Атлантизм: от Д.Ую Мэйнинга до Зю Бжезинского

Последователи и ученики Спайкмена не только развивали, но и корректировали взгляды своего учителя — крупного представителя атлантистской линии в геополитике. Анализируя тезисы Спайкме­на, его ученик Д. Мэйниг в своей работе «Heartland и Rimland в евразийской истории» отмечает, что геополитические критерии дол­жны особо учитывать функциональную ориентацию населения и государства, а не только чисто географическое отношение террито­рии к Суше и Морю»[61].

Всю территорию евразийского Rimland Мэйниг делит на три вида стран в зависимости от функционально-культурной предрас­положенности. В число первого вошли Китай, Монголия, Северный Вьетнам, Бангладеш, Афганистан, Восточная Европа (включая Пруссию), Прибалтика и Карелия — это пространства, органически тяго­теющие к Heartland. Второй вид объединил Южную Корею, Бирму, Индию, Ирак, Сирию, Югославию, т.е. геополитически нейтраль­ные страны. Страны Западной Европы, Грецию, Турцию, Иран, Пакистан, Таиланд Мэйниг отнес к третьему виду, склонному к талласократическому блоку.

У. Кирк, также последователь Спайкмена, взял за основу культурно-функциональный анализ Мэйнига, его видение теллурократической и талассократической предрасположенности. Он счи­тал, что главную роль играют прибрежные цивилизации, от кото­рых внутрь континента поступают культурные импульсы. Степень интенсивности этих импульсов может быть различна. Талассократически ориентированные сектора «внутреннего полумесяца» облада­ют высшими культурными форматами, и им принадлежит истори­ческая инициатива.

С точки зрения американца Сола Коэна [62] все регионы Земли мо­гут быть разделены на четыре геополитические составляющие:

1) внешняя морская (водная среда), зависящая от торгового флота и портов;

2) континентальное ядро (nucleus), тождественное Heartland (гео­политический термин, означающий «удаленные от побережья внут­ренние регионы»)

3) дисконтинуальный пояс («береговые сектора», ориентирован­ные либо внутрь континента, либо от него);

4) регионы, геополитически независимые от этого ансамбля.

Известный ученый и политик (бывший госсекретарь США) Г. Кис­синджер, опираясь на идеи «дисконтинуальных поясов» полагал, что политическая стратегия США состоит в объединении разрозненных «береговых зон» в одно целое, что позволит получить атлантистам полный контроль над Евразией, СССР. Это одно целое должно включить те «береговые сектора», которые сохраняли нейтралитет или тяготели к Евразии. Доктрина Киссинджера предлагала США действовать методом кнута и пряника: Вьетнаму — война, Китаю — сотрудничество. Он выступал за поддержку режима шахиншаха Ирана М. Реза Пехлеви, националистов Украины и Прибалтики и т.п. Идеи Г. Киссинджера тесно увязывались с доктриной ядерного сдержива­ния США и НАТО. Месторасположение американского и натовского ядерного оружия учитывало географические и геополитические особенности регионов.

Атлантизм, являясь геополитикой моря, не был чужд и новым идеям, связанным с научно-техническим прогрессом, научно-техни­ческой революцией в военной сфере. Появление новых типов воору­жений — сперва стратегических бомбардировщиков (первые из них сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки), а затем межкон­тинентальных, крылатых и других ракет поколебали приоритет Моря над Сушей. Потребовались новые доктрины, которые вместо двух важнейших элементов геополитики (Моря и Суши) должны были учитывать воздушное и космическое пространство, где предполага­лось применение не только ядерного, но и плазменного, лазерного оружия. Эти новые элементы получили название аэрократии и эфирократии. Освоение данных двух сред, на которые совершенно не обращали внимания основатели геополитики, оказалось тем не менее продолжением талассократических теорий, но на более высоком уровне.

История показала, что атлантизм более динамично, наступатель­но использовал все среды, базирующиеся на номосе (закон, поря­док) Моря. Геополитика атлантистов оказалась наступательной, а гео­политика Евразии пребывала в состоянии пассивной обороны. В сфере аэрократии СССР добился относительного паритета, но в «звездных войнах» не смог устоять против блефа, что во многом привело к поражению в «холодной войне», к развалу содружества стран Вар­шавского договора, а впоследствии и СССР.

