Самозащита как основное правомочие права на защиту.

Сторонники самостоятельности права на защиту обычно выделяют в нем несколько правомочий. А.П. Сергеев считает, что, как и любое другое субъективное право, право на защиту включает, с одной стороны, возможность совершения управомоченным лицом собственных положительных действий и, с другой стороны, возможность требования определённого поведения от обязанного лица. Право на собственные действия, по мнению учёного, включает такие меры воздействия на нарушителя, как, например, необходимая оборона, применение так называемых оперативных санкций и т. д. Право требования определенного поведения от обязанного лица охватывает, с его точки зрения, в основном, меры воздействия, применяемые к нарушителю компетентными государственными органами, к которым потерпевший обращается за защитой нарушенных прав^[905]. Д.А. Кархалев полагает, что субъективное право на защиту состоит из трёх правомочий: 1) возможности совершения самостоятельных фактических действий по защите права (правомочие на применение мер самозащиты); 2) возможности совершения самостоятельных юридические действия по восстановлению права (правомочие на применение мер оперативного воздействия); 3) возможности требовать от государственных органов принудительного восстановления нарушенного права (правомочие на применение санкций – мер защиты и мер ответственности)^[906].

Исходя из сказанного выше о собственных действиях, их выделение и в составе права на защиту проблематично по тем же основаниям. Что же касается требования определенного поведения от обязанного лица, которое определяется учёными в качестве правомочия права на защиту, то оно, составляет основную и единственную возможность, входящую в содержание права на защиту. От этого требования как содержания права на защиту, следует отличать правовые действия по осуществлению этого права, состоящие, в данном случае, в каком-либо внешнем выражении указанного требования.

Следует отличать предмет осуществления указанного требования, который в большинстве случаев состоит в совершении обязанным лицом определенных действий или воздержании от них. Кроме того, этот предмет может состоять и в освобождении от действий, что соответствует уже изложенному в настоящей работе определению нормативного дозволения, согласно которому последнее есть не только разрешение, но и освобождение. Следовательно, осуществление права на защиту может состоять в требовании о прекращении в целом того имущественного или личного неимущественного отношения, которое является объектом конкретной гражданско-правовой деятельности, в рамках которой, в свою очередь, и имеют место правовые действия по осуществлению указанного права.

Думается, последовательным развитием идеи о существовании охранительного гражданского правоотношения будет вывод о том, что осуществляться оно может самостоятельными правовыми действиями управомоченного лица, т. е. без обращения к государственным органам. Поэтому встаёт вопрос о соотношении правовых действий и самозащиты, ответ на который не является очевидным, поэтому требует дополнительного анализа.

Самозащита гражданских прав впервые нашла своё законодательное закрепление в первой части ГК РФ. В ст. 14 ГК РФ установлено: «Допускается самозащита гражданских прав. Способы самозащиты должны быть соразмерны нарушению и не выходить за пределы действий, необходимых для его пресечения». Самозащиту следует отличать от субъективного гражданского права на защиту. Юридической доктриной она признана особым способом защиты гражданских прав, при котором субъект права защищается не с помощью юрисдикционной деятельности, а самостоятельно^[907]. Однако единство во взглядах этим ограничивается.

Некоторые учёные определяют самозащиту достаточно широко. Её рассматривают как допускаемые законом или договором действия управомоченного лица, направленные на обеспечение неприкосновенности права, пресечение нарушения и ликвидацию последствий этого нарушения^[908]. При этом предполагается, что самозащитой могут быть действия не только фактического характера, т. е. действия, не влекущие каких-либо правовых последствий, но и действия юридического порядка, в том числе сделки^[909]. Так, М.С. Кораблева отмечает, что признакам самозащиты отвечают такие меры, как крайняя необходимость и необходимая оборона, удержание имущества должника, удовлетворение требований за счет удерживаемой вещи, односторонний отказ от исполнения договора поставки (либо одностороннее его изменение), отказ от оплаты товаров, приобретение товаров непосредственно лицом, чье право нарушено с отнесением на нарушителя всех необходимых и разумных расходов на их приобретение, выполнение работ и услуг непосредственно лицом, чьё право нарушено, своими силами и средствами, но за счёт нарушителя, приостановление предпринимательской деятельности образовательного учреждения учредителем и т. д.^[910] В.А. Белов рассматривает самозащиту как фактические и юридические действия управомоченного лица, направленные на прекращение наличествующего (длящегося) и действительного гражданского правонарушения и (или) уменьшение его вредоносных последствий, соразмерные правонарушению и минимально необходимые для достижения поставленной цели^[911]. Тем самым под понятием самозащиты объединяются самые разные по характеру действия. Иными словами, достаточно распространены мнения, в соответствии с которыми самозащита рассматривается как различные по своему характеру действия, способные защитить гражданские права.

Другими исследователями содержание самозащиты гражданских прав, напротив, существенно ограничивается. Сторонники этого подхода полагают, что самозащита не применима к внедоговорным отношениям и реализуется только в сфере нарушения прав, имеющих договорную природу^[912]. При данном подходе такие институты, как необходимая оборона и действии в состоянии крайней необходимости, не включаются в содержание права на самозащиту, рассматриваются как самостоятельные и независимые институты.

В юридической литературе высказывалась и довольно нестандартная точка зрения, в соответствии с которой к самозащите гражданских прав относятся знания, что само по себе необычно, поскольку при подобном подходе самозащита включает не только действия, направленные на защиту, но и интеллектуальный потенциал, необходимый для их реализации^[913].

В противовес сказанному существует иной подход к самостоятельной защите гражданских прав. По мнению В.П. Грибанова, под самозащитой гражданских прав следует понимать совершение управомоченным лицом дозволенных законом действий фактического порядка, направленных на охрану его личных или имущественных прав и интересов^[914]. Ученый считал, что законодательство содержит на этот счет два указания. Действиями фактического порядка могут быть необходимая оборона и действия в состоянии крайней необходимости, носящие активно-оборонительный характер. Наряду с этим В.П. Грибанов выделял фактические правоохранительные меры, к которым относятся превентивные меры, предпринимаемые с целью охраны собственником своего имущества. Таким образом, меры оперативного воздействия, реализуемые в договорных отношениях, выводятся им из содержания самозащиты.

Определения фактического характера действий в порядке самозащиты придерживается и В.С. Ем, считающий, что при включении в понятие самозащиты гражданских прав действий юридического характера, объединяются качественно различные правовые явления – фактические действия и всякие допускаемые законом односторонние действия заинтересованного лица в целях обеспечения неприкосновенности права^[915]. Последние, хотя и применяются самим управомоченным лицом, но являются мерами юридического порядка, которые понятием самозащиты не охватываются. Поэтому автор, соглашаясь с В.П. Грибановым, относит к самозащите фактические действия собственника или иного законного владельца, направленные на охрану имущества, а также действия, совершенные в состоянии необходимой обороны или в условиях крайней необходимости.

Принимая во внимание существование в юридической доктрине столь различающихся позиций, очевидно, что найти единообразный подход к указанной проблеме до сих пор не удается^[916]. Выход видится в понимании самозащиты как правовых действий по осуществлению права на защиту. Доказательством такого понимания выступает ст. 14 ГК РФ, где говорится о том, что способы самозащиты должны быть соразмерны нарушению и не выходить за пределы действий, необходимых для его пресечения. В этом смысле самозащиту можно определить как активное воздействие на правонарушителя или находящиеся в его владении материальные объекты.

Уточним, что при всей близости самозащиты к фактическим действиям, их все же стоит смешивать, поскольку это приведет к пониманию самозащиты как юридического факта, а именно – правонарушения. Самозащита представляет собой активное ожидание, состоящее не в том, чтобы, например, в расчете на своё право (осознания правомерности своих действий) не допускать на своей земле нахождения чужих вещей. В качестве доказательства можно сослаться на уже неоднократно приводимый в настоящей работе довод о том, что любое правовое явление носит идеальный характер и если самозащита является таковым, то она не может быть реальным фактом. Во-вторых, в отличие от юридических фактов, процедура совершения которых по определению должна быть установлена законом, самозащита определена только через пределы их совершения, что означает их свободу.

Различие между юридическими фактами и действиями по самозащите, являющимися правовыми, очевидное, но если не пытаться последовательно проводить идею о материальности (а не процессуальности) охранительных отношений, то оно плохо заметно. Даже Б. Виндшайд, который сам выявил материальную природу притязания, как уже было указано выше, считал, что потерпевший или полагающий, что он потерпел нарушение своего права, не вправе прибегать к самопомощи, а должен обращаться за помощью к государству и поэтому считал, что самозащита противоречит сущности государственного правопорядка, поскольку подвергает слабейшего действию заблуждения и злой воле сильнейшего^[917].

Однако Г. Пухта достаточно отчётливо показал несостоятельность этой позиции, видя причину её существования в излишнем преувеличении роли государства в регулировании имущественных и личных неимущественных отношений. Он писал, что «для юридической оценки действия безразлично то обстоятельство, что это действие предпринято с целью самоличного охранения права. Эта цель 1) не может служить к извинению противозаконного действия и 2) не может превратить деяние вообще дозволенное в противозаконное»^[918]. Поэтому учёный делал вывод о том, что не будет правонарушением сопротивление, оказываемое субъектом права попытке постороннего лица изменить существующее правовое состояние, (самозащита). Хотя он называл противозаконными те действия, которые совершены самоуправно, т.е. те, от которых страдает прочность права. В качестве таких действий он обозначал: 1) осуществление права собственности или другого вещного права посредством насильственного завладения вещью, находящейся во владении другого лица; 2) осуществление обязательства: а) посредством принуждения должника к отдаче вещей ему принадлежащих без его воли и без суда; б) посредством принуждения должника к отдаче вещи (следовательно не одностороннее отнятие); в) посредством завладения детьми должника^[919]. Иными словами, не могут быть отнесены к самозащите действия, нарушающие пределы осуществления права на защиту. Кстати говоря, злоупотребления правами на защиту, также как и другими правами, влечет потерю соответствующих прав^[920].

В практическом плане указанное различие ведёт к возможности определения критериев, позволяющих отделить действия фактического характера от тех действий, которые, будучи правовыми, выступают в качестве мер самозащиты. Итак, как любые правовые действие выступающие элементом гражданско-правовой деятельности – действия по осуществлению права на самозащиту (меры самозащиты) – должны соответствовать цели деятельности, состоящей в пресечении нарушения регулятивного субъективного гражданского права. Поэтому не могут быть названы верными, например, те утверждения^[921] и судебные решения^[922], в которых допускается смешение такого способа обеспечения исполнения обязательства как удержание и мер самозащиты.

Удержание, в отличие от самозащиты, направлено, как следует из ст. 359 ГК РФ, на исполнение неисполненного в срок обязательства по оплате вещи или возмещение кредитору связанных с нею издержек и других убытков, а не на пресечение нарушения. Другой пример: ФАС Северо-Кавказского округа посчитал, что действия правообладателя по приобретению в розничной торговле аудиокассет с записями фонограмм с целью использования их в качестве вещественных доказательств нарушения авторских прав соответствуют положениям ст. 14 ГК РФ, предусматривающей самозащиту гражданских прав способами, соразмерными нарушению и не выходящими за пределы, необходимые для его пресечения^[923]. Здесь отчётливо видно, что приобретение товара лишь косвенно направлено на защиту нарушенных прав, т. к. понуждение к устранению нарушения с помощью «улик», как и судебный процесс, в котором указанные товары будут фигурировать в качестве доказательств могут и не случиться. Тогда как пресечение нарушения подразумевает непосредственное воздействие.

Объектом действий по самозащите могут быть именно те имущественные и личные неимущественные отношения, которые находятся в состоянии конфликта. Так, ФАС Северо-Кавказского округа посчитал условие договора о том, что банк не принимает от абонентов энергоснабжающей организации плату по основной задолженности, если абонент отказывается уплатить пени, не соответствует ст. 14 ГК РФ^[924]. Требование банка не является действием по самозащите, поскольку направлено на пресечение нарушения охранительного права (требование о выплате пени), а не регулятивного права (требование об оплате услуг).

Кроме того, действия по самозащите могут быть совершены только дееспособными гражданами, являющимися субъектами защищаемого регулятивного отношения или выступающими от имени такого субъекта. На семинаре-совещании судей ФАС СКО от 22 января 1999 г. был приведен следующий пример: владелец электросети, через которую энергоснабжающая организация поставляет энергию третьему лицу, не вправе отключить третье лицо от своих сетей, в том числе путем изъятия на своей территории фрагмента электропровода, ссылаясь на то, что третье лицо не участвует в расходах по содержанию сетей, поскольку данный способ самозащиты не соразмерен нарушению^[925]. Суд, вынося такое решение, посчитал, что абонент должен защищать свои права в судебном порядке путем взыскания расходов по содержанию электросетей, однако более корректным было бы обоснование, состоящее в том, что третье лицо не является участником тех регулятивных отношений, которые защищаются.

Для характеристики самозащиты важно также уточнить её соотношение с действиями по осуществлению прав на защиту. Они соотносятся как частное и общее. Самозащита – это такое осуществление права на защиту, которое направлено на пресечение нарушения субъективного гражданского права и состоящее в соответствующих этому правовых действиях. Думается, что более широкое толкование самозащиты нельзя считать оправданным.

Конечно, в повседневной жизни совершается немало действий, непосредственно связанных с пресечением правонарушения, однако подобные действия нельзя назвать направленными на защиту гражданских прав по причинам, очень точно определенным О.П. Зиновьевой^[926]. Самостоятельные действия, осуществлённые с целью побудить нарушителя вопреки его воле восстановить нарушенное гражданское право, не могут рассматриваться как самозащита, поскольку они направлены на запрещённое понуждение должника к исправлению сложившегося положения. Не может рассматриваться как самозащита и добровольное исполнение какой-либо обязанности под влиянием уговоров. Действия, не являющиеся пресечением нарушения, будь то восстановление права или действия, направленные на компенсацию потерь, причинённых имущественной сфере потерпевшего, не могут рассматриваться как самозащита гражданских прав, поскольку направлены не на защиту нарушаемого права от посягательства, а на нечто совсем иное. Кроме того, если возможность подобных действий не предусмотрена действующим законодательством, они будут рассматриваться как осуществляемые вопреки установленному нормативно-правовыми актами порядку и могут вызвать установленную действующим законодательством ответственность, а также обязанность возместить причиненный их осуществлением вред (п.1 ст. 1064 ГК РФ).

Из сказанного о значении самостоятельного осуществления охранительных прав вытекает вывод о том, что право на обращение за защитой в суд или иной юрисдикционный орган относится не к правомочиям гражданских субъективных прав, а к субъективным правам иной отраслевой принадлежности. Несмотря на то, что сказанное противоречит господствующему в науке пониманию права на защиту, оно подтверждается положениями ГК РФ. Так, виндикация определена в ст. 301 ГК РФ не как иск, а именно как требование. А из п. 1 ст. 393 ГК РФ прямо следует, что возмещение убытков возможно не только в судебном, но и в добровольном порядке, поскольку сказано только, что должник обязан возместить кредитору убытки, причиненные неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства.

Мнение Д.А. Кархалева относительно того, что в состав субъективного охранительного гражданского права на защиту входит возможность требования от государственных органов принудительного восстановления нарушенного права, с учётом сказанного им ранее, выглядит непоследовательным^[927]. В своих работах он проводит разграничение процессуального и материального моментов в охранительных правоотношениях. Включение же возможности требования, обращенного к государственным органам, не влечет возникновение гражданского правоотношения, что разрушает логичность его позиции.

