуя старому додарвиновскому пути через физиологию, связывал исследование разума с исследованием мозга. Энджел, на которого Дарвин оказал даже большее влияние, чем на Джеймса, связывал исследование разума с эволюционной биоло­гией, а не с нейрофизиологией. Ключевая идея функционалистов заключалась в том, что они рассматривали сознание как орган, служащий адаптационным инте­ресам своего обладателя. То, как сознание работает на уровне механизмов мозга, было менее важным, чем то, как оно работает на уровне адаптивного поведения.

Энджел утверждал, что эта новая биологическая направленность принесет и практические выгоды. «Педагогика и психическая гигиена... нуждаются в советах» функциональной психологии. Психология животных видит в этом направлении свою «вторую молодость», поскольку психологические исследования избавляют­ся от антропоморфности. Эволюционная психология и патопсихология также бу­дут вдохновлены функциональным подходом.

Энджел соглашался с мнением Боудена о том, что сознание «неожиданно возни­кает при определенных обстоятельствах» в жизни организма, и заявлял, что сегодня все серьезные психологи придерживаются теории приспособления. Но он пошел дальше Боудена и Болтона, утверждая, что «сознание не является обязательной чер­той процесса приспособления». Предположив, что научение может происходить и без вмешательства сознания, Энджел сделал еще один шаг по-пути к бихевиоризму.

Функциональная психология «функциональна» в трех аспектах. Во-первых, она полагала, что разум обладает определенной биологической функцией, отобран­ной в процессе эволюции: он адаптирует организм к новым обстоятельствам. Во-вторых, она описывала само сознание как результат физиологического функ­ционирования организма: разум, с этой точки зрения, представляет собой биоло­гическую функцию. В-третьих, функциональная психология обещала принести об­щественную пользу, улучшив образование, психическую гигиену и облегчив пато­логические состояния. Таким образом, Энджел наметил направления развития современной психологии.

Итак, к 1907 г. функциональная психология пришла на смену структурной пси­хологии. Но, возникнув в качестве протеста против устаревших концепций, функ­циональная психология не стала самостоятельным направлением. Она не смогла отказаться от понимания психологии как исследования сознания, но в то же время выдвигала такие теории восприятия и научения, которые делали сознание концеп­цией, все менее и менее необходимой для научной психологии. Однако функцио­нальная теория подтолкнула психологию к изучению поведения и привела к серь­езным изменениям ее основополагающих концепций.

Сознание аннулируется

Я верю, что «сознание» находится на грани полного исчезновения. Это всего лишь название фикции, которая не имеет права находиться среди основных законов. Те, кто все еще привязан к нему, — привязаны всего лишь к эхо, к слабому слуху, который остался в атмосфере философии после исчезновения «души».

Уильям Джеймс

До тех пор пока тенденцией функционализма было превращение психологии сознания в психологию поведения, функциональная психология придерживалась традиционного определения психологии. Тем не менее движению по направлению к бихевиоризму способствовали два следующих фактора. Первым стало изучение разума животных, поскольку оно в значительной степени решало картезианскую проблему других разумов: как можно научно исследовать что-либо, скрытое от нашего прямого наблюдения? Второй фактор был предметом философского спора о природе и существовании сознания, даже человеческого. Как ни странно, споры начались с того, что Уильям Джеймс, определявший психологию как науку о пси­хической жизни, т. е. сознании, задался вопросом: существует ли сознание? Когда он дал отрицательный ответ, предмет изучения психологии, казалось бы, превра­тился в ничто, и это заставило пересмотреть определение психологии как науки.