О рассказе Юрия Яковлева «Девочка с Васильевского острова»

Шесть лет Яковлев (1922–1996) служил в армии, был зенитчиком, защищая Москву. Его мать умерла от голода, не дожив до возвращения сына с фронта. Ей он посвятил поэму в прозе «Сердце Земли». Там есть такие строки: «Я глажу траву Пискаревского кладбища. Я ищу сердце матери. Оно не может истлеть. Оно стало сердцем земли».

Позднее он напишет мужественные и скорбные рассказы о войне «Там, где стояла батарея», «Зимородок», «Сретенские ворота», «Тяжелая кровь».

Отслужив свой срок в армии, Юрий Яковлев готовился к демобилизации, к возвращению в мирную жизнь. Но началась война, и он вернулся домой только после ее завершения,

В своем творчестве он больше всего уделял внимание подросткам, их нравственному облику. Познавший, что такое фашизм, он был озабочен тем, чтобы люди не забыли о его античеловеческой сущности. Писателя заботило: как относятся нынешние подростки к людям, добывшим победу, хранят ли память о погибших.

Лейтмотив военной прозы Яковлева – «Нет на свете ничего страшнее забвения». Он полагал, что память нужна не столько ветеранам, сколько самим детям «ради строительства человека в себе».

 

Этой цели отвечает и предложенный нами для обсуждения рассказ писателя Юрия Яковлева. Он печальный, и в то же время жизнеутверждающий. Таня Савичева умерла, но жива память о ней, которая продолжает жизнь Тани в сердцах людей.

 

Текст рассказа:

 

Умерли все. Осталась одна Таня.

Из дневника Тани Савичевой.

Ленинград, 1942 год.

Я Валя Зайцева с Васильевского острова.

У меня под кроватью живет хомячок. Набьет полные щеки, про запас, сядет на задние лапы и смотрит черными пуговками... Вчера я отдубасила одного мальчишку. Отвесила ему хорошего леща. Мы, василеостровские девчонки, умеем постоять за себя, когда надо...

У нас на Васильевском всегда ветрено. Сечет дождь. Сыплет мокрый снег. Случаются наводнения. И плывет наш остров, как корабль: слева – Нева, справа – Невка, впереди – открытое море.

У меня есть подружка – Таня Савичева. Мы с ней соседки. Она со Второй линии, дом 13. Четыре окна на первом этаже. Рядом булочная, в подвале керосиновая лавка... Сейчас лавки нет, но в Танино время, когда меня еще не было на свете, на первом этаже всегда пахло керосином. Мне рассказывали.

Тане Савичевой было столько же лет, сколько мне теперь. Она могла бы давно уже вырасти, стать учительницей, но навсегда осталась девчонкой... Когда бабушка посылала Таню за керосином, меня не было. И в Румянцевский сад она ходила с другой подружкой. Но я все про нее знаю. Мне рассказывали.

Она была певуньей. Всегда пела. Ей хотелось декламировать стихи, но она спотыкалась на словах: споткнется, а все думают, что она забыла нужное слово. Моя подружка пела потому, что когда поешь, не заикаешься. Ей нельзя было заикаться, она собиралась стать учительницей, как Линда Августовна.

Она всегда играла в учительницу. Наденет на плечи большой бабушкин платок, сложит руки замком и ходит из угла в угол. «Дети, сегодня мы займемся с вами повторением...» И тут споткнется на слове, покраснеет и повернется к стене, хотя в комнате – никого.

Говорят, есть врачи, которые лечат от заикания. Я нашла бы такого. Мы, василеостровские девчонки, кого хочешь найдем! Но теперь врач уже не нужен. Она осталась там... моя подружка Таня Савичева. Ее везли из осажденного Ленинграда на Большую землю, и дорога, названная Дорогой жизни, не смогла подарить Тане жизнь.

Девочка умерла от голода... Не все ли равно отчего умирать – от голода или от пули. Может быть, от голода еще больнее...

Я решила отыскать Дорогу жизни. Поехала на Ржевку, где начинается эта дорога. Прошла два с половиной километра – там ребята строили памятник детям, погибшим в блокаду. Я тоже захотела строить.

Какие-то взрослые спросили меня:

– Ты кто такая?

– Я Валя Зайцева с Васильевского острова. Я тоже хочу строить.

Мне сказали:

– Нельзя! Приходи со своим районом.

Я не ушла. Осмотрелась и увидела малыша, головастика. Я ухватилась за него:

– Он тоже пришел со своим районом?

– Он пришел с братом.

С братом можно. С районом можно. А как же быть одной?

Я сказала им:

– Понимаете, я ведь не так просто хочу строить. Я хочу строить своей подруге... Тане Савичевой.

Они выкатили глаза. Не поверили. Переспросили:

– Таня Савичева твоя подруга?

– А чего здесь особенного? Мы одногодки. Обе с Васильевского острова.

– Но ее же нет...

