К теории познания социальной науки

...[Социология] является наукой эклектической, посколь­ку продукты других наук составляют ее материал. Она пользу­ется данными исторических исследований, антропологии, статистики, психологии как полуфабрикатами: она не обра­щается непосредственно к сырому материалу, который пере­рабатывают другие науки, но, будучи наукой, так сказать, вто­рой степени, она творит новый синтез из того, что уже является синтезом для первых. В современном своем состоянии она дает лишь новую точку зрения для рассмотрения известных фактов. Но именно потому ей особенно важно установить эту точку зрения, так как только от нее наука получает свой спе­цифический характер, а не от своего материала, который уже раньше извес­тен по своему фактическому составу. В этом случае общие точки зрения, единство последней цели, способ исследования по праву являются тем, что прежде всего должно быть осознано, должно фактически наличествовать в сознании, чтобы создалась новая наука, тогда как другие науки начинают ско­рее с материала, чем с его оформления: это последнее дается в них более не­посредственно самим материалом. Едва ли нужно упоминать о том, что здесь дело идет лишь о различиях в степени, что в конечном счете ни в одной на­уке содержание не состоит только из объективных фактов, но всегда заклю­чает в себе их толкование и оформление по категориям и нормам, которые для данной науки являются a priori, т.е. вносятся постигающим духом в фак­ты, в себе и для себя изолированные. В социальной науке имеет место лишь количественный перевес комбинаторного начала в сравнении с другими на­уками, и поэтому по отношению к ней представляется особенно оправдан­ным подвергнуть теоретическому осознанию те точки зрения, которыми она руководствуется в своих комбинациях.

Однако это, конечно, не значит, что основные понятия социологии нуж­даются в бесспорных и четко очерченных дефинициях, что, например, с са­мого начала можно ответить на вопросы: что есть общество, что есть инди­видуум как возможны взаимные психические воздействия индивидуумов друг на друга и т.д.? Напротив, и здесь следует удовлетвориться только при­близительным указанием области и ожидать полного проникновения в сущ­ность объектов от завершения науки, а не до него, если не хотят впасть в заблуждение старой психологии, полагавшей, что нужно определить сущ­ность души, прежде чем научно познавать душевные явления. Все еще не утратила силу истина, высказанная Аристотелем: то, что по существу свое­му занимает первое место, является для нашего познания самым последним. В логически-систематическом построении науки дефиниции основных по­нятий занимают, конечно, первое место, но только законченную науку можно построить таким образом — начиная с самого простого и ясного. Если науку еще предстоит создать, то нужно исходить из непосредственно данных про­блем, которые всегда в высшей степени сложны и лишь постепенно могут быть разложены на свои элементы. Самый простой результат мышления от­нюдь не есть результат самого простого мышления.

...Итак, если задача социологии состоит в описании форм совместного бытия людей и нахождении правил, которые лежат в основании взаимоот­ношения индивидуумов, поскольку они являются членами группы, и групп между собой, то вследствие такой сложности этих объектов наша наука в теоретико-познавательном отношении (я должен буду дать ему детальное обоснование) оказывается в одном ряду с метафизикой и психологией. Обе они отличаются тем, что совершенно противоположные утверждения обна­руживают в них свою равную вероятность и доказуемость.

...Один психолог доказывает нам, что безнравственность есть причина внутренне ощущаемого несчастья, такими же вескими аргументами, как другой — что несчастье есть причина деморализации; в пользу того, что вера в известные религиозные догмы является причиной духовной несамостоя­тельности и оглупения, приводят не менее основательные доводы и приме­ры, как и в пользу противоположного утверждения, что духовная несостоя­тельность людей является истинной причиной того, что они хватаются за веру в сверхъестественное. Короче говоря, ни в области метафизики, ни в облас­ти психологии не обнаруживается однозначности, свойственной научному правилу, но всегда есть возможность противопоставить каждому наблюде­нию или предположению противоположное ему.

