О рассказе Александра Фадеева«Подвиг»

 

«Молодая гвардия» роман советского писателя Александра Фадеева, отрывок из которого мы предлагаем вам, посвящен действующей в городе Краснодоне во время Великой Отечественной войны молодежной подпольной организации под названием «Молодая гвардия» (1942-1943).

В середине февраля 1943 года после освобождения Краснодона советскими войсками, из шурфа находящейся неподалеку от города шахты№5 было извлечено несколько десятков трупов замученных подростков, состоявших в период оккупации в подпольной организации. Среди них был и Сергей Тюленин, о котором идет речь в предлагаемом рассказе.

Роман «Молодая гвардия» целиком был написан в 1946 году, хотя отрывки из него публиковались раньше. Предлагаемый отрывок под названием «Подвиг» был опубликован в журнале «Костер» в № 7–8 за 1945 год. В этом отрывке рассказывается, как гонимый местью к фашистам за их злодеяния в городе, Сергей совершает акт возмездия.

Пользуясь бутылками с зажигательной смесью, и кидая их в растворенные из–за душной ночи окна, он уничтожает группу немецких офицеров, расположившихся в здании треста.

В рассказе подробно описывается само приготовление юноши к свершению акта мести, его внутреннее состояние перед этим, осознание им важности того, что ему предстоит сделать.

Описывается собирание в себе духовных и физических сил для уничтожения врага, как реализуется эта готовность в деле и преодолевается страх и что следует после совершенного действия, что переживает мальчишка, спасаясь бегством от преследования.

Здесь представлена читателю сама динамика свершения подвига, то внутреннее и физическое напряжение, которой испытывает герой, решившийся на самоотверженный поступок и выполнивший его. Обсуждая этот рассказ важно донести мысль, как нелегко давались героям их подвиги и почему о них надо знать и вместе с ними пережить эти мгновения.

Александр ФАДЕЕВ

ПОДВИГ

(отрывок из романа «Молодая гвардия»)

 

 

«Надя сидела в косынке и в белом халате, как она прибежала из больницы, и снова и снова начинала рассказывать, как немцы выволакивали раненых из больницы, как они убили главного врача. Она не плакала, лицо у нее было белое, а маленькие скулы горели пламенем, и блестящие глаза ее не видели тех, кому она рассказывала.

– Явился! – яростно кашлял отец на Сережу,– ей–богу, возьму, да выдеру кнутом. Немцы в городе, а он болтается где ни попало. Мало мать в могилу не свел.

Мать заплакала.

– Я ж извелась за тобой. Думаю, убили.

– Убили! – вдруг зло сказал Сережа – Меня не убили. А раненых убили. В Верхне–дуванной роще. Я сам слышал…

Он прошел в горницу, где спал. И кинулся на кровать в подушку. Мстительное чувство сотрясало все его тело. Сережке трудно было дышать. То, что так томило и мучило его, теперь нашло выход. «Обождите, пусть только стемнеет!» – думал Сережка, корежась на постели. Никакая сила не могла удержать его от того, что он надумал.

Спать легли рано, не зажигая света, но все были так возбуждены, что никто не спал. Не было никакой возможности уйти незаметно, – он вышел открыто, будто идет на двор, и шмыгнул в огород. Руками он раскопал одну из ямок, где спрятаны были бутылки с горючей смесью. – ночью опасно было копать лопатой. Он слышал, как звякнула дверь, из хаты вышла сестра Надя и тихо позвала его несколько раз:

– Сережа!..Сережа!..

Она подождала немного, позвала еще раз, и дверь звякнула, – сестра ушла.

Он сунул по бутылке в карманы штанов и одну за пазуху, и во тьме июльской душной ночи, обходя центр города, снова пробрался в парк.

В парке было тихо, пустынно. Но особенно тихо было в здании школы, куда он проник через выдавленное окно. В здании школы было так тихо, что каждый его шаг, казалось, слышен был не только тут, но и во всем городе. В высокий проем окон на лестнице вливался снаружи какой–то смутный свет. И когда фигура Сережки возникла на фоне одного из этих окон, ему показалось, что кто–то затаившийся в углу, во тьме, теперь увидит и схватит его. Но он пересилил страх и вскоре очутился на своем наблюдательном пункте на чердаке.