До чего бестолковые люди, а еще взрослые! Что значит «нет», если мы дружим? Я сказала, чтобы они поняли:

– У нас все общее. И улица, и школа. У нас есть хомячок. Он набьет щеки...

Я заметила, что они не верят мне. И чтобы они поверили, выпалила:

– У нас даже почерк одинаковый!

– Почерк? – Они удивились еще больше.

– А что? Почерк!

Неожиданно они повеселели, от почерка:

– Это очень хорошо! Это прямо находка. Поедем с нами.

– Никуда я не поеду. Я хочу строить...

– Ты будешь строить! Ты будешь для памятника писать Таниным почерком.

– Могу, – согласилась я. – Только у меня нет карандаша. Дадите?

– Ты будешь писать на бетоне. На бетоне не пишут карандашом.

Я никогда не писала на бетоне. Я писала на стенках, на асфальте, но они привезли меня на бетонный завод и дали Танин дневник – записную книжку с алфавитом: а, б, в... У меня есть такая же книжка. За сорок копеек.

Я взяла в руки Танин дневник и открыла страничку. Там было написано:

«Женя умерла 28 дек. 12.30 час. утра 1941 г.».

Мне стало холодно. Я захотела отдать им книжку и уйти.

Но я василеостровская. И если у подруги умерла старшая сестра, я должна остаться с ней, а не удирать.

– Давайте ваш бетон. Буду писать.

Кран опустил к моим ногам огромную раму с густым серым тестом. Я взяла палочку, присела на корточки и стала писать. От бетона веяло холодом. Писать было трудно. И мне говорили:

– Не торопись.

Я делала ошибки, заглаживала бетон ладонью и писала снова.

У меня плохо получалось.

– Не торопись. Пиши спокойно.

«Бабушка умерла 25 янв. З ч. дня 1942г.».

Пока я писала про Женю, умерла бабушка.

Если просто хочешь есть, это не голод – поешь часом позже.

Я пробовала голодать с утра до вечера. Вытерпела. Голод – когда изо дня в день голодает голова, руки, сердце – все, что у тебя есть, голодает. Сперва голодает, потом умирает.

«Лека умер 17 марта в 5 часов утра 1942г.».

У Леки был свой угол, отгороженный шкафами, он там чертил.

Зарабатывал деньги черчением и учился. Он был тихий и близорукий, в очках, и все скрипел у себя своим рейсфедером. Мне рассказывали.

Где он умер? Наверное, на кухне, где маленьким слабым паровозиком дымила «буржуйка», где спали, раз в день ели хлеб. Маленький кусочек, как лекарство от смерти. Леке не хватило лекарства...

– Пиши, – тихо сказали мне.

В новой раме бетон был жидкий, он наползал на буквы. И слово «умер» исчезло. Мне не хотелось писать его снова. Но мне сказали:

– Пиши, Валя Зайцева, пиши.

И я снова написала – «умер».

«Дядя Вася умер 13апр. 2ч. ночь 1942г.».

«Дядя Леша 10 мая в 4 ч. дня 1942г.».

Я очень устала писать слово «умер». Я знала, что с каждой страничкой дневника Тане Савичевой становилось все хуже. Она давно перестала петь и не замечала, что заикается. Она уже не играла в учительницу. Но не сдавалась – жила. Мне рассказывали... Наступила весна. Зазеленели деревья. У нас на Васильевском много деревьев. Таня высохла, вымерзла, стала тоненькой и легкой. У нее дрожали руки и от солнца болели глаза. Фашисты убили половину Тани Савичевой, а может быть, больше половины. Но с ней была мама, и Таня держалась.

– Что же ты не пишешь? – тихо сказали мне. – Пиши, Валя Зайцева, а то застынет бетон.

Я долго не решалась открыть страничку на букву «М». На этой страничке Таниной рукой было написано: «Мама 13 мая в 7.30 час. утра 1942 года». Таня не написала слово «умерла». У нее не хватило сил написать это слово.

Я крепко сжала палочку и коснулась бетона. Не заглядывала в дневник, а писала наизусть. Хорошо, что почерк у нас одинаковый.

Я писала изо всех сил. Бетон стал густым, почти застыл. Он уже не наползал на буквы.

– Можешь еще писать?

– Я допишу, – ответила я и отвернулась, чтобы не видели моих глаз. Ведь Таня Савичева моя... подружка.

Мы с Таней одногодки, мы, василеостровские девчонки, умеем постоять за себя, когда надо. Не будь она василеостровской, ленинградкой, не продержалась бы так долго. Но она жила – значит, не сдавалась!

Открыла страничку «С». Там было два слова: «Савичевы умерли».

Открыла страничку «У» – «Умерли все». Последняя страничка дневника Тани Савичевой была на букву «О» – «Осталась одна Таня».

И я представила себе, что это я, Валя Зайцева, осталась одна: без мамы, без папы, без сестренки Люльки. Голодная. Под обстрелом.