Причина этой бросающейся в глаза двусмысленности явно состоит в том, что объекты, об отношениях которых высказываются суждения, уже в себе и для себя не однозначны... Ошибка состоит лишь в том, что либо частную истину обобщают, придавая ей абсолютную значимость, либо из наблюде­ния некоторых фактов делают заключение о целом, что было бы невозмож­но, если бы наблюдение продолжалось дольше; иными словами можно ска­зать, что заблуждение состоит не столько в содержании суждения, сколько в том значении, которое ему придается, не столько в качестве, сколько в ко­личестве.

...Поэтому ни одно из общих психологических высказываний не являет­ся вполне неверным; они по большей части вводят в заблуждение лишь по­стольку, поскольку упускают из виду то специфическое различие, которое, ближе определяя обсуждаемые общие понятия, устанавливает между ними то одну, то другую, совершенно противоположную, связь. Совершенно вер­но, что разлука усиливает любовь; но не разлука вообще усиливает любовь вообще, а лишь известные виды их стоят в таком отношении; верно также и то, что разлука уменьшает любовь; но не всякая разлука всякую любовь, а известный оттенок первой уменьшает известный оттенок второй.

...Вот почему психология не может добиться законов в естественно-науч­ном смысле: из-за сложности ее явлений в душе нельзя наблюдать ни одно­го изолированного простого действия сил, но каждое из них сопровождает­ся столькими побочными явлениями, что никогда нельзя установить с пол­ной уверенностью, что же именно в действительности является причиной данного следствия или следствием данной причины.

...В подобном же положении находится ныне и социология. Так как ее предмет заключает в себе множество движений, то, в зависимости от на­блюдений и тенденций исследователя, типичным и внутренне необходи­мым оказывается то одно из них, то другое; отношение индивидуума к все­общности, причины и формы образования групп, противоположности клас­сов и переходы от одного к другому, развитие отношений между

руководящими и подвластными и бесконечное число других вопросов нашей науки проявляется в такой массе разнообразных исторических воп­лощений, что всякое единообразное нормирование, всякое установление постоянной формы этих отношений должно оказаться односторонним, и противоположные утверждения о них могут быть подтверждены многочис­ленными примерами. Основание более глубокое заключается здесь в слож­ности объектов, которые совершенно не поддаются разложению на простые части и их элементарные силы и отношения. Каждый общественный про­цесс или состояние, которое мы делаем своим объектом, есть определен­ное явление и, следовательно, результат действия бесчисленных много глуб­же лежащих частичных процессов. Так как одинаковые действия могут иметь своим источником очень разные причины, то возможно, что в точ­ности то же самое явление будет вызвано совершенно разными комплек­сами сил, которые, соединившись в одном пункте для одного и того же действия, в своем дальнейшем развитии, выходящем за его пределы, при­нимают снова совершенно различные формы. Поэтому то, что в больших эволюционных рядах имеется два одинаковых состояния или периода, еще не позволяет сделать вывод, что последствия этого отрезка развития в од­ном ряду будут одинаковы с последствиями соответствующего периода в другом; в дальнейшем снова сказывается различие исходных пунктов, ко­торое перед этим было лишь вытеснено случайным и преходящим сход­ством. Естественно, что такое положение дела, вероятнее всего, будет час­то встречаться там, где количество, сложность и трудность познания отдель­ных факторов и частных причин наибольшие. А это, как мы уже указывали, в высшей степени свойственно общественным явлениям; первичные эле­менты и силы, из которых они образуются, так необозримо разнообразны, что сотни раз возникают одинаковые явления, дальнейшее развитие кото­рых в следующий момент идет в совершенно различных направлениях — совершенно так же, как благодаря сложности душевных сил совершенно одинаковые явления сознания вызывают то одни, то другие прямо проти­воположные им последствия. То же самое можно наблюдать и в других науках.

