Решение собрания как изъявление воли путем голосования.

В ГК РФ Федеральным законом от 7 мая 2013 г. № 100-ФЗ введена глава 9.1 «Решения собраний». Решения собраний – конструкция, которая еще не получила своего однозначного догматического толкования ни в зарубежной, ни в отечественной цивилистике. Однако законодателем уже установлены положения, касающиеся этого акта, а учеными, особенно в Германии, Австрии, Швейцарии, высказано немало предположений об их правовой природе, что побуждает к исследованию, прежде всего, их выводов, и дальнейшему сравнительно-правовому анализу.

В немецкой доктрине^[549] и действующем законодательстве^[550] выделяют решения (Beschlüsse), к которым относят решения общих собраний, наблюдательных советов и прочих органов акционерных обществ, а также других объединений и учреждений, в целом - соединений физических и юридических лиц, правоспособных и не правоспособных объединений или людей^[551]. К ним относят также решения участников кондоминиумов^[552]. Однако общие положения о решениях собраний ни в австрийском, ни в германском^[553], ни в швейцарском кодексах не закреплены.

В функциональном плане зарубежными исследователями решение определяется как «техника коллективного волеобразования»^[554]. При этом подчеркивается, что различно выраженная отдельная воля (воля отдельных лиц) обобщается в новую величину – решение.

С XIX-ого столетия в немецкой доктрине ведется спор о догматическом определении решения как голосования отдельных акционеров, так и решения в целом^[555]. Прежде всего, обсуждается вопрос о юридической природе решения. По господствующему мнению, отраженному в судебной практике, оно определяется как правовая сделка sui generis^[556].

С точки зрения немецких исследователей, специфичность решения в том, что оно не является волеизъявлением, но основывается, тем не менее, на обязательном голосовании акционеров или партнеров, иными словами на отдельных волеизъявлениях. Р. Борк, ссылаясь на судебную практику и доктрину, отмечает, что решение собраний состоит из множества параллельно текущих, по содержанию единогласных, а именно выраженных в форме голосования, волеизъявлений тех, кто участвует в принятии решения^[557]. При этом не все из голосующих должны соглашаться, а только большинство. Тем не менее, этим решением связываются даже несогласные. В. Боекен считает, что решение представляет правовую сделку с несколькими однонаправленными волеизъявлениям. Такая направленность, считает он, отличает решение от договора, который представляет также многостороннюю правовую сделку, однако, обозначен взаимными друг к другу волеизъявлениями^[558]. В. Флум, опираясь на практику немецких судов, уточняет, что решение представляет собой не сумму отдельных волеизъявлений, а их взаимодействие при участии в принятии решения^[559].

Немецкие ученые считают, что решение «по одним или нескольким волеизъявлениям, вызывает юридическое последствие»^[560], поэтому его обозначают как многостороннюю правовую сделку, хотя и «собственного вида». При таком подходе решение стоит в одном ряду с договором и односторонними правовыми сделками^[561]. Поэтому, например, австрийский цивилист М. Энцингер указывает на то, что к нему, с учетом особого правового положения, применимы общие правила Гражданского кодекса Австрии о договорах^[562] (§ § 863, 865, 869 и далее, 878, 879, 883 и далее, 897 Гражданского кодекса^[563]).

Для волеизъявлений, образующих решение, применяются те же правила в ГГУ, что и для сделок, например, отмечается, что согласно §§104 и след. (105 абз. 1) голосование недееспособного недействительно, а также может обжаловаться вследствие ошибки или вероломного обмана по §§119, 123 абз. 1^[564].

Однако немецкие цивилисты считают, что решение собрания нужно отличать от односторонней правовой сделки и договора. Например, Р. Борк согласен с К. Шмидтом в том, что это «правовая сделка собственного вида», поскольку соответствует не всем признакам сделки^[565]. Его особенность состоит в том, что оно имеет внутренний характер.

