О рассказе Виталия Закруткина «Матерь человеческая»

 

Виталий Закруткин (1908–1984) – русский советский писатель. Родился и долгие годы жил на Дону. По профессии педагог. Во время войны был корреспондентом фронтовой газеты. Литературной деятельностью занимался с 1933 года.

Самое известное его произведение о войне – повесть «Матерь человеческая», за которую он получил премию имени А.М.Горького. Первоначально это был рассказ, изданный в 1944 году. Позже писатель переделал и дополнил его, создав повесть под тем же названием.

В основе повести лежит реальный факт. «Ранней весной 1943 года – пишет автор, – мы покинули забитую войсками дорогу и поехали по степи, все больше удаляясь от магистральной дороги. В полдень мы въехали в черные развалины какого–то сожженного гитлеровцами хутора».

Там они и встретили единственно уцелевшую от погрома немцев женщину по имени Мария. Когда фашисты сожгли хутор, она поселилась в сохранившемся погребе, где и жила всю войну.

Применительно к теме «Сиротство» мы даем отрывок из этой повести, где говорится о том, как Мария вместе с прибившимися к ней собачками, обнаружила в стоге сена семерых детей, бежавших из уничтоженного немцами поезда, в котором везли их из блокадного Ленинграда в эвакуацию. Для этих семерых детей женщина стала матерью, спасшей их от голодной смерти и приютившей в своем погребе.

 

 

Виталий ЗАКРУТКИН

 

МАТЕРЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ

 

Ничто не нарушало зимней тишины. Где–то очень далеко шли сражения, а здесь, в пустом, заснеженном поле, стояла тишина,

Вдруг Марии почудилось, что она слышит глухие, невнятные человеческие голоса. Мария прислушалась. Да, там, где стояла покрытая снегом копна сена, слышался детский плач, а два голоса, тоже детских, уговаривали кого-то, и Мария ясно услышала слова:

– Перестань плакать! Слышишь? Тебе говорят! Перестань, а то немцы придут, всех нас повесят...

Дружок и Дамка, навострив уши, поглядывали то на копну, то на Марию и всем своим видом показывали: в копне кто-то есть.

Мария предостерегающе подняла руку. Осторожно, стараясь не скрипеть снегом, пошла к копне. У самой копны остановилась, шепотом сказала собакам:

– Тихо!

Из копны послышался тот же слабый детский голос:

– Не плачь, Дашенька! Слышишь? Не плачь! Разве ты одна хочешь кушать?

И Таня хочет кушать, и Наташа, и Лара, и Андрюша – все хотят кушать, а они, видишь, не плачут...

Обойдя копну, Мария увидела протоптанную в снегу тропу… Сердце Марии сжалось. «Дети! – мелькнула у нее мысль. – Малые дети! Заблудились... голодные...» Она наклонилась, разгребла сено. Увидела смуглое лицо худенькой девочки, ее широко раскрытые, полные страха карие глаза.

– Не бойтесь, деточки, – негромко сказала Мария. – Выходите! Немцев тут нет... Я одна... Тетя Мария меня зовут... Выходите, прошу вас...

Из копны вылезла черноглазая девочка лет тринадцати, такая изможденная и худая, что Мария дрогнула от жалости.

– Откуда вы, детки, и сколько вас тут? – спросила она, обняв девочку.

Девочка заплакала навзрыд, упала на снег, обхватила ноги Марии непослушными руками, невнятно залепетала:

– Нас тут много... Семеро... Мы из Ленинграда, из детского дома... Эвакуированные... Нас долго везли поездом, потом, когда немцы стали бомбить поезд, наши воспитатели были убиты и много детей сгорело... А мы, которые остались живыми, убежали... Бежали долго и заблудились... Нас было восемнадцать, осталось семеро... Одиннадцать умерло по дороге с голода – три девочки и восемь мальчиков... Не обижайте нас, тетечка... миленькая... нам всем очень холодно, и мы хотим кушать...