После победы над СССР в «холодной войне» геополитическая мысль на Западе разделилась на два течения: «неоатлантизм» С. Хан­тингтона и «конец истории» Ф. Фукуямы. Самуил Хантингтон, пре­бывая на посту директора Института стратегических исследований при Гарвардском университете, изложил свою доктрину неоатлантизма в статье «Столкновение цивилизаций»[63]. В центре доктрины стоит проблема дальнейших отношений Моря и Суши, Запада и Востока. По мнению Хантингтона стратегическая победа атлантистов над евразийцами не есть победа цивилизационная. Запад и Восток по-прежнему цивилизационно стоят далеко друг от друга. Западные ценности — это рынок, либерал-демократия, индивидуализм, права человека и т.д., восточные ценности — коллективизм, традициона­лизм, соборность, патернализм и т.д. Хантингтон утверждает, что западная идеология восторжествовала временно, что ее торжество поднимет на поверхность глубинные культурные слои Востока: уси­лится влияние религиозных факторов, в частности ислама и право­славия, синтоизма и буддизма, конфуцианства и индуизма.

В недалеком будущем, по его мнению, заявят о себе славяно­православная, конфуцианская (китайская), японская, исламская, индуистская, латиноамериканская и, возможно, африканская циви­лизации[64]. Этот фактор вновь создаст условия для противостояния Запада и Востока. Значит, делает вывод Хантингтон, надо готовить­ся к нему, заранее регулировать, если не сдерживать антиатлантистские настроения и тенденции, не допустить соединения геополити­ческих центров противостояния Западу в единый союз. Для этого Западу следует[65]:

• более тесно сотрудничать, обеспечивая единство между США и Европой;

• интегрировать в западную цивилизацию те общества в Восточ­ной Европе и Латинской Америке, чьи культуры близки к ней;

• предотвратить перерастание локальных конфликтов между ци­вилизациями в глобальные войны;

• ограничить военную экспансию конфуцианских и исламских государств; приостановить свертывание западной военной мощи и обеспечить военное превосходство на Дальнем Востоке и в Юго-Западной Азии;

• использовать трудности и конфликты во взаимоотношениях исламских и конфуцианских стран;

• поддерживать группы, ориентирующиеся на западные ценнос­ти и интересы в других цивилизациях;

• усилить международные институты, отражающие западные ин­тересы и ценности и узаконивающие их, обеспечить вовлечение незападных государств в эти институты.

Как видно из этих рекомендаций, в числе наиболее вероятных противников Запада Хантингтон видит Китай и исламские государ­ства, прежде всего Иран, Ирак, Ливию, а не Россию или какие-либо другие евразийские страны.

Член-корреспондент РАН М.Н. Руткевич, считает, что Хантинг­тон отчасти прав, особенно когда смотрит назад, обращаясь к Сред­ним векам и первым столетиям Нового времени, когда столкнове­ние между христианством и исламом было идеологической оболочкой противостояния восточного и западного Средиземноморья и Юж­ной Европы. Но Хантингтон, заблуждается в трех отношениях.

Во-первых, он не учитывает, что основными выразителями реги­ональных интересов на международной арене в начале XXI в. выс­тупают не аморфные объединения под знаменем религии (Исламская конференция) и не менее аморфные объединения стран какого-либо континента (Организация африканского единства). Они раздира­ются внутренними противоречиями и принимают решения, которые никого ни к чему не обязывают. Другое дело экономические, регио­нальные объединения, такие, как Европейский Союз, НАФТА (США, Канада, Мексика), АСЕАН (объединение стран Юго-Восточной Азии) и т.д. Добавим, что Россия (в потенции, при условии экономической интеграции со странами СНГ), Япония, Китай, Индия, будучи очень мощными державами, фактически сами выступают в качестве регио­нальных единиц. Кроме того, ряд региональных объединений нахо­дится в процессе становления и расширения (МЕРКОСУР и Андская группа в Южной Америке, дальнейшее расширение и возможное объе­динение АСЕАН с Китаем либо Японией и т.д.).