В действующем российском законодательстве (помимо ГК РФ) предусмотрены решения различных собраний, а также основания их недействительности. В частности:

решения участников юридического лица, в том числе решение общего собрания акционеров (ст. 49 Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах»); решение общего собрания участников общества с ограниченной ответственностью (ст. 38 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью»); собрание владельцев инвестиционных паев закрытого паевого инвестиционного фонда (ст. 18 Федеральный закон от 29 ноября 2001 г. № 156-ФЗ «Об инвестиционных фондах»); решения общих собраний представителей потребительских обществ союза (ст. 36 Закона РФ от 19 июня 1992 г. № 3085-1 «О потребительской кооперации (потребительских обществах, их союзах) в Российской Федерации»); решение общего собрания (собрания уполномоченных) членов сельскохозяйственного кооператива (ст. 24 Федерального закона от 08 декабря 1995 г. № 193-ФЗ «О сельскохозяйственной кооперации»); решение общего собрания жилищного накопительного кооператива (ст. 34 Федеральный закон от 30 декабря 2004 г. № 215-ФЗ «О жилищных накопительных кооперативах»); решение общего собрания членов кредитного кооператива (пайщиков) (ст. 17 Федеральный закон от 18 июля 2009 г. № 190-ФЗ «О кредитной кооперации»); решения собрания (конференции) адвокатов (ст. 30 Федеральный закон от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации»); решение общего собрания членов некоммерческой организации (абз. 2 п. 4 ст. 29 Федеральный закон от 12 января 1996 г. № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях»); решение общего собрания членов садоводческого, огороднического или дачного некоммерческого объединения (собрания уполномоченных) (ст. 21 Федерального закона от 15 апреля 1998 г. № 66-ФЗ «О садоводческих, огороднических и дачных некоммерческих объединениях граждан»); решение общего собрания членов товарищества собственников жилья (п. 6 ст. 146 ЖК РФ);

решения общего собрания собственников помещений в многоквартирном доме (ст. 46 ЖК РФ); решения общего собрание участников долевой собственности (ст. 14.1 Федеральный закон от 24 июля 2002 г. № 101-ФЗ «Об обороте земель сельскохозяйственного назначения»)

решения собраний кредиторов (ст. 15 Федерального закона от 26 октября 2002 г. № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)»).

В п. 2 ст. 181.1. ГК РФ закреплено следующее определение: «Решение собрания, с которым закон связывает гражданско-правовые последствия, порождает правовые последствия, на которые решение собрания направлено, для всех лиц, имевших право участвовать в данном собрании (участников юридического лица, сособственников, кредиторов при банкротстве и других - участников гражданско-правового сообщества), а также для иных лиц, если это установлено законом или вытекает из существа отношений». Прежде всего, такая формулировка показывает, что оно не относится к сделкам.

Н.В. Козловой и С.Ю. Филипповой высказаны сомнения относительно того, что решения собраний представляют собой самостоятельный юридический факт. Они считают, что «решение собрания, выделенное в качестве самостоятельного основания возникновения гражданских прав и обязанностей (подп. 1.1 п. 1 ст. 8 ГК РФ), является лишь элементом субъективной стороны юридического акта»^[566]. Авторы относят решение собрания к механизму формирования воли двумя и более лицами при совершении некоторых видов юридических актов.

Нет сомнений в том, что решения собраний отличаются от сделок, в первую очередь, по способу образования совместной воли участников сообщества. Однако, это не позволяет отрицать наступления полноценных (не промежуточных) гражданско-правовых последствий после их принятия. В это смысле введение главы 9.1 в ГК РФ лишь обобщило уже достаточно давно и эффективно действующие различные нормативные положения о решениях различных собраний.

В российской цивилистике анализ решений собраний осуществляется в большинстве случаев в контексте толкования законодательства о юридических лицах. В силу единства правовой природы решений собраний следует согласиться с тем, что «достижения юридической науки и практики в отношении решений общих собраний акционеров могут быть применимы и к другим видам решений собраний» ^[567]. Добавим только, что это возможно при отсутствии противоречий соответствующей фактической деятельности.