Опустившись на корточки, прижав к себе худое тельце едва прикрытой лохмотьями девочки, Мария забормотала, содрогаясь от рыданий:

– Голубяточки мои... Деточки родные... Выходите все... Все выходите... Я вас накормлю, напою, искупаю... Мы будем жить вместе... Я одна, совсем одна... и голоса человеческого давно не слышала...

Из копны стали вылезать дети. Худые, полуголые, забитые, придавленные страхом и голодом, с глазами, полными слез, они сгрудились вокруг рыдающей Марии, навзрыд заплакали сами, повисли на ее шее, на плечах, прижимались к ней, бились у ее ног..

Они шли по заснеженной степи гуськом. Впереди, неся на руках двух–, трехлетних детей – Дашу и Андрюшу – шла Мария. Черноглазая Галя – она в этой заблудившейся стайке была за старшую – тащила на спине совсем ослабевшую, уснувшую Олю, а белобрысая Наташа и две девочки – Таня и Лара, спотыкаясь, еле волоча ноги, брели сзади...

Весь вечер Мария грела на печке воду, поочередно искупала детей, помыла им головы, напоила всех теплым молоком и уложила спать, а сама, поглядывая на спавших детей, принялась стирать их ветхие лохмотья.

Не спали только две старшие девочки – Галя и Наташа. Следя за Марией полузакрытыми глазами, они вздыхали, тихо ворочались, потом, не выдержав, стали шепотом, чтобы не разбудить спящих, рассказывать Марии о долгих и страшных мытарствах.

– Из Ленинграда наш детдом везли ночью на машинах, – шептала Галя. – Было очень холодно, и мы долго ехали по льду. Над нами летали немецкие самолеты, они бросали бомбы. Потом нас привезли на какую–то станцию, посадили в поезд, но никто не сказал, куда мы едем...

– А в Ленинграде все люди голодали и воды ни у кого не было, потому что немцы окружили город, – вспоминала Наташа. – Нашему детдому еще давали хлеб и повидло... маленький такой кусочек хлеба, как спичечная коробка, и чайную ложечку повидла... У нас умерло мало детей: только девять мальчиков и четыре девочки...

Галя прерывисто вздохнула:

– Когда немцы бомбили наш поезд, было так страшно, – сказала Наташа.

– Они налетели утром, мы все еще спали. Вскочили от взрывов, а вагоны уже горят и опрокидываются под насыпь.

Отвернувшись к стене, Галя заплакала.

– Не плачь, деточка, – сказала Мария. – Не плачь и ничего не бойся.Теперь все будет хорошо... У меня вот тоже сыночек был, Васенька... такой примерно, как вы... так немцы его повесили...

Мария тоже заплакала. Теперь Галя стала ее утешать:

– Не плачьте, тетенька, не надо. Вы же сами сказали, что теперь все будет хорошо.

Помолчав, Галя закончила горестный свой рассказ:

– Когда немцы разбомбили наш поезд, все дети разбежались, кто куда.

Всего нас в поезде было сто шестьдесят. Кого убили, кто сгорел и куда девались остальные, мы не знаем... Мы долго шли степью, лесами. Ночевали где–нибудь в кустах или в копнах, чтоб немцы нас не нашли. Иногда заходили в деревни, и женщины плакали и давали нам хлеба, сала, яичек… Шли долго, много дней, и очень хотели пить. Один раз нашли пустые консервные банки, подвязали к ним проволоку. Получились ведрышки.

Когда приходили к пруду или к речке, набирали в них воду и несли с собой...

– А что ж вы, бедняжки, ели? – спросила Мария.

– Ели, что придется. Картошку копали и грызли сырую, потому что спичек у нас не было и мы не могли развести костер. Семечки подсолнухов ели, разную травку и листья жевали. Нашли брошенный людьми сад, яблок с собой набрали.

– Ну, а те три девочки и восемь мальчиков, – спросила Мария, – они что? С голоду умерли?

– Да, – спокойно сказала Галя, – с голоду. Сначала у них началось расстройство желудка, они одной водой ходили, потом совсем ослабели и умерли за два дня. Мы их закопали, крестики из веточек на их могилах поделали, поплакали и пошли дальше...

