Японское неядерное вооружение

Первоначально втянутая под давлением Вашингтона в воен­ные расходы¹, еще совсем недавно Япония нуждалась в некотором побуждении к наращиванию своих вооруженных сил. А то, что было совершенно немыслимо после Хиросимы — представление о Японии как ядерной державе, — больше не рассматривается как нечто вообще не подлежащее обсуждению. Напротив, некоторые японские «ястребы» явно оживились.

Военный бюджет Японии занимает в настоящее время третье место в мире после Соединенных Штатов и Советского Союза. Ее «ястребы», судя по критическим замечаниям в их адрес, хотят те­перь вывести военное значение страны за пределы непосредствен­но японских территориальных вод, подписать с какой-нибудь со­седней страной договор о взаимной безопасности, наделяющий Японию вполне определенной функцией стража порядка в регио­не, а также оснастить военно-морской флот авианосцем, что спо­собствовало бы значительному увеличению радиуса действия япон­ской военной мощи.

Нарождающемуся военно-промышленному комплексу² Япо­нии не терпится создать собственный истребитель, ракеты и другое новейшее вооружение. Все отрасли тяжелой промышлен­ности, представленные такими компаниями, как «Фудзи», «Ка­васаки», «Ниссан», «Мицубиси» и «Комадзу», производят воен­ную продукцию по лицензии США. После напряженных переговоров с Соединенными Штатами в процессе разработки находится совместный проект создания новейшего истребителя

FSX, использующего радиолокатор с фазированной антенной решеткой, новейшие композиционные материалы и прочие пе­редовые технологии. В Японии проводятся также исследования по созданию ракетной обороны.

Япония принадлежит не просто к числу агрессоров, а агрес­соров, несущих ответственность за собственные преступления. После Второй мировой войны ее военщина находится под не­усыпным контролем со стороны гражданского населения, а лю­бое социологическое обследование свидетельствует, что япон­ский народ настроен гораздо миролюбивее американцев. И все же трудно предположить, как долго сохранятся эти настроения, если между Вашингтоном и Токио возникнут разногласия. Од­нако не вполне ясно, какую роль могла бы сыграть японская военщина в Юго-Восточной Азии, если бы: 1) произошло даль­нейшее ослабление вооруженных сил США или был осущест­влен вывод отсюда их войск, либо 2) война или революция по­ставили бы под угрозу громадные капиталовложения Японии в этом регионе.

Политическая нестабильность, нарастающая от Пекина и Гон­конга до Манилы, вынуждает соседей Японии по региону насто­роженно следить как за перевооружением Японии, так и за после-вьетнамским сокращением присутствия в регионе американцев, отводом их войск из Южной Кореи и сокращением в Америке общей суммы ассигнований на военные нужды.

Теперь уже в Японии дело идет к военной самостоятельности, первоначально выразившейся в учтивейшем намеке на то, что от­пала необходимость в вооруженных силах США как в самой Япо­нии, так и во всем регионе.

В 1988 г. бывший премьер-министр Японии Нобору Такесита³ четко определил перспективы наращивания вооруженных сил страны. Он заявил в Академии обороны, что Японии необходи­мо подтянуть свою военную мощь до высочайшего уровня ново­го экономического влияния. Япония стремится срочно сбалан­сировать свою триаду.

ГОДЗИЛЛА* ЭКОНОМИКИ

Богатство Японии — другая опора ее могущества — уже на­столько хорошо обосновано документально, что практически нет никакой необходимости рассматривать его здесь подробно. В 1986 г. Япония стала крупнейшей в мире страной-кредитором. В 1987 г. совокупная стоимость всех акций на Токийской фондовой бирже намного превзошла стоимость акционерного капитала Нью-Йорк­ской фондовой биржи**. Японские банки и фирмы ценных бумаг считаются сейчас крупнейшими в мире. Скупка японцами перво­классной американской недвижимости, включая такие объекты культурного и исторического значения, как крупнейший в мире киноконцертный зал «Рэдио-сити»*** или киностудия «Колам­бия Пикчерс»****, разожгла в Соединенных Штатах антияпон­ские страсти. То же самое происходит в Европе и Австралии. Между тем правительство США оказалось в зависимости от япон­ских инвесторов, обеспечивающих почти треть фондов, необхо­димых для покрытия его дефицита, и опасалось, что неожидан­ный отказ от этой поддержки мог бы пагубно сказаться на экономике США.