Во-вторых, в своей концепции он не учитывает роль государств среднего и малого масштаба, а также этнических групп, которые стремятся создать такое государство, выделившись из одного или нескольких существующих. Эта тенденция продолжает оставаться источником бесконечных конфликтов, в которые неизбежно втяги­ваются региональные и глобальные силы. При недавнем противо­стоянии СССР и США за этими конфликтами стояли две глобаль­ные державы, что позволяло во многих случаях либо решать их силой в пользу одного из блоков (Вьетнам), либо сохранять до поры до времени status quo. После разрушения СССР положение значи­тельно осложнилось. В международном праве действуют две нормы, которые противоречат друг другу: право народов на самоопределе­ние вплоть до отделения и образования самостоятельного государ­ства и принцип нерушимости государственных границ, закреплен­ный в документах ООН и Хельсинской декларации 1975 г. в отношении Европы.

США и НАТО на практике при решении международных гео­политических проблем руководствуются двойным стандартом, вы­бирая в конкретном случае тот или другой принцип, который сегодня представляется выигрышным. Так, после Беловежского и Алма-атинс­кого соглашений, утвердивших распад СССР, США и их союзники, а вслед за ними ООН, поспешили признать «новые независимые государства» вопреки Хельсинской декларации. Это повторилось при распаде Югославии, причем первой признала независимым государ­ством Словению... Германия, имеющая особые интересы на Балка­нах с давних времен (желая выйти не только к устью Дуная, но и к Средиземному морю.— Н.Н.). С другой стороны, признание права на самоопределение 20 млн. курдов, проживающих в Турции, США и странами НАТО беззастенчиво игнорируются, так как Турция — член НАТО. А сепаратистское движение курдов в Ираке теми же США и Англией активно поддерживаются, поскольку оно ослабля­ет власть враждебного им режима С. Хусейна.

Большинство американских геополитиков отказываются рас­сматривать географию отдельных государств, так как они, по их мнению, в век глобализации экономических, политических, воен­ных, информационно-культурных и других отношений не явля­ются более самостоятельными географическими единицами. В сво­их работах под рубрикой «Страноведение» американские и натовские геополитики группы государств, занимающих обширную террито­рию, объединяют под названием «страны Бенилюкса, Юго-Вос­точной Азии, Центральной Африки» и т.п. Так же постулата с географией в фашистской Германии, формируя «теорию больших хозяйственных целых».

В-третьих, Хатингтон — и это самый основной недостаток его концепции — не может понять диалектики взаимодействия трех тенденций: глобализации, регионализации, локализации. Безуслов­но, глобализация является объективной, ведущей тенденцией. Но она при господстве США проявляется как тенденция американиза­ции мира при подчинении его транснациональному капиталу. Гло­бализация осуществляется прежде всего в интересах правящих кру­гов США. Об этом не стесняясь пишет бывший советник президента США З. Бжезинский. Поэтому народы, независимые государства (например, Китай, Иран, Ирак, Индия и др.), региональные объе­динения, а также многочисленные политические партии и обще­ственные организации выступают против глобализации. Пять мил­лиардов человечества выступают против «золотого миллиарда».

Е.Б. Рашковский критикует концепцию Хантингтона за то, что тот не учитывает сложность внутреннего состава, структур каждой из цивилизаций. В них идет внутренняя борьба за лидерство, поли­тическую и религиозную власть, за обладание природными и людс­кими ресурсами и т.п. Кроме того, цивилизации испытывают не только сильные воздействия традиций, оберегающих их консерва­тивных сил (как правило), но и влияние прозападных, либерально настроенных групп, которых в прессе чаще всего называют группа­ми влияния. В России к таковым относят группы бывшего прези­дента СССР М.С. Горбачева, его главного идеолога А.Н. Яковлева, фракцию «Яблоко» во главе с Г. Явлинским, группу «Союз правых сил» и т.п. В силу этих и других причин цивилизации находятся не в статике, а в динамике. Они обладают подвижностью и могут из­меняться. И далее, религиозный фундаментализм, о котором много говорят в последнее десятилетие, с трудом приемлет не только рационализм, но и исторически меняющиеся традиции. Фундамента­листы всеми силами стараются утвердить традиции как нечто не­зыблемое, как вечную данность.

Но другие неоатлантисты, например Пол Вольфовиц (советник президента), по-прежнему полагают, что Россия является потенци­ально наиболее сильным соперником для США и их партнеров по НАТО. В связи с этим он призывает создать против России «сани­тарный кордон», куда вошли бы страны Восточной Европы и При­балтики.

