Сциентистская и гуманистическая перспективы: различные идеологии исследования

Две социологические перспективы — это еще и две разные идеологии ис­следования, а не только геометрические проекции. Они касаются сущности социального познания, тех траекторий, по которым оно может развиваться.

Когда мы говорим о социологии как о науке, изучающей общество и по­ведение людей, то редко задумываемся о ее собственной природе. Между тем социология, в отличие от многих других (если не всех) естественных и гу­манитарных наук, обладает двойственной природой. Социолог, опрашивая людей и знакомясь с их внутренним миром, мнениями и пристрастиями, сам имеет определенные мнения и пристрастия, которые, осознает он это или нет, влияют на результаты познания.

Двойственность природы социологии означает, что основной предмет по­знания этой науки — общество — можно познавать двумя противоположны­ми способами.

Первый вариант, или проект позна­ния общества, называется, как вы уже знаете, сциентистски ориентирован­ным. Он элиминирует человека как су­щество, наделенное мотивами, ценностями, целями и интересами. Человек рассматривается также отстранение и равнодушно, как булыжник, портфель или молекула кислорода, т.е. человеческая психика не учитывается, что не­обходимо ученым для чистоты эксперимента. Такой подход в социальном по­знании, отталкивающийся от идеалов строгого естествознания, называется позитивистским. Его родоначальником в социологии был О. Конт.

Суть позитивистского варианта социологии состоит в сведении ее к со­вокупности эмпирических данных и построенной на них системы теорий. Однако индексы, статистика, анкеты, опросы выполняют скорее служебную роль. Это инструменты, но не цель познания. Можно ли судить о социаль-

ной действительности на основе мнений случайно опрошенных людей, даже используя математические процедуры? Способны ли люди, вовлеченные в ход событий и так или иначе заинтересованные в их оценке, быть бесприст­растными свидетелями. В чем различие изучения поверхностных суждений и строго достоверных, исчерпывающих проблему сведений? На каком этапе социология превращается в статистику мнений? Эти и многие другие воп­росы не могут быть решены в рамках позитивистского варианта социологии.

К позитивистам причислял себя другой французский ученый — Э. Дюрк-гейм. Но он, как уже говорилось, предложил более утонченный вариант по­зитивизма, который позднее был назван функционализмом и в середине XX в. стал называться «структурным». Американский социолог Т. Парсонс развил наиболее интересные идеи Конта и Дюркгейма, обогатив науку но­вым, структурно-функциональным видением общества: любое социальное явление, учреждение или институт рассматриваются с точки зрения их вклада в развитие общества. Этот вклад или польза называется функцией. Функция института образования — учить молодежь и социализировать ее к нормаль­ному цивилизованному обществу. Если школа этого не делает, то надо гово­рить не о функции, а о дисфункции института образования. Таким же спо­собом можно анализировать любое социальное явление.

И позитивизм, и структурный функционализм используют одну и ту же теоретическую платформу — элиминировать из познания любые признаки субъективизма, устранить человеческие эмоции, симпатии и антипатии.

Второй вариант или проект познания общества можно назвать гуманис­тической ориентацией. Он базируется на признании принципиальной неус­транимости человека из процесса познания общества. Изучая окружающий мир, человек, желая того или нет, обязательно вносит какие-либо помехи, связанные с его пристрастиями, симпатиями, эмоциями. Можно закрыть на это глаза и изучать человека наподобие графина, стоящего на столе. Но в глубине души мы все равно знаем, что человек, будучи одушевленным су­ществом, рассчитывая коэффициенты смертности, анализируя удовлетворен­ность трудом или выстраивая динамику забастовочной борьбы, вносит в конечный результат какой-то неучитываемый довесок, который никакими инструментами не зарегистрируешь. Не будет ли поэтому честнее признать­ся в неустранимости влияния человеческого фактора на познание и глубже разобраться в его природе?