Высказано несколько позиций относительно правовой природы решения собрания. Н.В. Козлова считает все акты внутренних органов юридических лиц, в том числе и их решения выступают в качестве многосторонних сделок^[568]. В обоснование своей позиции она указывает на то, что они обладают признаками сделки. Основной недостаток такого определения, отмечаемый критиками, состоит в том, что «решения, как правило, затрагивают права и законные интересы акционеров, но не в качестве лиц, выступающих стороной в сделке, а как участников общества в рамках корпоративных отношений, регламентируемых специальными правовыми нормами»^[569].

Другая точка зрения на правовую природу актов органов управления обществом заключается в том, что такие акты определяют как источники права, а именно локальные нормативные акты^[570]. Близка к ней позиция ученых, полагающих, что решения органа управления хозяйственным обществом, являются ненормативными правовыми актами^[571].

Высказаны и другие позиции, которые ценны критикой названных подходов, поскольку в ней обнаруживаются признаки решения собрания очень важные для догматического его определения. Например, В.И. Добровольский считает, что нельзя, очевидно, расценивать решение собрания ни как ненормативный правовой акт, поскольку отношения внутри общества (между акционерами) не являются публичными либо административными и основаны исключительно на гражданском законодательстве, ни как сделку, направленную на установление, изменение или прекращение прав и обязанностей (ст. 153 ГК РФ)^[572], соглашаясь с соответствующими выводами судебных инстанций^[573]. Однако собственных выводов относительно правовой природы решения собрания он не делает, ограничиваясь констатацией того, что решение общего собрания акционеров можно расценивать исключительно как акт высшего органа управления обществом (ст. 103 ГК РФ), принимаемый в порядке, предусмотренном главой VII Закона об АО. Хотя все же отмечает, что решение собрания является основанием для заключения крупной сделки или сделки, в совершении которой имеется заинтересованность, а решение собрания об избрании совета директоров и (или) генерального директора порождает полномочия органов управления акционерным обществом и, как следствие, полномочия на совершение сделок^[574].

Отмеченные исследователями особенности решений собраний ведут к выводу о том, что они явно относятся к юридическим фактам, хотя и особого рода. Поэтому гораздо ближе к действительности В.С. Ем^[575] и А.Е. Шерстобитов^[576], которые полагают, что этот корпоративный акт, как и другие, относятся к особым юридическим фактам гражданского права.

Тем не менее, представляется, что ни один из обозначенных подходов к пониманию природы решений органов управления юридическим лицом не учитывает одно очень значимое обстоятельство: органы юридического лица, не являются субъектами права, следовательно, не могут совершать какие-либо юридически значимые действия, в том числе сделки, ненормативные правовые акты и т.п. То же можно сказать и о решениях собраний, не являющихся органами юридического лица: они не имеют статуса субъекта гражданского права и потому совершаемые ими действия не могут квалифицироваться в качестве самостоятельных юридических фактов, что не исключает отнесения к юридическим фактам результатов действий его участников.

Думается, что решение собрания является сложносоставным гражданско-правовым явлением, определяемым участием в его принятии нескольких лиц. Ведь решение принимается не одним гражданином или организацией, а именно собранием, т.е. организованной совокупностью лиц.

При этом в собрании могут участвовать не любые субъекты, а только члены гражданско-правового сообщества. К ним отнесены участники юридического лица, сособственники, кредиторы при банкротстве и т.п. Из этого перечня следует, что участниками гражданско-правового сообщества выступают лица, обладающие определенными субъективными гражданскими правами: корпоративными, вещными, обязательственными и иными.

Осуществление всех этих прав осложнено множественностью лиц при единстве предмета отношений. Поэтому им приходится согласованно осуществлять свои субъективные гражданские права. Это возможно благодаря тому, что они, как любые субъекты гражданского права, обладают автономией воли как возможностью принятия решений путем голосования на собрании, наряду с совершением сделок (ч. 1 п. 1 ст. 2 ГК РФ).

