О рассказе В.Осеевой «Отцовская куртка»

Этот рассказ довольно большой – несколько десятков страниц. Мы о нем у же говорили в разделе «Так началась война». Там был дан фрагмент, рассказывающий о проводах отца на фронт. Здесь мы даем два взаимосвязанных фрагмента рассказах – его начало и конец. Обе части связаны между собой логически: в том и другом фигурирует отцовская куртка, которой любуется Ленька – сын. Если в первом отрывке – куртка – предмет зависти ребенка – ему еще велика, да он пока и не достоин ее, такую нарядную, носить, то во втором, она ему уже как раз в пору и носить ее он теперь может по праву. Кроме того, обе части связаны отцовскими наказами сыну и сыновними наказами отцу. Уходя на фронт, отец наказывал быть Леньке «большаком» в семье, помогать матери, а сын наказывает отцу вернуться с фронта живым. При возвращении происходит своего рода подведение итогов выполнения этих наказов. Разговор отца и сына при расставании и встрече дан писательницей немногословно. Расшифровка и наполнение его живым содержанием – задача творчества читателя.

В. Осеева

ОТЦОВСКАЯ КУРТКА

(фрагменты)

Куртка была черная, бархатная, карманы ее топорщились, в глубоком, мягком рубчике отливали серебром круглые пуговицы. Сидела она на отцовских плечах крепко, туго обхватывая широкую грудь.

– Папаня, а папаня! Отдай мне эту куртку. Ты, гляди, уж старый для нее, – с завистью говорил Ленька. Обдергивая свой коротенький пиджачок и приглаживая вихрастую голову.

– Я стар, а ты больно молод, – отшучивался отец.

Ленька и правда был еще молод. Он учился в четвертом классе, но в семье был старшим…

Люди спешили с уборкой урожая. Армии нужен был хлеб.

Ленькин отец возвращался домой поздно, при свете фонаря долго возился во дворе и, озабоченно поглядывая на сына, говорил:

– Ты, брат, гляди, приучайся к делу. Я не сегодня–завтра на фронт уйду. Большаком в семье останешься!..

––––

В день проводов отца в избе шла кутерьма. Мать, как потерянная, хваталась то за одно,то за другое. Стряпала, пекла, наспех укладывала в сундучок какие–то вещи. Отец вынимал их и отдавал ей обратно.

– Убери. Не в гости еду..

Увидев в руках матери бархатную куртку, он посмотрел на Леньку, усмехнулся и ласково сказал:

–Носи, большак!

Ленька вспыхнул и застеснялся.

– Да куда она ему! – всплеснула руками мать. – Не дорос ведь!

– Дорастет,– уверенно сказал отец и погладил мать по плечу. – Помощником тебе будет!

Уложив сундучок, отец обвел взглядом просторную избу, присел на край скамьи и сказал:

– По русскому обычаю, посидим перед дорогой.

Мать поспешно усадила детей и села с ними рядом. Все притихли. Ленька посмотрел на отца, и горло его сжалось.

«Как же мы одни будем?» – подумал он, поняв вдруг, что отец действительно уезжает далеко и на долго.

– – –

Прощались у околицы. Ленька бросился к отцу на шею:

– Папка вернись! Живым вернись!

Теплыми ладонями отец оторвал от своей груди голову сына и заглянул в его глаза:

– Мать береги.

Отец крепко держал за руку сына:

– Солому внесите, а то дожди намочат…Дров заготовьте на зиму…

Отец останавливался, крепко сжимая маленькую жесткую руку.

– Слышь, Ленька!

– Слышу, папаня!

–––

Ленька уже два месяца работал на пристани. На его обязанности лежало записывать принятый с парохода груз… В избе степенно здоровался с матерью и выкладывал на стол недельную получку. Мать умилялась, долго держала на ладони деньги, не зная, куда их положить. И потом всю неделю, в ожидании сына, говорила соседкам:

– Мой–то…большак, каждую копеечку в дом несет!

–––

Стоял жаркий июль. На пристани сновали люди, скрипели на воде привязанные лодки. Ждали парохода.

Белоголовый, обветренный, вытянувшийся за лето Ленька стоял на пристани. Издалека донесся протяжный гудок. В голубые облака поползли черные клубы дыма. Покачивая белыми боками, показался пароход. Пассажиры заволновались. Матросы приготовили сходни. Пароход вплотную подошел к пристани. Глубокая темная щель с мутной водой сокращалась. Пароход, дрогнув, остановился. Матросы сбросили сходни.

–Поберегись! Поберегись!

Ленька стоял, опершись грудью на мешки.. Пассажиры толпой протискивались вперед головой мимо него к выходу.