...Именно эта неопределенность конечных результатов некоторого про­цесса в социальном теле, которая приводит к появлению в социологичес­ком познании столь многих противоположных утверждений, оказывает то же действие и в практических социальных вопросах; разнообразие и враж­дебность в этих вопросах партий, из которых каждая все же надеется дос­тигнуть своими средствами одной и той же цели — наивысшего общего блага, доказывает своеобразный характер социального материала, не под­дающегося вследствие своей сложности никаким точным расчетам. Поэто­му нельзя говорить о законах социального развития. Конечно, каждый эле­мент общества движется по естественным законам; но для целого законов нет; здесь, как и во всей природе, нет высшего закона, который, возвыша­ясь над законами, управляющими движениями мельчайших частей, объ­единял бы эти движения всегда одинаково и соединял бы их, приводя к од­ному и тому же общему результату. Поэтому мы не можем знать, не сокрыты ли в каждом из двух кажущихся одинаковыми общественных состояний те силы, которые в следующее мгновение извлекут из них совершенно различ­ные явления. Подобно этому и дифференциация, которая будет предметом

дальнейших рассуждений, не является особой силой или законом, вторга­ющимся в игру изначальных сил социального формообразования; она есть лишь выражение для феномена, порождаемого действиями реальных эле­ментарных сил. И далее: там, где мы пытаемся определить последствия комплекса простых явлений, нам удается лишь при помощи труднейших и часто совершенно неприменимых к высшим областям методов установить то явление, действие которого было единственным или существенным; вообще там, где разнородное вступает в отношение с разнородным и отно­шение это выступает как нечто единообразное, всегда в высшей степени легко сделать ошибку в определении подлинных носителей как причины, так и действия.

...Понятие общества имеет смысл, очевидно, только в том случае, если оно так или иначе противополагается простой сумме отдельных людей. Ведь если бы оно совпадало с последней, то, видимо, могло бы быть объектом науки только в том смысле, в каком, например, «звездное небо» может быть назва­но объектом астрономии; но на самом деле это лишь имя собирательное, и астрономия устанавливает только движения отдельных звезд и законы, ко­торые ими управляют. Если общество есть такое соединение отдельных лю­дей, которое представляет собой только результат нашего способа рассмот­рения, а настоящими реальностями являются эти отдельные люди, то они и их поведение образуют настоящий объект науки, и понятие общества улету­чивается. И это, видимо, действительно так и есть. Ведь ощутимо только существование отдельных людей, их состояния и движения; поэтому речь может идти лишь о том, чтобы понять их, тогда как возникшая только в ре­зультате идеального синтеза совершенно неощутимая сущность общества не может быть предметом мышления, направленного на исследование действи­тельности...

Но... и отдельный человек не является абсолютным единством, которого требует познание, считающееся лишь с последними реальностями. Прозреть как таковую ту множественность, какую индивидуальный человек представ­ляет уже в себе и для себя, — вот, думается мне, одно из важнейших предва­рительных условий рационального основоположения науки об обществе, и мне хотелось бы поэтому рассмотреть его здесь поближе.

...Для меня несомненно, что существует только одно основание, кото­рое придает сочленению в единство, по крайней мере, относительную объективность: это взаимодействие частей. Мы называем каждый пред­мет единым постольку, поскольку его части находятся в динамических вза­имоотношениях. Живое существо в особенности являет себя единым, ибо мы наблюдаем в нем самое энергичное воздействие каждой части на дру­гую, тогда как связи частей в неорганическом природном образовании слишком слабы, чтобы по отделении одной части свойства и функции дру­гих оставались по существу неповрежденными... В качестве регулятивного мирового принципа мы должны принять, что все находится со всем в ка­ком-либо взаимодействии, что существуют силы и переходящие туда и об­ратно отношения между каждой точкой и каждой иной точкой мира; по­этому не может быть логического запрета на то, чтобы вычленить любые единицы и сомкнуть их в понятие одной сущности, природу и движения которой мы должны были бы устанавливать с точки зрения истории и за­конов. При этом решающим является лишь вопрос о том, какое соедине-

ние целесообразно с научной точки зрения и где взаимодействие между сущностями достаточно сильно, чтобы его изолированное рассмотрение в противоположность взаимодействию каждой такой сущности со всеми остальными могло обещать выдающееся по результатам объяснение, при­чем дело в основном состоит в том, является ли частой рассматриваемая комбинация, так чтобы познание ее могло быть типичным и могло ука­зать если не закономерность — ее можно познать только в действиях про­стых частей, — то хотя бы регулярность. Разложение общественной души на сумму взаимодействий ее участников соответствует общему направле­нию современной духовной жизни: разложить постоянное, равное само­му себе, субстанциальное на функции, силы, движения и постигнуть во всяком бытии исторический процесс его становления.