Однако в ст. 12 ГК РФ указаны способы защиты гражданских прав, которые могут быть реализованы только судом. К ним, прежде всего, относится такой способ защиты как признание недействительным акта государственного органа или органа местного самоуправления и неприменение судом акта государственного органа или органа местного самоуправления, противоречащего закону. Это исключение из разряда тех, которые только подтверждают правило, поскольку применяются в случае нарушения права властным органом, а не субъектом гражданского права. Следовательно, это нарушение не влечет общественного отношения, которое может быть квалифицировано как гражданское охранительное правоотношение и, хотя отвечает цели гражданско-правовой деятельности, имеет публично-частный характер. На это уже неоднократно обращалось внимание учёными. А.П. Сергеев совершенно обоснованно сомневается в том, что такой способ защиты как неприменение судом акта государственного органа или органа местного самоуправления, противоречащего закону может быть назван самостоятельным способом защиты гражданских прав, так как, во-первых, защита прав по самой своей сути не может заключаться в воздержании от каких-либо действий, а, напротив, предполагает их совершение, и, во-вторых, неприменение противоречащих закону актов есть обязанность суда^[928].

Полагаем, что имеют публично-частный характер и такие требования, как признание права, а также отказ от признания права (например, права на защиту при злоупотреблении правом).

Признание права – образное выражение. Согласимся с учёными, полагающими, что более точным является обозначение предмета защиты в данном случае не права, а охраняемого законом интереса истца в восстановлении определенности субъективного права, который защищается судебной констатацией принадлежности спорного права истцу^[929]. Поэтому признание права по своей природе может быть реализовано лишь в судебном порядке. Не к ответчику, а именно к суду, обращено требование истца, который может подтвердить наличие или отсутствие у истца спорного права. Разумеется, это не означает отсутствия конкретного нарушителя права, как верно отмечает В.С. Ем^[930].

Также преобладанием публичного характеризуется признание оспоримой сделки недействительной и применения последствий её недействительности, применения последствий недействительности ничтожной сделки, поскольку, по верному замечанию В.П. Грибанова, применяются не самим управомоченным лицом, а тем органом, который рассматривает и разрешает данный гражданско-правовой спор^[931].

На основании специфики указанных способов защиты можно сделать вывод о том, что защита в гражданском праве возможна не только способами, являющимися по своей природе гражданско-правовыми (частными), но и публичными.

Отметим, что процессуальный характер обращения в суд не меняет материального характера тех мер охраны, применение которых он устанавливает. Поэтому нельзя сказать, что в гражданском праве отсутствует государственное принуждение. Другое дело, что оно выступает стадией охраны гражданских прав, наступающей после осуществления мер по понуждению к добровольному исполнению обязанностей и связанной с возникновением процессуального отношения.

При наличии единственного требования в содержании права на защиту, логичнее определять не его структуру, а перечень действий по осуществлению права на защиту. Например, В.С. Ем различает такие меры, как: а) фактические действия управомоченных субъектов, носящие признаки самозащиты гражданских прав; б) меры оперативного воздействия на нарушителя гражданских прав; в) меры правоохранительного характера, применяемые к нарушителям гражданских прав компетентными органами государства или уполномоченными им органами^[932]. Именно такой подход к пониманию требования на защиту, осуществляемого управомоченным лицом с помощью собственных фактических действий (мер защиты) позволяет точно отразить сущность права на защиту.

Следует отметить, что отсутствие разграничения между субъективным гражданским правом на защиту и действиями по его осуществлению способно привести к неверным заключениям. Так, представляется сомнительным предложение А.Б. Бабаева считать (за некоторым исключением) право на применение мер оперативного воздействия секундарным правом. При этом учёный ссылается на сходство признаков мер оперативного воздействия и секундарных прав^[933]. С нашей точки зрения, замеченное А.Б. Бабаевым сходство говорит о том, что явления, называемые им секундарными правами есть ни что иное, как действия по осуществлению субъективного гражданского права, а именно в рассматриваемом случае – права на защиту, поскольку меры оперативного воздействия представляют собой, как было показано выше, именно такие действия.