О рассказе Юрия Германа «Петька»

 

Как мы уже говорили, Юрий Герман принадлежит к числу крупных русских советских писателей. Им написано более десятка романов и повестей о замечательных людях советской эпохи. Известен он также как драматург и сценарист фильмов, созданных на материале его произведений. Особенно любим фильм по его книге «Дорогой мой человек», Главного героя этого фильма – военного врача – сыграл артист Алексей Баталов.

В годы Великой Отечественной войны Юрий Герман был военным корреспондентом, служил на Северном флоте и на Карельском фронте. Из произведений для детей на военную тему нам удалось разыскать рассказ «Петька», опубликованный в журнале «Костер» в номере 2 за 1944 год.

Рассказ «Петька» – о военных летчиках, которые давно не имеют вестей о своих семьях, которые остались на оккупированной врагом территории. Ничего не знают они и о судьбе своих детей. По просьбе сотрудницы Детского дома каждый из офицеров усыновляет по мальчику, называя лишь некоторые желаемые внешние характеристики усыновляемых детей, и отдают свое денежное довольствие, называемое «Аттестат», в фонд Детского дома. Неожиданно офицер Иванов, навестивший Детский дом, узнает в одном из усыновленных своего собственного сына Петьку…

 

Юрий ГЕРМАН

ПЕТЬКА

 

Выйдя из машины и доложив майору Синцову все, что положено докладывать начальнику, Иванов потолковал с техниками, которые считали пробоины в плоскости, и сокращая от нетерпения путь, зашагал снежной целиной к землянке. Сегодня был почтовый день, и кто его знает: вдруг и в самом деле письмо?..

В землянке горела сильная лампочка, и Иванов заметил, что лейтенант Кухаренко сразу же отвел в сторону глаза. Значит, почта была, но ему письма нет.

Поговорили о сегодняшних полетах, о сводке, о Ленинграде. Иванов хмурился, пил чай, думал о своем. Потом спросил:

– Никто из наших ничего не получал?

«Наши» – это были те самые, семьи которых остались на территории, оккупированной немцами. Кухаренко теперь не принадлежал к «нашим» – его жена нашлась.

– Нет, – сказал Кухаренко, никто ничего не получал, так что я лично думаю, отчаиваться никогда не следует, может еще и вырвалась.

Глаза Иванова засветились. Ему так хотелось, чтобы разговор об этом продолжался…

Слушая Кухаренко, Иванов согласно и понимающе кивал головой, поддакивал, а иногда вставлял свои замечания. Так они говорили до тех пор, пока из соседнего отделения не открылась дверь.

– Пожалуйста, сюда, товарищи! – простуженным голосом сказал капитан Хромов. – Тут у нас гость прибыл, вас просят.

В отделении капитана Хромова стояло и сидело несколько летчиков, и было так тесно, что Кухаренко и Иванов едва втиснулись и тотчас же отыскали гостя. Это была небольшая девушка в теплом платке, очень румяная, с длинными ресницами и насупленными бровями. Она писала самопишущей ручкой на большом листке бумаги, а летчики диктовали ей свои фамилии, и в голосах у них было что–то не совсем обычное, немного даже торжественное. Девушка писала и деловито спрашивала:

– Какую сумму желаете переводить? Аттестат или деньгами будете переводить? Кто следующий?

– Следующие Иванов и Кухаренко, – сказал капитан Хромов. – Только они еще не знают, в чем дело.

Девушка отложила свою самопишущую ручку и стала объяснять, что по инициативе некоторых командиров многие товарищи усыновляют сейчас детей, потерявших родителей по вине фашистов.

– Я лично, – продолжала девушка, – представитель Детского дома имени товарища Крупской.

– Все понятно, товарищ Мухина, – сказал капитан Хромов, – короче – сироты! Кто желает, может усыновлять. Желаете, лейтенант Кухаренко?

– Желаю, товарищ капитан, – сказал Кухаренко.

– Мальчика или девочку?

– Все равно, сказал Кухаренко. И улыбнувшись, добавил:

– Покурносее чтобы ребенок! Мы с женой очень курносых ребят уважаем.

Потом записали и Хромова.

Через несколько минут очередь дошла и до Иванова. Очень волнуясь, он сказал:

– Да, прошу меня тоже зачислить, передаю аттестат полностью.

– Не зарывайтесь, Иванов, сказал Хромов, – что значит полностью? А сами на что будете жить? Семьдесят пять процентов он вносит.

Мухина все писала. Кончик носа у нее стал блестеть, на лбу выступил пот.

– Особые замечания будут? – спросила девушка.

– Да, – смущаясь, сказал Иванов, – попрошу заметить: если будет мальчик по имени Петр, Петька, то его мне… Так сказать, в усыновление. По возможности!

– Редкое имя, – с сожалением в голосе сказала Мухина, – не знаю даже, что и делать. Юриев у нас много, Май есть, Электрон даже, а вот Петька… Не припоминаю, есть или нет.

– В общем, это неважно. Это я так, совершенно между прочим.

– Не обязательно?

– Нет, конечно.

В землянке стало совсем тихо. Все понимали, почему Иванов сказал насчет Петьки.

Через несколько дней летчики получили пачку писем из Детского дома имени Крупской. Большими крупными буквами Мухина писала каждому в отдельности. Хромову она писала, что он получил мальчика Юрия, четырех лет, характер веселый, шалун, выговаривает все буквы, но после «эр» обязательно прибавляет «эл», например, не сковородка, а «сковорлодка», не граната, а «грланата». Хромов, прочитав эти строчки, захохотал.

