Виды гражданско-правовых актов

1. Сделка как непосредственное волеизъявление.

Хотя римскому праву были известны почти все типы сделок, которые отразились в кодификациях гражданского права XIX в., единое понятие сделки в нем отсутствовало. Л. Чантурия отмечает, что история развития понятия «сделка» тесно связана с возникновением пандектной системы гражданского права. Несмотря на то, что термин «сделка» (Rechtsgescheft) возник в XVIII в., закрепление в праве единого абстрактного понятия связано с именем профессора Геттингенского университета Г. А. Хайзе. В первой книге своего труда под названием «Общие учения», изданной в 1807 году, он, характеризуя систему гражданского права, упомянул «действия». Книга делится на два параграфа: «Волеизъявление» и «Особенности сделки». Л. Чантурия пишет: «Слово rechtsgescheft на немецком языке буквально означает «правовое дело». Оно является композитом двух слов: rechtliche и Geschäft и впервые было применено в 1794 году. В частности, отмечалось следующее: «Из человеческих действий выделяется одна группа, которую называют правовыми действиями или правовыми делами (actus iuridici, negatia iuridica). Под ними подразумеваются дозволенные человеческие действия, предметом которых являются двусторонние права и обязанности»^[486]. Но понятия actus iuridici, negatia iuridica были применены ещё раньше, в изданной в 1748 году книге «Systema elementare universае iurisprudentiae positivаe», и в 1772 году переведены с латинского на немецкий язык как «правовое дело». Внедрение термина «сделка» в том его виде, в котором оно существует и сегодня, является заслугой К.Ф. Савиньи^[487], а также Э. Цительмана^[488].

В первых кодификациях гражданского права – гражданских кодексах Франции и Австрии понятие «сделка» не было использовано. Элементы учения о сделках впервые находят законодательное закрепление в германском праве, хотя в Прусском уложении 1794 года используется не термин «сделка», а словосочетание «выражение воли». Согласно § 5 этого закона «…каждая вещь и действие, на которые возможно приобретение права или передача его другим, может быть предметом волеизъявления». Первая легальная дефиниция сделки встречается в гражданском уложении Саксонии 1863 года. Хотя в ГГУ 1896 года отсутствует определение сделки, однако одна глава общей части полностью посвящается ей (ч. 3 подразд. 3 разд. 2 кн. I). Таким образом, законодательное закрепление сделок в современных гражданских кодексах берет начало именно с ГГУ. Из новейших кодификаций гражданского права стран Западной Европы следует отметить Гражданский кодекс Нидерландов, в котором сделкам посвящена отдельная глава третьей книги. В ст. 153 ГК РФ закреплено легальное определение сделки как действия граждан и юридических лиц, направленного на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей.

Из истории формирования понятия «сделка» следует сделать вывод о том, что оно, прежде всего, связано с действиями. Причём, понятие, несмотря на его кажущуюся простоту, должно быть определено как сложное юридическое явление.

Д.Д. Гримм, проанализировав высказанные в немецкой литературе XIX в. суждения о действиях, сделал вывод о том, что науке того времени не удалось создать «…твердой почвы для установления общего понятия действия: в этом отношении наблюдается весьма характерная неустойчивость во взглядах, проявляющаяся, одной стороны, в смешении понятий действия и движения, движения и результата его, с другой стороны, в стремлении к атомизации волевых актов и отрицании всякого психологического значения за понятием действия»^[489]. Сам учёный определял действие в широком и узком смысле. В широком смысле он называл действием всякое эмпирически данное типичное сочетание, всякий типичный ряд координированных движений, совершение или несовершение которых служит проявлением волевого акта, безотносительно к тому, корреспондирует ли в данном конкретном случае этим движениям соответствующий волевой акт или нет. В качестве примера таких действий он приводил движения лунатика или то, что человек говорит во сне. В узком (техническом смысле) Д.Д. Гримм называл действием внешнюю сторону, или, точнее, внешнее проявление волевого акта, поясняя, что для него не достаточно совершения или несовершения определённых координированных движений, а требуется, чтобы им соответствовал волевой акт, внешним проявлением которого они являются^[490]. Следовательно, при отсутствии воли нельзя говорить о действии. Но при наличии воли и движений могут иметь место случае недостижения результата действия – волеизъявления.

В приведенных теоретических положениях Д.Д. Грима, думается, отчётливо просматриваются выводы относительно того, что такие юридические факты, как действия, в отличие от событий, представляют собой деятельность. Вместе с тем стоит оговориться, что в цивилистике они имеют обозначение, акцентирующее внимание на его функциональной стороне.