Голосование представляет собой сложный процесс, отличающийся порядком изъявления воли как от совершения односторонней сделки, так и от заключения договора. На примере формирования воли в корпорации можно увидеть, что эта деятельность включает в себя два основных этапа. Отечественными и зарубежными цивилистами^[577] отмечается, что в ней следует выделять подачу голоса и непосредственное принятие решения. В рамках первого этапа субъекты, будучи членами коллективного органа, осуществляют свои корпоративные права, а в рамках второй – образуется воля корпорации.

Ни подача голоса, ни непосредственное принятие решения не относятся к сделкам, а представляют собой с юридические обстоятельства – действия, соответствующие закону и иным правовым актам, которые только в своей совокупности способны породить гражданско-правовые последствия.

Следует отметить, что законодатель, установив решения собрания в качестве самостоятельного основания возникновения гражданских прав, не внес соответствующие изменения в содержание правоспособности граждан. Следует дополнить ст. 18 ГК РФ указанием на возможность принятия решения совместно с другими гражданами и юридическими лицами.

Благодаря автономии воли, а имеенно принятия решения путем голосвания, участники гражданско-правового сообщества определяют и изменяют посредством частно-автономных регуляторов, прежде всего, порядок осуществления принадлежащих им гражданских прав. Эти регуляторы – по сути, воля участников сообщества, достигнутая в ходе голосования и закрепленная в решении собрания.

Из сказанного вытекает следующий вывод. Решение собрания является выраженным в форме акта-документа результатом голосования участников собрания, содержащим частно-автономные положения, в которых определяются гражданско-правовые последствия.

Решения собраний и решения коллективного органа юридического лица имеют единую правовую природу. Однако каждый из них обладает своими особенностями, которые становятся очевидными при их сравнительном анализе.

Проблема определения правовой природы решений органов управления юридических лиц (общего собрания учредителей (участников, акционеров, членов), совета директоров, правления, иного коллегиального органа юридического лица) сегодня не решен законодательно.И на уровне доктрины он остается остро дискуссионным^[578].

Думается, спор может быть разрешен за счет понимания того, что органы, принимающие рассматриваемые решения, действуют в рамках юридического лица – корпорации. Юридическое лицо, не будучи физическим лицом, не способно ни проявлять волю, ни принимать решения, ни осуществлять внутриорганизационную деятельность. Эти функции выполняют только граждане. При этом они осуществляют субъективные гражданские права и исполняют субъективные гражданские обязанности, которые приобрели, вступив в корпоративные отношения.Уточним, что эти права и обязанности не являются содержанием правосубъектности, поскольку возникают у конкретных лиц в результате совершения ими конкретных действий (юридических фактов), например, внесения вклада в уставной капитала или приобретения акций.

Действия субъектов, выступающих в качестве органов организации, должны быть осуществлены в пределах, установленных законом. Так, в ст. 71 Закона «Об АО», ст. 44 Закона «Об ООО» прямо закреплено, что члены совета директоров (наблюдательного совета) общества, единоличный исполнительный орган общества (директор, генеральный директор), временный единоличный исполнительный орган, члены коллегиального исполнительного органа общества (правления, дирекции), а равно управляющая организация или управляющий при осуществлении своих прав и исполнении обязанностей должны действовать в интересах общества, осуществлять свои права и исполнять обязанности в отношении общества добросовестно и разумно.

Отметим, что при всей принципиальной верности приведенного положения, ему не достает точности. Оно было бы гораздо более ясным, если законодатель определил, что действовать в интересах общества должны физические лица, выступающие в качестве органов юридического лица. В этом смысле более правильным представляется положение п. 3 ст. 53 ГК РФ, в котором установлено, что лицо, которое в силу закона или учредительных документов юридического лица выступает от его имени, должно действовать в интересах представляемого им юридического лица добросовестно и разумно. Оно не вызывает возражений, поскольку относится к более широкому кругу ситуаций, чем упомянутые статьи специальных законов.