И вдруг губы у Леньки дрогнули, глаза уставились в одну точку; он бросился в толпу и застрял в ней, пробиваясь головой и руками.

– Стой, стой! Ошалел, что ли?

– Папка! Папаня! – вынырнув из толпы, отчаянно крикнул Ленька.

Люди стиснулись, откачнулись к перилам и пропустили человека в шинели. Одна рука его протянулась вперед, к Леньке, вместо другой повис пустой рукав. Обхватив отца за шею и не сводя глаз с этого пустого рукава, Ленька повторял, заикаясь и плача:

– Пришел, ты пришел…папаня мой!

Над лесной дорогой шумели старые дубы… Сын крепко держал за руку отца и неумолчно, торопливо рассказывал ему о своей жизни. Голос его иногда падал до шепота и терялся в шуме ветра и птичьих голосов, иногда прорывался слезами. И, охваченный горечью воспоминаний, Ленька останавливался:

– Слышь, папка?

Отец крепко сжимал тонкую жесткую руку сына:

– Слышу сынок…

Встречный ветер трепал полы серой шинели и срывал с Ленькиных плеч черную бархатную отцовскую куртку.

 

Вопросы для обсуждения:

1. Как вы понимаете слова отца, обращенные к сыну: «Большаком останешься»?

2. Выполнил ли Ленька наказ отца оставаться большаком в доме?

3. Были ли основания у матери Леньки гордится своим сыном?

4. Какое впечатление произвела на вас встреча Леньки с отцом, вернувшимся с фронта?

5. Как вы думаете, что вкладывали сын и отец в слова: «Слышь Ленька! = Слышу. папаня!», произнесенные и в момент расставания, и в момент встречи?

6. Почему рассказ называется «Отцовская куртка»?

 

 

О рассказе Петра Проскурина «Снова дома»

 

Петр Проскурин (1928-2001)– известный советский писатель, родом из Брянской области. Он лауреат многих литературных премий за свои романы и повести, рисующие созидание русского народа. Из рассказов наиболее известны сборники «Любовь человеческая» и «Улыбка ребенка». Подростком он пережил фашистское нашествие и был свидетелем как отступления наших войск под натиском фашистов, так и бегства врагов с захваченных ими территорий. Центральной темой его творчества является Великая Отечественная война, ее влияние на нравственное самосознание народа, укрепление патриотизма и духовных сил.

В рассказе «Снова дома» отражена тема возвращения в родную деревню семьи – бабушки Палаги и ее внука Захара. Они идут босиком по дороге, исковерканной бомбами и снарядами, пересеченной траншеями. Перед взором Палаги и Захара предстало все, что было брошено убегавшими с этих мест немцами, включая подбитые танки. Они стремятся быстрей дойти до их родной деревни. Но вместо деревни и своего дома они увидели выжженное и развороченное снарядами безлюдное пространство. Надо было начинать жизнь заново.

Показано вселение бабушки Палаги и внука Захара в обнаруженную ими землянку, брошенную немцами при отступлении. С принесенного Захаром с родника ведра воды началось восстановление их жизни на родном земле, на которой еще вчера хозяйничали немцы.

Помогала надежда, авось вернутся из немецкого плена дочь Палаги и ее младший внук, для которых надо навести порядок в землянке, чтобы они почувствовали любовь и ласку родных людей.

Цель жизни Палаги и Захара обозначена, а значит надо браться за дело и начинать жить.

 

 

Петр ПРОСКУРИН.

СНОВА ДОМА

… Только–только отгремели здесь бои, фронт опять покатился на запад, и в опустошенную зону, где стояла шесть месяцев немецкая оборона, стали возвращаться на привычные места жители. Выходили из болот и лесов, шли из эвакуации вслед за своими, торопясь и надеясь на встречу с родными и близкими, отгоняя потаенные мысли о разных несчастьях и смертях. Самое главное – немца стронули, немец ударился в бег!

Бабка Палага, широко переставляя усталые, мосластые ноги, не отставала от своего внука – четырнадцатилетнего худого Захара с лохматым затылком – и на ходу все думала: может, им еще повезет, и Авдотья, ее дочь, с младшим внуком, Толиком, отыщутся; всякие чудеса в жизни бывают, думала бабка Палага, поднимая босыми ногами с черными, потрескавшимися пятками тяжелую пыль с дороги.

Бабка Палага несла всякую всячину, связанную полотенцем и перекинутую через плечо. Впереди висела плетеная корзина с крышкой, где сидела белая кура,– бабка сумела ее сохранить на семя; сзади покачивался тяжелый узел с разным барахлом: четыре миски, мешочек пшена, немного соли, рваные Захаркины штаны и рубахи, да еще всякое добро, которое уже мало на что пригодно, а все жалко бросить…

С короткими перерывами они шли уже часов шесть и теперь свернули на хорошо знакомую дорогу, в войну запущенную, размытую дождями, исковырянную бомбами и снарядами. И раза два уже бабке Палаге пришлось с помощью Захара перебираться через траншеи, пересекавшие дорогу; теперь до места оставалось верст восемь, не больше, и бабка Палага то и дело узнавала знакомые приметы: то старую ракиту, то обрушенный мостик, то овражек. А Захар все незаметно прибавлял шаг, и бабка, не поспевая за ним, останавливалась, кричала:

– Захар, а Захар, остановись ты! Ишь расшагался, где мне за тобой поспеть?

И Захар сбавлял шаг, поправляя лямки заплечного мешка, натершие кожу на плечах до ссадин, и ждал, пока бабка догонит его.

– Бабуш, давай я что–нибудь у тебя возьму понесу,– предлагал он, но бабка Палага не соглашалась. Она считала его заморенным и ослабшим и жалела. Ей все казалось, что Захар мал и нуждается в послаблениях и детских поблажках, а Захар от этого сердился, но доказать ничего не мог и быстро отходил, характера он вышел покладистого, хороший паренек... Понятно, ему не сдержать шагу, ноги сами несли; так уж получилось, что бабка и он ушли со своими, когда те отступали из–под Брянска, а мать с Толиком остались у немцев, и теперь никто не знал, живы ли они и на месте ли, а то, может, погибли: вон сколько битых кругом, особо где фронт проходил.

Если бы махнуть через поле и лес, давно бы на месте были, да нельзя напрямую, кругом мины – саперы успели очистить лишь узкие проходы, и вот приходилось делать здоровенные крюки, чтобы выбраться к своей деревне, которая была на самой передовой. Захар знал это от знакомого командира роты, стоявшей на отдыхе в деревне Чернуха, где он с бабкой пережидал, пока немца опять сдвинут с места, оттеснят подальше и освободят их родную Воробьевку.

От того же командира роты Захар знал о полном уничтожении деревни, хотя увидеть своими глазами запустение и бурьян было труднее, чем слышать об этом. Все строения немцы разобрали для устройства землянок. Улицы и огороды изрыты траншеями, на огородах между обломанных яблонь понаделаны землянки, орудийные гнезда, укрытия машинам, везде валялись дощатые и железные ящики, винтовки без затворов, автоматы, разбитые или испорченные пушки, масса каких–то труб (потом Захар узнал, что в них, наглухо закрывавшихся, хранился орудийный порох). Тут же торчало несколько подбитых танков. Под ноги подвертывались самые неожиданные предметы – от солдатской каски, пробитой осколком, до ученического пенала, а в одном месте под яблоней висела, чуть покачиваясь, деревенская люлька. Захар заглянул в нее и увидел пустые консервные банки, вперемешку с бутылками, заклеенными нерусскими буквами.

Исковерканной снарядами улицей бабка Палага с Захаром пришли к своей усадьбе; хаты в деревне не осталось ни одной.

Когда они подошли к месту своего дома, бабка Палага перестала сдерживаться и завыла в голос. Она грохнула с себя поклажу, белая кура встревоженно закудахтала. Бабка Палага села прямо на землю, причитая и крестясь, а Захар пошел бродить вокруг, обходя ямины и бугры из мусора, успевшего от давности прорасти слегка травой. Яблони в саду поломало и обило снарядами, и только несколько деревьев уцелело и осталось нетронутыми: три яблони, старая душистая груша и вишня; правда, и у них стволы посекло осколками, и Захар подумал, что нужно замазать поврежденные места глиной с навозом.

В самом дальнем конце сада он наткнулся на большую, выложенную дерниной с двумя окошками землянку в несколько накатов; от нее тянулась траншея в огород, к орудийным позициям, и там, метрах в ста от сада, вся земля была тоже изрыта и перекопана. Осмотрев землянку снаружи, Захар спустился в тамбур, обитый досками; просунув голову в дверь, он долго недоверчиво принюхивался и приглядывался. В полумраке тамбура широкие, удобные ступени уходили с крутым поворотом вниз, непосредственно к двери в землянку, по обе стороны в тамбуре лепились полки; казалось, за поворотом кто–то живой стоит и ждет ухватить за горло. Захар вспомнил фанерный щит с надписью: «Проверено. Мин нет!» –и смело полез в землянку: глаза скоро привыкли к полумраку, и Захар удивлялся, как немцы умеют все сделать добротно и удобно, даже на время. Он дернул дверь на себя и свистнул от удивления,– помещение оказалось светлым и просторным, с двумя рядами двухъярусных нар, со столом и городскими стульями с высокими прямыми спинками, и Захар недоуменно пожал плечами. Откуда они могли сюда попасть? На нарах лежали перины и матрацы, повсюду на полу валялись подушки и еще какие–то тряпки; на столе стояли немытые тарелки и два немецких алюминиевых котелка с крышками; сыро пахло табаком и грязным, слежавшимся бельем.

