О рассказе Сергея Сергеева-Ценского «Хитрая девчонка»

С.Н. Сергеев-Ценский (1875-1958)– русский советский писатель. Рассказ «Хитрая девчонка » впервые появился в газете «Правда» в марте 1942 года. Его героиня Зина воплотила в себе лучшие черты русского национального характера.

Рассказ переиздавался десятки раз. В годы войны писатель, которому в то время было около 70 лет, встречался с фронтовиками, выступал перед уходящими на фронт бойцами, переписывался с ними. От них он и узнал об этой маленькой хитрой девчонке, обладающей сильным характером.

С. СЕРГЕЕВ-ЦЕНСКИЙ

ХИТРАЯ ДЕВЧОНКА

 

Глаза у нее были светлые, смелые, а взгляд быстрый, короткий, сразу дающий оценку, – это отмечал в ней всякий, кто в первый раз ее видел. Ростом она вышла невелика, но любила говорить о себе поговоркой: «Птичка невеличка, да коготок востер».

Небольшое, легкое тело ее было ловкое и без суетливых, лишних движений. Во время сложной домашней работы тонкие детские руки ее мелькали здесь и там, как бы не делая никаких усилий, однако все бывало сделано как надо и в срок или даже гораздо раньше.

Мать ее работала ткачихой, уходила на фабрику утром, приходила к вечеру усталая, а ее двенадцатилетняя старшенькая Зина мало того, что кормила ее приготовленным без нее обедом, но еще и успевала при этом передать кучу разных новостей о жильцах дома – соседях.

 

– Ух, и хитрая же ты у меня девчонка растешь! – сказала как-то мать Зине, гладя ее русые волосы, заплетенные в две косички.

– О-о, а как же! Я очень даже хитрая, мама! – тут же и радостно отозвалась на это Зина.

Так и пошло с тех пор дома и по всему двору: «хитрая девчонка».

Занималась она мало – некогда было, но считала безошибочно, потому что сама покупала на рынке каждый день все, что нужно было для обеда на семью в пять душ (отец ее умер, когда ей было лет восемь).

Тремя младшими – двумя сестренками и братишкой – она командовала изо дня в день, нисколько этим не тяготясь, между делом, и покрикивая иногда для острастки:

– Ой, смотри у меня, а то шлепка дам!

И младшие ее слушались…

Ей было уже восемнадцать лет, когда началась война и немецкие истребители и бомбовозы загудели над их городом.

Она рыла окопы вблизи городских окраин вместе с тысячью рабочих женщин, а в городе уже рвались сброшенные бомбы, и гремела ответная пальба зениток. Наконец, снизившись так, что были видны кресты на крыльях и свастика на хвосте, один воздушный разбойник открыл по ним, работницам-землекопам, стрельбу из пулемета.

Зина не пострадала тогда сама, но около нее оказались две женщины раненые, одна убитая. И в тот же день вечером она стояла в военкомате, просясь на фронт.

– Ну, вы такая маленькая, куда уж вам на фронт! – сказали ей там.

– Ничего подобного! – возмутилась она. – Птичка невеличка, да коготок востер!

Не помогло и это, ее не взяли.

Тогда, обиженная и упорная, она пробралась на фронт сама, когда линия фронта проходила от города уже всего только в тридцати километрах. Здесь тоже сначала удивились, когда она заявила, что хочет ходить с бойцами в разведку, но потом все же оставили ее, хотя и не разведчиком, а санитаркой, когда узнали, что перевязывать раны она училась.

Ей выдали шинельку, плащ–палатку, наган. Она казалась в шинели мальчиком, питомцем роты. Но в первом же бою, такая маленькая и с виду бессильная, заставила она отнестись к ней серьезно.

Казалось всем, что первый большой бой, в который она попала, должен был оглушить, ошеломить ее, раздавить непомерным грохотом артиллерийских залпов.

Однако она, маленькая восемнадцатилетняя ткачиха, перенесла, не теряясь, не только это. Пели пули кругом, но ведь она была санитарка, ей надо было работать, надо было спасать раненых бойцов.

Как именно? Подползать то к одному, то к другому и оттаскивать их в сравнительно безопасное место вместе с их оружием. Большая нужна была ловкость, чтобы не только подползти, но суметь и взяться за раненого так, чтобы удобнее было его тащить, и ему, чтобы не было слишком больно.

Этому ее никто не учил, да всех случаев при этом трудном деле нельзя ведь и предвидеть. Она ползала под пулями и подбадривала себя: «Ничего-ничего... доползу, я хитрая!..».

Быстрый, короткий взгляд ее светлых глаз оценивал каждую кочку впереди, каждый кустик, каждую ложбинку, каждую ямку: земля, только земля и была тут единственным помощником и верным другом!

 

В детстве любила она смотреть на муравьев, тащивших других муравьев в свой муравейник. Зачем они это делали, она не знала, но наблюдала за их работой с большим любопытством. Теперь сама она была таким же муравьем.

Вот взорвалась мина шагах в двадцати... Прянуло вверх широкое полотнище дыма, земли, осколков, заволокло свет.