 

Геополитика ядерной эры

После Второй мировой войны, особенно в 70—90-е гг., предпри­нимались попытки переосмысления методологических основ геопо­литических трактовок международных отношений. Например, аме­риканский исследователь Л. Кристоф утверждал: «Современные геополитики смотрят на карту, чтобы найти здесь не то, что природа навязывает человеку, а то, на что она его ориентирует»[66].

Развитие геополитических взглядов применительно к ядерной эре мы встречаем у другого представителя той же американской школы Колина С. Грея, посвятившего этой проблеме несколько работ, где обосновываются гегемонистские притязания США на мировой арене. В книге «Геополитика ядерной эры» он дает очерк военной стратегии США и НАТО, в котором ставит место располо­жения ядерных объектов в зависимость от географических и геопо­литических особенностей регионов. Грей считает, что нужна «высо­кая политика» безопасности и международного порядка, что важно учитывать влияние длительных пространственных отношений на возвышение и упадок силовых центров, а также то, как технологи­ческие, политико-организационные и демографические процессы сказываются на весе и влиянии соответствующих стран.

На Западе возникли новые разработки и конструкции, постро­енные на понимании того, что с появлением авиации, а особенно ядерного оружия и средств его доставки, традиционные модели, в основе которых лежал географическо-пространственный детерминизм, устарели и нуждаются в серьезной корректировке. Наиболее обосно­ванные аргументы в пользу этой точки зрения выдвинул А.П. Североси. В его геополитическом построении мир разделен на два огром­ных круга воздушной мощи, сконцентрированных соответственно на индустриальных центрах США и Советского Союза. Американский круг покрывал большую часть западного полушария, а советс­кий — большую часть «Мирового острова». Оба они обладали при­близительно равной силой над Северной Америкой и Евразией, которая, по мнению Северски, в совокупности составляет ключ к мировому господству.

Технологические нововведения в военной области продиктовали необходимость применять военный подход к проблемам безопасно­сти. Его использование дало повод ряду ученых на новый лад трак­товать геополитику. Американский исследователь Д. Дедни, уделяет главное внимание роли технического фактора в отношении между географической средой и политическими процессами. Он рассужда­ет следующим образом: «Геополитическая действительность служит фоном для географии и технологии. Она придает форму, проклады­вает русло и предполагает осуществление политической власти во многом тем же самым образом, как горные хребты, мосты и форти­фикационные сооружения воздействуют на армию во время сраже­ния. Они не полностью определяют результат, но благоприятствуют различным стратегиям неодинаково... География планеты, конечно, не изменяется. Но значение естественных особенностей планеты в борьбе за военное превосходство и безопасность изменяется с техно­логическими изменениями и человеческой возможности разрушать, перевозить и сообщать. Без сильного чувства технологии геополи­тика вырождается в земной мистицизм»[67].

Глобализация геополитики с техницистских позиций характерна для военных стратегов НАТО. Примечательно высказывание одного из них о том, что в геополитике ядерного сдерживания технология сменила географию по значению, в то время как психологические аспекты основной политики «с позиции силы» достигли доминиру­ющего влияния в их стратегическом, политическом курсе, т.е. тех­нология ядерного века оказалась настолько революционной в своем влиянии на географию, что практически сменила ее в качестве ос­новного фактора геополитики. Это заявление преследует цель при­способить геополитику к политике «с позиции силы», отдать реши­тельный приоритет технологии и таким образом допустить, что геополитические отношения возникли «натуралистически», без вме­шательства социальных и политических структур и теорий.

В работах ученых, стоящих на позициях неолиберализма, антаго­нистические идеологии «на шахматной доске народов» рассматрива­ются как экстерриториальные, обладающие способностью свободно преодолевать границы между странами и группами стран, принадле­жащими к различным экономическим и военно-политическим груп­пировкам. Приоритет отдается техническому фактору, в том числе средствам массовых коммуникаций. «При современных средствах коммуникации трудно избежать борьбы идеологий или изолиро­ваться от нее»,— пишет американский географ П. Бакхольц [68].

