Новые когнитивные теории перцепции и мышления

«Новый взгляд» на перцепцию. Сразу же после войны возник новый подход к исследованиям восприятия. Он получил название нового взгляда на перцепцию, а возглавлял его Джером С. Брунер (род. в 1915 г.). «Новый взгляд» вырос из по­пытки унифицировать несколько различных областей психологии — психологию восприятия, психологию личности и социальную психологию, и из желания опро­вергнуть господствовавшую концепцию, уводящую назад, по крайней мере во вре­мена Д. Юма, и представленную в теории поведения «стимул—реакция». Соглас­но этой старой концепции, перцепция представляла собой пассивный процесс, по­средством которого стимул «запечатлевается» на воспринимающем. Дж. Брунер и его коллеги предложили взгляд на перцепцию, согласно которому воспринима­ющий субъект играет активную роль, а не является пассивным регистратором ощу­щений. Они провели многочисленные исследования, подтвердившие идею о том, что личность воспринимающего субъекта и социальный фон имеют большое значе­ние, поскольку они воздействуют на то, что видит воспринимающий. Самое извест­ное и противоречивое из этих исследований было посвящено перцептивной защите и повышению вероятности бессознательного восприятия. Дж. Брунер и его сорат­ники по движению нового взгляда (J. S. Bruner and L. Postman, 1947; L. Postman, J. S. Bruner and E. McGinnis, 1948) через короткие интервалы времени предъявля­ли субъектам слова, подобно тому как это делал В. Вундт в своих исследованиях диапазона сознания. Но эти современные исследователи варьировали эмоциональ­ное содержание слов: одни были обычными, или «нейтральными», а другие —непристойными («табуированными»). Дж. Брунер и его коллеги обнаружили, что субъекту для распознавания табуированного слова необходима более продолжи­тельная экспозиция, чем для распознавания нейтрального слова. Казалось, что субъекты бессознательно воспринимают негативное эмоциональное содержание табуированного слова, а затем пытаются подавить его осознание. Субъекты уви­дят слово только тогда, когда экспозиция окажется настолько продолжительной, что они не смогут помешать его распознаванию.

Исследования перцептивной защиты на протяжении многих лет носили чрез­вычайно противоречивый характер; некоторые психологи утверждали, что субъек­ты видят табуированные слова так же быстро, как и нейтральные, но они ложно отрицают восприятие как можно дольше, чтобы избежать чувства стыда. Спор ста­новился все более жарким и так и не получил окончательного разрешения. Для нас важно, что новый взгляд оценивал перцепцию как активный психический процесс, вовлекающий как сознательную, так и бессознательную психическую деятельность и вторгающийся между ощущением и ответной реакцией индивида. Идея перцеп­тивной защиты гораздо теснее примыкает к психоанализу, чем к бихевиоризму, что стало одной из причин споров вокруг открытия Дж. Брунера. В любом случае, но­вый взгляд представлял собой альтернативу бихевиоризму.

Исследование мышления. Интерес к перцепции и демонстрация того, что разум и личность активно ее формируют, привели Брунера к изучению старых добрых «высших психических процессов» (J. S. Bruner, J, Goodnowand G. Austin, 1956). Хотя Брунер не был сторонником теории опосредования и относил свои теоретизирова­ния к психодинамической традиции, он связывал свой интерес к когнитивным про­цессам с новыми 5-Л-теориями опосредования и идентифицировал их с возрожде­нием интереса к когнитивным процессам и их изучению. В ставшей своеобразной вехой книге «Исследование мышления» (1956) Брунер изучил, каким образом люди формируют концепции и относят новые стимулы к различным концептуальным категориям. Брунер и его коллеги предъявляли субъектам последовательности гео­метрических фигур, характеризующиеся многими измерениями: формой, размером, цветом и сходством. Затем субъекта просили вычислить, какой идеей руководство­вался экспериментатор, выбрав из предъявленных примеров те, которые ее подтвер­ждали или опровергали. Например, такой могла быть идея «все красные треуголь­ники», и экспериментатор начинал с того, что показывал субъекту большой красный треугольник в качестве примера идеи. Субъект должен был выбирать другие стиму­лы из набора, а ему говорили, принадлежит отобранный предмет к концептуально­му классу или нет. Если бы субъект выбрал большой красный треугольник, он полу­чил бы отрицательный ответ, а если бы он выбрал маленький красный треугольник, то ответ был бы положительным. Субъект должен был выбирать примеры до тех пор, пока не высказывал догадки об идее экспериментатора.

Дж. С. Брунер, Дж. Гуднау и Дж. Остин не рассматривали процесс понятийно­го научения в терминах научения, подразумевающего опосредованные ответные реакции, хотя некоторые сторонники неформального бихевиоризма это делали. Скорее, они смотрели на формирование концепции как на активный, а не реактив­ный процесс, в ходе которого выбором субъекта руководит некая стратегия, предназначенная для решения этой проблемы. Все детали этой теории не являются важ­ными для наших целей, но мы должны обратить внимание на менталистскую при­роду теории Брунера. Субъекта не рассматривали ни как пассивное соединяющее звено между стимулом (S) и реакцией (R) или в цепочке S-r-s-R, ни как локус пе­ременных. Напротив, формирование понятия рассматривали как активный интел­лектуальный процесс, в ходе которого субъект разрабатывает определенные стра­тегии и следует им, а к правильной концепции субъекта ведут (или не могут вести) процедуры принятия решения.