Рядом с раненым в обе ноги, которого Зина тащила, она приникла к земле, точно перепелка в виду ястреба, и несколько мгновений не чувствовала даже, жива ли она или с нею все кончено.

Но стоило только убедиться, что жива и даже не ранена, как уже проворно ползла дальше и тянула одной рукой раненого, другой – его винтовку.

Бой не был проигран, но все же часть получила приказ отступить; она была в арьергарде, и ее задачей было сдерживать противника сколько нужно, чтобы дать возможность в порядке отодвинуться главным силам.

Отступали недалеко, ночью, а рано утром Зина заметила наш подбитый танк, оставленный между новыми линиями наших и вражеских войск.

Что же делать – подбили танк, пришлось его бросить, ну, а вдруг в нем раненые танкисты?

Этот вопрос не давал ей покоя. С ним обращалась она и к бойцам и к младшим командирам. Никто, конечно, не мог ей на него ответить. Только старший лейтенант Назимов, командир роты, присмотревшись к танку в бинокль, ответил определеннее:

– Танк не сгорел, а подбит... Люди в нем быть могут, только едва ли они живы.

– А если пойти посмотреть? – спросила Зина.

– Пойти бы можно, конечно, только едва ли стоит, – сказал Назимов и отошел.

 

Приказа пойти к танку Зина не получила, запрета – тоже. Она решила идти, так как вблизи танка не видела врагов и так как наплывал густыми волнами белый туман.

Идти, впрочем, можно было только вначале, пользуясь мелколесьем, а потом ползти, как пришлось ей это делать во время боя. Теперь, когда бой утих, задача показалась ей легче и проще. Как-то не хотелось ей даже и думать, что каждая пядь земли кем-то там, в занятой фашистами деревне, просматривается в бинокли, подобные назимовскому; в то же время она подползала к танку – чуть редел туман, – пустив в дело всю свою хитрость.

Была какая-то смутная радость от удачи, что добралась незаметно для врага, и в то же время ныло сердце: а вдруг командир прав, и в танке или никого уже нет, или только лежат убитые? Тогда напрасно, значит, она и пустилась на такой риск.

Люк был сворочен. Она влезла на танк. Трое танкистов лежали окровавленные, скорчившись и без движения. Значит, напрасно ползла!

Все-таки, может быть, кто-нибудь из них жив еще... И она начала поочередно трясти их за плечи. Не напрасно: один застонал, не открывая глаз!

Двое других были убиты, но третьего, тяжело раненного, Зина вытащила из танка. Он открыл глаза, посмотрел на нее мутно и удивленно, потом застонал от боли.

– Молчи! – приказала она ему.

Туман отползал, наползал, и вместе с ним могли наползти и враги.

Действительно, ей удалось дотащить танкиста только до кучки почерневшего от дождей сена, как возле танка, шагах в пятидесяти от сена, выросли трое фашистов.

Один из них влез на танк и, повернув винтовку прикладом вниз, несколько раз подымал и опускал ее яростно: умерщвлял мертвых. Слышны были глухие звуки ударов даже и танкисту, не только Зине. Он сказал с усилием, полушепотом:

 

 

– Вот так... и нас с тобой... убьют... Ты застрели меня... а сама беги!

– Ничего, молчи, – прошептала она ему на ухо. – Не заметят!

Всем юным существом своим она верила в то, что не заметят, ни за что не заметят, уйдут дальше... И то, во что так сильно верилось, случилось: фашисты пошли в другую сторону, и тут же нахлынула новая волна белого, как вата, тумана. Тогда она захватила правой рукой правое же плечо танкиста и потащила его к своим. Когда он стонал, она зажимала ему рот и шептала:

– Молчи, сейчас будем дома.

Однако это «дома» было за полтора километра, и несколько часов тащила Зина, как муравей свою ношу, раненого сначала под прикрытием тумана, а потом, когда туман поднялся, по мелколесью.

Здесь она даже рискнула взвалить танкиста на плечи, чтобы было поскорее, а когда он застонал при этом сильнее прежнего, сказала, совершенно так же, как говорила младшему братишке – в то время, когда ей самой было двенадцать лет:

– Молчи, а то шлепка дам!

И она принесла его, к удивлению всех, а больше всех – старшего лейтенанта Назимова, уже считавшего ее погибшей.

Уложив спасенного поудобнее, она сделала ему, как умела, первую перевязку, чтобы потом передать его врачу.

– Да вы знаете, Зина, что вы совершили? – с торжественным вопросом обратился к ней Назимов.

– Знаю – разведку, товарищ старший лейтенант, – догадливо ответила «хитрая девчонка».

1942 г.

 

Вопросы для обсуждения:

 

1. Как такой маленькой девчонке удавалось спасать раненых бойцов, взваливать их на плечи, тащить их с поля боя и передавать докторам?

2. Как помогло ей наблюдение за жизнью муравьев?

3. В чем проявлялась хитрость девушки в эпизоде с подбитым танком?

4. Приказа пойти к подбитому танку Зина не получала, почему же она решила идти?

5. Спасая раненого танкиста, она обнаружила не только способности санитарки, но и разведчицы. В чем это проявилось?