Захар походил по землянке, ничего не трогая, и, забыв о бабке Палаге, посидел на стуле с высокой спинкой, подробно и не торопясь оглядывая помещение еще раз: да, землянка большая, куда просторнее их старой хаты, и в ней вполне можно перезимовать. В самом деле, как это ему в голову сразу не пришло? Тут полколхоза поместится, если надо. Отыщутся мать с Толиком – совсем будет хорошо, можно печку сложить, трубу в окно вывести, и никакая зима не возьмет.

Он выбежал наружу, позвал бабку; бабка пришла, вытирая припухшие от слез глаза и сморкаясь.

– Бабуш, землянка. Иди–ка погляди, живи зимой за милую душу. Давай иди, я уже глядел. Ночевать надо, а там перины есть, одеяла валяются.

Бабка Палага спустилась в землянку, заахала и тут же стала все просматривать и складывать; в котелках на столе оказалась прокисшая овсяная каша, и бабка вынесла котелки из землянки и опорожнила их; по пути она углядела в тамбуре большое ведро и послала Захара за водой.

– Иди воды добудь. Колодец–то не забыл где? Или в ручей сходи, принесешь воды, кулешу сварю, на ночь надо поесть. Ах ты, святая божья матерь, заступница, это на бедность нашу, гляди–ка, диво какое, готовое тебе жилье, хоть царем сюда садись. И стулья городские, и, главное, в своем саду, на своей–то землице, никто отсель не выгонит. Прямо на заказ. Вот так немец, ай да сукин сын, сдохнуть тебе, до своей державы не дойти, окаянному! Надо же, как слизало деревню! – рассуждала она сама с собой.– Раньше случись пожар,– хоть печка торчит, а тут и печек не осталось, все подчистую сгинуло.

Страсть сколько немец натащил в свое жилье добра, а Захарка, хоть и длинный ростом, умом мал. Грабленое все это добро, гляди, хозяева вернутся, отыщутся, из горла свое выдерут. Может, хоть солдатским, что осталось, и попользуешься.

Захара давно след простыл, а бабка Палага все говорила и говорила, и чем дальше, тем она становилась многоречивее и довольнее: теперь есть где жить, и в землянке осталось много нужного для жизни добра.

За нарами на колышке висели три шинели, но бабка Палага побоялась их трогать. Кто знает, не ровен час, назад немец вернется, одежу потребует,– за войну всему научились.

Неожиданно раздался Захаркин голос, бабка Палага вздрогнула и перекрестилась, присела на нары.

– Бабуш, из ручья принес,– сказал Захар.– Колодец обвален. Есть другие дела?

– А что, собери посуше сору, огонек запали, котелки пополощи. Надо сюда сумки наши перетащить.

– Ладно, перетащу, а ты котелки мой. Сказала б раньше, в ручье отскоблить можно.

– Куру не урони,– с опаской сказала вслед ему бабка и впервые за два года смутно, тяжело почувствовала, что никуда больше, не суждено идти ей с места, и это чувство доставило ей тайную радость и облегчение, потому что ей до смерти надоело бродить по чужим углам и выслушивать попреки.

И она, забывая усталость, принялась за дело, твердо уверенная, что дочка Авдотья и второй, меньший внук Толик обязательно днями отыщутся и надо успеть навести порядок до их возвращения, отскоблить все и отчистить, пусть вернутся в обжитое место, увидят заботу о себе да ласку».

Вопросы для обсуждения:

1. Как шли домой, в покинутую из–за оккупации немцев деревню, бабушка Палага и ее внук Захар? Какую поклажу они несли с собой?

2. Что они видели по дороге и обнаружили на том месте, где была их деревня?

3. Как реагировали на эту картину бабушка и внук?

4. Как выручила их немецкая землянка, в которой они поселились, и с которой начали обживать родную деревню?

5. Что дало бабушке Палаге чувство уверенности и облегчения, что она вернулась домой и никуда отсюда не уйдет?

6. Почему она так рьяно взялась за работу? Поддерживаете ли вы ее веру, что дочь и младший внук вернутся, и надо сделать, чтобы они вернулись в обжитое место?