Но самым важным следствием возрождения интереса к изучению когнитивных процессов была идея о том, что машины, возможно, могут думать.

Механизация мышления

Искусственный интеллект. Со времен научной революции философов и психоло­гов привлекала и пугала мысль о сходстве человека и машины. Декарт полагал, что все когнитивные процессы человека, за исключением мышления, осуществляются аппаратом нервной системы, и, исходя из своего убеждения, он проводил деление между людьми и животными, а также между сознанием и телом. Паскаль выражал опасение, что Декарт был неправ: ему казалось, что в таком случае вычислитель­ная машина могла бы думать, и он обратился к человеческому сердцу и вере в Бога, чтобы отделить людей от машин. Гоббс и Ламетри принимали идею о том, что люди — это не более чем животные-машины, пугая романтиков, которые, наряду с Паскалем, видели таинственную сущность человечности не в интеллекте, а, скорее, в чувствах. Лейбниц грезил об универсальной думающей машине, а английский инженер Чарльз Бэббидж пытался ее построить. Уильям Джеймс выражал опасе­ния по поводу автоматической возлюбленной и пришел к заключению, что маши­на не могла бы чувствовать и поэтому не могла бы быть человеком. Уотсон, наряду с Гоббсом и Ламетри, утверждал, что люди и животные суть машины и что спа­сение человека заключается в принятии реальности и построении совершенного будущего, изображенного Скиннером во «Втором Уолдене». Писатели-фантасты и кинорежиссеры начали использовать различия (если они существуют) между че­ловеком и машиной в таких произведениях, как пьеса Карела Чапека «R.U.R.» и фильм Фрица Ланга «Метрополис». Но никто еще не построил машину, в отно­шении которой можно было бы надеяться, что она когда-нибудь начнет соревно­ваться с человеческим мышлением. Так продолжалось до Второй мировой войны. Непременной тенденцией науки является механизация картины мира. Как мы уже видели, в XX в. психологи боролись с последним убежищем телеологии: це­ленаправленным поведением животных и человека. К. Л. Халл пытался придать цели механический смысл; Э. Ч. Толмен сначала оставил ее как наблюдаемую вели­чину в поведении, но позднее поместил в когнитивную карту организма; Скиннер попытался растворить цели в контроле поведения со стороны окружающей среды. Ни одна из этих попыток справиться с целью не оказалась вполне убедительной, но неудача Толмена сильнее всего сказалась на бихевиоризме. Толмена можно крити­ковать за приверженность картезианской категорийной ошибке и создание гомункула в голове человека, а также за объяснение поведения человека как следствия принятия решений этим гомункулом. Дело в том, что карта подразумевает читаю­щего карту; в машине Толмена воистину был призрак. Психологи, казалось, метались между тремя возможностями: а) они могли попытаться объяснить целенаправлен­ное поведение, ссылаясь на внутренние события, как Толмен; но это было чревато изобретением внутреннего призрака, функции которого оставались непостижимы­ми; б) они могли бы считать поведение чисто механическим, как это делал Халл, или полагать, как Скиннер, что оно находится под мягким контролем окружающей сре­ды; но, хотя такая точка зрения была научной и логичной, она отрицала тот очевид­ный факт, что поведение направлено к достижению цели, и в) вслед за Ф. Брентано и Л. Витгенштейном они могли принять цель как неизменную истину человеческих действий, не требующую объяснений и не нуждающуюся в них; но это отрицало бы то, что психология может стать такой же естественной наукой, как физика, а этот вывод был немыслим для психологов, терзаемых завистью к физикам.

Научные разработки во время Второй мировой войны породили современный высокоскоростной цифровой компьютер, что принесло концепции, делавшие наи­более привлекательным первый из вышеизложенных вариантов, поскольку они, ка­залось, предлагали способ избежать «призрака в машине». Самыми важными из этих концепций были идея информационной обратной связи и концепция компью­терной программы. Важность обратной связи поняли мгновенно; для постижения значения идеи программирования потребовалось больше времени, но в конце кон­цов это дало толчок к новому решению'проблемы разума и тела, которое получило название функционализм. Концепции обратной связи и программирования произ­вели впечатление и даже заняли господствующее положение, поскольку ассоцииро­вались с реальными машинами, которые, казалось, могли думать.