Гуманистическая ориентация расширяет социальные функции социоло­гии: от познания действительности к ценностно-ориентированному осмыс­лению отношения «человек—общество».

Название «гуманистическая социология» нельзя считать строго научным термином. Скорее, это собирательное название ряда направлений в социоло­гии и социальной философии, имеющих много общего: философии жизни, неокантианства, феноменологической философии и феноменологической социологии, социологии М. Вебера, интерпретативной социологии, драматур­гической социологии и др. Их можно объединить под другим названием, на­пример «понимающая социология», как предложил Л.Г. Ионин. Но какие бы термины в дальнейшем ни использовались, речь пойдет о близких по духу направлениях мысли, признающих главную роль человеческого фактора в социальном познании, стремящихся разобраться в его природе и внести в методологию научного познания соответствующие коррективы.

Оба варианта видения социологии имеют равное право на существование. Не имеют права на существование лишь крайности, преувеличивающие или полностью умаляющие роль человеческого фактора в познании. Одинаково плохо стирать грани между объектом и субъектом познания, приравнивая че­ловеческое «Я» к молекулам и прямым, либо превращать это «Я» в единствен­ный источник истинной информации, полагая, что окружающий мир в конеч­ном итоге — всего лишь проекция наших желаний, мнений, ценностей.

И в сциентистском, и в гуманистическом вариантах социологии есть мно­жество рациональных и весьма плодотворных элементов, которые, если их со­единить, составят фундамент подлинного познания общества. Можно назвать это третьим вариантом социологии. Первым его приверженцем в конце XIX в. стал М. Вебер; его стараются придерживаться многие современные социологи. Но полностью и непротиворечиво объединить оба противоположных варианта на практике крайне сложно. Фактически социология по-прежнему осталась расколотой на две части, и никто не знает, осуществится ли когда-либо предло­женный Вебером их синтез или он в принципе не нужен и социология может успешно развиваться, используя двойственность своего статуса.

Объединить две перспективы, познавать единое общество под разными углами зрения, получая многомерный и достаточно полный образ реально­сти, не так уж и трудно, поскольку между сциентизмом и гуманизмом, в чем мы неоднократно будем убеждаться, немало общего. Иногда бравирование представителями этих направлений своими различиями неискушенному читателю или слушателю может показаться неким эпатажем: каждый расхва­ливает себя и чернит соперника, убеждая, что он уж точно совсем другой.

Например, приверженцы гуманистической перспективы всячески подчер­кивают, что только они проявляют интерес к разным формам социальной дискриминации по признаку пола, расы, этносу и проблемам девиантного поведения, только им удалось привлечь общественное внимание к проблеме дискриминации и восстановлению социальной справедливости, а в первых рядах шли рыцари Чикагской школы, не побоявшиеся проникнуть к жителям трущоб и преступникам и, применив описательные методы, пробудившие в общественном сознании интерес к филантропической и реформаторской де­ятельности. Само название «качественная социология» скрывает в себе глубо­кий интерес к человеческой личности и гуманистический пафос.

На самом деле в усовершенствовании общества, снижении уровня преступ­ности, социальной напряженности и конфликтности, усилении борьбы с ра­совой сегрегацией и классовой ненавистью объективные опросы, оперативная и точная статистика, поставляемая в правительственные органы сторонника­ми количественной социологии, сыграла не меньшую, если не большую роль. Государственные чиновники любой страны проявляют полное равнодушие к гуманистическим лозунгам и «расколдовыванию» социальной реальности — им подавай голые факты, точные цифры и расчеты, на основании которых они могут выделить финансовые ресурсы. Получается, что чиновники и предста­вители социологического сциентизма легче поймут друг друга, достигнут боль­шего согласия и в большей степени помогут решить общественные проблемы, поскольку они разговаривают на одном языке. Большинство хозяйственных руководителей, вся бизнес-элита, значительная часть политического истеб­лишмента — это выходцы из среды «естественников» и «технарей», привык­ших к точному языку цифр и проверенных фактов.