Называя действие волеизъявлением, юристы стремятся подчеркнуть сознательный, рациональный, неслучайный характер действия. И что самое главное, заострение внимания на том, что действие тесно связано с волей как психическим основанием произвольного управления, должно указывать на его саморегулирующее значение. Ни воля, ни волеизъявление не являются нормативно-правовыми регуляторами. Но будучи фактами реальной действительности, на которые указывает закон, оказывают регулирующее воздействие на взаимодействия конкретных лиц и даже сообществ.

Применяя для анализа сделок деятельностный подход, следует отметить, что рамках реальной деятельности лиц в гражданском обороте можно выделить ведущую и вспомогательную деятельность, которые объединяет единая цель (например, приобретение имущества в собственность или возмездное оказание услуг). Формулирование этой цели и постановка соответствующих ей задач выступает в качестве хотя и вспомогательной, но все же самостоятельной деятельности, имеющей объективированный, т.е. выраженный вовне, результат – сложившееся представление о цели, выраженное словами или иным способом, письменный документ (завещание, договор, расписка и т.п.).

Важно также, что цель формируется субъектами не опосредуясь никакими дополнительными правовыми порядками, как например, проведение голосования при принятии решений собраний.

Обособление целеполагания задается требованиями положений дозволительных диспозитивных процедурных норм законодательных актов и необходимо, прежде всего, для правоприменительной деятельности. Т.е., если произойдет конфликт, то правоприменителю, чтобы он мог дать гражданско-правовую квалификацию отношений, необходимо будет иметь подтвержденные сведения о том, как представляли себе стороны спора свою деятельность.

Однако, для понимания сделки наиболее важным является указание не на то, что она результат волевых действий, а на ее содержание – определение будущих субъективных гражданских прав и обязанностей. На это указывал Ю.П. Егоров. Он прямо заявлял о наличии у сделок регулирующей функции, которая, по его мнению, состоит в формировании волей субъектов (субъекта) прав и обязанностей в правоотношениях, изменении или прекращении этих прав и обязанностей, определении границ фактических действий участников правоотношений^[491]. При этом исследователь определял сделку как правомерное действие субъекта (или сонаправленные действия нескольких субъектов), совершенное (совершенные) с целью порождения обязательных для участника правоотношения правил поведения путем установления содержания возникающего правоотношения, объемов возможного поведения по изменению или прекращению правоотношений^[492].

Следует согласиться, что цель и задачи совершения сделок состоят в создании правил ожидаемой участниками гражданского оборота деятельности, в которых конкретизируются важные с их точки зрения элементы. Суть правил состоит в уточнении тех будущих действий, которые субъекты могут и должны совершить. Эти возможности и обязанности закрепляются в частно-автономных положениях, иногда называемыми условиями сделок.

Сделка представляет собой внешне выраженный результат совершенной лицом (лицами) в соответствии с установленной законом процедурой деятельности, направленной на закрепление в частно-автономных положениях правил ожидаемого поведения определенных субъектов, в которых устанавливается возникновение и прекращение гражданских прав и обязанностей, в том числе определение и изменение оснований их возникновения и прекращения, порядка осуществления и исполнения, а также правового положения субъектов.

1. Односторонние сделки как одностороннее волеизъявление.

Односторонние сделки, по справедливому замечанию С.С. Алексеева, являются необходимым и притом специфическим элементом механизма гражданско-правового регулирования^[493]. Их особенности возникают благодаря тому, что, несмотря на равенство субъектов гражданского оборота, один из них способен своим односторонним действием вторгаться в чужую правовую сферу.

Советский цивилист М.М. Агарков выдвинул предположение о том, что возможности односторонних сделок охватываются понятием динамической правоспособности. Он отмечал: «Право совершать договоры, завещание и всякого рода иные сделки лично или в подлежащих случаях через представителей, если соответствующая сделка может быть совершена через представителя, есть не что иное, как проявление гражданской правоспособности, которая является предпосылкой для тех гражданских правоотношений (субъективных прав и со­ответствующих им обязанностей), субъектом которых является лицо, обладаю­щее правоспособностью»^[494]. При этом ученый считал, что «гражданская правоспособ­ность для каждого данного лица в каждый определенный момент означает возможность иметь определенные конкретные права и обязанности в зависимости от его взаимоотношений с другими лицами» ^[495].