Мария погладила темные волосы девочки, прижалась щекой к ее щеке.

– Спи, деточка, – сказала она тихо, – больше этого ничего не будет. Дождемся наших, и все будет хорошо...

Так семь маленьких странников, сирот из ленинградского детского дома, остались жить с Марией в ее теплом погребе. Вот Марии и пригодилось тряпье, которое она собрала в окопах, постирала и сложила про запас.

Несколько дней она возилась, обшивая полураздетых детей: пошила им платьишки, тапочки и шапочки из плотного шинельного сукна, раскроила и порезала полинявшие солдатские гимнастерки на портяночки, одела всех потеплее.

С приходом детей Мария как будто ожила: рассказывала им о хуторе, о приходе немцев, о смерти Ивана, Васятки и Фени, о том, как, ища человека, к ней стали сходиться коровы, собаки, овцы, лошади, куры, как слетелись на хуторское пожарище голуби.

Она по–прежнему ежедневно уходила на работу, наказав детям никуда не отлучаться, выходить из погреба только по крайней нужде и не разговаривать громко, чтобы не привлечь к себе внимания.

Несколько дней она кормила детей щами из соленого конского мяса, заправленной молоком кукурузной кашей, потом зарезала овцу, пять кур. На ее глазах изможденные дети стали поправляться, посвежели, на их худых, обветренных лицах появился румянец...

Маленький Андрюша первый назвал ее мамой. Однажды вечером, когда Мария вернулась с поля и спустилась в погреб, мальчик вскочил с нар, повис у нее на шее и радостно закричал:

– Мама пришла! Мама пришла!

А трехлетняя Даша повторила, захлопав в ладошки:

– Мама! Наша мама!

Скрывая слезы, Мария сказала:

– Ну да... мама... ваша мама... а то чья ж?

В этот же вечер Галя, Наташа, Таня и Лара, окружив Марию, спросили застенчиво:

– Можно, мы тоже будем называть вас мамой?

– А я и есть ваша мама, – глухо сказала Мария. – Выл у меня один-единственный сыночек, а теперь вон вас сколько, и все славные, хорошие деточки...

Проходили зимние дни, долгие зимние ночи. В поле выли метели, высвистывала ветрами снежная пурга. А в жарко натопленном, скрытом от людских глаз погребе всегда было тепло. Перед сном Мария рассказывала детям сказки или тихо–тихо пела любимую песню покойной своей матери:

Снежки, белые, пушисты,

Покрывали все поля,

Одного лишь не покрыли

Они горя моего...

Притихнут, прижавшись друг к другу, дети, слушают грустные слова песни:

Есть кусточек среди поля,

Одинешенек стоит,

Он не сохнет, он не вянет,

А листочков на нем нет...

Слезы льются из глаз Марии, вытирает она их украдкой, чтоб не видели ребята:

День тоскую, ночь горюю,

Потихоньку слезы лью.

Слезка капнет, снег растает,

Травка вырастет на нем...

Несколько вечеров Мария рассказывала детям о своем колхозе, об угнанной немцами третьей бригаде, о каждом из хуторян в отдельности.

– Как немцы пришли, так все это добро порушили, спалили, а людей всех угнали неведомо куда, – с горечью сказала Мария. – Не стало нашей бригады, и колхоза не стало. Вывеску и ту фашисты сорвали, бросили на землю и ногами затоптали.

– А мы вывеску вашу видели, она на дереве прибита, – сказала Наташа.

– Это я ее прибила, – задумавшись, сказала Мария. – Погляжу на нее – и перед глазами, как живые, встают наши люди и зеленые поля и сады. Один раз глядела я на эту вывеску, вспоминала все, чем мы до войны и до этого разорения жили, и так решила: не дам сгинуть бригаде. Сама за всех буду работать... Вот и работаю всю осень и почти всю зиму: подсолнухи режу, кукурузные початки ломаю.

– И много еще осталось убрать? – спросила Наташа.

Мария печально усмехнулась:

– Осталось начать да кончить, деточки. В бригаде у нас работали шестьдесят три человека, а теперь я одна...

