О рассказе елены катерли «как на фронте»

Елена Катерли (1902–1958) принадлежит к числу ленинградских писателей и журналистов. Те, кто ее хорошо знал, говорят о «естественности ее души», ее «первозданном свете». Более всего она известна как автор романов и повестей из жизни рабочих Ленинграда. Производственная тема отражена и в рассказах для детей времен войны.

Предлагаемый для обсуждения рассказ отражает боль души самой писательницы за гибель мальчика Васи Зимина, передовика производства по изготовлению деталей для оружия. Он работал за токарным станком, на котором работал раньше его погибший на фронте отец. От осколка снаряда погибает и сам Василий Зимин.

Скорбя о погибшем друге, члены его бригады, такие же мальчишки, как и он, решают действовать по образцу солдат: сначала те стреляют за себя, а потом за погибшего товарища.

Решение действовать «как на фронте» и приводит к тому, что ребята не только имя бригады сохранили, но и выполнили норму работы за него дополнительно к своей. Вот и вышло, что Зимин работает!

Но какой изобретательности, трудового товарищества и ответственности стоило это членам бригады. Эта проблема и есть, наверное, стержень разговора с нынешними детьми.

.

Елена КАТЕРЛИ

 

 

КАК НА ФРОНТЕ

(«Костер» 1945 №7–8. С.20–31)

 

– Убит. Осколок попал прямо в сердце. Доктор медленно поднялся с колен, и все увидели, что на голубой майке лежавшего на полу Васи Зимина расплылось темно–красное пятно.

Осколок? Ребята растерянно огляделись кругом и увидели, что на фанерном щите, которым было заколочено окно, появилась дырка. Немецкий снаряд разорвался на заводском дворе, а сюда, в цех, влетел осколок. Один–единственный. Но этого было достаточно, чтобы убить Васю.

Всего несколько минут назад все было спокойно, и вдруг за стеной раздался этот грохот, от которого цех вздрогнул и зазвенел, а в воздухе возникло облако пыли. Потом опять наступила тишина, пыль развеялась, и стало видно, что кругом все в порядке. Станки, и даже лампочки над ними горели ровным, немигающим светом, и только Вася Зимин лежал около своего станка, будто опрокинутый чьим–то тяжелым ударом.

Директор, вбежавший в цех вместе с врачом, теперь распоряжался около носилок. Вот уложили Васю на носилки. Кто–то оправил на нем спецовку, смахнул приставший сор. Мастер, серенький и горбатый, дрожащей рукой остановил станок Васи и пошел рядом с носилками.

В дверях он остановился и сказал директору:

– Он ведь с первого дня, как на завод пришел, был моим учеником. Лучшим, самым лучшим. А пришел еще зимой, в сорок первом году. Опухший, слабый. Под шапкой вязаный платок, пальтишко ремешком подтянуто, на ногах – большие валенки. Лица не видно, только глаза впалые смотрят строго. Пришел и говорит: «Мой отец тут работал – токарь Василий Зимин. Он умер вчера. Я за него работать буду». Поставил я его работать за отцовский станок. И хоть слабый был мальчуган и не знал ничего, упорством взял…

Мастер отвернулся, достал платок. В цехе было тихо.

Самый младший из мальчиков, Федюшка, начал всхлипывать, Жора, лучший друг Васи, вдруг растолкал стоявших рядом ребят и выбежал из цеха… Он упал на груду шлака, уткнулся лицом в колючие острые кусочки.

Нет больше его единственного друга – Васи, его унесли на носилках, а он, Жорка, остался один. Сегодня вечером они собирались пойти рыбачить, и его друг обещался рассказать ему про всадника без головы. Теперь он никуда не пойдет и никогда ничего не расскажет…

Жора долго лежал на куче шлака и не слышал, как подошел к нему горбатенький мастер и сел рядом. Жора испуганно поднял свое мокрое, перепачканное лицо, когда мастер положил руку ему на плечо.

– Поплачь! Поплачь! – сказал мастер – хороший он был паренек. Я ведь и отца его знал и деда…

Мастер снял очки в узенькой железной оправе и начал протирать стекла уголком своей спецовки. Стариковские его бесцветные глаза его покраснели, и он мигал ими часто–часто, точно смахивая соринку.

Жора только сейчас заметил, как состарился мастер, и сказал, стараясь говорить басом:

– Чего плакать–то? Слезами горю не поможешь!.

– Это верно, что не поможешь, – грустно согласился мастер, – только ведь и удержаться трудно.

– У меня тоже отца нет, на фронте его убили, – сказал Жора. Я тоже хотел вместо его, да не берут. Я просился, в военкомат ходил, а все зря.

– Так ты и здесь все равно, как вместо него, – возразил мастер.– Оружие–то мы для фронта делаем! Вот победим немца, – и нам спасибо скажут.

Он поднялся и, опираясь на Жорино плечо, потянул его за собой.

– Пойдем в цех. Заказ – сам знаешь какой!

В цехе, как утром, жужжали станки, ребята стояли на своих местах. За Васиным столиком уже работал Федюшка. Лицо у него покраснело от напряжения, – еще утром он был учеником, а теперь работал самостоятельно. И тут же висела доска с показателями: «В.Зимин – 197,6 % было выведено на ней мелом.

Жора недружелюбно посмотрел на Федюшку – зачем его поставили на Васин станок? А мастер тоже взглянул на доску и сказал, вздохнув:

– Да, сорок с лишним лет эта фамилия на заводе известна. А теперь – нет больше Зиминых…

Он махнул рукой и пошел по пролету – низенький, седой. Жора запустил свой станок и не поднимал головы, пока не кончилась смена.