Позиция М.М. Агаркова была подвергнута критике, хотя высказаны и доводы в ее поддержку. Например, С.В. Третьяков отмечает, что изменение собственной правовой сферы своими действиями – общее правило для частноправовой модели регулирования и поэтому составляет элемент правоспособности^[496].

Основной недостаток понимания правоспособности в динамическом аспекте сводится к вольному или невольному допущению смешения возможностей и способностей субъекта. Однако, между ними, как верно отмечает А.Б. Бабаев, «существует тонкое, но вполне ощутимое различие»^[497]. Способность по определению только условие осуществления определённого рода деятельности. В сфере гражданского права это условие обладания гражданскими правами и несения гражданских обязанностей. Поэтому включать возможности в состав правоспособности, по крайней мере, нелогично. Вместе с тем, очевидно, что в целом правовая сфера субъекта гражданского права, включающая в себя, в том числе и правоспособность, не статичное явление.

С.С. Алексеев, вслед за Б.Б. Черепахиным, объяснял особенности односторонних сделок специальными правовыми основаниями их возникновения. Часть из них (односторонне-управомочивающие сделки), утверждал ученый, основывается непосредственно на гражданских субъективных правах,^[498], а другие (односторонне-обязывающие сделки) – на особых правомочиях, которые различные ученые обозначают как правомочия, «секундарные правомочия», «преобразовательные правомочия», «правомочия на изыскание юридического положения»^[499].

Концепцию секундарных прав (Gestaltungsrechte^[500]) выдвинули ещё в XIX в. немецкие цивилисты Э. Цительман и Э. Зеккель^[501]. К ней присоединились некоторые советские^[502], а теперь и современные исследователи^[503]. Особенность этих прав заключена в том, что им противостоит не обязанность, а связанность другого лица действиями управомоченного субъекта^[504].

В современной германской литературе высказана точка зрения о том, что секундарное право представляет собой компетенцию создавать права и обязанности. Как отмечает С.В. Третьяков, опираясь на две ключевые идеи нормативизма – теорию иерархии норм права (от основной нормы компетенция создавать правила поведения делегируется на более низкие уровни правотворчества вплоть до уровня сделки) и теорию индивидуальной нормы (позволившей трактовать индивидуальный акт, в том числе и сделку, в качестве нормы права), германский теоретик К. Адомайт квалифицировал в качестве секундарного права автономию воли, обозначив ее как делегированную субъекту возможность создавать правила поведения (в частности, путем совершения сделок). С точки зрения такой логики не имеет значения, создаются ли новые правила поведения односторонним волеизъявлением управомоченного субъекта или с помощью двусторонней сделки^[505].

Думается, что сторонники теории секундарных прав дальше всех продвинулись в определении возможностей из односторонних сделок. По крайней мере, они очень точно обозначают их признаки: отсутствие корреспондирующих им обязанностей, передаваемости, защиты^[506]. Однако, представляется, что эти ученые приходят к крайне спорным выводам о природе оснований односторонних сделок, поскольку подвергают анализу принципиально различные явления. Это видно уже из их классификаций. Например, А.Г. Певзнер замечает, что секундарные права можно разделить на: а) являющиеся предпосылками правоотношения и б) входящие в уже существующие правоотношения^[507]. Уже сама возможность проведения такой классификации свидетельствует о том, что с позиции цивилистической догматики у анализируемых возможностей отсутствует единство в гражданско-правовой природе, поэтому обособление их в рамках самостоятельного правового явления сомнительно.

Из приведенных высказываний С.С. Алексеева видно, что он связывает односторонние сделки с осуществлением субъективных гражданских прав, а также с ситуацией, когда еще не завершен процесс заключения договора. Сделкам, совершаемым в ходе реализации правоспособности, он не дает правовой оценки. Так, определяя совершение акцепта в качестве односторонне-обязывающей сделки, ученый не обозначает правовую природу оферты. Однако он отвергает высказанный по поводу деления сделок на управомочивающие и обязывающие упрек в том, что оно не охватывает все сделки^[508].

Тем не менее возникает сомнение в том, что ученым подвергаются классификации только односторонние сделки. Думается, они смешаны с односторонними правомерными действиями, которые в рассматриваемых случаях относятся к юридическим обстоятельствам. Последние отличаются отсутствием юридически значимой воли, которая уже была выражена ранее (например, возможность выбора должником исполнения в альтернативном обязательстве определена в договоре) или еще не выражена (не заключен договор, как в случае с акцептованием).

