Социологическая теория и социальные явления

Поскольку социальные науки изучают только социальные явления, огра­ничимся ими и выразим все возможное множество явлений, которые могли бы изучать эти науки, ограниченным множеством А.

Второе множество будет представлять совокупность всех теорий — общих и частных, которые описывают изученные явления (В).

Если сопоставить оба множества, то может возникнуть вопрос: какое из них больше (рис. 35)?

На первый взгляд ответ на вопрос очевиден: число непознанных явлений, которые предстоит изучить социальным наукам, гораздо больше числа су­ществующих теорий.

³⁵ Толстова Ю.Н., Масленников Е.В. Указ. соч. С. 104.

Рис. 35. Сравнивая два множества и зная особенности научного познания, не всегда просто определить, какое из них больше

Однако если учесть ряд ограничивающих условий, проистекающих из сущности и особенностей научного познания, то ответ становится менее очевидным. Во-первых, наука изучает не все явления, которые можно фик­сировать на уровне здравого смысла, а л ишь те, которые доступны ей в силу особенностей концептуального языка и применяемых методов. Огромное количество лежащих на поверхности явлений не представляет интереса для данной науки либо находится вне сферы ее компетенции. Во-вторых, наука изучает не просто явления, а явления, сформулированные в виде проблемы. Наука проблематизирует явление, т.е. вскрывает таящееся в нем противоре­чие, и только после этого делает его предметом исследования. В-третьих, даже проблематизированное явление может не стать предметом науки, посколь­ку научное противоречие — это расхождение между уже известным знанием о явлении и новыми гранями, которые зафиксированы, но еще не изучены. Поскольку явление познается ради приращения нового знания, то лишь ча­стные теории и эмпирические исследования способны служить «поставщи­ками» изучаемых наукой явлений. Прикладное исследование, направленное на решение практической проблемы, проводимое при помощи уже извест­ных методов и служащее подтверждением и конкретизацией тех знаний, которые в более общем виде сформулированы академической (большой) наукой, в меньшей степени «поставляет» науке новые явления (если подоб­ное случается и прикладное исследование обогащает науку, оно перерастает в фундаментальное). В-четвертых, методология давно доказала, что по по­воду одной и той же совокупности явлений или одного явления может быть создано несколько, иногда альтернативных, теорий.

Однако можно выдвинуть контраргумент и вконец запутать вопрос. Во-первых, принцип неограниченности познания предполагает, что развитие реальности, а значит, и возникновение новых явлений, должно опережать создание научных теорий. Стало быть, количество теорий должно быть мень­ше числа явлений. Этот эффект можно назвать теоремой А. Пуанкаре. Со­гласно мнению этого французского математика начала XX в., уделявшего глубокое внимание вопросам познания, чем больше мы познаем явлений, тем больше расширяется круг еще непознанных явлений (рис. 36).

Ученый напоминает путника, который стремится достичь горизонта, а тот удаляется от него по мере приближения. В результате совокупность познан­ных явлений априори должна быть меньше множества непознанных. С про-

Рис. 36. Иллюстрация теоремы Пуанкаре. По мере расширения круга познанных явлений расширяется круг непознанных.

Внутренний круг А - совокупность познанных явлений; внешнее (бесконечное) пространство В - совокупность непознанных явлений

грессом познания расширяются оба круга, обе вселенные. Но внешний круг всегда больше внутреннего.

Во-вторых, наука, продвигаясь вперед пропорционально сумме добытых знаний, всякий раз сама готовит себе фронт работ, т.е. открывает все новые яв­ления, подлежащие изучению. Суть самопорождающего эффекта научного зна­ния заключается в том, что новые явления могут создаваться вовсе не жизнью, а самой наукой за счет расширения наших знаний, возникновения новых тео­рий и явлений. В научных отчетах всегда можно встретить заключительный раздел, где описываются те возможности, которые открылись благодаря прове­денному исследованию, и тот круг вопросов, которые предстоит изучить в бу­дущем. Изучив одно явление, ученый обнаруживает три-четыре новых, кото­рые без этого исследования, возможно, не предстали бы его взору.

В мире существует огромная система научного знания, где все понятия, теории и концепции плотно пригнаны друг к другу. Они напоминают час­тично пересекающиеся круги, благодаря чему теории подтверждают друг друга, понятия из одних теорий входят в структуру других, суждения од­ной теории входят в суждения другой (рис. 37). Так формируется косвен­ная взаимопроверка теорий. Плотный круг научных знаний косвенно или прямо проверяет всю их совокупность. Образуется единая мировая сеть со­циологических знаний, прочно держащаяся на поверхности океана, имя ко­торому — незнание.