Скопление таких фактов способствовало появлению прогно­зов, будто Япония станет экономической Годзиллой и следующие 50 лет будет господствовать на всей земле.

Однако ракета японской экономики никогда не сможет выйти на орбиту. Стремление экспортировать товары и в особенности капитал столкнется с неуклонно нарастающим упорным сопро-

* Аналогия с чудовищным ящером из ставшего уже классикой япон­ского фильма режиссера И. Хонда «Годзилла» (1954), где доисторичес­кий монстр пробуждается к жизни атомными испытаниями ученых. — Примеч. пер.

** Главная в США и крупнейшая в мире биржа. Операции с акциями и ценными бумагами более 1000 наименований. Основана в 1792 г. — Примеч. пер.

*** Вмещает 6,2 тыс. человек. Построен в 1932 г. по проекту Д. Дески. Входит в комплекс Рокфеллеровского центра — одного из символов г. Нью-Йорка. — Примеч. пер.

**** Одна из крупнейших киностудий США. Создана в 1924 г. Входит в «большую пятерку» Голливуда. — Примеч. пер.

тивлением и все усугубляющимися условиями торговли и инвес­тирования. В свою очередь, трения, которые возникнут между бо­гатейшими государствами, вытеснят большую часть японских ин­вестиций в экономически менее развитые страны, где потенциально одинаково велики как риск, так и «плата за страх».

Если же значительная часть войск США будет возвращена из Европы домой, то представляется вполне вероятным, что бюд­жетный дефицит США может пойти на убыль, способствуя даль­нейшему упрочению позиции доллара и снижению учетной став­ки иены, что, в свою очередь, замедлит заокеанскую экспансию. А это, среди прочего, неизбежно подхлестнет в Японии и цены на нефть, розничная торговля которой осуществляется здесь в долларах.

Норма сбережений⁴ в Японии, уже снижающаяся, будет про­должать свое дальнейшее падение по мере того, как у потребите­лей все большим спросом будут пользоваться удобства и досуг, а быстро увеличивающееся старшее поколение станет проедать свои сбережения, накопленные за годы работы. В свою очередь, обе эти тенденции в экономике указывают на завышенные ставки про­цента и замедленный рост в течение длительного периода.

Хуже того — что известно каждому японцу, — японская эко­номика похожа на венчающий шапку пены самый большой пу­зырь, готовый лопнуть от малейшего прикосновения. Если это слу­чится, последствия такого события незамедлительно скажутся на и так уже нестабильной Токийской фондовой бирже и, расходясь кругами, ударят по Уолл-стрит, Цюриху и Лондону*.

Более того, у Японии накопились долги по социально-поли­тическим проблемам, давно не получавшим своего решения. Обе основные партии дискредитировавшей себя громоздкой и коррум­пированной политической системы уже не отвечают требованиям новой действительности. (Либерально-демократическая партия слишком зависит от голосов сельских избирателей, а ей надо ук­реплять свои позиции в городах. Социалисты закрепились в горо-

* Имеются в виду крупнейшие банковские центры мира. — При­меч. пер.

дах, но никак не могут избавиться от своих устаревших экономи­ческих и политических догм.)

В грядущем десятилетии Япония окажется еще более неста­бильной, чем ныне, ибо эра линейного развития уже близится к концу.

ГОНКИ ДЗЮКУ

Знание гораздо важнее оружия или благосостояния, которые все больше и больше от него зависят. После уроков японские школь­ники нередко посещают дзюку, или дополнительные занятия в спе­циально организованной с этой целью школе, где они могут повы­шать или закреплять свои знания. Японцы всей страной на несколько десятков лет были зачислены в одну огромную дзюку, сверхурочно работая во имя развития основного источника могу­щества страны — ее базы знаний.

Начиная уже с 1970 г. вся Япония совершенно сознательно и с энтузиазмом включилась в борьбу за создание информационно оснащенной экономики. Однако за формирование потенциала НИОКР своего технического развития она принялась еще раньше. В 1965 г. число ученых и инженеров на 10 000, работающих в стра­не, в целом составляло примерно треть от соответствующего числа в Соединенных Штатах⁵. К 1986 г. это соотношение уже перекры­ло американский коэффициент. Стремительно возросла «плотность знания» в среде трудовых ресурсов Японии.