– Это как же понять, товарищи командиры? Это значит, я теперь не капитан Хромов, а какой–то бог его знает «Хрломов? А? Сковорлодка… Скажи, пожалуйста!

Кухаренко получил курносого Петра полутора лет, Иванов – Сергея. В письме Мухина писала, что так как желание насчет имени было не обязательным, а Кухаренко настаивал на курносом ребенке и значился в списке раньше Иванова, то Петр теперь усыновлен Кухаренко. Дальше шли подробности насчет Сережи: блондин, голубоглазый, серьезный, до сих пор не может опомниться от того, что пережил….

Через неделю Иванов был командирован в город Н. От 14. до 17.00 оказалось свободное время, и, побрившись в штабной парикмахерской, он поехал в Детский дом имени Крупской.

Няня провела его в приемную. Он сел на стул возле окна и стал ждать своего Сережу.

Наконец матовая стеклянная дверь отворилась, и няня ввела в комнату голубоглазого худенького мальчика.

– Вот, – сказала она, – вот вам Сереженька.

И, вложив руку мальчика в большую, сильную руку лейтенанта, быстро и тихо вышла, утирая на ходу слезы.

Несколько мгновений Сережа стоял перед летчиком, потом Иванов сказал ему: «Иди, брат, сюда», – и посадил его на колени, не выпуская теплой ладошки мальчика. Сережа сел и притаился как мышь. Сердце у Иванова билось так громко, что он слышал его удары и слышал, вернее, чувствовал рукой, как колотится маленькое сердце человека, сидевшего у него на коленях. Сережа молчал. Иванов тоже молчал, но сильные руки его все крепче и крепче приживали к груди тело Сережи, из глаз внезапным и неудержимым потоком полились едкие горячие слезы, в груди захрипело. Иванов попытался отвернуться, но не успел. Сережа увидел искаженное горем лицо, вцепился пальцами в гимнастерку у плеч, сказал: «Дяденька, ну, дяденька!» – и сам заплакал, глядя в глаза Иванову, и все теснее и теснее прижимался к нему.

Через несколько минут Иванов поднялся. Слезы облегчили его, теперь ему стало вдруг легко и спокойно на сердце. Сережу он держал на руках и вместе с ним пошел к двери, чтобы выполнить поручение капитана Хромова и Кухаренко – посмотреть их детей и доложить «подробно, толково и серьезно», как приказал капитан.

В дверях он встретил Мухину, и она тотчас привела ему того самого Юрия, который, который вместо Хромов говорил «Хрломов». Пока Иванов говорил с капитановым мальчиком, няня привела курносого Петю и сказала:

– А вот Петя, посмотрите, пожалуйста,

Что–то больно кольнуло Иванова, он вскрикнул и рванулся: перед ним на полу, насупленный и чем–то недовольный, стоял его Петька – один Петька из тысячи Петек, неподражаемый, курносый, лопоухий, стоял и собирался зареветь. Иванов задохнулся, попытался поставить Сережу на пол, но тот вцепился в его шею, что было сил, и не отпустил.

– Час от часу не легче, – сказала няня, – ваш, что ли? Опознали?

А мать где? – хриплым голосом спросил Иванов. – Жива?

– В больнице она тут, – сказала Мухина, – сейчас можно к ней поехать. Ничего, поправляется. Так ваш он, что ли? Вы хоть скажите!

Но Иванов не сказал. Он поставил Сережу, у которого дрожали губы, и быстро пошел из комнаты, дошел до середины, круто обернулся, посмотрел на Сережу, на Петьку и выскочил в раздевалку.

…Ночью, сонная, уже другая няня отворила ему тяжелую парадную дверь. Он спросил, где дети. Она поглядела на него как на сумасшедшего и сказала, что в эту пору все дети обычно спят.

– Это правильно, – поспешно согласился Иванов, – это точно. А товарищ Мухина тоже спит?

Мухину няня разбудила, и та вышла к Иванову.

– Нашли жену? – спросила она.

– Точно! – последовал ответ. – Теперь уже поправляется.

Помолчал и быстро добавил:

– Мы с женой решение приняли такое: хотя Петька мой нашелся, Сергея мы также усыновляем. Потому что Петька, по правилам, никем не может быть усыновлен, он ведь не круглая сирота, это жена моя просто так думала, что я уже на свете не живу и что пусть, коли она помрет, его летчики возьмут. Так что решение наше насчет Сережи не изменилось. А что касается до Кухаренко, то я так думаю, что ему ребенок еще найдется, кроме моего Петьки!

 

Вопросы для обсуждения:

1. Какие разговоры вели летчики, собравшись вместе? Почему они так ждали писем от своих семей?

2. Как они встретили «гостью» из Детского дома? Почему так щедро отдавали ей свое денежное довольствие на содержание детей и были согласны усыновить сирот?

3. Почему летчику Иванову хотелось усыновить мальчика по имени Петька?

4. Какое чувство испытал он, увидев мальчика Сережу?

5. Почему автор называет Петьку «Из тысячи Петек Петька»?

6. Поддерживаете ли вы решение Иванова, нашедшего своего сына Петьку в Детском доме, а жену в больнице, усыновить Сережу?

 

Дополнительная литература:

В. Осеева «Кочерыжка»

А. Приставкин «Трудное детство»

А. Лиханов «Последние холода»

М. Пришвин «Моя прекрасная мама»