Разумеется, односторонние сделки могут быть совершены в ситуации наличия субъективных гражданских прав и обязанностей (например, отказ от исполнения договора или зачет), но эти сделки будут направлены на последствия, которые не охватываются «исходной» сделкой. Но если действие (например, признание долга, платеж) определено целью, на которую направлена воля, выраженная в такой «исходной» сделке, считать ее самостоятельным юридическим актом нет оснований.

Поиск односторонних сделок в ситуации, когда в законе предусмотрен специальный порядок проявления воли, как в случаях заключения договора (волесогласование) или принятия решения собранием (голосование) означает отказ от признания самостоятельным порядка совершения односторонних сделок, сведения всех видов волеизъявлений к одному – самому элементарному, оставление без внимания особенностей иных более сложных процессов выражения воли.

Исходя из сказанного, деление односторонних сделок в зависимости от их оснований, действительно, крайне спорно. И соответственно объяснение их силе, способной вносить изменения в чужую правовую сферу, тем, что они основаны на особых правомочиях, сомнительно. Хотя, безусловно, из рассуждений авторов можно подчерпнуть важные детали.

Значимым является представление о том, что хотя для совершения односторонних сделок необходимо и достаточно выражения воли одной стороны (п. 2 ст. 154 ГК РФ), они лишь направлены на возникновение или прекращение гражданско-правовых последствий, но, как правило, непосредственно не влекут их. Как верно отмечал О.С. Иоффе, в полном объеме гражданско-правовые обязательства порождаются совокупностью юридических фактов– несколькими последовательно совершаемымиодносторонними сделками, центральное место среди которых занимает «первоначальная сделка», определяющая содержание обязательства^[509].

Волеизъявления в каждой такой сделке имеют самостоятельное юридическое значение. Эти, по сути, заявления, определенные законом или другими сделками одного юридического состава, могут породить гражданско-правовые последствия только в том случае, если будут «поддержаны» другими заявлениями, что может и не произойти. Зависимость от совершения волеизъявлений третьих лиц делают односторонне-сделочный процесс крайне жестким и потому содержащим в себе опасность недостижения желаемого гражданско-правового результата. Но все же он востребован.

В некоторых случаях такой процесс необходим в силу объективных причин. Так, завещание, представляет собой одностороннюю сделку, влекущую возникновение гражданских прав и обязанностей при наступлении других юридических фактов – смерти завещателя или объявления его умершим (ст. 1113 ГК РФ) и совершения наследником такой односторонней сделки как принятие наследства (п. 1 ст. 1152 ГК РФ). Наследник, определенный в завещании, лишен возможности согласовывать свою волю с волей завещателя, поскольку последний умер. Поэтому его действие, направленное на приобретение наследства, может быть только односторонней сделкой. Также лишен возможности согласовывать свои действия с заинтересованным лицом, действующий в чужом интересе, например, в целях предотвращения вреда еголичности или имуществу (п. 1 ст. 980 ГК РФ).

В других ситуациях жесткость односторонне-сделочного процесса намеренно используется участниками гражданского оборота для повышения открытости, определенности, «прозрачности» их деятельности и усиления эффективности ее результатов. Так, происходит в случае публичного обещания награды (п. 1 ст. 1055 ГК РФ) и публичного конкурса (п. 1 ст. 1057 ГК РФ).

Направленность односторонних сделок, чаще всего, состоит в оформлении частно-автономных регуляторов об определении того основания, которое в конечном итоге необходимо для возникновения гражданских прав и обязанностей. Односторонние сделки могут также определять правовое положение лица, как например, при выдаче доверенности и порядок осуществления субъективных гражданских прав и исполнения обязанности как в случае завещательного отказа.

Важно отметить, что С.С. Алексеев настаивал на том, что односторонне-обязывающие сделки относятся к «чистым» юридическим фактам, а односторонне-управомочивающие сделки регламентируют содержание прав и обязанностей, поскольку следуют из содержащейся в субъективном гражданском праве возможности распоряжения им^[510]. Думается, неверно считать, что в некоторых из односторонних сделок отсутствуют регуляторы. «Встречная» односторонняя сделка означает, что совершившее ее лицо приняло первоначально заявленный порядок действий путем его частичной реализации. Например, нашедший вещь требует выплаты вознаграждения в размере именно той суммы, которая была объявлена. Т.е. регулятивная функция присуща любой односторонней сделке.

Итак, односторонняя сделка представляет собой непосредственные волеизъявление одного лица, направленное на достижение гражданско-правовых последствий, выраженные в содержащихся в них частно-автономных регуляторах.