Япония прорывается вперед почти во всех новейших отраслях науки — от биотехнологии до космических исследований. Она об­ладает большим капиталом как для финансирования собственных НИОКР, так и для инвестиций во вновь создающиеся фирмы вы­соких технологий в любой части света. Она раздвигает границы сверхпроводимости, материаловедения и робототехники. В 1990 г. Япония стала третьей страной — после Соединенных Штатов и СССР, — пославшей к Луне беспилотный космический аппарат.

Поразительными оказались и ее успехи в производстве полупро­водниковых чипов*.

Однако всемирный научно-технический марафон только еще начался, а общетехнологическая база Японии все же запаздывает. Еще и теперь Япония расходует в 3,3 раза больше денег на оплату роялти**, патентов и лицензий на зарубежную технологию, чем получает от продажи собственных. 60% этих проплат уходит в Со­единенные Штаты. Япония, несомненно, слаба в таких областях, как архитектура параллельного вычисления, вычислительная гид­рогазодинамика***, фазированная антенная решетка и другие но­вейшие технологии, связанные с радиолокацией.

Более того, у Японии, вырвавшейся вперед в производстве компьютерных чипов и аппаратно-технического обеспечения, сла­бым местом продолжает оставаться программное обеспечение — область, которая постепенно занимает ключевую позицию. Вокруг проекта пятого поколения компьютеров в Японии была раздута немалая шумиха, однако попытка «большого скачка» не оправдала возлагавшихся на него надежд и оказалась неудачной⁶.

Финансировавшийся MITI (министерством внешней торговли и промышленности) проект расписывался как японский аналог первого советского искусственного спутника Земли. Восторги по поводу прогресса были настолько бурны, что в 1986 г. доктор Аки­ра Исикава из университета Аояма Гакуин в Токио заявил, что японцы считают проект пятого поколения «почти мандатом свое­го выживания, залогом... своей независимости и самостоятельнос­ти». К 1988 г. стало уже совершенно очевидно, что проект столк­нулся с серьезными затруднениями, возникшими в результате нечеткого планирования, технических проблем и неумения созда­вать такие побочные продукты, которые представляли бы опреде-

* Полупроводниковый кристалл вместе с нанесенной на нем интег­ральной схемой. — Примеч. пер.

** Лицензионная пошлина, периодическое лицензионное отчисление за право пользования патентами, изобретениями, ноу-хау и т.п. — При­меч. пер.

*** Имеется в виду современная технология теоретических исследований, основанная на экспериментальном моделировании с помощью ЭВМ. — Примеч. пер.

ленный коммерческий интерес. В 1989 г. был подготовлен отчет о весьма скромных результатах. Но гораздо важнее, пожалуй, то, что Япония отстала и с развитием той «мета»-базы, которая использу­ется при создании собственно программного обеспечения.

Недавно проведенное обследование показало, что 98% япон­ских административных руководителей (СЕО)⁷ допускают превос­ходство США в создании программного обеспечения, 92% соглас­ны, что Соединенные Штаты все еще продолжают занимать лидирующее положение в создании искусственного интеллекта и супер-ЭВМ, 76% думают то же самое о системе автоматизирован­ного проектирования и о машинном моделировании.

Поэтому-то уже на первых раундах гонки НИОКР Соединен­ные Штаты идут впереди. Япония быстро набирает темп, но бе­жать предстоит еще много кругов.

Знание и могущество человека совпадают, однако речь здесь идет не только о научно-технических достижениях. Есть нечто такое, сущность чего Япония понимает гораздо лучше, чем Со­единенные Штаты. Как при игре в шахматы и ведении войны, так и в условиях коммерческой конкуренции и научного сопер­ничества первостепенное значение имеет извечное правило: «Знай своего противника». И вот уж тут-то Япония оставила всех далеко позади.

Япония знает о Соединенных Штатах неизмеримо больше, чем Соединенные Штаты знают о Японии. Поскольку Япония несколь­ко десятилетий находилась в военной и политической зависимос­ти от Соединенных Штатов и принимаемые Америкой решения имели для нее первостепенное значение, то Японии пришлось изу­чить Америку самым доскональным образом.