Последние (ст. 71 Закона «Об АО», ст. 44 Закона «Об ООО») полагаем целесообразным изложить в следующем выражении: «граждане, которые в силу закона или учредительных документов юридического лица выступают как члены совета директоров (наблюдательного совета) общества, единоличный исполнительный орган общества (директор, генеральный директор), временный единоличный исполнительный орган, члены коллегиального исполнительного органа общества (правления, дирекции), а равно управляющая организация или управляющий при осуществлении своих прав и исполнении обязанностей, должны действовать в интересах общества, осуществлять свои права и исполнять обязанности в отношении общества добросовестно и разумно».

Следует отметить, что решения собраний лиц, выступающих в качестве органа юридического лица во внешних (внекорпоративных) отношениях выполняет функцию волеопределения юридического лица. Здесь его логично понимать как составную часть совершаемого юридического факта – юридическое обстоятельство. Если решения органов выступают в качестве составного элемента сделок юридического лица, они являются сделочными обстоятельствами, поскольку соответствующие решения собраний его участников как волеопределение в силу прямого указания закона приобретают значение составной части реализации правосубъектности юридического лица.

Вопросы для самопроверки к главе 3.

1. Особенности и классификации юридических фактов гражданского права

2. Понятие юридического факта гражданского права.

3. Классификации юридических фактов в гражданском праве

4. Понятие гражданско-правового акта.

5. Классификации гражданско-правовых актов.

6. Виды гражданско-правовых актов

7. Сделка как непосредственное волеизъявление.

8. Односторонние сделки как одностороннее волеизъявление.

9. Договор как согласованное волеизъявление.

10. Решение собрания как изъявление воли путем голосования

 

Задания к главе 3.

1. Подготовить доклад по одной из следующих тем:

«Научные воззрения О.А. Красавчикова на юридические факты в гражданском праве»

«Научные воззрения М.М. Агаркова на сделки»

2. Провести анализ постановлений высших судебных инстанций РФ и выделить из них те, в которых разрешаемая судом проблема, связанная с пониманием особенностей гражданско-правовых фактов, и, прежде всего, юридических актов.

3. Провести по приведенной выше схеме анализ одного из выявленных в ходе анализа постановления.

4. Разрешить спор, изложив решение по следующей схеме:

1. Суть спора.

2. Правовая проблема, подлежащая гражданско-правовой квалификации, и варианты ее решения.

3. Выводы судов по сходным спорам.

4. Итоговая позиция по делу.

Между муниципальным образованием и ООО "Альфа" 19 декабря 2007 г. был заключен инвестиционный контракт, предметом которого являлась реализация инвестиционного проекта строительства двух жилых домов на земельном участке примерной площадью 1,5 гектара, находящегося по адресу: г. Краснодар, ул. Воинова.

Решением Октябрьского третейского суда от 20.07.2010 по делу N 2-22 названный контракт расторгнут, а с муниципального образования в пользу ООО " Альфа " взыскано 9 332 388 руб. 33 коп. убытков в виде реального ущерба, возникшего в связи с нарушением муниципальным образованием обязательств по инвестиционному контракту, и 142 789 269 руб. упущенной выгоды.

Поскольку муниципальное образование добровольно не исполнило решение третейского суда, ООО обратилось в арбитражный суд с заявлением о выдаче исполнительного листа на принудительное исполнение решения третейского суда, о расторжении инвестиционного контракта от 19.12.2007 и взыскании убытков.

Следует отметить, что согласно инвестиционному контракту обязательства муниципального образования устанавливались, в том числе, следующие:

- передать обществу в установленном порядке земельный участок и находящиеся на нем здания и сооружения;

- обеспечить подготовку и своевременное принятие распорядительных документов, необходимых для реализации инвестиционного проекта;

- не осуществлять с момента подписания контракта приватизацию, сдачу в аренду, куплю-продажу жилых и нежилых площадей, земельных участков, а также изменение договоров найма жилых и нежилых площадей и дополнительную регистрацию граждан по месту жительства и пребывания на жилую площадь в объектах, кроме случаев, установленных законодательством;

- обеспечить оформление в установленном законодательством порядке вывода арендаторов и пользователей земельного участка;

- оказать содействие в выделении лимитов на газоснабжение котельной;

- предоставить генеральный план строительства;

- обеспечить организацию и работу государственной комиссии по приему в эксплуатацию пусковых комплексов в объеме контракта;

- обеспечить на момент ввода объекта в эксплуатацию наличие необходимых мощностей энергоносителей в городских сетях.