Некоторое время он посидел у оконца, сквозь которое теперь ничего не было видно, посидел просто для того, чтобы перевести дух. Потом он нащупал пальцами гвоздики, которые держали раму окон, отогнул их и тихо вынул раму. Свежий воздух пахнул на него, на чердаке все еще было душно. После темноты школы и особенно этого чердака, он уже мог различать то, что происходило перед ним на улице. Он слышал движение машин по городу и видел сновавшие приглушенные огни их фар. Непрерывное движение частей от Верхнедуванной продолжалось и ночью. Там на всем протяжении дороги, видны были светящие в ночи фары.

У главного подъезда здания треста шла военная ночная жизнь. Подъезжали немецкие машины, мотоциклетки. Все время входили и выходили офицеры и солдаты, бряцая оружием и шпорами, слышался чуждый, резкий говор. Но окна в здании треста были затемнены.

Все чувства Сережки были так напряжены и так направлены в одну цель, что это новое непредвиденное обстоятельство – то, что окна были затемнены – не изменило его решения. Так он просидел возле этого оконца часа два, не меньше. Все уже стихло в городе. Движение возле здания тоже прекратилось, но внутри его еще не спали – Сережка видел это по полоскам света, выбивавшегося из–за полос черной бумаги. Но вот в двух окнах второго этажа свет потух, и кто–то изнутри отворил одно окно, потом другое. Невидимый, он стоял в темноте комнаты у окна, – Сережка чувствовал это. Потух свет и в некоторых окнах первого этажа, и эти окна тоже распахнулись.

– Кто там? – раздался начальственный голос из окна второго этажа, и Сережка смутно различил силуэт фигуры, перегнувшейся через подоконник.– Кто там? – снова спросил этот голос.

– Лейтенант Мейер, господин полковник, – ответил юношеский голос снизу. Сережка, не понимая, с бьющимся сердцем прислушивался к немецкой речи.

– Я не советовал бы вам открывать в нижнем этаже окна, – сказал голос наверху.

– Ужасная духота, господин полковник. Конечно, если вы запрещаете…

– Нет, я совсем не хочу, чтобы вы превратились в тушеную говядину, – смеясь, сказал этот начальственный голос наверху.

В окнах гасили свет, подымали шторы, и окна открывались одно за другим. Иногда из них доносились обрывки разговора, кто–то насвистывал. Иногда кто–нибудь чиркал спичкой, осветив на мгновение лицо, папиросы, пальцы, и потом огненная точка папиросы долго еще видна была в глубине комнаты.

– Какая огромная страна, ей конца нет,– сказал кто–то у окна, обращаясь должно быть к приятелю своему в глубине комнаты.

Немцы ложились спать. Все затихло в здании и в городе. Только со стороны Верхнедуванной, прорезая верхним светом фар ночное небо, еще двигались машины.

Сережка слышал биение своего сердца, казалось, оно стучит на весь чердак. Здесь было все-таки очень душно. Сережка весь вспотел.

Здание треста с открытыми окнами, погруженное во тьму и сон, смутно вырисовывалось перед ним. Он видел зияющие тьмой отверстия окон вверху и внизу. Да, это нужно было делать сейчас… Он сделал несколько пробных движений рукой, чтобы вымерить возможный рывок и, хоть приблизительно, прицелиться.

Бутылки, которые он сразу, как пришел сюда, вынул из карманов и из-за пазухи, стояли сбоку от него. Он нащупал одну из них, крепко сжал ее за горлышко, примерился и с силой пустил в нижнее растворенное окно.

Ослепительная вспышка озарила все окно, и даже часть улочки между зданием треста и зданием школы, и в то же мгновение раздался звон стекла и легкий взрыв, похожий на то, как будто разбилась электрическая лампочка. Из окна вырвалось пламя. В это время Сережка бросил в это окно вторую бутылку. Она разорвалась в пламени с сильным звуком. Пламя уже бушевало внутри комнаты, горели рамы окна, языки его высовывались вверх по стене, едва не до второго этажа. Кто–то отчаянно выл и визжал в этой комнате, крики раздались по всему зданию. Сережка схватил третью бутылку и пустил ее в окно второго этажа напротив.

