ДЖордЖ А. Келли Плодотворность научной теории

Теорию можно рассматривать как способ связать вме­сте множество фактов, с тем чтобы можно было понять их все разом. Когда теория дает нам возможность делать предсказания с приемлемой точностью, ее можно на­звать научной. Если же ее предсказания настолько рас­тяжимы, что позволяют толковать широкое множество всевозможных событий в качестве их подтверждения, такая теория не удов­летворяет высочайшим стандартам науки.

Теория вовсе не должна быть высоконаучной, чтобы быть полезной. Все мы упорядочиваем ежедневные события в своей жизни, прибегая к помощи довольно растяжимых истолкований. Однако не только к этому сводится назначение теории. Теория обеспечивает основу для активного подхода к жизни, а не просто снабжает креслом, усевшись в которое, можно было бы с бесстрастной почтительностью созерцать ее перипетии. Людям незачем быть толпой безучастных зрителей, наблюдающих пышное зрелище творения. Они способны играть активную роль в формировании событий.

Мир — не заброшенный памятник, а событие огромного масштаба, окон­чания которого пока еще не видно. Теории, используемые людьми для ис­толкования такого события, сами являются лишь случайными событиями в их гигантской веренице. Устанавливаемые в наших теориях истины представ­ляют собой последовательные приближения к более широкому плану бытия, которые пусть медленно, но все же содействуют его развертыванию. Таким образом, теория — это пробное выражение того, что человек разглядел в на­катывающихся волнами событиях жизни как правильный, закономерно по­вторяющийся рисунок. Но теория, будучи сама событием, может — в каче­стве видовой категории — включаться в состав другой теории или даже в су-перординатную часть самой себя, а та, в свою очередь, может войти в состав еще более общей теории. Поэтому теория удерживается исключительно за счет той системы истолкования, частью которой она предположительно ста­новится, — и, конечно, это продолжается лишь какое-то время, пока ис­пользуется именно эта суперординатная система.

Теория связывает или определяет события, которые ей подчиняются. Сама же теория определяется не объясняемыми ею событиями, а суперординат-ной точкой зрения теоретика. Однако теория должна сообразовываться с событиями для того, чтобы их предсказывать. Число альтернативных спосо­бов согласования теории с событиями, насколько нам известно, бесконеч­но, но отличимо от бесконечного числа способов, которыми не удается дос­тичь такого согласования.

Теории — это результат размышлений людей, стремящихся вырваться на свободу из круговерти событий. Теории включают в себя предшествующие их созданию предположения об определенных областях этих событий.

В последнее время американская психология стала уделять больше вни­мания проблемам построения теории. Произошло оживление интереса к философии, особенно к философии науки. Подобно тому как философы

начали присматриваться к происходящему вокруг, чтобы выяснить, насколь­ко по-разному люди на самом деле мыслят, так и психологи начали осмат­риваться кругом, чтобы увидеть, какого рода теории вырабатывают ученые в разных областях знания в настоящее время.

Мы скептически относимся к ценности копирования готовых теорий, созданных в других науках. Психология достигла достаточной зрелости, что­бы конструировать собственные вместо того, чтобы обшаривать задние дво­ры соседей в поисках методологических находок.

Теорию можно рассматривать как способ связать вместе множество фак­тов. Но хорошая теория выполняет и более активные функции. Она обеспе­чивает эксплицитную основу, на которой можно делать дедуктивные выво­ды и предвидеть будущие события. Она также дает нам общую систему ко­ординат, в которой можно размещать и сохранять определенные факты.

Одним из критериев хорошей научной теории является ее способность в изобилии производить новые идеи. Она должна склонять к формулированию гипотез, побуждать к экспериментированию и вдохновлять на изобретение. В области психологии хорошая теория должна предлагать предсказания от­носительно поведения людей.

Другим критерием хорошей психологической теории служит ее способ­ность производить гипотезы, допускающие проверку. Научная теория дол­жна давать нам возможность делать предсказания с такой степенью опреде­ленности, чтобы они сразу поддавались неоспоримой проверке. Это означа­ет, что гипотезы, выводимые логическим путем из теории, должны быть достаточно хрупкими, чтобы разбиваться вдребезги всякий раз, когда пред­сказываемые с их помощью факты не становятся реальностью. Сама теория не должна быть столь же хрупкой, как порождаемые ею гипотезы.

Приемлемая научная теория должна отвечать еще одному требованию. Хотя сама теория и не должна обладать очевидной достоверностью холодного факта, от нее ожидают, что в руках мыслящих людей она будет производить непрерывный ряд гипотез, которые в свете экспериментирования оборачи­ваются твердыми истинами. Когда теория производит поддающуюся провер­ке гипотезу и та подтверждается, тогда, строго говоря, подтверждается только эта гипотеза, а вовсе не породившая ее теория.

Назначение научной теории — обеспечить основу для точных предсказа­ний. Эти предсказания формулируются в виде гипотез и затем подвергаются проверке. Результат проверки может оказаться по существу таким, какой и предсказывался. Если эта проверка или эксперимент правильно спланиро­ваны, тогда можно с некоторой долей уверенности сделать вывод о подтвер­ждении определенной гипотезы. На самом деле доказывание истинности гипотез оказывается отнюдь не таким простым делом, как можно заключить из только что сказанного. Ловушка кроется в планировании эксперимента.