Данные российских социологов взаимопроверяются результатами иссле­дований американских или европейских ученых. Российские социологи при подготовке своих программ используют теоретические идеи своих зарубеж-

Рис. 37. Мир научных теорий - это совокупность пересекающихся знаний, которые при совпадении взаимно подтверждают верность друг друга

ных коллег, да и внутри страны социологи постоянно то подтверждают, то опровергают выводы друг друга. Что-то выпадает из системы научного зна­ния, но самое ценное остается. В итоге деятельности десятков тысяч ученых формируется плотный фронт научных знаний, в котором теории полностью не дублируют друг друга, а именно пересекаются.

И на продуктовом рынке продаваемые товары в совокупности удовлет­воряют все потребности покупателей, но каждый товар предназначен для удовлетворения конкретного интереса. Поскольку и здесь существует плот­ный фронт товарной продукции, большинство товаров пересекаются, удов­летворяя отчасти совпадающие потребности покупателей. Например, пред­лагается десяток модификаций женских сумочек, каждая из которых нахо­дит своего покупателя именно потому, что не дублирует функции и свойства другого продукта, а отчасти совпадает с ним.

ТЕОРИЯ И ОПЫТ

Опыт был господином положения с давних времен. Жизненный опыт — это сама жизнь, только в ее аккумулированном виде. Накопленные за 30—40 лет знания человек не менял каждый год, подобно модной одежде, а накапливал. Часто накопленными знаниями дорожили больше, чем на­копленными деньгами.

Человек не только накапливал собственные знания, но и старался усво­ить чужие. В быту это называется учиться на чужих ошибках. Умный чело­век, как говорят, учится на чужих ошибках, дурак — на своих, а мудрый не допускает их вовсе. Так вот наука относится к последнему разряду. Она стре­мится добыть такие знания, которые помогут этому конкретному человеку и еще миллионам других не совершать не только свои, но и вообще никакие ошибки. Наука изобретена для того, чтобы человечество не просто помуд-

рело, но чтобы оставалось мудрым всегда. Наука есть не склад готовой про­дукции, а фабрика по изготовлению самых лучших и всегда нужных челове­ку изделий. Стало быть, наука — не накопленные знания, хотя и это тоже, но прежде всего технология их изготовления.

Эмпирические исследования, совокупность фактов и знаний сами по себе, конечно, имеют цену. Но бензин, даже если его очень много, без автомоби­ля и находящегося в нем двигателя ровным счетом ничего не значит. Эмпи­рические факты — это топливо науки, а теория — ее мотор. Только мотор спо­собен преобразовать сырье в работающую энергию, запустить двигатель и пе­реместить вас на определенное расстояние. Только теория объясняет факты, упорядочивает их в стройное целое, только теория способна предсказать бу­дущее, т.е. переместить человечество на определенное расстояние вперед.

Как видим, опыт без теории почти ничто, но и теория, оторванная от опыта, мало что значит. Придумать утопическое учение, заворожить массы и подвигнуть их на свершение выгодного каким-то вождям мероприятия приносит скорее вред, нежели пользу. За все время существования челове­чества были придуманы миллиарды теорий, особенно фантастических и никому ненужных. У одного человека рождается множество теорий, пусть самых неказистых, но тем не менее теорий, которые помогают ему понять окружающий мир, упорядочить факты и предвидеть будущее. Человек — самый великий изобретатель теорий.

Но он не является изобретателем фактов. Факты, как считают, возника­ют сами по себе — независимо от нашей воли и сознания. В этом есть свои плюсы и минусы. Независимость от человека делает их неуправляемыми, непредсказуемыми. Зато для теории спутника лучше не придумаешь. Факты вступают в противоречие с теорией, сопротивляются придуманным нами схемам, но тем они и хороши: они проверяют теории на выживаемость.

Врезка

П. Штомпка

Теоретический «бум»

В целом, конец XX в. был хорошим временем для социологической теории. Всего лишь полвека назад часто и активно обсуждался вопрос о кри­зисе в социологической теории (например, О. Го-улднер). Теперь ситуация изменилась. Многие разделяют мнение британского социолога Дж. Деланти, что «в настоящее время социальная теория занимает очень сильные позиции». Дей­ствительно, это заключение имеет под собой основания. Рассмотрим институциональные и организационные аргументы. Исследовательский комитет по теоретической социологии (RC-16) Международной социологической ассоциации, который основали мы с Джеффри Александером в 1986 г., стал одним из самых крупных среди 50 исследовательских комитетов ассоциации. В Американской социологической ассоциации те­оретическая секция — самая многочисленная. За последние десятилетия значительно увеличили

подписку теоретические журналы, появились новые периодические издания: «Theory, culture & society»,«European journal of social theory»,«Theory» (издается Американской социологической ассо­циацией), «Theory and society». Новый «Journal of classical sociology» готовится к выпуску в свет издательством «Sage» под редакцией Брайана Тернера. Изданы крупные теоретические рабо­ты: «Polity reader in social theory»,«Blackwell companion to major social theorists»,«Handbook in social theory». Результаты современных теорети­ческих исследований обобщаются в монографиях Патрика Берта «Social theory in XX century», Джо­на Скотта «Sociological theory: contemporary debates». Крупные издательства — «Polity Press», «Cambridge University Press», «Sage» выпустили в свет множество теоретических книг, как клас­сических, так и современных, в том числе такие серии, как «Cambridge cultural social studies» (Кем­бридж, под ред. Александера и Сейдмена). В различных странах мира проводятся теоретичес­кие конференции. Недавно мне довелось уча­ствовать в конференциях «Новый взгляд на тео-

51G

Отбор лучших индивидов и уничтожение слабых всегда способствовали прогрессу рода в целом, будь то львиный прайд, пчелиный улей или челове­ческое племя. Если бы опыт не отсортировывал плохие теории, то их распло­дилось бы такое великое множество, что человечество утонуло бы в продук­тах своей интеллектуальной деятельности. Четко спланированное здание культуры немедленно превратилось бы в свалку.

Так что теория должна быть благодарна опыту как никому другому. Зай­цы должны благодарить лисиц, овцы — волков, а научные теории — экспе­риментаторов. Опыт и теория — это вода и пламень, враги, которые не мо­гут жить друг без друга. Они противоборствуют и одновременно дополняют друг друга. В этом процессе более криклива теория, а опыт всегда молчит. Молча он отвергает одну теорию за другой, поправляет, направляет их. Опыт никогда не пойдет на поклон к теории, а теории, напротив, изо всех сил стре­мятся понравиться ему. Даже будучи опровергнутыми, теории стремятся найти новые аргументы в свою защиту.

Сегодня в распоряжении изобретателей теорий оказался Интернет. Все, о чем раньше образованный человек молчал или высказывал в узком кругу единомыш-ленников, выносится на всеобщее обозрение. Каких только благоглупостей наряду с серьезными и глубокими размышлениями не встретишь во всемирной паутине! Люди на свой манер пытаются объяснить все — от причин гибели под­водного ракетоносца «Курск» до взаимоотношений общества и властей. Строй­ные и менее стройные ряды суждений выстраиваются в длинные цепочки ча­тов. Их читают, обсуждают, с ними спорят, их поддерживают или опровергают. Электронный Гайд-парк стал огромной трибуной, где любой человек может проявить теоретическое творчество, высказать любую мысль. Уже не обязательно публиковать свои опусы на страницах толстых журналов, подвергаться цензуре и редактированию. Авторы не боятся обнажать свое идейное кредо, каким бы экстравагантным оно ни казалось оппоненту.

рии социальных изменений» (Монреаль, 2000) и «Новые источники критической теории» (Кемб­ридж, 2000). Характерно, что теория после дол­гого путешествия по Северной Америке верну­лась в свою колыбель, в Европу. Именно в Бри­тании, Франции и Германии уделяется сейчас наибольшее внимание теоретической работе. По свидетельству Нейла Смелсера, «за последние

50 лет центр тяжести общей теоретической мыс­ли фактически переместился из США в Европу, и это перемещение обозначено трудами таких исследователей, как Ален Турен, Пьер Бурдье, Юрген Хабермас, Никлас Луман и Энтони Гид-денс. Многие современные теоретические раз-

работки в США возникли под влиянием этих со­циологов на преподавателей и выпускников уни­верситетов». Аналогичное мнение высказывает Брайан Тернер: «Европейская социальная тео­рия, возможно, снова займет доминирующую позицию в мировом развитии социальной тео­рии».