Глава 4. Правоотношение и механизм
гражданско-правового регулирования

 

§ 1. Гражданское правоотношение как догматическое средство
механизма гражданско-правового регулирования

1. Правоотношение как идеальное средство гражданско-правовой
деятельности.

Гражданское правоотношение, будучи элементом механизма гражданско-правового регулирования относится к числу самых обсуждаемых в цивилистике явлений. Причём дискуссии касаются не только каких-то отдельных проблемных моментов, обсуждается само определение правоотношения.

Отечественными учёными выработано три основных подхода к понятию правоотношения. Исторически первым, заимствованным из немецкой пандектистики, является определение правоотношения как урегулированного правом отношения одного лица к другим лицам и вещам. Немецкие цивилисты ΧΙΧ в. Ф. Регельсбергер, Г. Дернбург^[579] и др. являлись активными сторонниками этого подхода. Например, Ф. Регельсбергер писал: «Правовые отношения – это признанные объективным правом условия жизни»^[580], позже ему вторил Л. Эннекцерус в своём известном учебнике по гражданскому праву: «Правоотношением мы называем имеющее правовое значение и вследствие этого регулируемое объективным правом жизненное отношение, которое состоит во влекущем правовые последствия отношении лица к лицам или к предметам (вещам или правам)»^[581]. В германской гражданско-правовой науке поддерживается этот подход и сегодня^[582]. Для русских правоведов правоотношение являлось сугубо материальным образованием. Так, Н.М. Коркунов прямо заявлял, что юридическое отношение есть то же житейское, бытовое отношение, только регулируемое юридической нормой^[583]. Аналогично рассуждал Г.Ф. Шершеневич: «Юридическим отношением будет всякое бытовое отношение, когда и насколько оно определяется юридическими нормами»^[584]. Определения правоотношения как бытового, реального отношения придерживались и многие советские исследователи^[585]. Спорным это определение является по двум соображениям. Первое состоит в возможности существования отношения между лицами и вещами, наряду с отношениями между лицами. Второе – в сомнительности определения правоотношения как реально существующего отношения.

В советском правоведении 20–30-х гг. ΧΧ в. широко распространенной была другая теория, в которой правоотношение представлялось в единстве материального содержания и правовой формы. Уже на заре становления советской юридической науки Е.Б. Пашуканис вслед за К. Марксом искал сущность правовой формы в отношениях обмена. В итоге он установил, что основная предпосылка правового регулирования – противоположность частных интересов и наличие товарно-денежного хозяйства, ибо только тогда «юридический субъект имеет свой материальный субстрат в лице эгоистического хозяйствующего субъекта, которого закон не создает, но находит. Там же, где этот субстрат отсутствует, соответствующее юридическое отношение a priori немыслимо»^[586]. Сущностью права (которое автор фактически сводил к правоотношениям), по его мнению, является свободный договор между независимыми производителями.

Эти идеи получили своё развитие и в дальнейшем, хотя и на несколько иной методологической основе. 70–80-е годы ΧΧ в. в советском правоведении были отмечены распространением социологического подхода к правоотношениям, когда наряду с углубленным исследованием их отдельных элементов больше внимания стало уделяться изучению системных связей правоотношений с другими правовыми и неправовыми явлениями. Следствие данной тенденции – понимание правоотношения как вида идеологического отношения и одновременно как формы фактических общественных отношений^[587], выделение в нем материального (фактическое поведение) и юридического (субъективные права и обязанности) содержания^[588], характеристика содержания правоотношения как единства реального общественного отношения и его формы^[589].

