Жульничество с базами данных

Правительства все больше полагаются на содержащиеся в ком­пьютерах базы данных. В то время как отказ Сунуны в доступе к информации представляет собой пример простой информтакти­ки, искусное вмешательство в базы данных — это образец мета-тактики.

Владеющие искусством метатактики проводят свои операции не путем контролирования доступа к информации, а в первую оче­редь определяя, что будет содержаться в базе данных, а чего нет.

Разработанный 10 лет назад опросный лист для переписи на­селения, использовавшийся в Соединенных Штатах, должен был пройти утверждение через конгресс. Высокопоставленный чинов­ник Бюро переписи вспоминал: «Конгресс оказывал на нас вся­ческое давление. Мы провели пробное обследование финансового положения фермерских хозяйств. Конгресс приказал нам не соби­рать таких сведений, поскольку они могут быть использованы для уменьшения федеральной поддержки фермеров». Компании в каж­дой отрасли также оказывали воздействие на Бюро переписи, го­воря, какие вопросы включать, а какие нет. Например, было пожела­ние в обследование жилищных условий включить вопрос о домах на колесах, восполнив тем самым данные, необходимые для компаний, работавших в этом бизнесе. Так как количество вопросов, которые могли быть включены в опросный лист, ограничено, лоббисты боролись друг с другом и пытались воздействовать на Бюро.

Таким образом, в любом случае компьютеризованные и кажу­щиеся «объективными» базы данных отражают ценностные крите­рии и взаимоотношения власти в обществе.

И все же контроль за тем, что поступает в сегодняшние бес­численные и непрестанно множащиеся базы данных, есть лишь самый простейший вид метатактики. Гораздо сложнее пытаться контролировать то, как данные классифицируются на категории и группы.

Задолго до наступления компьютерной эры, во времена, когда правительство США было озабочено сверхконцентрацией в авто­мобильной промышленности, General Motors использовало одно­го лоббиста, который сидел в малоизвестной организации — Фе-

деральном совете пользователей статистики. Его работа заключа­лась в том, чтобы смешать вместе все цифровые данные по отрас­лям с тем, чтобы они открыто никогда не фигурировали по от­дельности и таким образом в показателе степени экономической концентрации отражалось только то, что большая часть промыш­ленности контролировалась «верхней тройкой» компаний, а безус­ловное лидерство в этом плане General Motors никогда не всплывало.

Сегодня для составления указателя, классификации и распре­деления по категориям данных, стекающихся в компьютер, ис­пользуются передовые системы. При помощи компьютеров те же самые сведения могут быть «урезаны» или переклассифицированы множеством разных способов. Напряженные политические бата­лии оказываются тесно связанными с неясными, абстрактными и на вид техническими вопросами.

Борьба за власть часто разворачивается посредством показате­лей, содержащихся в базах данных, и придаваемого им значения. Если вы хотите знать, сколько ангелов могут танцевать на кончике боевой головки, вы станете считать их нимбы или же их арфы? Больничные койки, которые сосчитать легко, иногда можно пред­ставить показателем уровня здравоохранения в данном месте. Или лучшим критерием для этого будет число врачей на тысячу жите­лей? Что даст наиболее полное представление о состоянии здоро­вья проживающих здесь людей? Количество коек скорее может сви­детельствовать о программах государственных дотаций, предоставляемых больницам, чем о действительном уровне услуг для населения.

Быть может, чтобы получить истинную картину потребности населения в медицинских услугах, нужно считать пациентов? Или тех, кто вновь стал здоровым? Учитывать среднюю продолжитель­ность жизни? Детскую смертность? Выбор одного показателя или группы показателей будет в значительной степени влиять на ре­зультат.

Группы экспертов, команды правительственных специалис­тов, лоббисты и другие люди часто сталкиваются с подобными вопросами. В то время как одни участники игр во власть оказы­ваются неспособными вникнуть в суть или понять скрытый смысл, другие могут и делают это. Пользуясь такой возможнос­тью, они, конечно же, преследуют свои коммерческие или ве-

домственные интересы. Несмотря на то что проблемы решают­ся, казалось бы, сугубо профессиональные, конфликты имеют чисто политическую подоплеку.