В пустой квартире на Второй линии. Я захотела зачеркнуть эту последнюю страницу, но бетон затвердел, и палочка сломалась.

И вдруг про себя я спросила Таню Савичеву: «Почему одна?

А я? У тебя же есть подруга – Валя Зайцева, твоя соседка с Васильевского острова. Мы пойдем с тобой в Румянцевский сад, побегаем, а когда надоест, я принесу из дома бабушкин платок, и мы сыграем в учительницу Линду Августовну. У меня под кроватью живет хомячок. Я подарю его тебе на день рождения. Слышишь, Таня Савичева?»

Кто–то положил мне руку на плечо и сказал:

– Пойдем, Валя Зайцева. Ты сделала все, что нужно. Спасибо.

Я не поняла, за что мне говорят «спасибо». Я сказала:

– Приду завтра... без своего района. Можно?

– Приходи без района, – сказали мне. – Приходи.

Моя подружка Таня Савичева не стреляла в фашистов и не была разведчиком у партизан. Она просто жила в родном городе в самое трудное время. Но, может быть, фашисты потому и не вошли в Ленинград, что в нем жила Таня Савичева и жили еще много других девчонок и мальчишек, которые так навсегда и остались в своем времени. И с ними дружат сегодняшние ребята, как я дружу с Таней.

А дружат ведь только с живыми.

...И плывет наш остров, как корабль: слева – Нева, справа – Невка, впереди – открытое море».

 

Вопросы для обсуждения:

 

1. Что объединяло Валю Зайцеву с Таней Савичевой?

2. Почему Вале Зайцевой так важно было участвовать в строительстве памятника детям блокадного Ленинграда?

3. Как она добилась, что ее приняли в группу строителей?

4.В чем она оказалась незаменимой в этом строительстве?

5. С каким чувством Валя Зайцева писала на памятнике слова о смерти всех членов семьи Тани Савичевой? (и ее самоЙ? УБРАТЬ! И.Т.)

6. Можно ли дружить с теми, кто погиб? Как вы понимаете такую дружбу?

7. Как вы понимаете слова: «навсегда остаться в своем времени»? Какое отношение они имеют к Тане Савичевой и ее подруге?

8. Что значит имя Тани Савичевой для вас?

 

Дополнительная литература:

Байков В.А. «Память блокадного подростка»,

Добротворская К. «Блокадные девочки».

Крестинский А.А. «Мальчики из блокады».

Помозов Ю. Ф. «Блокадная юность».

Суслов В. «50 рассказов о блокаде».

Сухачев М.П. «Дети блокады».

Чуковский Н.К. «Девочка и жизнь»

(ПРИВЕСТИ СПИСОК К ЕДИНООБРАЗИЮ И.Т.)

 

Раздел 6.

ПОД ВЛАСТЬЮ ОККУПАНТОВ

В первые недели и месяцы войны Советская армия под натиском сильного, хорошо подготовленного к войне врага, вынуждена была отступать, чтобы набрать силы.

На захваченной территории гитлеровцы чувствовали себя хозяевами и устанавливали свои порядки. Непокорных уничтожали или отправляли в концентрационные лагеря, женщин с детьми насильственно угоняли в Германию на работу. Их целью было устрашить и уничтожить как можно больше советских людей. Этому содействовал режим террора и убийства.

Рост сопротивления советских людей в тылу врага заставлял фашистское руководство снимать с фронта войска для действия на «покоренной» территории. Господство противника на захваченных им районах основывалось на военной силе и многочисленных карательных органах: гестапо, полиция, жандармерия. Несмотря на то, что враг пытался устрашить местное население, сделать его неспособным к сопротивлению, уничтожал целые деревни, борьба с ним не прекращалась.

В этой борьбе участвовали и подростки. Многие из них помогали партизанам, или уходили к ним в леса. Партизаны держали немцев в напряжении, вызывали страх у солдат и офицеров. Подростков, замеченных в связях с партизанами, немцы отправляли в концентрационные лагеря, называемые в народе лагерями смерти. Особенно прославился своими злодеяниями по отношению к узникам-детям лагерь Саласпилса.

Чтобы не травмировать детскую психику, литературу о зверствах фашистов над детьми в концлагерях и арбайтлагерях, мы решили не давать для чтения и обсуждения. Ее мы указываем в дополнительном списке.

В данном разделе мы даем рассказы только о том, как вели себя немцы на оккупированной территории, как угоняли женщин и подростков на работу в Германию, какие взаимоотношения у них складывались с местным населением, с детьми, как росло у детей внутреннее сопротивление врагу и как они его реализовывали на деле. В дополнении к ним предлагаем рассказ Анатолия Митяева о том, какова была судьба деревень, в которых покорить местное население немцам не удалось.

 

Предлагаем обсудить:

К.Федин. «Вася»

М.Зощенко. «Леночка».

А. Митяев. «Отпуск на четыре часа»

Е.Рысс. Невольничий караван (глава повести Е.Рысс «Девочка ищет отца»)