Несмотря на достаточно широкую распространённость материалистического понимания правоотношения, сомнения в его правильности появились уже достаточно давно. Ещё Л.И. Петражицкий отмечал, что юристы нередко пользуются понятием и выражением «правоотношение» в смысле связи, состоящей в правах и обязанностях, и «…притом так поступают и те, которые в другом или том же своём сочинении устанавливают и развивают теорию правоотношения как бытового отношения, регулируемого правом. Отсюда возникает множество противоречий, более или менее скрытых или даже явных»^[590].

Прежде всего, сторонникам материальности правоотношений не удалось установить, в чем она выражается. Ю.Г. Ткаченко, детально проанализировав социальную предметную деятельность, пришла к выводу, что «чистых» правовых отношений не существует: «Отношения, подвергаемые регулированию со стороны права, можно с функциональной точки зрения назвать правовыми, но при этом следует понять, что регулирование не изменяет характера отношений, т. е. они остаются либо экономическими, либо политическими, либо духовными»^[591]. Поэтому исследовательница делает вывод о том, что в предметном содержании возникающего отношения нет какого-либо самостоятельного правового элемента. Однако следующий вывод Ю.Г. Ткаченко противоречит действительности. Она заключает, что не существует правовых в собственном смысле отношений, а есть лишь правовой способ регулирования общественных отношений^[592]. Полагаем, что если общественные отношения классифицировать по способу их упорядочения, то правовые отношения приобретают самостоятельный статус.

Именно в этом направлении находятся рассуждения В.П. Мозолина, который ещё в 1955 г. выступил против утверждений о том, что «...социалистическое государство, регулируя... те или иные общественные отношения, придает им новое качество: превращает их в правовые отношения...»^[593], что «...некоторые общественные отношения вначале существуют сами по себе и лишь при определённых условиях преобразуются в правовые отношения...»^[594]. По его мнению, «...такие утверждения ведут к отрицанию объективного характера экономических отношений. В данном случае происходит не «превращение» одних отношений в другие, а возникновение новых, ранее не существовавших идеологических отношений – правовых, которые не поглощают собой экономические отношения, а только их закрепляют, направляя в нужном для господствующего класса направлении»^[595]. Так же ясно чуть позднее выразился С.Ф. Кечекьян, определив правоотношения как особые идеологические отно­шения, возникающие вследствие воздействия норм права на поведение людей^[596].

Полагаем, что понимание правоотношения как идеологического явления больше отвечает реальному положению дел. Как было отмечено выше, правоотношение не имеет реального характера. Применение, использование такого средства может быть как мыслительным, так и материальным действием, операцией, но это не изменяет идеального характера самого правоотношения. Одновременно не следует забывать о том, что оно вводилось в науку с целью выразить единство отношений фактического характера и выработанных практикой оптимальных способов их регулирования^[597], т.е. чтобы служить установлению связи между нормой права и фактами. Поэтому полагаем, что правоотношение представляет собой схему специфического правового видения фактической ситуации с целью её оценки посредством норм права.

Безусловно, отсутствие материального содержания в правоотношении не должно вести к смешению его с нормами права. Различие между рассматриваемыми правовыми средствами, без всякого сомнения, существует. Очень точно его выразил С.Ф. Кечекьян: «Характеристика нормы права как суждения о должном поведении людей не подчеркивает того весьма существенного обстоятельства, что права и обязанности составляют не только элемент нормативного суждения, но и определенное явление социальной жизни, определенную социальную реальность»^[598]. Из этого верного посыла, учёный делает вывод о том, что правоотношения являются формой экономических и иных отношений^[599]. Однако это слишком общее утверждение требует конкретизации.

В науке было высказано суждение о том, что правоотношение представляет собой модель. Ю.Г. Ткаченко считает, что «правоотношение-модель» может быть лишь индивидуализированной (а не общей) мысленной моделью поведения, объективированной в языке^[600]. С.С. Алексеев выступает против понимания правоотношения как модели, поскольку считает, что при таком подходе стирается его качественное отличие от юридических норм, функции того и другого сближаются, а специфическое назначение в механизме правового регулирования ускользает из поля зрения^[601]. Опасения учёного не напрасны.