Большая часть таких схваток происходит вне поля зрения публи­ки и ниже уровня высокопоставленных должностных лиц и членов кабинета, у которых редко есть время или желание вникнуть в суще­ствующие по данному вопросу разногласия. Лишенные этой возмож­ности, не приученные самостоятельно прорываться сквозь загражде­ние фактов и псевдофактов, люди, которые принимают решения, вынуждены в основном полагаться на технических специалистов.

Учет гораздо большего числа переменных величин плюс к это­му огромный скачок в объеме обработки данных, что стало воз­можным с помощью компьютера, изменяют ситуацию для прини­мающих решения политиков: если раньше им не хватало информации, то теперь они перегружены ею.

Перегрузка приводит к тому, что интерпретация становится важнее простого накопления. Данных (разнообразного типа) в изо­билии. Способность их понять — большая редкость. Поскольку упор теперь делается на интерпретацию, подразумевается, что про­цесс переходит на более высокую ступень в иерархии работников умственного труда. Это вносит изменения во взаимоотношения среди экспертов. Это также перемещает игровое поле информтак­тиков на более высокий метауровень.

В качестве идеального примера годятся самые последние сис­темы спутникового наблюдения, используемые для проверки вы­полнения заключенных между США и СССР соглашений о конт­роле вооружений. Недавно запущенные спутники передают огромное количество данных, поскольку с места своего нахожде­ния в космосе они могут фиксировать объекты размером в не­сколько дюймов. Интерпретаторы погрязли в этом потоке. Замес­титель директора отдела науки Белого дома Томас Рона отмечал: «Раньше проблемы в основном были связаны с расшифровкой дан­ных. Теперь их больше с сортировкой и толкованием их»¹¹.

Возрастающий объем, считает журнал «Сайенс», угрожает «со­крушить даже армии аналитиков», вынужденных автоматизировать интерпретаторскую функцию.

Это, в свой черед, заставляет полностью полагаться на искус­ственный разум или другие средства «инженерии знаний». Но их

использование значительно повышает уровень абстракции и хоро­нит критические предпосылки системы под еще более мощными наслоениями предположений.

В бизнесе, утверждает журнал «Datamation», «корпорации на­деются использовать возможности экспертных систем в своих существующих компьютерных системах. Приблизительно 2200 таких экспертных систем уже действуют в Северной Америке, делая все — от диагностики неисправно работающих станков предприятия до анализа разлитых химических веществ и оцен­ки обращений по поводу страхования жизни. Экспертные сис­темы распространены в правительстве, они используются ФБР для расследования серийных убийств»¹².

По сути это означает зависимость от сложных правил, уста­новленных экспертами разного рода, которые были оценены, сис­тематизированы и введены в компьютеры, чтобы содействовать принятию решений. Мы можем предвидеть распространение по­добных технологий повсюду в правительстве, в том числе и в по­литической жизни, где решения часто должны приниматься на основании множества запутанных, неточных, взаимопересекающих­ся, сомнительных фактов, идей, образов и предложений, а потому будет происходить очевидное мошенничество, нацеленное на пе­рераспределение власти.

Эти средства подразумевают, что логически вытекающее ре­шение в значительной мере будет «внедренным», но, так сказать, незаметно. Парадоксальным образом системы, которые поставля­ют проясненную информацию, сами становятся более непроница­емыми для большинства своих конечных пользователей.

Разумеется, это не повод избегать искусственного интеллекта и экспертных систем. Но это свидетельствует о глубинном процес­се с важными последствиями для демократии.

Политика отнюдь не была чище в некий далекий Золотой век. От китайской правящей династии Шан-инь до итальянско­го рода Борджиа те, кто находился у власти, всегда манипулиро­вали истиной в своих целях. Что претерпело существенные из­менения, так это уровень, на котором разыгрываются эти интеллектуальные игры.

В предстоящие десятилетия мир столкнется с потрясающими новыми проблемами — опасностью глобальной экологической ка-

тастрофы, развалом сложившегося военного равновесия, эконо­мическими переворотами, технологическими революциями. Каж­дая из них будет требовать разумного политического действия, ос­нованного на ясном понимании угроз и возможностей.

Но насколько верно представление о реальности, из которого правительства исходят, принимая свои жизненно важные реше­ния? Да и может ли оно быть верным, если все данные и информа­ция, на которые они опираются, так не защищены от «метапосяга­тельств»?