 

Бихевиористская геополитика

С именами «либералов» связано становление бихевиористской школы геополитики, создающей поведенческие и статистические мо­дели распространения войн и конфликтов. Важная цель бихевиори­стской геополитики — объявление объективных законов междуна­родных отношений, замена субъективных моделей, исходящих из представлений о двух полярностях мира, полицентрическими схема­ми международных отношений. Ученые и политики, придержива­ющиеся бихевиористских взглядов на геополитику, выступают против реанимации биполярное в геополитическом отражении международ­ной обстановки в западной политической географии после Второй мировой войны. Некоторые геополитики принялись конструиро­вать биполярную схему мира. Но в ядерно-космическую эру возра­стают мультиполярность и взаимозависимость мировой экономики и политики. Негибкость геостратегических доктрин типа «ядерного сдерживания» по отношению к новым региональным проблемам в этих условиях становится явной.

Усложнившая «геометрия» сил в мировой политике часто пред­ставляется «либералами» в виде четырехугольника и описывается по двум диагоналям: «Запад — Восток», «Север — Юг». Первая диаго­наль трактуется как политический результат «раздела» мира в Ялте, в результате чего в Центральной Европе возник «физический кон­такт» между «сверхдержавами». Его наличие вкупе с возможностью СССР и США уничтожить друг друга в ядерной войне оценивается как суть первой диагонали. Вторая диагональ — проблема «Север — Юг» — сводится к экономическим противоречиям, к контрастам между «богатым Севером» и «бедным Югом». Такое видение про­блемы географическая схематизация (геополитическая интерпрета­ция) державной теории и доктрины неоколониализма.

Нередко «либералы» инкриминировали послевоенному советс­кому руководству использование одной из разновидностей идеи «Хартленда», подчеркивающей «исключительность» географического положения Восточной Европы в борьбе держав за мировое гос­подство, которой оно придерживалось в своей деятельности по орга­низации СЭВ и укреплению обороноспособности восточно-европей­ских стран.

Идеи атлантизма развивал идеолог «нового мирового порядка» З. Бжезинский. Еще в 1986 г. в книге «План игры» он характеризо­вал соперничество СССР и США как геополитическую борьбу за контроль над Евразией. А в 1998 г. вышло в свет его новое творение — «Великая шахматная доска», где он призывает выработать и приме­нять комплексную, всеобъемлющую и долгосрочную геостратегию по отношению ко всей Евразии (см. Приложение к настоящему учебнику. — Н. Н.). Каким образом Соединенные Штаты управля­ют главными геостратегическими фигурами на евразийской шах­матной доске и расставляют их, а также как они руководят ключе­выми геополитическими центрами Евразии, имеет жизненно важное значение для длительной и стабильной ведущей роли Америки в мире, заключает этот «злейший друг» России.

3. Бжезинский стал одним из теоретиков западного течения мон-диализма.

 

Мондиализм

Идеи всеединства человечества имеют очень давние историчес­кие корни. Отдали им дань мыслители, философы и писатели Рос­сии. В частности, гениальный русский писатель Ф.М. Достоевский утверждал, что Россия должна собрать в братском всеединстве все человечество. Его идеологический противник К. Леонтьев предрек России роль не собирательницы человечества в братском всеедин­стве, а родины Антихриста. Третий глубокий ум России Г.П. Федо­тов высказал не только веру в великое будущее России, но и трево­гу по поводу ее духовного, политического, экономического и иного перерождения, в частности по поводу подмены религиозного начала в духовной жизни России национальным.

Задолго до победы Запада над Востоком возникла геополитичес­кая концепция мондиализма. Ее сущностью является утверждение полной планетарной интеграции, создание единого мира. Например, О. Конт в письме к Тулузу от 26 августа 1852 г. утверждал: «Чело­вечество — это всемирная родина, призванная объединить, по край­ней мере в будущем, всех обитателей планеты. Это совокупность всех способных к ассимиляции, всех как живущих поколений, так и сошедших со сцены, так, наконец, и грядущих; к нему не принад­лежат разве Нероны, Робеспьеры и Бонапарты,— одним словом те, кто нарушает своими действиями человеческую гармонию; индивид сам по себе не существует, представляя только абстракцию... Чело­вечество является всемирной семьею; оно стало бы ею, если бы люди были в достаточной степени братьями, но этого еще нет в действительности; вот почему отечество пока напоминает собой тот громадный интервал между индивидом и семьею»[69].