После смены ребята вышли за ворота завода. Вышли всей бригадой, тихо, без обычного шума и толкотни. Вечер был тихий и ясный, ветер рябил упругие волны Невы, ударяя, как в парус, в изогнутые крылья чайки.

– Посидим на берегу, – предложил Федюшка.

Ребята спустились к воде и сели на теплую землю. Все молчали, и Федюшка начал бросать камни в покачивающуюся на волнах пустую лодку.

– Как мастер–то говорил? – сказал он, – «больше сорока лет на заводе были Зимины…» А вот завтра сотрут с доски Васино имя. Жалко…

– Жалко тебе! – сказал Жорка… – Небось, теперь твою фамилию на доске–то поставят…

Федюшка выпустил из рук камень и посмотрел на Жору. Он сидел какой–то похудевший, желтый, осунувшееся лицо его было испачкано сажей, а глаза смотрели злобно. Федюшка встал, отошел в сторону, – ему было очень обидно, он любил Васю и гордился тем, что теперь его поставили именно на Васин станок.

Мальчики замолчали и смотрели то на Жору, то на Федюшку. Федюшка стоял поодаль, а Жора, обхватив руками колени сидел отвернувшись. Рядом с ним на земле лежали две удочки, одна из них – Васина.

– Федька–то не виноват, – нерешительно сказал кто–то. – Он, небось, не просился, его мастер поставил…

– Вставай туда хоть ты, – отозвался Федюшка. – Фамилию пускай не стирают, – и без доски могу работать.

– Верно, верно! – перебивая друг друга, заговорили ребята. Попросим, чтобы не стирали. Вот как бывает в Красной Армии – убьют какого, отличившегося бойца, а его посмертно оставляют в списках части.

– И название бригады оставим старое – бригада Васи Зимина.

– Ну а как же показатели? – сказал Жорка. Нельзя, чтобы на доске против фамилии Зимина стоял ноль. Ведь это обидно будет Ваське–то…

Мальчики опять замолчали. Доска – это гордость их бригады, на ней каждый день появлялись новые цифры… Это не просто цифры – они рассказывают, как помогал ты фронту. Разве можно фамилии Зимина оставаться без этих цифр?

– А я читал в «Комсомольской правде» как один снайпер ходил бить немцев вместо погибшего товарища, – сказал кто–то из мальчиков. – Сначала стреляет за себя, а потом – за товарища. А гильзы от тех патронов – в карман. А потом из них на могиле товарища звезду выложил. Вот бы и нам так!

Жора сидел отвернувшись. Казалось, он напряженно решал какую–то трудную задачу. Работать сначала за себя, потом за погибшего товарища.

– Если бы на Васином станке работал настоящий токарь, – сказал он, – он мог бы выработать не одну, а две нормы. А Федька и одну не вытянет.

Мальчики посмотрели на Федьку, и он виновато опустил глаза.

– Может быть, на тот месяц вытяну, – прошептал он, – а сейчас – нет.

– А почему это один Федька должен? – оживились ребята. – Не только на Васином станке, можно и на других. От каждого понемногу, вот и будет у вас, как раньше – больше всех. Только и свою не снижать, а еще больше вырабатывать.

Жорка повернулся. Ведь и мастер говорил, что они, как фронтовики. Вот висит Васина доска показателей, украшенная красными флажками и зелеными ветками, над ней Васин портрет.

А позволят так выработку подсчитывать? – спросил он. И сразу же вспомнив, что говорил мастер за кочегаркой, сам ответил: – Позволят! Конечно, позволят!

Ребята тесней придвинулись друг к другу. Тихо плескались у берега волны, точно подслушивая их разговор. Много видала эта река, в широкую гладь которой смотрятся десятки старых заводов. Знает река, как умеют работать ленинградские люди!

– Если приходить немножко пораньше, все приготовить и разложить, то на этом можно кое–что выгадать, – убеждал Жора. – И потом – надо думать. Все время думать. И каждый придумает, как ускорить работу, честное слово!

Спряталось солнце. Сумерки окутали землю. Откуда–то издалека доносилась артиллерийская канонада. А ребята все еще разговаривали, подсчитывали, спорили.

На другой день после конца смены, ребята не расходились все стояли около станков и ждали. Наконец, мастер, как обычно, подошел к доске показателей бригады. Он стер вчерашние цифры и написал новые. Против Жориной фамилии он написал двести процентов, против Федюшкиной – сто, а дойдя до фамилии «Зимин», аккуратно вывел «двести два и три десятых процента». Потом обернулся к тем, кто стоял позади, и сказал:

– Выходит, токарь Зимин работает. Молодцы вы, ребята!»

 

Вопросы для обсуждения:

1. Что общего между фронтом и работой подростков на заводе в военное время?

2. Какое отношение к Васе Зимину имеют слова мастера: «упорством взял»? Можно ли эти слова отнести и к его товарищам по цеху?

3. Как переживали ребята смерть Васи?

4. Как им удалось выполнять работу за него? Что они придумали?

5. Как вы относитесь к их решению заменить токаря Васю Зимина, как тот заменял своего отца?

6.Согласны ли вы с выводом мастера: «Выходит, токарь Зимин работает»?

7. Какие мысли и чувства вызвал у вас этот рассказ? Роднит ли вас что–то с мальчишками бригады Васи Зимина?

 

 

Дополнительная литература:

Л. Воронкова «Село Городище»

В.Осеева «Отцовская куртка»

В.Воскобойников «Василий Васильевич» (УБРАТЬ! См. стр 56 И.Т.)