Поэтому на протяжении десятилетий японцы колесили по всей Америке, осваивая Соединенные Штаты от «Кремниевой долины» (Силиконовой долины) — на западе до Вашингтона и Уолл-стрит — на востоке, от Гарварда и МТИ (Массачусетского технологического института) — на востоке до Стэнфорда — на западе, посещая тысячи офисов деловых людей и кабинетов пра­вительственных чиновников, научные лаборатории, школы и частные дома, совершенно сознательно стремясь как можно боль-

ше узнать о том, чем живет Америка — и не только в коммер­ческом или политическом плане, но и в культурном, психологи­ческом, социальном отношении. Но было это не столько про­мышленным шпионажем (хотя, конечно же, не обходилось и без этого), сколько проявлением глубоко укоренившегося в япон­цах пытливого интереса к внешнему миру и поиском ролевой модели.

После революции Мэйдзи*, покончившей с трехсотлетней изо­ляцией Японии от всей остальной планеты, японцы бросились восполнять пробелы своего вынужденного неведения и преврати­лись в самую читающую газеты⁸ нацию в мире, особое внимание проявляющую к сформировавшимся за рубежом социальным ус­тановкам и испытывающую неодолимую тягу к дальним стран­ствиям.

Этот пытливый интерес резко контрастировал с чрезвычайной узостью кругозора у американцев. Заносчивая надменность миро­вой державы, внутренний рынок настолько огромный, что можно было себе позволить рассматривать экспорт как нечто второсте­пенное, снисходительная покровительственность победителя и не­произвольный расизм приоритета собственной белокожести — все это не способствовало тому, чтобы Соединенные Штаты постара­лись узнать о Японии больше, нежели о каких-то экзотических диковинках, в числе которых фигурировали, главным образом, гей­ши и совместное мытье в общественных банях. Интерес к суси** возник позже.

В то время как 24 000 японских студентов поспешили отпра­виться на учебу в Соединенные Штаты, менее 1000 американцев⁹ потрудились проделать путешествие в обратном направлении.

Японцы поистине усерднее любой другой нации трудятся над развитием знаний в различных областях, что и позволяет объяс-

* Букв. — просвещенное правление по посмертному имени японско­го императора Муцухито, правившего с 1868 по 1911 г. Незавершенная буржуазная революция 1867-1868 гг., когда была восстановлена власть императоров, а Япония встала на путь проведения социально-экономи­ческих преобразований, приведших к коренным изменениям в области экономики, политики, культуры. — Примеч. пер.

** Блюдо из специально приготовленного риса с овощами и сырыми морепродуктами. — Примеч. пер.

нить, почему им удается успешно сбывать свои товары в Соеди­ненных Штатах, а фирмам США при проникновении на японский рынок пришлось бы преодолевать двойные трудности, даже если бы вдруг исчезли все торговые ограничения.

И все же японская база всеобщего знания испытывает некото­рый дефицит по нескольким параметрам. Собственные ее расист­ские ценностные ориентации сказались на полной неподготовлен­ности Японии в вопросах этнической принадлежности и неспособности понять ее значение в мировой экономике.

Хваленая японская система образования, которую многие пе­дагоги и крупнейшие предприниматели США по своей наивности взяли себе за образец, у себя дома подвергалась ожесточенной кри­тике за чрезвычайную зарегламентированность и подавляющие творческую активность методы. На стадии начального образова­ния союзы учителей и чиновники от педагогики подавляли всякую попытку предложить что-нибудь новое. А высшему образованию в Японии явно не хватало прославленного качества ее промышлен­ных товаров. «Акура»* в Японии получаются гораздо лучше, чем выпускники университета.

Япония лидирует в мире по распространению внеинтеллекту­альных электронных сетей и разработке телевидения высокой чет­кости, но плетется в хвосте Соединенных Штатов и Европы в со­кращении объема вмешательства государства в деятельность средств массовой информации и разрешения полномасштабного развития кабельного телевидения и прямого спутникового вещания, что способствовало бы образной и идейной диверсификации, столь необходимой для поощрения новшеств в области культуры.

Однако самое слабое место у Японии — это экспорт достиже­ний культуры. В современной Японии есть замечательные писате­ли, художники, архитекторы, хореографы и кинематографисты, но мало кто из них известен за пределами Японии, да и те оказывают незначительное влияние.

В стремлении добиться сбалансированного могущества Япо­ния начала крупномасштабное наступление на культурном фрон­те — и начала его в таких непосредственно связанных с эконо-

* Автомобиль фирмы «Хонда». — Примеч. пер.