Четырьмя годами раньше в «Манифесте» К. Маркс и Ф. Эн­гельс сформулировали похожие идеи, и наиболее яркая, запомина­ющаяся из них: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Концепции Л.Б. Троцкого и Н.И. Бухарина о перманентной революции, лозунг 50-х гг., рожденный после победы коммунистов в Китае в октябре 1949 г.,— «русский с китайцем — братья навек!» — тоже во многом попытка воплощения этих идей.

Давнюю историю имеют притязания на американскую исклю­чительность. Начало им положили взгляды первых поселенцев — пуритан, прибывших на Американский материк еще в XVII в., здесь они пытались реализовать библейскую заповедь «града на холме», где все поселенцы равны и свободны. Отсюда и обоснование кон­цепции экспансии принципов свободы и демократии как проявле­ние логики Божественного Провидения. От этой мысли до идеи предначертания Америки реформировать весь мир и вести его за собой — один шаг. Уже в середине XIX в. американские идеологи Т. Пеше и Ч. Генн утверждали, что в ближайшем будущем США станут центром, вокруг которого все нации объединятся в единый народ. А У. Макгаффи прогнозировал, что США, подобно Солнцу, окажут «славное влияние на страны Европы, а дальше на азиатские империи». Философ Дж. Фиске в 1895 г. говорил, что в ближайшем будущем все страны мира станут английскими по своему языку, религии, своим политическим обычаям и в значительной степени по крови населяющих их народов. Видно, что идеи, сформулиро­ванные в «доктрине Монро» в 1823 г., утверждавшие главенствую­щее и руководящее положение США сначала в Латинской Америке, затем в Западной Европе, а в середине XX в. уже во всем мире, нашли многих сторонников.

Наиболее четко эти установки были провозглашены в лозунге «американского века», сформулированном Г. Льюисом в 1941 г.: «XX век должен стать в значительной степени американским ве­ком». Американские капиталисты, учителя, врачи, агрономы и ин­женеры, поддерживаемые американской мощью, утверждал он, должны взять на себя бремя белого человека, неся с собой повсюду «стабильность» и «прогресс» американского образца.

Эти идеи в 1945 г. стали основой государственной внешней по­литики США. Г. Трумен 19 декабря 1945 г. сказал: «Хотим мы этого или нет, но мы должны признать, что одержанная нами побе­да возложила на американский народ бремя ответственности за даль­нейшее руководство миром.» В завтрашней Америке видели истин­ную столицу мира, базу руководства им такие политики, как президент Д. Эйзенхауэр и вице-президент Г. Хэмфри, немало сде­лавшие для реализации в практике внешнеполитической деятельно­сти «доктрины Трумэна». В наиболее жесткой форме особая миссия США была воплощена во внешней политике во время президент­ства Р. Рейгана и Дж. Буша. Идея о предназначении Америки руко­водить миром, спасти «больное человечество» от грозящих ему опас­ностей была «идеей фикс» Рейгана и его администрации.

В XX в. мондиалистские идеи высказывали и многие полити­ческие деятели Западной Европы, но они в отличие от американцев не носились с эгоцентристскими мыслями об абсолютном мировом господстве. США стали главным идеологическим и политическим центром мондиализма. Там был создан своего рода штаб по реализа­ции этой концепции. В нем работали сотни различных советников, аналитиков, на него замыкались центры стратегических исследова­ний, были созданы параллельные властные структуры. По замыслу американских геостратегов для реализации идей мондиализма со­здавались надправительственные структуры — ООН, ЮНЕСКО, их комитеты и комиссии. Под руководством США работали и продол­жают функционировать такие мондиалистские организации, как ««Со­вет по международным отношениям» и «Бильдербергский клуб» (или «Бильдербергская группа»). Лидеры этого клуба в 1973 г. сформи­ровали «Трехстороннюю комиссию», которую возглавил семейный клан мультимиллиардеров Рокфеллеров. Комиссия насчитывала около 200 членов. Ее рядовыми функционерами были многие ведущие политики США, Европы и Японии. Например, будущий президент США Дж. Картер возглавлял когда-то в «Трехсторонней комиссии» один из подкомитетов. Комиссия объединяла три «больших про­странства»: Американское (Северную и Южную Америку), Евро­пейское, Тихоокеанское (последнее контролировалось Японией).

