Структура субъективного гражданского права.

В науке преобладает мнение о том, что субъективное гражданское право – сложное юридическое образование, имеющее собственное содержание, которое состоит из юридических возможностей, предоставленных субъекту правомочий. Последнее определяется как дробная часть субъективного права, отличающаяся от него, поскольку права могут существовать только между людьми, а не по отношению к фактическим условиям. Однако различие между правомочиями и правом проводится далеко не всеми правоведами. Так, Н.М. Коркунов использовал указанные термины как синонимы и отличал их от простой дозволенности, которая представляет собой «лишь отсутствие установленного юридической нормой ограничения фактической возможности»^[758]. Нельзя сказать, что и сегодня термин «правомочие» используется всеми учёными единообразно.

В теоретической литературе в содержании субъективного права выделяется, как правило, три основных правомочия: право на собственные действия; право требовать от других не нарушать данное субъективное право; право обращаться за защитой нарушенного субъективного права в органы государства^[759]. Высказывается мнение, что в качестве элемента структуры субъективного права следует также выделять возможность (правомочие) пользования социальным благом, которая состоит в возможности пользоваться экономическим, политическим, духовным, культурным благом, составляющим объект данного субъективного права^[760]. В цивилистической литературе в содержании субъективного гражданского права включаются помимо отмеченных еще такие элементы (правомочия), как право на положительные действия самого управомоченного лица и право требовать соответствующего поведения от обязанных лиц^[761].

Изложенное понимание структуры субъективного гражданского права подвергается критике, поскольку, например, возможности совершения собственных действий не противостоит никакая обязанность других лиц. Действительно, исходя из сказанного о соотношении права и обязанности как основы правоотношения, можно поставить под сомнение определение совершения собственных действий в качестве субъективного гражданского права (пусть даже его составной части). Представляется, что это не единственный недостаток рассмотренного понимания субъективного права.

Думается, что содержанием субъективного гражданского права, выступает требование. Это настолько очевидно, что первоначально германские цивилисты отождествляли любое субъективное гражданское право с требованием, обозначаемом как притязание. Одним из первых учёных, которые таким образом определяли его, был Э.Р. Бирлинг^[762]. Он писал: «…юридическое «können» если и имеет положительный характер, то всегда лишь настолько, насколько в нём заключены «юридические притязания» и (соответственные) «юридические обязанности», следовательно, к Anspruch только и сводится понятие субъективного права в строгом смысле слова»^[763]. Учёный понимал притязание следующим образом: «могущая быть выраженной в императивной форме воля (желание, Begehren), содержание которой составляет норму права, т. е. норму, которая не только направлена субъектом воли к одному или нескольким другим, но также одновременно этими другими признается как подлежащая с их стороны исполнению, другими словами, как их обязанность»^[764]. Советский правовед А.И. Денисов также считал, что право в субъективном смысле слова – «обеспеченная юридической нормой возможность лица (активный субъект) требовать от другого лица или других лиц (пассивный субъект) надлежащего поведения (совершить определённое действие или воздержаться от определённых действий)»^[765].

Однако другие исследователи возражали против такого узкого понимания. А. Тон заявлял, что субъективное право не тождественно притязанию, поскольку оно может существовать и чаще всего существует ещё до того, как созрело, «выросло» притязание. Учёный считал, что субъективное право получает обоснование благодаря обещанию возможных в определённых обстоятельствах притязаний; оно существует в надежде на таковые. Или, точнее, «вырастает для защищенного нормами лица из предписаний объективного права, согласно которому ему на случай нарушения норм для осуществления требуемого или устранения запрещённого гарантируется средство, а именно, притязание»^[766]. Т.о. А. Тон верно заметил, что существует требование как ожидание и требование как защита, что отражает различные виды субъективных гражданских прав: регулятивных – развивающихся в нормальном состоянии общественных отношений и охранительных – возникающих в ситуации конфликта.

Причина рассмотренных разногласий, думается, состоит не в различном понимании учёными природы требования, а в отсутствии единообразного определения терминов. Требование в германской доктрине понимается как право требовать от определенного лица действия или воздержания от действия^[767]. В советской и российской цивилистике используется похожее определение: «это правомочие, содержание которого состоит в возможности требовать исполнения или соблюдения юридической обязанности»^[768].

Процитированные утверждения явно страдают тавтологией, в них не раскрыта сущность требования, а ведь слово «требовать» в русском языке, как и в немецком^[769], имеет несколько смысловых значений. С.И. Ожегов приводит в своем словаре четыре варианта его толкования: 1) просить в категоричной форме; 2) ожидать проявления каких-нибудь свойств, действий; 3) иметь потребность, нуждаться в ком-то, чём-то; 4) заставлять явиться, вызывать куда-то^[770].

Требование, как содержание регулятивного субъективного гражданского права, понимается во втором его значении – как ожидание. Однако многозначность термина, а также неоднородность субъективных гражданских прав все же увела исследователей от первоначального его определения. Так, М.М. Агарков, хотя и развивал понятие субъективного права как притязания, но характеризовал его как представленную лицу возможность привести в действие аппарат государственного принуждения^[771]. Этот узкий подход используется и современными исследователями^[772]. При таком понимании притязание, как и субъективное право, сводится к правомочию защиты, несмотря на то, что его содержание намного шире.