Решение проблемы: концепция обратной связи. Если принять во внимание со­перничество между психологией обработки информации и радикальным бихеви­оризмом, есть определенная ирония судьбы в том, что концепция информацион­ной обратной связи выросла из той же самой военной проблемы, над которой ра­ботал Б. Ф. Скиннер в своем проекте с голубями. Проект «Оркон» преследовал цель органического контроля над ракетами. Математики и специалисты по компью­терам стремились добиться механического контроля над ракетами и другими видами вооружения, изобретая современный цифровой компьютер. В 1943 г. трое исследователей дали описание концепции информационной обратной связи, кото­рая лежала в основе их устройства, наводящего на цель, показав, каким образом можно сочетать цель и механизм. На практике в промышленности инженеры ис­пользовали обратную связь, по крайней мере, с XVIII в. А. Розенблат, Н. Винер и Дж. Биглоу (A. Rosenblueth, N. Wiener and J. Bigelow, 1943/1966) сформулирова­ли информационную обратную связь как общий принцип, применимый ко всем целенаправленным системам, как механическим, так и живым. Хорошим приме­ром системы, использующей обратную связь, является термостат и тепловой на­сос. Вы задаете термостату цель, когда устанавливаете температуру, которую хо­тите поддерживать в доме. В термостате есть термометр, измеряющий температуру в доме, и, когда температура отклоняется от заданной, термостат включает тепло­вой насос, чтобы охлаждать или нагревать дом до тех пор, пока не будет достигнута установленная температура. Здесь налицо контур обратной связи: термостат чувствителен к состоянию комнаты и, исходя из информации, полученной с помо­щью своего термометра, совершает действие; действие, в свою очередь, изменяет состояние комнаты, которое по обратной связи передается термостату, изменяю­щему свое поведение, что, в свою очередь, влияет на температуру в комнате, и цикл повторяется бесконечно.

В известном смысле термостат, в отличие от часов, можно считать целена­правленным устройством, что коренным образом меняет механистический взгляд на природу. Физика И. Ньютона породила образ Вселенной как гигантского часового механизма, машины, слепо следующей неумолимым законам физики. У. Джеймс утверждал, что сознательные живые существа не могут быть машинами, поэтому сознание должно эволюционировать, чтобы сделать возможным изме­няющееся, адаптивное поведение. Но термостаты представляют собой машины, лишенные сознания (D. Chalmers, 1996), поведение которых адаптивно реагиру­ет на изменения окружающей среды. И уж, конечно, в термостате нет призрака. В старые времена был слуга, который смотрел на термометр и при необходимо­сти топил печку, но слугу заменила машина, и при этом простая. Концепция обратной связи обещала представить все случаи целенаправленного поведения как обратную связь. Перед организмом стоят некоторые задачи (например добы­ча пищи), он способен измерить расстояние до цели (например это может быть другой конец лабиринта) и ведет себя таким образом, чтобы сократить и, в конце концов, уничтожить это расстояние. «Призрака в машине» или читающего ког­нитивную карту Толмена можно заменить сложными контурами обратной свя­зи. На практике машины, способные делать то, что раньше могли делать лишь люди, заменили слуг и промышленных рабочих.

Определение искусственного интеллекта. Итак, машины могут быть, целена­правленными. Но могут ли они быть разумными? Способны ли они соревноваться с человеческим интеллектом? Вопрос о том, разумны ли компьютеры, стал основ­ным для когнитивной науки, и этот вопрос в его современном виде поднял блестя­щий математик А. М. Тюринг (1912-1954), который внес большой вклад в теорию компьютеров в годы войны. В 1950 г. в журнале Mind он опубликовал статью под названием «Вычислительная техника и интеллект», которая давала определение области искусственного интеллекта и представляла программу когнитивной науки. А. М. Тюринг начал так: «Я намереваюсь рассмотреть вопрос, может ли машина думать?» Поскольку значение слова «думать» было чрезвычайно запутано, он предложил поставить вопрос более конкретно, «в терминах игры, которую мы на­зываем "имитационной игрой"». Вообразите, что с помощью компьютерного тер­минала расспрашивают двух респондентов, один из которых человек, а второй — компьютер, причем неизвестно, кто есть кто. Игра заключается в том, чтобы зада­вать вопросы, цель которых установить, кто человек, а кто — компьютер. А. М. Тюринг высказал предположение, что мы сочтем компьютер умным тогда, когда он сможет обмануть вопрошающего и заставить его поверить, что перед ним находится чело­век. Имитационная игра А. М. Тюринга получила название Тест Тюринга и очень широко (хотя и не всегда, см. ниже) принимается как критерий искусственного интеллекта.

Термин «искусственный интеллект» вошел в обиход через несколько лет, бла­годаря специалисту по вычислительной технике Джону Маккарти, которому по­требовалось название для оформления заявки на грант для финансирования пер­вой междисциплинарной конференции в той области, которая стала называться когнитивной наукой. Работающие в области искусственного интеллекта ученые стремятся создать машины, которые могут выполнять задания, ранее подвластные только людям. Цель «чистого искусственного интеллекта» — создание компью­теров или роботов, которые могут делать то же самое, что и люди. С психологией связано компьютерное моделирование, цель которого не просто соревноваться с людьми, но и подражать им.