Ю.Г. Ткаченко утверждает, что правоотношение как модель поведения сходно с нормой именно свойствами, присущими моделям, отграничивающими их от фактических объектов (действий, отношений). «Правоотношение-модель» сходно с нормой и своим содержанием, хотя и имеет только индивидуальный характер^[602]. Однако очевидно, что правоотношение, в отличие от нормы права, не содержит никаких индивидуальных дозволений, обязываний или запретов. Его нельзя сравнить по содержанию даже с правоприменительным актом, который, как раз включает в себя такие индивидуальные предписания. В целом определение правоотношения через термин «модель», не то, чтобы неверно, но оно не даёт возможности правильно оценить сущность правоотношения как правового явления и верно показать соотношение с нормой права.

Представляется, неудачным и понимание правоотношения как юридического научного приёма^[603]. Его также нельзя назвать принципиально неправильным, поскольку трудно не согласиться с утверждением о том, что правоотношения не существуют – они только мыслятся^[604]. Будучи правовыми, т.е. идеальными, мыслятся все правовые явления, в том числе и нормы права, которые, следуя логике авторов, тоже можно назвать юридическими научными приёмами. Приведенная выше история развития нормы права от римских дефиниций – тому пример. Очевидно, что такое определение не отражает сущность явления.

Действительно, мыслить субъективное права вместе (в единстве, в связи) с юридической обязанностью, т.е. в рамках единой системы, которая и получает наименование правоотношения, удобно^[605]. Однако это удобство основано на закономерности, которая проявляется в следующем алгоритме действия права.

Диспозиция нормы права, как и соответствующее частно-автономный регулятор могут быть использованы в качестве образца оценки не любых общественных отношений, а только тех, которые соответствуют обстоятельствам, изложенным в её гипотезе. Поэтому для того, чтобы применить диспозитивные положения, требуется выяснить, содержат ли те общественные отношения, которые стремятся урегулировать, обстоятельствам, указанным в гипотезе, т.е. осуществить субзумпцию гипотезы. Результат сопоставления может быть как положительным, так и отрицательным. В последнем случае субзумпция диспозиции невозможна^[606].

При положительном результате общественные отношения квалифицируются в качестве правовых, т.е. тех, при которых возможна субзумпция диспозиции. Поэтому полагаем, что в целом гражданское правоотношение представляет собой средство мыслительной (идеальной) фиксации определенных общественных отношений необходимое для подведения жизненных обстоятельств под нормы гражданского права и ненормативные регуляторы (субзумпции).

Еще один вопрос, на который следует ответить для определения природы правоотношения как гражданско-правового средства – возможность возникновения отношений между вещами и лицами. Иными словами – опосредуют ли гражданские правоотношения только общественные фактические отношения или ещё какие-либо? При всей своей очевидности для отечественного правоведения, вопрос в последние годы приобретает черты дискуссионности, что требует его исследования.

В категориальном аппарате философии «отношение» – это элемент триады категории «вещь», «свойство» и «отношение», на основе которой строится познание любого объекта действительности. Расшифровывается это следующим образом: «В практике познания мир непосредственно делится не на множества и элементы, но на вещи, обладающие свойствами и находящиеся в отношениях»^[607]. Отношения возникают между вещами на основе их свойств. При этом философское понимание «вещи» отличается от обыденных представлений о ней тем, что явление взято в аспекте самостоятельности. Но если тот же предмет рассматривать как принадлежность другому предмету (как средство характеристики последнего), то он уже выступит как свойство. Свойство, в свою очередь, – потенциальное отношение, а отношение – реализованное свойство. Поэтому, как отмечает В.Н. Протасов, философское понимание отношений определяется как взаимоположение обособленных предметов, явлений, возможное в силу их общей природы и основывающееся на их свойствах^[608]. Очень важным является то, что в философ