Никто не будет отрицать, что взаимодействие частей происходит в том, что мы называем обществом. Общество, как и человеческий индивидуум, не представляет собой вполне замкнутой сущности или абсолютного един­ства. По отношению к реальным взаимодействиям частей оно является только вторичным, только результатом, причем и объективно, и для наблю­дателя. Если мы здесь оставим в стороне морфологические явления, в ко­торых отдельный человек оказывается, конечно, всецело продуктом своей социальной группы, и обратимся к последнему основанию теории позна­ния, то нам придется сказать: здесь нет общественного единства, из еди­нообразного характера которого вытекают свойства, отношения и измене­ния частей, но здесь обнаруживаются отношения и деятельности элемен­тов, на основе которых только и может быть установлено единство. Эти элементы сами по себе не представляют настоящих единств; но их следует рассматривать как единства ради более высоких соединений, потому что каждый из них по отношению к другим действует единообразно; поэтому общество не обязательно слагается из взаимодействия одних только чело­веческих личностей: целые группы во взаимодействии с другими могут также образовать общество. Ведь и физический, и химический атом совсем не является простой сущностью в метафизическом смысле, но с абсолют­ной точки зрения может быть разлагаем все дальше; однако для наблюда­теля, относящегося к данным наукам, это безразлично, потому что факти­чески он действует как единство; подобно этому и для социологического исследования важны, так сказать, лишь эмпирические атомы, представле­ния, индивиды, группы, которые действуют как единства, все равно, де­лимы ли они в себе все дальше и дальше. В этом смысле, который является с обеих сторон относительным, можно сказать, что общество есть единство, состоящее из единств. Однако речь не идет при этом о внутреннем замкну­том народном единстве, которое порождало бы право, нравы, религию, язык; напротив, социальные единства, соприкасающиеся внешним обра­зом, образуют внутри себя под действием целесообразности, нужды и силы эти содержания и формы, и это только вызывает или скорее обозначает их объединение. Поэтому и в познании нельзя начинать с такого понятия об обществе, из определенности которого вытекали бы отношения и взаим­ные действия составных частей: эти последние необходимо устанавливать, а общество — только, название для суммы этих взаимодействий, которое будет применимо лишь постольку, поскольку они установлены. Поэтому понятие не фиксировано как нечто единое, но имеет различные степени,

причем оно может быть применимо в большей или меньшей мере, смотря по количеству и глубине существующих между данными личностями вза­имодействий. Таким образом, понятие общества совершенно теряет тот мистический оттенок, который пытался усмотреть в нем индивидуалисти­ческий реализм.

Правда, может показаться, что, согласно такому определению, общества и два воюющих государства тоже должны быть названы обществом, так как между ними существует несомненное взаимодействие. Несмотря на этот конфликт с обычным словоупотреблением, я мог бы взять на себя методо­логическую ответственность и просто допустить здесь исключение, случай, на который это определение не распространяется. Вещи и события слиш­ком сложны и имеют слишком расплывчатые границы, чтобы нам отказы­ваться от соответствующего факту объяснения только потому, что оно рас­пространяется также и на другие очень отличные явления. Тогда надо ис­кать специфическое различие, которое следует добавить к понятию взаимодействующих личностей или групп, дабы получить обычное поня­тие общества в противоположность понятию воюющих сторон. Можно было бы, например, сказать, что понятие общества говорит о таком взаимодей­ствии, при котором деятельность ради собственных целей способствует в то же время целям других. Но и это не вполне удовлетворительно, потому что тогда обществом станет называться и такая совместность, которая воз­никла и держится лишь посредством насилия одной стороны и ради ее ис­ключительной пользы. Я вообще полагаю: какое бы ни установить простое и единообразное определение общества, всегда найдется такая погранич­ная область, в которой оно не совпадет с областью, определенной нашим представлением об обществе. И таков удел всех определений, цель которых состоит в чем-то большем, нежели в описаниях понятия, самим же иссле­дователем и образованного, и которыми вполне покрывается их предмет, ибо этот предмет представляет собой только то, что они описывают. Если же определение хотят дать таким образом, чтобы оно в единстве своего содержания одновременно обнаруживало некую объективную связь, заклю­чающуюся в самой природе подпадающих под него вещей, то немедленно в той же мере проявится и несовпадение между завершенностью наших понятий и текучестью вещей. Но еще зажнее не рассматривать наши поня­тия как законченные образования, по отношению к которым нужно толь­ко эксплицировать их имплицитное содержание, но подходить к ним как к простым указаниям на какую-то действительность, подлинное содержа­ние которой подлежит еще тщательному исследованию, т.е. видеть в них не картины, для которых нужно только яркое освещение, чтобы обнаружилось их законченное в себе содержание, но контурные наброски, которые ждут еще своего наполнения. И мне кажется, что представление о взаимодейству­ющих сущностях, во всяком случае, наполняет собой то указание на отно­шения между людьми, которое заключено в понятии общества.