микой сферах, как мода и промышленный дизайн. Теперь она пере­ходит к массовым видам искусства, включая телевидение, кино, музыку и танцы, а также к литературе и изобразительному искусст­ву. Недавно учрежденная Императорская премия, задуманная как аналог Нобелевской премии и субсидируемая Ассоциацией япон­ского искусства, свидетельствует о решимости Японии играть важ­ную роль в международных культурных связях.

И тем не менее Япония сталкивается с почти непреодолимым препятствием на пути распространения за границей своих идей и культуры. И препятствие это — ее собственный язык. Некоторые шовинистически настроенные японские ученые настаивают на некоем мистическом ореоле и непереводимости японского языка, на том, что он обладает некоей уникальной «душой». На самом же деле поэты и переводчики знают, что все языки в какой-то мере непереводимы, поскольку различны сами схемы категоризации и аналогии, запечатленные в них. Однако тот факт, что по всей зем­ле только лишь 125 млн. человек говорят по-японски, представля­ет собой серьезное препятствие на пути Японии к достижению сбалансированного мирового могущества. Вот почему Япония го­раздо упорнее, чем какие-либо другие страны, продолжает энер­гичную работу над компьютеризованным переводом.

Японии предстоит другое, еще более сложное испытание: как справиться с надвигающейся демассификацией общества, которое было распропагандировано в убеждении, что гомоген­ность — это всегда благо. Более десяти лет назад антрополог из университета Софии* Кадзуко Цуруми отмечал, что в Японии гораздо больше разнообразия, чем признается руководством. Но разнообразие проявлялось в рамках гомогенизированного обще­ства Второй волны. Когда же Япония вступит в эру Третьей вол­ны, то она столкнется с потенциально взрывоопасным воздей­ствием гетерогенизации.

Неприятие Японией социального, экономического и культур­ного многообразия прямо и непосредственно связано с длитель­ным серьезным ослаблением их позиции в стране.

* Частный католический университет в Токио. — Примеч. пер.

Сегодняшние японцы уже перестали быть «экономическим курьезом» — в чем их однажды обвинили, а их национальное мо­гущество больше не покоится на одной-единственной опоре своей силовой триады. Однако они все еще серьезно отстают от Соеди­ненных Штатов в наиболее важных аспектах состязания в могуще­стве — умении формировать и распространять идеи, информацию, «имидж» и знания.

При столь разнообразных, требующих размещения ресурсах могущества ведущие японские деловые и политические круги не располагают четкой интернациональной стратегией. У верхних эшелонов власти есть лишь некоторый консенсус относительно известных ключевых задач внутри страны, которые сводятся к подъему отечественной экономики и сокращению необходимо­сти в экспорте, повышению качества жизни за счет увеличения досуга и регенерации чрезвычайно загрязненной окружающей среды.

Однако японская элита пребывает в состоянии глубочайшего раскола относительно внешней экономической политики, не имея четкого представления о том, какую же роль в мировом сообще­стве Япония должна сыграть в будущем, если вообще она будет ее играть. Одно из направлений внешнеэкономической стратегии предполагает, что со временем мир разобьется на регионы, а дело Японии — доминировать в восточноазиатско-тихоокеанском ре­гионе. Что подразумевает сосредоточение здесь инвестиций и ино­странной помощи, а значит, надо тихо, мирно и спокойно гото­виться к роли регионального жандарма. Политика подобного толка снижает степень защищенности Японии от американского и евро­пейского протекционизма.

Другой подход в качестве возможного варианта предлагает, чтобы Япония, наоборот, сосредоточивала все свое внимание на экономике развивающихся стран, вне зависимости от того, где они могут находиться. Предполагается, что Япония бросит все силы на создание электронных инфраструктур, которые понадобятся этим странам, если им нужно будет включиться в мировую экономику. (Стратегия такого рода удовлетворяет насущную потребность мед­ленно развивающихся стран мира, вовлекает в работу технические

силы Японии и позволяет, так сказать «электронно», завязать эко­номику этих стран на японскую.)

Третья же стратегия, имеющая в настоящее время, пожалуй, самую широкую поддержку, рассматривает миссию Японии на гло­бальном, не ограниченном никаким конкретным регионом, уров­не. Те, кто поддерживает этот вариант (сторонники данной пози­ции), настаивают на «глобальной миссии» вовсе не потому, что усматривают в мировом господстве некую мессианскую роль Япо­нии, а потому, что полагают, будто японская экономика столь круп­номасштабна, столь разнообразна и столь быстро развивается, чтобы ограничиваться каким-то одним регионом или группой стран.

