Теория и исторический контекст науки

Не существует чистой теории и чистой, ничем не нарушаемой эмпирии. Целесообразнее говорить о плохо и хорошо сконструированных теориях, которые встречаются в реальной практике. Их последовательность, чередо­вание, сменяемость и взаимные переходы (перетекание) друг в друга и со­ставляют действительную историю науки.

«Плохая» теория отличается тем, что ее предмет постулируется непосред­ственно. В «хорошей» теории результаты неотделимы от пути, который при­вел к ним. В высокоразвитой научной системе предмет — не начальная, а пре­имущественно конечная точка научного поиска. В этом случае метод его по­лучения по природе и функциям является как дискурсивным, так и демонстративным. Иначе говоря, метод построения теоретической системы знания, а стало быть, и ее предметной (идеализированной) модели, должен наряду с непротиворечивостью выведения нового знания обладать качеством наглядности и убедительности своего обоснования. Выражаясь языком, при­нятым в методологии науки, эвристичность контекста (или логики) откры­тия должна быть эквивалентной безупречности и обстоятельности контек­ста (логики) доказательства.

Любая наука как совокупность входящих в нее научных теорий представ­ляет собой одновременно демонстративное (показывающая чужое) и дискур­сивное (создающая свое) знание. Она описывает уже произошедшее, но вместе с тем выстраивает события в определенной логике и последователь­ности, дает собственное видение и картину мира. Логика открытия здесь со­седствует и переплетается с логикой обоснования.

История науки не является суммой точек зрения или полем для столкно­вения противоборствующих воззрений и позиций. В обычных рассуждени­ях о предмете, объекте и структуре любой науки, в том числе и социологии, в обмене мыслями и мнениями, в столкновении позиций и концепций, вы­ражаясь словами Гегеля, мы еще не располагаем самой сутью дела, т.е. не покидаем почвы описательно-исторического способа. Суть дела раскрывает другой метод — оперирование понятиями, составляющими содержание дан­ной науки. Но это вовсе не классификационно-иллюстративный метод, ко­торый сводит все и вся к «агрегату сведений». Суррогат философского мето­да, например классификационно-описательный, есть, по Гегелю, лишь со-

³⁶ Степин B.C., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техники // http://philosophy.ru/library/ fnt/OO.html

вокупность уловок, которые дают возможность не касаться сути дела, но сохранять при этом «видимость серьезности», «ибо суть дела исчерпывается не своей целью, а своим осуществлением, и не результат есть действительно целое, а результат вместе со своим становлением...»³⁷.

Столкновение точек зрения, школ и направлений является содержанием истории науки в той мере, в какой за ними проглядывает момент необходи­мости. В этом случае сталкивающиеся между собой точки зрения перестают служить «строительными лесами», которые впоследствии, по достижении результата, за ненадобностью отбрасываются. Именно они составляют суть дела, живой организм научной мысли, так сказать, социологию в процессе ее движения. Чем бы ни завершились научные споры, их конечный резуль­тат не имеет абсолютной ценности — статуса непререкаемого авторитета. Он всегда будет превзойден или «снят» в будущем. В этом и состоит диалектика познания, чтобы признать как действительное, самоценное каждый из од­носторонних подходов, чтобы сохранить их как противоположные и вместе с тем «взаимно необходимые моменты».

Конечный результат научного спора — не всеобщая, а частная точка зре­ния. Сегодня, например, победила мотивационная теория труда, а завтра — технократическая. Это победа данного исторического момента, а не науки вообще, поскольку она вечно развивающаяся система знания. Однако част­ная истина не имеет никакого значения в отрыве от содержания спора, ибо главное в науке — результат вместе со своим становлением. Еще более кате­горично Гегель формулирует (в «Феноменологии духа») эту мысль следую­щим образом: «...цель сама по себе есть безжизненное всеобщее, подобно тому, как тенденция есть простое влечение, которое не претворилось в дей­ствительность; а голый результат есть труп, оставивший позади себя тенден­цию»³⁴. Или: «Самое легкое — обсуждать то, в чем есть содержательность и основательность, труднее — его постичь, самое трудное то, что объединяет и то, и другое, — воспроизвести его»³⁹.

Дискуссии и обсуждения способствуют достижению результата (конечное определение предмета науки) нарастающим итогом. Всякое новое мнение или подход учитывают предыдущие, и не только каждое из них в отдельности, но и их совокупность. Социологическая концепция может навсегда остаться лишь заверением автора в том, что его подход, представление о предмете исследо­вания — истинное знание. Но это еще не научная система или теория в геге­левском понимании слова, где истина, выраженная в понятиях, «обладает сти­хией своего существования». «Заверение — это форма выражения или запечат-ление того исследовательского процесса, который называется интуицией, усмотрением или непосредственным знанием абсолютного»⁴⁰ плюс уверен­ность в правильности выбранной точки зрения. Как здание не готово, когда заложен лишь его фундамент, полагает немецкий философ, так и достигнутое понятие целого не есть само целое, т.е. наука никогда не завершается в своем начале. Целое — это всегда такое начало, которое возвратилось из временной последовательности, обогатившись в пути новым знанием.