Дает пищу для анализа рассматриваемого явления критическое замечание, высказанное В.А. Тарховым и Б.Л Назаровым по поводу притязательного понимания субъективного гражданского права. Учёные утверждают, что для определения права, принадлежащего определенному субъекту, нужно, прежде всего, установить, как может и должен вести себя сам носитель права^[773], что право требования не предполагает. Думается, что подобное утверждение ставит под вопрос существование субъективного гражданского права как свободной деятельности. Если установить в законе «как может и должен вести себя сам носитель права», то это будет означать отсутствие свободы и, как следствие, права. Другое дело, что обязанное лицо также ожидает от управомоченного нормальных действий. Однако это не означает, что субъективное гражданское право включает еще какие-то элементы помимо требования.

С.С. Алексеев верно отмечает, что «право требования с корреспондирующей ему юридической обязанностью образует стержень всякого правоотношения»^[774]. При этом он считает, что его сущность состоит вовсе не в том, чтобы, например, кредитору потребовать исполнения и принудить к нему с помощью государства. Здесь следует различать регулятивное право требования и охранительное право требования. Однако учёный полагает, что главное в регулятивном праве требования – это обязанность должника и (как ее оборотная сторона) власть кредитора, заключающаяся именно в том, что должник (чаще всего без особого требования) обязан к исполнению^[775]. Сказанное выше о толковании слова «требовать» означает, что оно не сводится к обязанности другого лица, а состоит в ожидании управомоченным определенных действий со стороны обязанного. Ожидание можно определить и как пассивное требование.

Поэтому требование является самостоятельным явлением, не выступая, вопреки мнению С.С. Алексеева, в качестве вспомогательного средства, поскольку призвано обеспечить исполнение или соблюдение юридической обязанности другим лицом (лицами). Еще Д.Д. Гримм критиковал сведение субъективного права только к притязанию, поскольку, по его мнению, оно по отношению к пользованию и распоряжению, играет чисто служебную роль^[776]. Однако представляется, что отмеченный Д.Д. Гримом недостаток образует суть самостоятельного охранительного правоотношения как мыслительного средства гражданско-правового регулирования. Притязание действительно играет служебную роль по отношению к деятельности, включающей в свой состав такие действия как пользование, распоряжение и др. Ведь оно, представляя собой, элемента механизма гражданско-правового регулирования – охранительного правоотношения, обеспечивает деятельность, а точнее создает условия для достижения цели деятельности – удовлетворение интересов лиц.

Наличие вспомогательного характера у притязания не означает, что оно не имеет самостоятельного содержания, считал Д.Д. Гримм, а само по себе представляет только форму, готовую вместить какое угодно содержание^[777] или по выражению В.А. Белова «абстрактную рамку»^[778] для действий. Полагаем, что как «абстрактную рамку» можно определить любое требование, поскольку последнее есть право, т.е. сфера свободы. Вместе с тем, это не значит, что именно у притязания как охранительного требования отсутствует самостоятельное содержание. Законодатель не закрепляет конкретные действия, которые вправе совершить лицо, осуществляя право, но он устанавливает пределы, порядок и пр., т.е. вполне однозначно определяет их. И это относится как к регулятивным, так и к охранительным требованиям, делая их вполне самостоятельными явлениями.

В то же время, нельзя не согласиться с С.С. Алексеевым в том, что права требования создают связь между лицами – «те провода, по которым идет активная правовая энергия от юридических норм через правовую связь сначала в юридический инстру­ментарий (в том числе в иные правомочия, в право на собственные активные действия), а затем в реальные, жизненные отношения»^[779]. При этом, правда, не ясно: то ли требование создает связь между лицами, то ли опосредует уже сложившуюся связь? Думается, связь между лицами может возникнуть только при наличии взаимодействия. Если лицо исключительно своими действиями удовлетворяет собственные потребности, то какая-либо социальная и как, следствие, правовая связь отсутствует. Но если лицо ставит удовлетворение своего интереса своими действиями в зависимость от взаимодействия с окружающими лицами, то социальная связь налицо. Как она выражается?

Управомоченное лицо требует от окружающих не препятствовать ему в совершении собственных действий. Например, собственник, зная, что не сможет вырастить и собрать урожай на собственном участке, если через него будут проходить посторонние люди, устанавливает забор или перекрывает проход, тем самым требуя (ожидая) от окружающих, чтобы они не проходили через этот участок. Таким образом, связь между лицами может возникнуть только в результате требования (ожидания) нормального поведения.

Сказанное приводит к заключению о том, что содержание субъективное гражданское право сводится к требованию, понимаемому как ожидание действий со стороны обязанного лица. Гражданское субъективное право представляет собой меру требования (ожидания) управомоченным лицом действий со стороны обязанного лица, определяемое ими в соответствии с нормами гражданского права и ненормативными гражданско-правовыми регуляторами.