Именно эта клика «глобалистов» настояла на отправке воен­но-морских кораблей на помощь Соединенным Штатам и их со­юзникам по защите Персидского залива во время ирано-иракской войны. Эта же самая группа поощряет кредитование Восточной Европы, усиление дипломатической роли Японии на мировой арене, захват ведущих позиций в Международном валютном фонде. Меж­дународном банке реконструкции и развития и других глобальных институтах.

Не многое прояснится и тогда, когда Япония остановит свой выбор на одной из трех стратегий. Японский путь — это скорее всего путь компромиссов. Проницательным наблюдателям еще представится возможность порассуждать, каким же концом упадет бамбуковая палка. Вот тогда-то мир впервые и ощутит реальную отдачу от продвижения Японии в день завтрашний.

НОВАЯ ВОСТОЧНАЯ СТРАТЕГИЯ

Конфликт в капиталистическом мире будет усиливаться, по мере того как честолюбивые замыслы Японии будут приходить в столкновение с притязаниями основных участников политической игры — Соединенных Штатов и Европы, вызывая в памяти стро­ки, написанные 23 августа 1915 г.: «...возможны и Соединенные

Штаты Европы, как соглашение европейских капиталистов... о чем? Только о том, как бы сообща давить социализм в Европе, сообща охранять награбленные колонии против Японии и Аме­рики...»¹⁰

Автором их был малоизвестный революционер по имени Вла­димир Ильич Ленин, еще не ставший главой Советского Союза. А как бы он представил современные события?

Как и крушение коммунизма, стремление к западноевропей­ской интеграции было запущено в действие наступлением Третьей волны с ее новой системой создания богатства. По словам Джанни де Микелис, председателя Совета министров иностранных дел Ев­ропейского Сообщества (ЕС), «интеграция была политической ре­акцией на необходимость перехода от индустриального общества к постиндустриальному». Де Микелис прогнозирует колоссальный бум, когда рыночная экономика получит распространение в Вос­точной Европе. Однако картина не столь радостна.

Падение марксистско-ленинских правительств в Восточной Европе дало народам их стран почувствовать вкус свободы и ощу­тить дуновение надежды. Однако оно же внесло изменения в усло­вия трехсторонней борьбы между Европой, Соединенными Шта­тами и Японией, создало силовой вакуум и вывело Западную Европу на уровень новой и неожиданной стратегии.

Допустим, что европейский регион остается мирным, не счи­тая бурлящих зон этнических конфликтов в Югославии, Болга­рии, Румынии и где-нибудь еще. Допустим также, что демагоги не затеют пограничных споров между немцами, поляками, вен­грами и румынами, что здесь не возникнет военных конфлик­тов, гражданских войн и прочих переворотов. Допустим еще, что Советский Союз не разобьется на ослепленные взаимной ненавистью осколки. (Советские газеты предаются рассуждени­ям на тему, что даже само «понятие» Союз Советских Социали­стических Республик, возможно, «исчезнет с политической кар­ты мира».)

И если несмотря ни на что в регионе возобладает относитель­ная стабильность, наиболее вероятная перспектива для Восточной Европы: как только Советский Союз оттуда уйдет, место его зай-

мет Западная Европа. И это будет — со всех практических точек зрения — Германия.

Вряд ли жизнь у восточноевропейцев под опекой Западной Европы будет столь же плоха, как при Советском Союзе или до него — при Гитлере. Новый бархатный колониализм, возможно, и принесет им с собой более высокий жизненный уровень. Но вот чего западноевропейцы не допустят никогда или по крайней мере длительное время — чтобы Восточная Европа в своем развитии пошла дальше «фабричных трубы».

Восточноевропейцы будут лелеять с трудом завоеванную неза­висимость, а объединившись в своего рода федерацию, они, пожа­луй, смогут усилить свои рыночные позиции, что позволит им от­стаивать собственные интересы в столкновении с Западом. Государственный секретарь США Джеймс Бейкер* предлагал даже создать польско-венгерско-чешскую ассоциацию. Однако ни воз­рождение Австро-венгерской империи, ни, так сказать, «реинкар­нация» императора Франца-Иосифа (некоторым представителям чешской молодежи хотелось бы, чтобы Вацлав Гавел, драматург-президент новой Чехословакии, именовался «королем»), ни, коли на то пошло, «Соединенные Штаты Восточной Европы» никак не смогли бы воспрепятствовать появлению этой новой формы са­теллитизации.