Однако это определение должно быть сужено по крайней мере в коли­чественном отношении, и это, быть может, даст, во всяком случае, более точное указание на содержание того, что мы называем обществом. В самом деле, и два человека, между которыми существует лишь эфемерное отно­шение, образовали бы, согласно вышеизложенному, общество. Принципи­ально и с этим следует согласиться; между самым рыхлым соединением

людей для общего дела или беседы, самым мимолетным проблеском изме­нения в каждом из них, которое вызвано силой, исходящей от других, — и всеохватывающим единством класса или народа, проявляющимся в нравах, языке и политической деятельности, — существует различие только в сте­пени. Однако границу собственно социальной сущности, не исключено, можно увидеть там, где взаимодействие личностей между собой состоит не только в их субъективных состояниях и поведении, но и создает объектив­ное образование, которое обладает известной независимостью от отдельных участвующих в нем личностей. Если возникло объединение, формы кото­рого продолжают существовать и тогда, когда отдельные члены из него выходят, а новые в него вступают; если существует общее внешнее достоя­ние, причем его приобретение и распоряжение им не являются делом от­дельного лица; если имеется сумма познаний и нравственных жизненных содержаний, число которых не увеличивается и не уменьшается от участия в них отдельных людей и которые, ставши до известной степени субстан­циальными, находятся к услугам каждого, кто захотел бы принять в нем участие; если выработались формы права, нравов, общения, к которым присоединяется и должен присоединиться всякий, вступающий в извест­ное пространственное сосуществование с другими, — значит, во всех этих случаях существует общество, а взаимодействие сгустилось и превратилось в тело, что и отличает это общественное взаимодействие от того, которое исчезает вместе с непосредственно участвующими субъектами и их момен­тальным поведением.

Всеобщее можно понимать в двояком смысле: или как то, что до извест­ной степени стоит между отдельными членами и объединяет их так, что хотя каждый является в нем участником, но никто не владеет им одним и цели­ком; или как то, чем обладает каждый и что констатирует, как всеобщее, только сопрягающий и сравнивающий дух. Между обоими значениями, ко­торые можно было бы назвать реальной и идеальной всеобщностью, суще­ствуют очень глубокие отношения. А именно, хотя вполне возможно, что последняя встречается без первой, однако, по крайней мере в качестве эв­ристического принципа можно будет принять следующее: где обнаружива­ются одинаковые явления при внешнем соприкосновении индивидуумов между собой, там заранее следует предположить обшую причину. Именно так из того факта, что вращение всех планет происходит в одном направлении и почти в одной плоскости, Лаплас выводит, что в основе этого должна лежать общая причина, потому что такое соответствие при взаимной независимос­ти было бы случаем недопустимым. А эволюционное учение покоится на той идее, что сходство между всеми живыми существами делает слишком неве­роятным предположение, что виды возникли независимо друг от друга. Так же и всякое сходство между большим числом членов общества указывает на общую причину, которая влияет на них, указывает на единство, в котором воплотились действия и взаимодействия данной совокупности и которое, продолжая со своей стороны действовать на совокупность, делает это в оди­наковом для всех смысле.