Однажды вечером, вернувшись домой, Мария заметила, что старшие девочки шепчутся, поглядывая на нее просительно, вроде сказать что-то хотят. Наконец Галя решилась, подошла, теребя конец темной русой косички.

– Мы хотим вам помочь, мама, – сказала она, – вам трудно одной. А мы уже большие – Наташа вот, Таня, Лара и я. Оля будет оставаться с малышами дома, а мы четверо с вами в поле пойдем...

Пришлось Марии вновь заняться шитьем. Она порезала еще одну найденную в окопе шинель, пошила из сукна четырем девочкам валенки, вместо подошвы подшила конскую кожу, рукавички всем поделала, одела девочек потеплее, и пошли они с ней в поле.

– Ну вот, – сказала Мария, – это уже настоящая бригада. Теперь дело пойдет веселее. А за бригадира, деточки, доведется быть мне. У нас только один тесак, больше ничего нет. Значит, я буду резать подсолнухи.

Галочка их к месту относить будет, а вы, Наташа, Таня и Лара, кукурузные початки будете ломать и в воронку складывать...

Так морозным зимним днем в степной глуши возродилась уничтоженная немцами третья бригада колхоза имени Ленина...

С приходом девочек работа в поле пошла значительно быстрее. За три недели обе бомбовые воронки были заполнены обломанными кукурузными початками. Росли бурты срезанных головок подсолнуха. Все в новой большой семье Марин было спокойно, мирно: старшие девочки ежедневно выходили с ней на работу, сытые малыши вели себя чинно, из погреба никуда не выходили, скотина вовремя была накормлена и напоена...

Марии казалось, что уже ничто не нарушит той жизни, которая затеплилась на мертвом хуторском пожарище, что вокруг вечно будет стоять ничем не потревоженная тишина и никто из людей никогда не появится в глухой, засыпанной снегом долине и на покинутых, всеми забытых полях на холме. Но однажды ночью, когда все дети и обе собаки мирно спали в жарко натопленном погребе, Марию разбудил глухой отдаленный гул. Она приподнялась на нарах, прислушалась. Грозный гул не утихал.

Мария встала, надела шинель, сапоги, повязала голову платком.

Тихонько, чтобы не разбудить детей, вышла из погреба, прикрыла люк. Ее охватил знобящий зимний холод. Луны не было. На темном небе мерцали звезды За рекой, далеко на востоке, слабо трепетали красноватые сполохи.

Она не знала и не могла знать, что в эту зимнюю ночь там, далеко, у стен большого, разрушенного в непрерывных боях города на Волге, в гуле пушек, в бесновании минных разрывов и свисте пуль совершается то великое, что повернет, наконец, ход войны и принесет освобождение многим миллионам измученных, исстрадавшихся людей.

Мария не знала этого, но она не могла не понять, что услышанный ею после стодневной тишины отдаленный гул пушек означает одно: что немцы откатываются на запад, а советские армии наступают. В эту морозную ночь слабая надежда на то, что скоро на хутор придут свои люди, впервые возникла в ее душе.

Утром она сказала детям:

– Слышите? Это идут наши...»

 

Вопросы для обсуждения:

1.Как Марии удалось в копне сена обнаружить бездомных голодных детей?

2. Куда она их привела, и что они рассказали ей о себе и о Ленинграде?

3. Как она начала с ними жить одной семьей и с какого момента они стали звать ее мамой? Чем они помогали Марии и чем она им?

4.Что она им рассказывала о своей жизни, какие песни напевала, как привлекла к работе в поле?

5. Как в степной глуши возродилась уничтоженная немцами рабочая бригада по уборке урожая?

6. Что означал отдаленный гул пушек, нарушивший тишину зимней степи? Почему Марии стало казаться, что скоро на хутор придут наши солдаты?

 

Дополнительная литература:

И.Василенко. Приказ командира

В. Осеева «Кочерыжка»

А. Приставкин «Трудное детство»

А. Лиханов «Последние холода»

М. Пришвин «Моя прекрасная мама»

 

Раздел 4.

ПАМЯТЬ СЕРДЦА