Мозговой центр «Трехсторонней комиссии» во главе с ярым ан­тисоветчиком 3. Бжезинским разработал несколько вариантов пере­хода к единой мировой системе под руководством США. Один из вариантов (моделей) перехода к «новому мировому порядку» и Ми­ровому Правительству опирался на идеи конвергенции (слияния, сближения, схождения). Сама идея конвергенции была впервые оз­вучена президентом США Л. Джонсоном. Теорию конвергенции создал американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин. В 70-х гг. она была модернизирована под нужды мондиа-лизма группой аналитиков под руководством Бжезинского и Кис­синджера. В рамках этой теории были разработаны методы создания новой культурно-идеологической цивилизации, промежуточной меж­ду социализмом и капитализмом.

По мысли Сорокина, она должна вобрать лучшие черты от ка­питализма и социализма, атлантизма и континентализма. В Миро­вое Правительство после создания новой синтетической культурно-идеологической цивилизации, могли войти Вашингтон и Москва. Но управлять таким миром, полагали мондиалисты, можно с пере­ходом на технологические схемы так называемой «эфирократии». Мондиалистский центр имел свои филиалы в Западной Европе, Китае, СССР, через которые реализовывал свои проекты. Но результаты устремлений мондиалистов в Европе, СССР и Китае разные. Вос­точно-европейские страны и СССР пошли на уступки США по всем принципиальным вопросам — сокращение вооружений, де­монтаж Варшавского договора, развал политической и экономичес­кой системы СССР, а Запад не пошел ни на политические, ни на идеологические, ни на геополитические уступки Евразии, которая, по сути, занялась самоликвидацией. Китай же ни на какие принци­пиальные уступки не пошел. Таким образом, мондиализм был весь­ма эффективно использован атлантистами-политиками в «холодной войне» против СССР и стран Восточной Европы.

Новой версией мондиализма после развала блока стран Восточной Европы и СССР стала концепция «конец истории» Френсиса Фукуямы. В начале 90-х гг. он опубликовал статью под этим же названием. Статья стала идейной основой нового течения — «неомондиализма». Принципиально нового в статье «Конец истории» нельзя найти при всем желании. Это повтор идей Т. Гоббса, О. Конта, высказанных последним в «Курсе позитивной философии», Г. Спенсера и других мыслителей-позитивистов. Фукуяма проводит читателей от «эпохи закона Силы», «мракобесия», «нерационального менеджирования социальной реальности» к разумному строю — капиталистическому, к западной цивилизации конца XX в. с ее рыночной экономикой и либерально-демократическими ценностями.

Фукуяма во многом повторил идеи М. Вебера о том, что история развивалась только за счет нерациональных факторов, что рацио­нальность становится превалирующим фактором только на этапе капиталистического развития. Последний оплот «иррационализма» пал, по мнению Фукуямы, с развалом СССР. С этим фактором представитель современного неомондиализма связывает «конец ис­тории» и начало нового планетарного, существования человечества, где будут существовать Рынок и Демократия. Они интегрируют мир в гармоническую (почти по О. Конту) единую машину. Все части света, т.е. все регионы земного шара, начнут переструктуриро­ваться, как электроны в атоме, станут менять свои орбиты, ориен­тируясь на самые мощные (экономически) ядра-центры.

Некоторые европейские авторы высказывали идеи, похожие на доктрину Фукуямы. Например, в своей книге «Линии горизонта»[70] француз Жак Аттали утверждает, что сейчас в мире наступила «эра денег». Они — универсальный эталон любой ценности. Эра денег — свидетельство наступления мессианской эры иудейско-каббалистического толка. На всей Земле, по Аттали, господствуют рыночные отношения, основанные не только на деньгах, но и на информаци­онных технологиях, доминирует либерально-демократическая идео­логия, геополитического дуализма нет, а есть единый однородный мир, который базируется, формируется на принципах «геоэкономи­ки». Она во главу угла ставит не географические, этнические, ду­ховные и другие факторы, а прежде всего — экономические. Все страны, все регионы Земли вращаются вокруг тех городов, где есть центры мировых бирж, информационные центры, крупные произ­водства и полезные ископаемые. Такими ядрами — экономически­ми пространствами — стали, по мнению Аттали: Американское про­странство (Северная Америка и Южная Америка включены в одну финансово-промышленную зону); Европейское пространство — вся объединенная Европа; Тихоокеанский регион с конкурирующими центрами — Токио, Тайвань, Сингапур и т.д.