' Гегель. Соч. Т.4. М., 1959. С. 2. '' Там же. С. 2. ' Там же. С. 3. Гам же.

Для непросвещенного человека начало науки — это лишь «свернувшееся в свою простоту целое или его общее основание». Но для просвещенного сознания «еще не потеряно воспоминание о богатстве предшествующего наличного бытия». Без изложения этого предшествующего развития наука лишена общепонятности и кажется находящейся в «эзотерическом владении нескольких отдельных лиц», т.е. узкого круга специалистов. «Лишь то, что вполне определено, есть в то же время экзотерическое, понятное и годное для того, чтобы быть изученным и стать достоянием каждого»⁴¹.

Таким образом, раскрытие научных понятий нужно начинать с самых про­стых и абстрактных представлений, как бы проекта целого. В таком сверну­том виде наука, конечно же, окажется доступной только посвященным. В ка­ком-то смысле такое представление науки — личное дело ученого, его част­ная точка зрения или, по Гегелю, единичное и часто случайное бытие наличного. Только дальнейшее раскрытие всего многообразия содержащего­ся в исходных понятиях проблем способствует построению научной системы, делает ее экзотеричной. Проложенный путь — «рассудочная форма науки» — приближает ее истины к непосвященным и делает эти истины доступными им, благодаря чему они могут непосредственно приобщиться к науке.

Итак, единственно правильный путь приобщения к основам науки, фун­даментальному знанию лежит через историю науки. На этом издавна бази­ровалась университетская подготовка студентов. Интерес к истории — не досужее любопытство, а естественная необходимость и внутренняя потреб­ность тех, кто стремится выйти за грань поверхностного усвоения предмета.

К сожалению, подобная мысль, ставшая, казалось бы, неоспоримой ис­тиной, часто подвергается сомнению. Практикующие социологи и студен­ты, специализирующиеся в области прикладной проблематики, считают, что для хорошего усвоения, скажем, методов социальной технологии не обяза­тельно знание истории вопроса. Главное, полагают они, уметь, а не знать, и если знать, то современное состояние, но не устаревшие концепции, сдан­ные в архив.

Забвение истории своей науки свойственно не только некоторым россий­скими, но и зарубежным социологам. Этот парадоксальный факт обнаружен эмпирически. Оказывается, 90% молодых американских социологов не знают имен первых президентов Американской социологической ассоциации (АСА). И, конечно же, не знакомы с их работами. Не менее «радужная» картина и сре­ди академических профессоров — признанных авторитетов в своей специаль­ности, так сказать, наставников молодежи: опрос показал, что 50% американ­ских профессоров с работами первых 20 президентов АСА незнакомы, а мно­гие не знают даже их фамилий. Это тем более удивительно, что в числе опрошенных оказались солидные ученые в возрасте 70 лет и более, которые наверняка лично встречались с некоторыми из первых президентов АСА⁴².

Забвение прошлого отражается и на системе преподавания научных дис­циплин. На социологических факультетах США чаще других читаются курсы теории (72%) и методологии (71%), несколько реже — истории социологии (42%,) и совсем редко — социологии труда (31,5%). На 241 социологическом

⁴¹ Гегель. Соч. Т. 4. М., 1959. С. 6-7.

⁴² The American Sociologist. 1980. Vol. 15. № 2. P. 94-95.

отделении читаются курсы по 51 социологической науке; из них история со­циологии и социология труда преподается только в '/₃ университетов⁴³.

Дело, разумеется, не только в количестве учебных дисциплин, но и в ка­честве подготовки ученых. Из беседы с канадским социологом, специали­зировавшемся по истории международного (главным образом, российского) рабочего движения, стало известно, что в Нью-Йоркском университете преподается история индустриальной социологии. Но как? Относительно си­стемы Тейлора мой коллега запомнил лишь его потогонную систему расчле­нения труда, о Хоторнских экспериментах имел очень смутное представле­ние, а в конце беседы заявил, что ни тейлоризм, ни «человеческие отноше­ния» знать не обязательно, поскольку первый — древняя история, а результаты вторых очень редко используются в промышленной практике.

⁴⁵ Ibid. P. 144.

ТИПЫ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Считается, что научная теория, принципы ее построения, верификации, ее структура и генезис универсальны для всех наук, а потому не суще­ствует каких-то особых разновидностей — исторической, психологичес­кой или социологической. Организация научного знания не совместима с местничеством, под которым нужно понимать отраслевые или дисцип­линарные своеобразия.

Тем не менее каждая социальная дисциплина старается внести свои кор­рективы в общенаучную модель теории, привести ее в соответствие со своей спецификой, теми целями и задачами, которые стоят перед этой дисциплиной, наконец, в соответствие с теми методами познания, кото­рыми она пользуется и которые наиболее полным образом отражают ее природу. Вот почему в психологии появляются когнитивные, деятельно-стно-ориентированные и другие теории, равно как и в социологии суще­ствуют собственные модели научной теории, отражающие своеобразие этой науки.