О чем говорят эти факты? Придерживаясь ста­рой, традиционной оппозиции «теория v- иссле­дование», либо «теоретическая социология v-эмпирическая социология», можно было бы по­думать, что первоочередное внимание к теории означает отход в сторону схоластики и в царство чистых идей, уход от реальных социальных про­блем и конкретных социальных фактов, отказ от эмпирических исследований. Теория получила признание во всех областях эмпирической со­циологии, разделение теории и исследований более невозможно.

Многие теоретики более не занимаются абст­рактными идеями, а обращаются к таким реаль­ным проблемам, как глобализация, личность, риск, доверие, гражданское общество, демокра-

В Интернете как бы перестают действовать законы отбора, управляющие научным миром. Слабые, как и сильные, особи здесь не погибают. Но с ними никто всерьез и не считается.

Опыт призван убивать. И он делает это вполне успешно. Однако он уби­вает очередную теорию не сразу. Сначала он дает ей время укрепить свои позиции, выстроить защиту, набрать сторонников или завоевать популяр­ность. Казалось бы, теория уже достигла своего пика, получила всеобщее признание, вошла во все учебники, но только опыт подскажет нам, что ее дни сочтены. Наступает научная революция, о которой писал Т. Кун, три­умфатора свергают, а его место занимает другая, более молодая избранни­ца. Опыт подобен режиссеру, спрятавшемуся за кулисы и оттуда руководя­щему пьесой.

Марксистская теория господствовала на '/₆ части Земли более 70 лет. От нее и сейчас, вероятно, не отказались бы, если бы не опыт. СССР начал разваливаться под давлением объективных обстоятельств, свидетельствую­щих, что рыночный тип экономики эффективнее планового, свобода пред­почтительнее диктата, плюрализм в большей степени соответствует нынеш­нему обществу, нежели господство одной системы идей.

Наука, как и наша повседневная жизнь, представляет парадоксальный син­тез старого и нового, передового и устаревшего, инноватики и традиции. Если кто-то представляет науку как поточную линию, конвейер непрерывного твор­чества, то он глубоко заблуждается. Наука не есть постоянная устремленность к новому. На 70% она представляет собой защиту старого, уже добытого зна­ния. Совсем свежий пример: в течение пяти лет горбачевской перестройки, а затем еще пяти лет ельцинских реформ отечественные социологи нещадно клеймили советскую социологию, порицая ее за идеологическую ангажирован­ность, неумение противостоять партийному давлению, приверженность мар­ксистским догмам. Но сегодня те же социологи, причем не только старшего

тия, новые формы труда, социальные эксклю-зии, культурные травмы и т.д. Эмпирические исследователи более не ограничиваются реги­страцией фактов и сбором данных. Вместо этого они предлагают обобщающие модели на осно­ве систематизированных фактов. Таковы теория девиантности, теория коллективного поведения, социальных движений, этничности, теория мас­совой информации, концепция социального ка­питала, постматериалистических ценностей и т.п. Теория дает объяснения насущным соци­альным вопросам, она может оказать влияние на более широкую аудиторию простых людей, направляя их мышление. Она отвечает на воп­росы, почему растет преступность, почему воз­никают новые общественные движения, откуда возникает бедность, почему возрождаются эт­нические настроения. По Мертону, Бурдье и Тернеру, теория вырастает из исследований и должна быть направлена на исследования. Теория нужна для того, чтобы дать объяснение или, по крайней мере, модели для лучшей орга­низации разрозненных фактов и явлений, интер-

претации множества различных событий и яв­лений. Для кого? Не только для коллег-теорети­ков, но для простых людей, чтобы дать им ори­ентацию, просвещение, понимание своего со­стояния.

Мы сейчас переживаем «новый великий пере­ход» (перифразируя К. Поляни). Во времена из­менений возникает особая потребность в тео­рии. Социологи испытывают особое давление со стороны простых людей (common people), а кро­ме того, политиков, которым нужна ориентация в этой неразберихе. Все они хотят знать, отку­да мы пришли, где мы есть и куда идем. Ника­кие факты и цифры не могут ответить на такие вопросы. Адекватные представления об обще­стве, карты социальных отношений могут быть предоставлены только с помощью обобщенных объяснительных моделей. Сокращенно по источнику: Штомпка П. Теорети­ческая социология и социологическое вообра­жение // Социологический журнал. 2001. № 1. Веб-адрес: http://www.nir.ru/Socio/scipubl/sj/sj1- 01shtom.html

поколения, перешли от ностальгии к активному восстановлению традиций, совершенно справедливо полагая, что далеко не все из прошлого надо выбра­сывать на свалку истории. Вместе с советской властью ушла в прошлое эпоха фундаментальных исследований, построенных на общенациональной выборке крупных научных программ и важных открытий. По методологической глу­бине, совершенству методического аппарата многие исследования, выполнен­ные в 60—80-е гг. XX в., не уступают, а иной раз даже превосходят современ­ные. Восстановление уважения к прошлому отечественной социологии рас­сматривается сегодня почти как научный авангард.

Крупнейший методолог XX в. Т. Кун не только объявил глубокую гармо­нию между традицией и новациями краеугольным стержнем развития науч­ного познания, но и доказал это теоретически. Не случайно его почитают как основателя учения о научных традициях и научных революциях. Традици­онная наука называется в его концепции «нормальной наукой». Она пред­ставляет собой исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений, которые в течение некоторого времени признаются научным сообществом основой для дальнейшего развития.

Т. Кун показал, что традиция является не тормозом, а наоборот старто­вым условием для быстрого накопления знаний. «Нормальная наука» разви­вается не вопреки традициям, а именно в силу своей традиционности. Тра­диции оформляются в парадигмы, которые играют роль господствующего верования в научной среде и своеобразного компаса, указывающего путь вперед. Т. Кун писал: «Под парадигмами я подразумеваю признанные все­ми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу».

Известные всему миру система Коперника, механика Ньютона, кислород­ная теория Лавуазье и теория относительности Эйнштейна являются обще­принятыми концепциями, или парадигмами. Однако в свое время их никто не хотел признавать, с ними спорили, против них выступали, считая их воз­мутителями спокойствия, некими научными аномалиями.

Таким образом, закономерный путь любой теории — превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя, аномалии — в нормалию.

Когда нормалия состарится и вступит в противоречие с новыми факта­ми, в науке наступит кризис, который обязательно перерастет в научную ре­волюцию, завершающуюся восхождением на трон «нового короля». Падут старые шоры, ученые в своих исследованиях выйдут за границы, определя­емые парадигмой, по-новому взглянут на мир и совершат фундаментальные открытия.

Фундаментальные научные открытия, в отличие от других, связаны не с выведением знания из существующих принципов, а с разработкой новых основополагающих принципов, и всегда возникают в результате решения фундаментальных проблем, т.е. проблем, имеющих глубинный, мировоз­зренческий, а не частный характер.

Фундаментальные научные открытия связаны с созданием таких фундамен­тальных научных теорий и концепций, как геометрия Евклида, гелиоцентри­ческая система Коперника, классическая механика Ньютона, геометрия Ло­бачевского, генетика Менделя, теория эволюции Дарвина, теория относитель­ности Эйнштейна, квантовая механика. Эти открытия изменили представление о действительности в целом, т.е. носили мировоззренческий характер.

Фундаментальные открытия часто становятся результатом научной рево­люции, которую можно понимать как скачкообразный переход от одной па­радигмы к другой. В конце 1980-х — начале 1990-х гг. в России никакой по­степенной эволюции от плановой экономики к рыночной, от марксизма к немарксистскому мировоззрению не было. Речь скорее всего надо вести о на­учной революции. После продолжительного кризиса, вызванного не только разбродом и шатаниями в умах отечественных социологов, то и вполне объек­тивными факторами, в частности нефинансированием научных исследова­ний, в конце XX — начале XXI вв. ситуация стала понемногу выправляться. Количество новой литературы возросло в десятки раз, появились невидан­ные ранее тематические направления и методологии, наряду с прикладны­ми стали проводиться фундаментальные исследования. За короткий срок мы почти наверстали отставание от тех рубежей, которые отечественная социо­логия могла бы достичь, если бы она развивалась эволюционно, без кризи­сов и потрясений.

Правда, Т. Кун описывает кризисные явления в развитии нормальной науки иначе: увеличение конкурирующих вариантов, готовность опробовать что-либо еще, выражение явного недовольства, обращение за помощью к философии и обсуждение фундаментальных положений. В конце 1980-х гг. конкуренция на социологическом фронте у нас не возрастала, а снижалась; готовность опробовать новые подходы и методы существовала, но она воз­никла гораздо раньше. За помощью к философии никто из социологов не обращался — напротив, именно ее считали главным тормозом науки. Нако­нец, фундаментальные проблемы почти не обсуждались, хотя большинство социологов выражали явное и скрытое недовольство этим.

Научные революции обычно затрагивают мировоззренческие и методо­логические основания науки, нередко изменяя сам стиль мышления. Поэтому по своей значимости они могут выходить далеко за рамки той конкретной области, где произошли.

Между старым и новым философским мировоззрением, между плано­вым и рыночным мышлением нет не только плавного перехода, но и цен­ностной преемственности. Переход от одной парадигмы к другой, соглас­но Т. Куну, должен осуществляться резко, как переключение, а не посте­пенно, посредством логики. В определенном смысле защитники различных парадигм живут в разных мирах. По Куну, различные парадиг­мы несоизмеримы.

Новые методы исследования могут приводить к далеко идущим послед­ствиям: к смене проблем, смене стандартов научной работы, появлению новых областей знаний. В этом случае их внедрение означает научную ре­волюцию. Научная революция в отечественной социологии привела к по­степенному вытеснению идеалов количественной методологии нормами и стандартами качественной социологии, ряды которой постоянно расши­ряются еще и в силу материальных проблем: на крупномасштабные реп­резентативные исследования попросту не хватает денег. А легкость пере­вода методологических «стрелок» объясняется тем, что отечественная социология в частности и русский менталитет в целом на протяжении долгого времени формировались вне количественной традиции с ее при­верженностью к точному учету и расчету, калькуляции, проверке фактов, достоверности данных, разработке новых шкал, тестовых батарей и т.п.

В этой области советские социологи скорее осваивали и усваивали, нежели изобретали и открывали.

Переход на новые научные рельсы (называем мы это событие революци­онным или нет) открывает новые области непознанного, мир новых объек­тов и явлений. Таковыми стали проблемы бедности и богатства, тендерная социология и стратификация, крестьяноведение, маркетинговые исследова­ния, экономическая социология, девиантная социология и др.

Таким образом, основу научной революции могут составлять не только создание новых инструментов познания, но обнаружение каких-то ранее неизвестных сфер или аспектов действительности.

Свойство научного знания состоит в том, что все выводы и гипотезы, полученные с помощью научного метода, могут подвергаться критике и быть опровергнутыми. Если вам кажется, что научной теорией можно счи­тать лишь такую совокупность утверж­дений об окружающем мире, которую никогда нельзя опровергнуть, то вы глубоко ошибаетесь. Ученые признают за своими теориями только частичную истинность. Это значит, что научная теория применима к ограниченному кругу явлений при определенных усло­виях и описывает узкий круг явлений, причем совершенно определенными средствами и методами. Научные тео­рии не универсальны — универсальны­ ми бывают только мифы и религиозные учения. Поэтому одним из главных признаков научности ученые считают ограниченность своих теорий.

По идее научных теорий в любой отрасли знания (физике, социологии, математике, экономике) должно быть много (может быть, даже тысячи). Напротив, в религии одно учение, например православие, объясняет все многообразие окружающего мира исходя из одного учения, одной карти­ны мира. Нередко религиозное учение обвиняют в противоречии. Это значит, что средствами единой концепции, созданной несколько веков или тысячелетий назад и позже лишь дополняемой, корректируемой, от­части видоизменяемой, очень трудно объяснить постоянно изменяющийся мир. Приходится описывать его самыми общими (их называют философ­скими) суждениями, отвлекаясь от конкретных деталей. Напротив, науч­ные теории должны быть максимально точными, основанными на циф­рах и фактах, системами знаний, которые легко изменять, опровергать и, если надо, отбрасывать.

Научная теория только тогда признается учеными кругами и претворяет­ся на практике, когда соответствует реальности. Далеко не все творения че­ловеческого ума выдерживают экзамен на соответствие фактам, большинство их погибает, выживает лишь меньшая часть.

В XIX в. теории противостояли фактам в одиночку. Сегодня настало вре­мя групповой борьбы. Неправильно было бы представлять проверку теории фактами, считают некоторые авторы, в частности B.C. Степин, В.Г. Горохов, М.А. Розов, «не учитывая предшествующего влияния теоретических знаний

на формирование опытных фактов науки. Но тогда проблема взаимодействия теории с опытом предстает как проблема взаимоотношения с эмпирией си­стемы теорий, образующих научную дисциплину. В этой связи в качестве единицы методологического анализа уже не может быть взята отдельная те­ория и ее эмпирический базис. Такой единицей выступает научная дисцип­лина как сложное взаимодействие знаний эмпирического и теоретического уровня, связанная в своем развитии с интердисциплинарным окружением (другими научными дисциплинами)»³⁶.