Он слышал звук, как она разбилась и видел вспышку, такую сильную, что вся внутренность чердака осветилась, но в это время Сережка был уже далеко от окна, он был уже у выхода на черную лестницу. Стремглав пронесся он этой черной лестницей и, не имея уже времени разыскать в темноте класс, где было выдавлено окно, он вбежал в ближайшую комнату, – кажется это была учительская – быстро распахнул окно, выпрыгнул в парк и, пригибаясь. побежал в глубину его.

С того момента, как он бросил третью бутылку, и до того момента, как он осознал, что бежит по парку, он все делал инстинктивно и вряд ли мог восстановить в памяти, как все это происходило. Но теперь он понял, что надо упасть на землю, полежать одно мгновение и прислушаться.

Слышно было, как мышка шуршит где–то неподалеку от Сережки, в траве. С того же места, где он лежал, он не видел пламени, но оттуда, с улицы, доносились крик и беготня. Он вскочил и пробежал еще дальше, на самый край парка, к террикону выработанной шахты. Он сделал это на случай, если будут оцеплять парк, – отсюда он уже мог уйти при всех условиях.

Теперь он видел огромное, все более распространявшееся по небу зарево, отбрасывающее свой багровый отсвет даже на этот, далеко отстоящий от очага пожара, старинный гигантский террикон и на макушке деревьев парка.

Сережка чувствовал, что сердце его расширяется и летит. Все тело его содрогалось, он едва удерживался, чтобы громко не засмеяться.

– Вот вам! Зетцен зи зих! Шпрехен зи дейч! Гебен зи этвас!.. – повторял он с неописуемым торжеством в душе этот набор фраз из школьной немецкой грамматики, приходивших ему на память.

Зарево все разрасталось, окрашивая небо над парком, и даже сюда доносились суматоха, поднявшаяся в центральной части города. Нужно было уходить…

 

Вопросы для обсуждения:

1. Какие причины побудили Сергея мстить фашистам?

2. Как готовил он эту месть?

3. Что он переживал, готовясь свершить задуманное, как преодолел страх?

4. Что он испытывал, когда осуществил свой план и пустился в бегство?

5. Что вы сами пережили, читая (слушая) рассказ? Поддерживаете ли вы его торжество?

6. Почему рассказ назван «Подвиг»?

 

Дополнительная литература:

Е.Ильина. «Четвертая высота»

Е.Кошевая. «Повесть о сыне»

Л.Космодемьянская. «Повесть о Зое и Шуре»

Е.Надеждина. «Партизанка Лара»

 

 

Раздел 15

Война и гуманизм

Как известно, война – это ненависть, а гуманизм – это любовь. Совместимы ли эти понятия, когда речь идет о взаимоотношениях врагов? Они не совместимы, если направлены их орудия смерти друг против друга. «Пусть ярость благородная вскипает как волна» – пелось в песне военных лет. «Наука ненависти» так озаглавил Михаил Шолохов свое произведение, написанное в 1942 году. «Я призываю к ненависти» вторил Шолохову своим произведением Алексей Толстой.

Но случались на войне ситуации, когда враг оказывался безоружным, беспомощным и ждал пощады, когда за ним не скрывался убийца. Тогда писатели воспринимали войну как испытание гуманизма, утверждавшегося в самых негуманных условиях.

Пример такого случая мы приводили, говоря о рассказе Николая Богданова «Фюнфкиндер» в теме «Русские мальчики». Наши партизаны пожалели захваченного ими немецкого авиамеханика, отца пятерых детей, оставшихся у него дома.

Способность сострадать, проявить милосердие к беспомощному человеку, не замешанному в кровавом преступлении – это и есть гуманность человеческой души. Случаи ее проявления на войне отражены в ряде других рассказов советских писателей, адресованных, в том числе, и детям.

Предлагаем обсудить:

С. Алексеев. «Данке шен»

В. Закруткин «Матерь человеческая»

К.Воробьев «Немец в валенках»