Причина такого положения выясняется, едва лишь мы срав­ним триаду силового потенциала центральной Европы — ее воен­ные, экономические и интеллектуальные ресурсы с теми, что име­ются в распоряжении ее западных соседей.

Европейское Сообщество, даже без учета дополнительно ин­корпорированных в него государств, выкладывает на континен­тальный стол колоссальную мощь своей триады.

Только мельком взглянем на его чудовищный военный потен­циал, не принимая во внимание НАТО и Варшавский договор, и представим, что из Европы отведены части стоявших там войск США и СССР. Под началом у западноевропейцев все равно оста­нется несметная военная сила.

* Госсекретарь США в 1989-1992 гг. — Примеч. пер.

Еще в октябре 1988 г. канцлер ФРГ Гельмут Коль предлагал создать паневропейскую армию¹¹. Хотя он и расточал похвалы партнерству с Соединенными Штатами, однако уже довольно четко прослушивалась тема «янки, убирайтесь-ка домой». С пред­полагаемым уменьшением советской угрозы немцы уже больше не считают необходимой и американскую защиту. Несомненно и то, что с окончательным выводом американских оккупацион­ных войск расходы на содержание вооруженных сил Западной Европы возросли бы вдвое¹². Однако эти расходы вполне можно было бы упорядочить, распределив их между странами-участни­цами, и сделать их тем самым более или менее терпимыми. В результате появилась бы могущественная и хорошо вооружен­ная Новая Европа.

Если возникнут какие-либо сомнения относительно того, кто же будет командовать будущей евроармией, то всего несколько цифр смогут их развеять. До сих пор Франция и Западная Германия были почти равны по численности войск, оснащенных неядерными сред­ствами ведения войны. Французские войска насчитывали 466 000 живой силы, а западногерманский Бундесвер — 494 000. У Фран­ции имелась 21 подводная лодка, а у Западной же Германии — 24. У Франции было 9 эскадрилей штурмовых бомбардировщиков класса «Мираж» и «Ягуар», у Западной Германии же — 21 эс­кадрилья, укомплектованная машинами класса «Торнадо», «F4-Fs» и «Альфа»¹³.

Однако воссоединение Германии совершенно исказило всю картину. После объединения вооруженных сил Востока и Запада военные расходы Германии увеличатся на 40%, а армия ее — по­чти на 50%, при этом боеспособность ее штурмовых бомбардиров­щиков почти в три раза превзойдет имеющуюся в наличии у Фран­ции. Воссоединение положило конец французской политике, выразителем которой был президент Франции Жискар д'Эстен, заявивший, что «вооруженные силы Франции должны быть равны по величине остальным вооруженным силам нашего континента, то есть германской армии»¹⁴.

Конечно же, у Франции есть ядерное оружие — ее «ударная сила», и у Англии тоже есть самостоятельный ядерный потенциал. Однако более или менее ясно, что и у Германии есть все условия, чтобы в один прекрасный момент приобрести собственный ядер­ный потенциал, если она сочтет это необходимым, — обстоятель­ство, которое в полной мере осознается Францией, Англией и всем остальным миром.

Еще более дестабилизирующим моментом для любого соотно­шения военной мощи внутриевропейских сил является тот факт, что Советский Союз тайно передал Восточной Германии находив­шиеся у него на вооружении 24 ракеты SS-23 средней дальности действия прежде, чем в соответствии с договором их потребова­лось уничтожить. С завершением процесса воссоединения они, по-видимому, станут собственностью войск объединенной Германии, чего Советский Союз уж никак не имел в виду.

Пока все толки европейских политиков сводятся к разговорам о единстве и полном благоденствии и благополучии, генералы всех заинтересованных сторон тщательно взвешивают имеющееся в наличии количество вооружений. Заключение о боеспособности невозможно сделать, гадая на кофейной гуще, а в повторение 1870, 1914 и 1939 гг. никто всерьез не верит. Но даже из такого пример­ного сравнения становится ясно, что за исключением, пожалуй, только самого крайнего случая — когда разыгрывается ядерная карта — именно Германия внесет, так сказать, свою лепту в любой евромилитаризм.

Современные немцы — это уже не пушечное мясо нацистов. Они насквозь пропитаны идеалами общества изобилия и буржуаз­но-демократическими ценностями, и они уже кто угодно, но толь­ко не милитаристы. И тем не менее если случится так, что Запад­ные вооруженные силы будут призваны усмирить беспорядки в Восточной Европе, то окончательное решение будет принято не в Париже или Брюсселе, а в Берлине.