Экономический и идеологический тип этих пространств будет схожим, следовательно, между ними не могут возникнуть какие-либо противоречия. Никакие геополитические факторы не будут оказывать существенное влияние. По своему содержанию «геоэко­номический» проект переустройства мира является промежуточным вариантом между атлантизмом и мондиализмом.

Геополитические идеи Аттали более детально представил Карло Санторо, профессор Института международных политических ис­следований (Милан). Концепции многополярности мира Фукуямы предполагают существование Мирового Правительства. Его ядром могут стать международные институты типа ООН и его комитетов.

По мысли К. Санторо, эти межгосударственные структуры — насле­дие устаревшей логики двухполярной геополитики и «холодной вой­ны». Положение в мире чревато цивилизационными катастрофами. В результате этих катастроф будет ослаблена роль международных структур, возрастет национальное самосознание и национализм в странах Восточной Европы, России, третьего мира, интенсивно пой­дет распад существующих государств (включая и Россию), мир вступит в период войн малой и средней интенсивности, вследствие которых станут возникать новые геополитические пространства. Для управ­ления процессами необходимо формировать Мировое Правитель­ство, под эгидой которого будет создано планетарное государство.

Рассмотренная концепция занимает промежуточные позиции между доктриной Фукуямы и идеями Хантингтона.

Как видно, мондиализм, атлантизм и неомондиализм полагали переплавить множество народов, наций и культур в единое обще­ство. Такое общество, в частности общество западных стран (ЗС), рисует в своей футуристической книге «Глобальный человейник» русский философ и писатель А. Зиновьев. Выше мы назвали наибо­лее важные аксиологические и интеллектуальные ценности, прису­щие современному Западу и Востоку. Какие же ценности, полагает А. Зиновьев, будут присущи человеку-западоиду XXI в. и последу­ющих веков? По этому поводу он пишет: «Все исследователи более или менее единодушны, отмечая такие качества западоидости, как высокий интеллектуальный потенциал, практицизм, деловитость, расчетливость, конкурентоспособность, изобретательность, способ­ность рисковать, авантюристичность, любознательность, эмоциональная черствость, холодность, склонность к индивидуализму, повышенное чувство собственного достоинства, стремление к независимости, склон­ность к добросовестности в деле, чувство превосходства над други­ми народами, стремление управлять другими и подчинять их своей воле, высокая степень самодисциплины и самоорганизации»[71].

Многие из перечисленных качеств западоидов уже были назва­ны в начале XX в., в 1905 г., Максом Вебером в работе «Протестан­тская этика и дух капитализма». Как показала практика, за истек­шее время эти качества приняли на Западе, особенно в США, гипертрофированные размеры. «Со временем,— пишет Зиновьев,— число людей с упомянутыми выше свойствами западоидности рос­ло... Происходил своего рода отбор, подобный искусственному от­бору в выведении культурных растений и животных... Людей стали штамповать в массовых масштабах с использованием искусственных средств... с помощью воспитания, обучения, идеологии, пропаган­ды, культуры, медицины, психологии»[72].

То, о чем пишет Зиновьев — утопическое общество будущего, построенного по проектам мондиалистов. Истоки же их идей можно найти в Торе и Талмуде, в Библии (в Старом Завете) в некоторых утопических теориях и движениях.

 

Другие школы геополитики

В конце 60-х гг. XX в. во Франции возникло геополитическое течение «новые правые», которые возглавил философ и публицист Ален де Бенуа. Это течение подчеркивало связь своих идей с кон­цепциями довоенных немецких геополитиков-континенталистов. Под флагами «новых правых» объединились социалисты (всегда влия­тельные во Франции) и сторонники буржуазной демократии, герма­нофилы и модернисты, а впоследствии славянофилы. Ведущим прин­ципом «новых правых» стал принцип континентальной геополитики. Будущее, считали они, принадлежит «большим пространствам», на территории которых должна быть создана «Федеральная империя». Это стратегически единое пространство, где каждый этнос сохраня­ет свою самобытную культуру.