Иногда ученые планируют эксперименты таким образом, чтобы выведен­ные из различных теорий гипотезы проверялись в них, конкурируя друг с другом. Гипотеза, получившая более четкое подтверждение, засчитывается в пользу поддерживающей ее теории. Случается, эксперимент планируют таким образом, чтобы проверяемые в нем конкурирующие гипотезы были взаимно несовместимыми. Например, одна теория могла бы заставить нас выдвинуть гипотезу, что в кризисной ситуации клиент такого типа сразу бы покончил жизнь самоубийством, а другая — предсказать ему долгую и пло-

дотворную жизнь. Очевидно, что человек не способен сделать то и другое одновременно.

В сущности, в научном исследовании ученый никогда не получает окон­чательного доказательства правильности проверяемой гипотезы. Ктому вре­мени, когда он думает, что такое доказательство у него в руках, появляется другой ученый с другой гипотезой, которая оказывается не менее правдопо­добным объяснением тех же самых экспериментальных данных. Даже точ­ные гипотезы, которые выводятся из хорошей научной теории, никогда не подтверждаются окончательно, сколько бы экспериментов при этом ни про­водилось.

Хорошая психологическая теория должна быть выражена на языке абст­ракций достаточно высокого порядка, чтобы их можно было разглядеть по­чти во всех явлениях, с которыми психология обязана иметь дело.

Сочинения физика Бриджмена за последнее время приобрели особое вли­яние среди психологов-теоретиков. Вновь была подчеркнута необходимость операционального определения переменных, наблюдаемых в наших экспе­риментах. Одна из опасностей операционализма кроется в его тенденции заставлять исследователей мыслить конкретно. Он поощряет эксперимента­торов видеть факты, а не принципы и законы. Потому что главное в науке — не факты, которые ученый накапливает и каталогизирует, а те законы и аб­стракции, что проступают сквозь те факты, с которыми он имеет дело. По­этому хороший ученый способен проникнуть сквозь сбивающую с толку массу конкретных событий и усмотреть некий регулярный принцип. Напри­мер, при планировании эксперимента, связанного с изучением интеллекта, психологу, возможно, придется дать интеллекту операциональное опреде­ление в виде суммы баллов, полученных его испытуемыми по конкретному тесту. И это — целесообразное решение. Однако, если психолог уткнется носом в свои протоколы, он может забыть об абстрактной природе этого понятия и начать думать, будто интеллект — это всего лишь другое назва­ние для тех баллов, которые у него записаны в протоколах. Изначально ин­теллект абстрагирован как свойство множества разных поведенческих ситу­аций и не должен как-то особо зависеть от конкретного теста.

Операционализм имеет первостепенное значение для экспериментатора и только второстепенное — для теоретика. Термины, в которых формулиру­ется теория, не обязаны нести на себе бремя своих собственных операцио­нальных определений; но, если мы хотим, чтобы наша теория была продук­тивной, она должна, попадая в руки психологов с экспериментальной под­готовкой, склонять к проведению исследований с операционально определенными переменными.

Есть еще один признак хорошего научного теоретизирования, который, однако, является не столько свойством самих по себе теорий, сколько свой­ством тех, кто ими пользуется. К теории следует относиться как к чему-то такому, что со временем может быть изменено и в конечном счете полнос­тью израсходовано. Иногда теоретики оказываются настолько связанными дедуктивным рассуждением, что считают, будто все их построения рухнут, если они развернутся на 180° и начнут модифицировать свои предположе­ния в свете последних наблюдений.

Разумеется, эксперименты планируются вокруг гипотез, временно пред­полагаемых истинными. Исходя из этих пробных гипотез ученый осмели-

вается на определенные предсказания. Если эти предсказания не осуществ­ляются, и, если ученый не видит никакого иного объяснения случившему­ся, он волен отказаться от своих гипотез. Но из-за этого ему не стоит терять покой и сон. Как долго ученый должен держаться за свои предположения вопреки растущей горе неблагоприятных фактов — является в значительной степени делом вкуса. Конечно, ему не следует отказываться от них сразу, как только происходит что-то неожиданное. Поступать так — значит делать себя жертвой обстоятельств. Обычно ученый дольше держится за те предположе­ния, которые имеют более широкое значение, и легко отказывается от тех, которые уместны лишь в каких-то конкретных, преходящих условиях.

Психологическую теорию следует рассматривать как расходный матери­ал, т.е. то, что в конечном счете будет полностью израсходовано. Поэтому психолог должен поддерживать личную независимость своей теории. Даже экспериментальные результаты никогда окончательно не подтверждают ис­тинность теории. Гипотезы всегда связаны с некоторыми теоретическими построениями, но психологи могут создавать гипотезы и путем индукции или посредством статистических методов, равно как и путем дедукции.

Сокращенно по источнику: Келли Д.А. Теория личности. Психология личных конструктов/ Пер. с англ. и науч. ред. А.А. Алексеева. СПб.: Речь, 2000.

М. Уотерс