Несмотря на постоянные жалобы Вашингтона на нежелание Европы разделить с ним «бремя обороны», в настоящее время Новая Европа уже сама по себе представляет значительную во­енную силу.

ЕВРОПА: МОМЕНТ ОТРЕЗВЛЕНИЯ*

Бремя будущей евроармии ляжет на гигантскую экономичес­кую базу — вторую опору силовой триады. Суммарные цифры ог­ромны для ЕС, даже без учета его 12 стран-участниц. При населе­нии в 320 млн. предметом его гордости является валовой национальный продукт, почти равный получаемому Соединенны­ми Штатами и в полтора раза превышающий японский. Страны — участницы ЕС в совокупности отчитываются за 20% мировой тор­говли, т. е. больше, чем Соединенные Штаты или Япония.

Что же касается военных вопросов, то решения по ключевым финансовым проблемам опять-таки будут приниматься в мини­стерстве финансов Германии и Дойчебанке — доминирующее вли­яние отражает реальное состояние дел в экономике ЕС. Совокуп­ный объем германской экономики, составляющий 1,4 триллиона долларов, в полтора раза превышает объем экономики Франции, которая также принадлежит к числу крупнейших стран Европы, уступая только Германии.

Покорно смирившиеся с этим дисбалансом сил, но исполнен­ные страха перед ними, возглавляемые Францией западноевропейцы настаивают на укреплении и ужесточении федерации ЕС на том основании, что это позволит ограничить свободу действий Герма­нии. Однако чем сильнее и централизованнее становится само ЕС, по мере того как обзаводится собственной единой валютой, Цент­робанком и принимает на себя роль экологической полиции, тем более укрепляется, а вовсе не ослабевает, влияние объединенной Германии на европейский аппарат в целом.

Однако возникновение этой германоцентристской системы представляет собой всего лишь часть в умопомрачительных масш­табах развертывающейся «Восточной стратегии».

Ибо согласно возникающей экономической стратегии, разра­батываемой правительствами и корпорациями ЕС, для получения массовой продукции с низкой добавочной стоимостью предпола-

* Вар.: «Европа расстается с иллюзиями». — Примеч. пер.

гается использовать дешевую рабочую силу в Чехословакии, Венг­рии, Польше и других восточноевропейских странах. Однако произ­веденные там товары рассчитаны вовсе не на Восточную Европу, а предназначены в первую очередь на экспорт в Западную Европу.

Притом, что на Востоке остаются отходы производства и ды­мящие фабричные трубы, а компьютеры и товары широкого по­требления уходят на Запад, объединенная Германия выступает в данном случае не только как ядро Западного сообщества, но и как администратор всей этой континентальной системы.

Претворение в жизнь этой обширной экономической страте­гии, которая перекладывает руководящую Восточной Европой силу из рук Советского Союза в руки западноевропейцев и немцев, зай­мет ближайшие десятилетия и будет чревато поражениями и труд­ностями.

Эта быстро выкристаллизовывающаяся «Восточная стратегия» предполагает, что Советский Союз так и будет все время зани­маться собственными внутренними проблемами, а свои военные интересы вынужден будет сосредоточить на мусульманских регио­нах на юге и вместо Европы переместить их на Китай и в тихооке­анский регион. Или что с СССР можно будет заключать экономи­ческие сделки, а это смягчит его сопротивление германизации Восточной Европы. Однако все это будет зависеть от внутренней политики Советского Союза, а также от непредсказуемых событий в Китае и Азии в целом.

В соответствии с этой «Восточной стратегией» предполагается также, что ЕС сможет само официально выполнить свои пылкие обещания¹⁵, данные Западной Европе, — темп роста в диапазоне от 4,5 до 7%, от 2 до 5 млн. новых рабочих мест в 12 странах-участницах. Более эффективное производство. Повышенную кон­курентоспособность на мировом рынке. Максимальные прибыли.

Однако как предпосылка реализации этих обещаний планиро­вание ЕС пока еще с трудом выстраивается на устаревших поняти­ях экономики, ориентированной на рост масштабов производства, который гораздо более приемлем для «фабричных труб», чем для передовой экономики, организационно сосредоточена вокруг ин­формационной деятельности и сферы обслуживания.