ЛЮДИ-ФАНТОМЫ

Весной 1989 г., когда доктор Джеймс Т. Хансен, возглавляв­ший относящийся к НАСА Институт Годдарда для космических исследований, готовился выступить перед американским конг­рессом о «парниковом эффекте» — потеплении мирового кли­мата, он представил текст своего доклада в Административное и финансовое управление для получения допуска к секретным материалам. Хансен был твердо убежден, что для американско­го правительства пришло время принять существенные меры, чтобы не допустить засухи и других серьезных последствий кли­матического потепления.

Когда он получил свой доклад назад, он обнаружил, что уп­равление включило в него параграф, где выражалось сомнение в научной обоснованности вывода о потеплении климата плане­ты, что значительно смягчало его позицию. Он заявил протест, но ничего не добился и тогда обнародовал свою точку зрения в прессе.

За этой коллизией между администрацией и одним из веду­щих государственных ученых скрывалось малозаметное бюро­кратическое сражение. Госдепартамент и Управление по охране окружающей среды хотели, чтобы Соединенные Штаты оказа­лись мировыми лидерами в борьбе с «парниковым эффектом». А Административное и финансовое управление и министерство энергетики, напротив, занимали выжидательную позицию.

Когда Хансен выступил со своим протестом в средствах массо­вой информации, сенатор Эл Гор, один из немногих технически подкованных членов американского конгресса, потребовал, чтобы Административное и финансовое управление «разъяснило, на ка­ком основании было сделано его заключение. Я хочу узнать... ка­кими климатическими моделями оно пользовалось».

Это упоминание о «моделях» — верный признак того, что борьба велась на метатактическом уровне. Ибо все больше и больше пра­вительственных программ и политических курсов разрабатывает­ся, исходя из предпосылок и допущений, запрятанных внутри слож­ных компьютерных моделей.

Таким образом, когда Гор в сенате подвергал сомнению моде­ли, на основании которых принято решение, являющееся тормо­зом в важном деле, Сунуну в Белом доме оспаривал надежность моделей, которые обеспечивали боеприпасами противника. Жур­нал «Инсайт» писал: «Он занимает видное положение в науке и считает, что компьютерные модели, предсказывающие существен­ное потепление климата, слишком примитивны, чтобы испыты­вать к ним доверие».

Сегодня едва ли не в каждой важной политической проблеме, будь то связано с экономикой, медицинскими расходами, страте­гическим вооружением, бюджетным дефицитом, ядовитыми отхо­дами или налоговой политикой, просматриваются те, кто создавал модели и контрмодели, подбрасывая топливо в горнило полити­ческой полемики.

Системная модель может помочь нам отчетливо представить сложное явление. Она состоит из множества переменных величин, каждой из которых придано определенное значение, исходя из ее предполагаемой значимости. Компьютеры позволяют создавать модели с невероятно большим числом переменных величин. Они дают нам возможность исследовать, что произойдет, если пере­менным величинам придать иное значение или соотнести их про­тивоположным образом.

Не столь важно, каким может оказаться конечный продукт, все модели так или иначе неизбежно основаны на «запрограмми­рованных» предположениях. Более того, решения о том, какое зна­чение придать любой задаваемой переменной величине, нередко тоже «запрограммированы», интуитивно или произвольно.

А в результате политические любители ближнего боя, иску­шенные в метатактиках, неистово воюют с переменными значени­ями и способом, которым они связаны. Несмотря на политичес­кое давление, результаты таких битв предстают во впечатляющей, кажущейся нейтральной и лишенной смысла компьютерной табу­ляграмме.

Модели используются для разработки и выбора политического курса, оценки программы эффективности и проигрывания вари­антов «что если». Но, как мы узнали из недавно проведенных ис­следований правительственного моделирования, они также могут использоваться, чтобы «затемнить проблему или придать досто­верность заранее выработанной политической позиции... с целью препятствовать принятию решений; скорее символически, чем ре­ально уделить внимание решению проблемы; запутать или затума­нить ход принятия решений» и т.д.

Авторы исследования делают вывод: «Модели столь же часто используются для политических или идеологических нужд, как и для технических»¹³.

В исследовании, проведенном исследовательской службой кон­гресса, указывалось, что в 80-е годы вмешательство правительства в социальные программы ввергло в бедность по меньшей мере 557 000 американцев. Данная цифра успешно обыгрывалась поли­тиками, выступавшими против сокращения социальных программ. Но цифра не основывалась на подсчете неимущих. Вместо этого, подобно возрастающему количеству других статистических данных, она явилась результатом политически спорных предпосылок, за­ложенных в модель, чтобы посмотреть, что произойдет, если бюд­жетных сокращений не будет¹⁴.

Каким образом результаты действия утонченной метатактики оказываются компьютерными данными, распространяемыми в правительстве, можно проиллюстрировать на примере полемики, разгоревшейся вокруг отсутствующего народа.

В ноябре 1988 г. города Нью-Йорк, Хьюстон, Чикаго и Лос-Анджелес выступили с иском к Бюро переписи населения, требуя изменить способ подсчета. Это поддержали группы защиты граж­данских прав, ассоциация мэров и другие организации.

В любой переписи некоторые группы населения недоучтены. Бедняков, мигрантов и бездомных довольно трудно подсчитать.

Не имеющие документов иностранцы обычно не хотят быть уч­тенными. Другие избегают переписи по иным мотивам. Каковы бы ни были причины, недоучет может иметь серьезные политичес­кие последствия.

Так как Вашингтон отправляет миллиарды налоговых долла­ров обратно в города и штаты, города могут быть лишены феде­ральных фондов, на которые они при ином раскладе имеют право. С тех пор как места в палате представителей распределяются с учетом численности населения, штаты с большим неучтенным на­селением могут терять возможность полного представительства. А это, в свою очередь, приводит к потере многих других выгод. Не­адекватная информация может таким образом влиять на распреде­ление власти¹⁵.

Возмещая недоучет, Бюро переписи запрограммировало теперь свои компьютеры так, что если имеется дом, о котором нет ин­формации, предположительные данные на отсутствующих людей берутся на основе характеристик тех, кто живет по соседству. Ком­пьютеры тогда заполнили недостающие данные, словно они были получены от отсутствующих людей.

В результате миллионы людей, которые якобы существуют, в действительности лишь призраки с придуманными характери­стиками. Вполне возможно, что лучше таким способом возмес­тить неизвестное, чем пользоваться прежним методом, но пред­положения, из которых исходили, чтобы заполнить лакуны, очень уж сомнительны. А ведь на основе этих предположений избира­тели Индианы потеряли одно место в конгрессе, а его теперь приписали Флориде. Вот так и происходит перераспределение власти¹⁶.

В итоге развивается новая стадия политического конфликта: борьба против предположений, на которых строится цепочка дру­гих предположений, часто содержащихся в сложном программном обеспечении. Это можно рассматривать как конфликт метасомне­ний. Происходящее отражает развитие суперновой экономики. А она не может развиваться без человеческого контакта, воображе­ния, интуиции, заботы, сочувствия, психологической восприим­чивости и других качеств, которые идентифицируются с людьми, а не машинами. Но она также требует более сложного и абстрактно­го знания, опирающегося на огромную лавину данных и информа-

ции — и все это является предметом для все более изощренной политической манипуляции.

Подобный взгляд на информтактику и в особенности на но­вую метатактику учит нас, что эти законы, устанавливающие гра­ницы для правительственной секретности, касаются также и ос­нов демократии. Новая экономика по самой своей природе требует свободного обмена идеями, новаторскими теориями, сомнений в отношении власти. И еще...

Несмотря на гласность, несмотря на закон о «свободе инфор­мации», несмотря на утечки информации и трудности, с которы­ми сегодняшние правительства сталкиваются при охране секрет­ных вещей, действия тех, кто сегодня держит в своих руках власть, могут становиться не менее, а все более светонепроницаемыми.

В этом заключается «метазагадка» власти.

РЫНОК ДЛЯ ШПИОНОВ

Один из американских художников-юмористов Арт Бьюкуолд, известный автор комиксов, однажды опубликовал в газете сценку, изображавшую встречу шпионов в кафе «Моцарт» в Восточном Берлине, где участвовал и Джордж Смили, знаменитый персонаж романов Джона Ле Карре. «Не знаете ли вы, кому можно было бы продать разработанные странами — участницами Варшавского до­говора схемы укрепления северного коридора?» — интересовался Смили у коллег.

«И не помышляйте об этом, Смили, — слышал он в ответ. — На оборонные секреты больше нет спросов. Холодная война окончена, и Москва раздает планы Варшавского договора, а не торгует ими».

Рисунок Бьюкуолда как всегда забавен. Но для настоящих, а не придуманных шпионов он покажется наивным до смешного. Ведь в свете резкого подъема деловой активности в ближайшие десятилетия шпионский бизнес будет весьма прибыльным делом.

Шпионы не просто будут продолжать действовать, мы можем на­блюдать коренную перестройку этого вида деятельности.

В то время как общество переходит на новый, основанный на знании процесс создания материальных благ, быстро развиваю­щиеся информационные функции правительства, определенная сумма знаний, секретные сведения представляют все большую цен­ность для тех, кто в них нуждается.

В свой черед это ставит под сомнение все общепринятые пред­ставления о демократии и информации. Ибо если мы оставим в стороне тайную деятельность и внутреннюю слежку и сосредото­чимся исключительно на «чистой» работе разведчика — сборе и интерпретации чужой информации, — мы обнаружим, что сама жизнь заставляет нас совсем иными глазами посмотреть на то, что прежде рассматривалось как шпионаж.

Особенно это становится понятным, если сделать краткий экс­курс в прошлое.

БАБОЧКИ И БОМБЫ

Шпионы всегда энергично занимались своим делом, хотя еще в древнеегипетской «Книге мертвых» шпионаж рассматри­вался как грех, угрожающий душе¹. Но со времен фараонов и до окончания Второй мировой войны технологии, использовавши­еся в разведывательной деятельности, были чрезвычайно при­митивными, раньше шпионы, как и ученые, в значительной сте­пени были дилетантами.

В первые годы XX в. Роберт Баден-Поуэлл, впоследствии ос­нователь бойскаутского движения, изображая из себя полоумного ловца бабочек, странствовал по Балканам и в зарисовках сложных узоров крыльев бабочек маскировал сделанные им наброски обо­ронительных сооружений. (Баден-Поуэлл утверждал, что лучше всего для подобной работы подходит увлеченный любитель, отно­сящийся к шпионажу как к виду спорта.)²

Еще одним шпионом-самоучкой был японский капитан Гии­ти Танака. Завершив службу в штате японского военного атташе в

Москве, научившись говорить по-русски и объявив себя привер­женцем Русской православной церкви, Танака для возвращения в Токио предпринял долгое двухмесячное путешествие, намереваясь добыть разведывательные данные о Транссибирской и Восточно-Китайской железнодорожных магистралях. Доставленная им до­мой информация была использована Токио в разработке планов русско-японской войны 1905 г.³ Многие авторы шпионских рома­нов и сегодня делают упор на отчаянную храбрость неустрашимых героев, стремящихся раздобыть военные секреты.

Однако индустриальная революция видоизменила войну. Мо­билизованная массовая армия, механизированный транспорт, пу­лемет, серийно выпускаемые танки и самолеты — все это порож­дения Второй волны, или эры «фабричных труб». Возможность массового уничтожения возрастала одновременно с ростом массо­вого производства и дошла до критической точки в советско-аме­риканском ядерном противостоянии.

Индустриализация разведки происходила вслед за индустриа­лизацией войны. В самом начале XX в. шпионаж стал более систе­матичным и бюрократическим, достаточно вспомнить грозную царскую «охранку», предтечу КГБ. Создавались разведшколы. Шпионов начали готовить профессионально.

Но даже группа хорошо обученных разведчиков не могла удов­летворить всевозрастающие запросы рынка информации. Подоб­но тому, как индивидуальное ремесло уступило место конвейерно­му производству в промышленности, предпринимались попытки придать разведке поточно-массовый характер.

К началу XX в. японцы стали в большей степени полагаться не только на отдельных тайных агентов, подобных Танаке, а на ар­мию работников невидимого фронта — эмигрантов, обосновав­шихся в Китае и Сибири, поваров, слуг, заводских рабочих, кото­рые поставляли информацию с мест. Японская разведка, придерживавшаяся модели промышленного производства, исполь­зовала неквалифицированных «шпионов-рабочих» для массового производства информации, а сам процесс «добывания сведений» постепенно обрастал бюрократией⁴.

В России после революции 1917 г. Ленин выдвинул идею со­здания института «рабкоров», или «народных журналистов», — ты­сячи простых рабочих побуждались писать в газеты с тем, чтобы

разоблачить контрреволюционеров и саботажников. Идея исполь­зования массы корреспондентов-любителей была использована и во внешней разведке. Так, во Франции к 1929 г. имелись три ты­сячи так называемых рабкоров, включая тех, кто трудился в обо­ронной промышленности, и все они регулярно писали в коммуни­стическую прессу о скверных условиях, в которых работали. Однако подобное сотрудничество было прежде всего способом проникно­вения в военную промышленность и наиболее содержательные письма не публиковались, а посылались в Москву. Это была еще одна попытка массового сбора не особо важной информации, по­ступающей от дилетантов⁵.

Шпионаж высокого класса осуществлялся хорошо подготов­ленными профессионалами. Одним из самых знаменитых совет­ских разведчиков был Рихард Зорге, родившийся в Баку и вырос­ший в Берлине. Поскольку с юных лет он жил в Германии, он смог проникнуть в нацистскую партию и благодаря горячо выка­зываемым прогитлеровским настроениям был направлен в Япо­нию в качестве корреспондента «Франкфурт Цайтунг». Под этим прикрытием он имел доступ к высокопоставленным немецким и японским должностным лицам и дипломатам в Токио.

Советский Союз опасался внезапного вторжения японцев в Сибирь. Зорге совершенно верно сообщил, что подобного не про­изойдет, но следует ожидать нападения Германии. В 1941 г. Зорге отправил в Москву донесение о готовящемся нападении нацистов на СССР, предупредив, что на границе сосредоточено 150 немец­ких дивизий, ожидавших приказа. Он даже точно указал дату — 22 июня 1941 г. Но поступившую от него развединформацию Сталин проигнорировал.

Зорге собирался предупредить Москву о готовящемся нападе­нии японцев на Перл-Харбор и снова с указанием точной даты, но был схвачен, а впоследствии казнен японцами. Генерал Дуглас Макартур отзывался о работе Зорге как «потрясающем примере блестящего успеха разведывательной деятельности». Весь его жиз­ненный путь, несомненно, свидетельствует о том, насколько цен­ной бывает работа отважного и находчивого разведчика-индиви­дуала, мастера своего дела⁶.

Но Вторая мировая война продемонстрировала также замеча­тельные достижения во всем — от шифровального и дешифро-

вального оборудования до признания авиации, радио и радара в качестве технологий, составляющих основу поточного получения разведданных, порой самого высокого качества.

КРЕМЛЕВСКИЕ ЛИМУЗИНЫ

С той поры фантастические технические достижения привели к появлению в небе огромного количества специальных устройств, обеспечивающих в автоматическом режиме сбор массы данных. Спутники, специальные оптические приборы и другое оборудова­ние для получения оптических изображений постоянно ведут на­блюдение за происходящим на нашей планете. Акустические дат­чики охватывают стратегические морские пути. Вся поверхность Земли — от Австралии и до Норвегии — покрыта множеством стан­ций подслушивания, огромных радаров и других электронных ап­паратов.

Технические средства разведки теперь включают в себя: ин­формацию о сигналах (охватывая средства связи, телевидение и телеметрическую аппаратуру); радиолокационный дозор (сигналы, принимаемые на радар или посылаемые им); получение оптичес­ких изображений (фотография, инфракрасные лучи и другие сред­ства обнаружения). Все это осуществляется с помощью самых боль­ших и наиболее совершенных из существующих компьютеров. Подобные системы настолько многочисленные, дорогостоящие и мощные, что разведывательные данные, собранные людьми, от­ступают на второй план⁷.

Уильям Э. Берроус, автор исследования о космическом шпио­наже, так писал об этих высокотехнологичных системах:

«Системы дистанционных датчиков, которые каждая из сто­рон использует, чтобы контролировать другую и значительную часть остального мира, настолько многочисленны и рассеяны повсюду, что любая подготовка к массированному наступлению тут же фик­сируется и передаются многократные сигналы предупреждения... Приказы армиям выступить в поход, самолетам — взлететь, а граж­данскому населению укрыться в убежищах необходимо как можно

быстрее распространить по огромным территориям, а это легко обнаруживается с помощью перехвата; все, что необходимо для ведения войны, должно передвигаться, а всякое перемещение мо­жет быть сфотографировано».

Подслушивающие устройства в небесах способны контроли­ровать любые военные, дипломатические и коммерческие посла­ния, передаваемые по телефону, телексу, радио, телетайпу и дру­гим средствам связи, а затем поступающие на спутники или микроволновые системы. Они могут подслушивать даже разгово­ры кремлевских важных персон в их лимузинах или китайских уче­ных на ядерном полигоне Лоп Нор. (Впоследствии китайцы пре­кратили пользоваться спутниковой связью и смонтировали надежные подземные линии.)⁸

Но и тут существуют определенные пределы. Несмотря на пре­возносимые возможности американских разведывательных спутни­ков, для Соединенных Штатов было неприятным сюрпризом узнать, что из предназначенных для уничтожения 239 ракет СС-23 Совет­ский Союз тайно передал 24 штуки Восточной Германии. Имеются и другие недостатки. Развитие кодирования с помощью современных компьютеров не дает возможности расшифровать всю поступающую информацию. Погодные условия иногда по-прежнему мешают веде­нию фоторазведки. Противник может прибегнуть к использованию электронных контрмер, чтобы ослепить или обмануть вражеские си­стемы сбора информации. Тем не менее промышленный стиль мас­сового получения сведений довольно успешно применялся.

Разумеется, не вся информация добывается посредством вы­сокотехнологичных систем или тайных агентов. Значительная ее часть извлекается из «открытых источников» путем внимательного чтения прессы, прослушивания иностранного радиовешания, изу­чения официально опубликованных статистических данных, при­сутствия на научных конференциях и деловых встречах; получен­ные там сведения, дополняющие секретные материалы, становятся сырьем для разведфабрики.

Для обработки всех эти сведений, полученных техническим спо­собом и от людей, возникла своя бюрократия, которая применила принцип разделения труда, расчленив изготовление продукции на ряд последовательных операций. Процесс начинается с выяснения потребностей клиента, затем происходит получение сырья как из

закрытых, так и из открытых источников, перевод, дешифровка и другие подготовительные работы, а уж потом анализ и составление сообщений, которые впоследствии доставляются клиентам.

Многие корпорации теперь пришли к пониманию того, что форма последовательного производства не отвечает сегодняшним требованиям. Как мы уже знаем, в новой экономике поэтапность устранена, операции выполняются одновременно. Бюрократичес­кая организация слишком медлительна и громоздка. Рыночная ситуация быстро меняется. Массовое производство само проло­жило путь к более «маневренному» производству, ориентирован­ному на индивидуальный заказ. Итогом стал глубокий кризис, пе­реживаемый многими отраслями промышленности.

Неудивительно, что и разведка тоже оказалась в кризисном положении. Новые технологии сбора информации были высоко­эффективными, но они, подобно пылесосу, втягивали великое множество компьютеризованных данных и фиксировали невооб­разимое число телефонных разговоров, а потому разведыватель­ные службы оказались заполненными непомерно большим коли­чеством сведений, которые невозможно было должным образом переработать. И это все в большей степени парализует теперь их аналитическую деятельность.

На первый план сегодня выдвигается не сбор информации, а умение отыскать во всей массе данных то, что необходимо, верно проанализировать отсеянные сведения и своевременно доставить их нужному заказчику.

Поэтому в наши дни, когда мир переходит к новой системе производства материальных благ, вытесняя систему «фабричных труб», переживающие кризис разведслужбы сталкиваются в своей деятельности с проблемой реструктуризации точно так же, как это происходит в сфере экономики.

ОСНОВНЫЕ КОНКУРЕНТЫ

Шпионаж, по сути, представляет собой колоссальный бизнес. Фактически Центральное разведывательное управление США яв­ляется не чем иным, как очень крупной компанией.

Как в любой отрасли, здесь существует небольшое количество фирм-гигантов и множество более мелких фирм. В сфере мирово­го шпионажа США занимают лидирующее положение. В амери­канскую разведывательную сеть, помимо ЦРУ, входит Разведыва­тельное управление министерства обороны, агентство национальной безопасности и Национальное разведывательное управление, две последние организации в значительной части обеспечивают сбор информации с помощью технических средств. Помимо того, име­ются специализированные разведорганы при различных военных шта­бах. Менее известны небольшие разведчасти, нередко на временной основе укомплектованные сотрудниками ЦРУ, в госдепартаменте, министерствах энергетики, финансов, торговли и в правительствен­ных учреждениях. Все вместе они образуют «разведывательное со­общество» США⁹.

Советский Союз, со своей стороны, в проведении разведыва­тельной деятельности, направленной на заграницу, частично опи­рается на КГБ (который, помимо этого, выполняет функции обес­печения внутренней безопасности) и на ГРУ, специализирующееся на военном и техническом шпионаже. Советский Союз также рас­полагает обширной системой спутников, станций слежения, мощ­нейшими радарами, авиаразведкой и другими средствами, позво­ляющими контролировать международные средства связи и мировые ядерные арсеналы¹⁰.

В распоряжении англичан, прославившихся непревзойденны­ми аналитическими способностями и числом советских агентов, успешно внедрившихся в их разведорганы, — секретная Интел­лидженс Сервис, известная как М16, и свое агентство националь­ной безопасности, называемое Главным управлением правитель­ственных коммуникаций.

Во Франции аналогом ЦРУ является DGSE, дополненная Цен­тром радиотехнического контроля. Находясь в довольно натяну­тых отношениях с другими западными разведслужбами, она под­нимает свой престиж, несмотря на поведение в Кинстон Копс в инциденте с «Гринписом», когда затонул корабль «Рейнбоу Уор­риор», на борту которого были демонстранты, протестовавшие против ядерных испытаний".

Добившийся признания израильский Моссад и западногерман­ская Бундеснахрихтендинст¹² также занимают видное место, что

можно сказать и о трех органах японской разведки. Первый из них — Найто, или правительственное научно-исследовательское управление, маленькая организация, готовящая отчеты непосредственно пре­мьер-министру Японии. Найто собирает информацию по данным военной разведки, пользуется такими источниками, как частные организации и информационные агентства наподобие Киодо Ньюс Сервис и Дзидзи Пресс, а также услугами Тоса Бессицу, или «То­бецу», которая осуществляет электронную и воздушную разведку, сосредоточивая свой интерес главным образом на Северной Ко­рее, Китае и СССР¹³. (В 1986 г., 84 года спустя, как Гиити Танака лично обследовал Транссибирскую магистраль, русские обнаружили лишний японский контейнер на своих железнодорожных путях. Технические средства разведки пришли на смену человеческому опыту.)¹⁴

Короче говоря, фактически каждая страна имеет свой тип спе­циальных учреждений, ведущих внешнюю разведку. К тому же активный и хорошо налаженный сбор интересующих сведений осу­ществляется и по неправительственной линии, этим, к примеру, занимаются и крупные нефтяные компании, и Ватикан. Взятые в совокупности, все эти организации образуют крупнейшую в мире «сервисную» индустрию.

ОБМЕН СЕКРЕТАМИ

Все эти компании представляют собой часть огромного ин­формационного рынка. Частью всякой индустриальной экономи­ки является продажа товара или услуг, но не «конечным потреби­телям», а происходящая между дельцами. Так и шпионы давно торгуют друг с другом.

Английский разведчик Эдвард Глейхен в самом начале XX в. изучал военные укрепления в Марокко, порой при доброжелатель­ном участии местного населения, которое, как он писал, «помога­ло ему проводить «съемки» под углом и с откосов». Эта информа­ция позднее была передана французам, которые занялись «укрощением туземцев»! Осталось неизвестным, что взамен по-

лучили англичане, но подобный тип сделок и бартера, как это оп­ределял Адам Смит, не только широко ведется тайным образом, но и набирает размах.

Подобно ныне существующим международным корпораци­ям разведывательные организации образуют консорциумы или объединения. Еще в 1947 г. секретный договор ЮКЮСА связал Агентство национальной безопасности США, английские спецслужбы и разведорганы Канады, Австралии и Новой Зеландии. Позже к этому пакту присоединилось НАТО. (Однако после 1986 г. Новая Зеландия была исключена из соглашения, предусматри­вающего обмен секретной информацией, за то, что она запрети­ла американским кораблям с ядерным вооружением заходить в свои порты.)¹⁵ Члены этого