Нельзя не признать, что здесь скрыто очень много теоретико-познава­тельных трудностей. Кажется, будто мистическое единство социальной сущности, которое мы отвергли выше, хочет здесь снова вкрасться к нам таким образом, чтобы ее содержание все-таки отделялось от множествен-

ности и случайности индивидуумов и противостояло ей. Вновь возникают сомнения: ведь известные реальности существуют вне отдельных людей, и все-таки, помимо этих последних, явно нет ничего, в чем они могли бы существовать. Это приблизительно то же затруднение, которое обнаружи­вается в отношении между естественными законами и отдельными веща­ми, этим законам подчиненными. Я не мог бы указать, какую действитель­ность можно было бы приписать таким законам, если бы не было вещей, в которых они находят себе применение; но, с другой стороны, закон, види­мо, имеет силу и помимо отдельного случая своего осуществления. Мы представляем себе, что если бы такого случая и не было никогда до сих пор, то с его наступлением закон, будучи всеобщим, немедленно проявил бы свое действие; и если бы даже реальные комбинации вообще не создали бы ни­когда условий, необходимых для его действия, то у нас все же осталось бы представление, что этот нереализованный, лишь идеальный закон приро­ды обладает еще известного рода значимостью, которая отличает его от простых мечтаний или логически и физически невозможной фантазии. В этом состоянии колебания между реальностью и идеальностью находит­ся и то всеобщее, которое связывает индивидов в общество, противостоя каждому из них, в каждом имея своего носителя и тем не менее от него не завися. Подобно тому как невозможно сказать, где располагаются естествен­ные законы, которые мы признаем истинными, даже если они никогда не были осуществлены в своей абсолютной чистоте (как, например, теоремы геометрии), так мы не можем указать, где располагается эта неуловимая межсубъектная субстанция, которую можно было бы назвать душой наро­да или ее содержанием. Она окружает каждого в каждый момент, она дос­тавляет нам жизненное содержание, из изменчивых комбинаций которого обыкновенно составляется индивидуальность, — но мы не можем назвать никого по имени, от кого бы она вела свое происхождение, ни одного от­дельного человека, над которым бы она не возвышалась, и даже там, где мы, по нашему мнению, можем установить вклад отдельных людей, все еще остается вопрос, не получили ли они сами то, что в них есть существенно­го, из того публичного достояния, которое в них только сконцентрирова­лось или получило оригинальную форму. Затруднения, которые содержат в себе отношение между всеобщим и индивидуальным в социологическом аспекте, вполне соответствуют тем, которые обнаруживаются в этом отно­шении и с точки зрения чистой теории познания; они сказываются также в практических затруднениях и спорах по вопросу о тех реальных формах, которые принимает это отношение.

Я полагаю, что те своеобразные противоречия, которые обнаруживает это отношение в области теоретической и которые получили самое яркое выра­жение в средневековой противоположности номинализма и реализма, все еще продолжающей существовать в других формах, могут происходить, собствен­но говоря, только от недостаточной привычки к мышлению...

Дело в том, что внешний мир стал предметом человеческого внимания гораздо раньше, чем психические события, и, когда последние также возбу­дили к себе внимание, язык уже не был достаточно творческим для того, чтобы создать для них своеобразные выражения, а должен был прибегнуть к аналогиям с совершенно неадекватными представлениями о пространствен­ных явлениях. Чем более общи и обширны предметы наших вопрошаний, тем

дальше лежат они за горизонтом, ограничивавшим эпоху образования форм языка и мышления, тем более нетерпимы или же могут быть разрешены лишь путем преобразования форм мышления те противоречия, которые должны возникать, если мы будем при помощи наших теперешних категорий рассмат­ривать такого рода проблемы, например, вопрос об отношении между отдель­ной вещью и всеобщим понятием. Мне кажется, что причина того же харак­тера вызывает и те затруднения, с которыми сопряжено познание в вопросе об отношении между индивидом и его социальной группой. А именно зави­симость отдельного человека в его основополагающих и существенных жиз­ненных содержаниях и отношениях от рода и общества имеет столь сплош­ной характер и столь неизменную значимость, что лишь с трудом может быть сознана ясно и специально.

Сокращенно по источнику: Зиммель Г. Избранное. Том 2. Созерцание жиз­ни. М.: Юрист, 1996. С. 301-321.

РАЗДЕЛ IV

СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ

НАУКА И ОБРАЗОВАНИЕ: