Социология В плену иллюзий и парадоксов

Социология не просто изучает то общество, в котором существует, но и сама подвергается влиянию с его стороны. Истинность научных тео­рий, созданных социологами, всегда можно проверить на практике. Однако никому еще не удавалось измерить то воздействие — не только позитивное, но и негативное, — которое общество оказывало на соци­ологов, требуя от них истинных знаний. Социология в социальном кон­тексте — это вполне уместная тема для науки, которая не только опи­сывает все, что происходит вокруг нее, но и постоянно занимается са­морефлексией.

МЕСТО СОЦИОЛОГИИ В ОБЩЕСТВЕ

Какими бы проблемами ни занимался социолог — молодежной суб­культурой, семьей и браком или трудовым поведением на производстве — и к какой бы области (прикладной или академической) он ни принадле­жал, он всегда остается частью единого целого — социологии как науки, и его не может не интересовать престиж и положение социологии в об­ществе.

В своем президентском адресе (любой ученый, выбранный президентом Американской социологической ассоциации, обязательно обращается к кол­легам с разъяснением своей позиции и анализом положения дел в науке) Герберт Ганс, профессор социологии Колумбийского университета, автор семи фундаментальных монографий, поделился с читателями «American Sociological Review» озабоченностью судьбой социологии.

Американское общество намного более «социологизировано», чем рос­сийское. Давние традиции глубокого академического анализа социальных проблем, заложенные в XIX в., никогда не прерывались. Каждое новое по­коление что-то прибавляло к сокровищнице знаний, проверяя и перепро­веряя добытые сведения, создавая надежную эмпирическую базу. Более 200 колледжей и университетов составляют мощный институт подготов­ки профессиональных кадров, пользующихся высоким престижем и ува­жением.

В нашей стране ничего подобного нет: социологическая традиция посто­янно прерывалась, профессиональные кадры в 20-е и 30-е гг. исчезли, а в 60—80-е гг. еще не появились.

Финансируется социология в России, не в пример американской, очень плохо, преподавание в вузах и школах широко развернулось только в 80—90-е гг. Казалось бы, ни о каком сравнении речи быть не может.

Ученые и публика

И тем не менее... В интеллектуальной жизни Америки социологи, пишет Г. Ганс, играют совсем не ту роль, которую должны играть. Слишком мно­гие американцы не проявляют интереса к социологии. Иногда в романах и кинофильмах социологов изображают как милых и симпатичных людей, но это скорее исключение, чем правило; массовая культура, как и прежде, пред­ставляет социологов как злодеев или дураков. В обыденном сознании очень медленно пробуждается интерес к социологическим исследованиям. Неко­торый, но неустойчивый интерес к социологическим данным проявляют журналисты.

В последнее время российские журналисты часто обращаются к социоло­гии. Фразы типа «как показывают социологические исследования» то и дело мелькают в прессе. Но эмпирические данные нужны публицистам не сами по себе, а лишь в качестве иллюстрации к выводам. Возникает впечатление о широкой популярности социологии. Но оно служит скорее прикрытием нежелания глубже ознакомиться с реальным положением дел в науке.

Различия между американскими и российскими социологами проявляют­ся не в отношении к ним публики, а скорее в их отношении к ней. Мы стре­мимся к активным контактам с прессой, ищем их любой ценой, добиваясь признания и популярности. Иногда спешим обнародовать даже незрелые рассуждения, непроверенные факты, гипотетические выводы, лишь бы бы­стрее попасть в телеобъектив или на страницы газет, опережая других, торо­пясь, спотыкаясь и падая.

Американские социологи настроены иначе. Они относят социологию к разряду серьезных наук, которым не пристало заигрывать с публикой или привлекать внимание непрофессиональной общественности. Сотрудниче­ство с непрофессионалами может быть оправдано в единственном случае: если это связано с необходимостью зарабатывать себе на жизнь. Во всех дру­гих ситуациях подобные контакты мешают научному процессу, заставляют приспосабливаться к уровню несведущих. Излишняя открытость ведет к вульгаризации социологии.

Однако профессиональная закрытость науки и корпоративная мораль, неумение или нежелание контактировать с обществом, которое в конеч­ном счете субсидирует ученых, как раз и создают предвзятое мнение о со­циологах как профессиональных снобах, способных только на то, чтобы в университетских аудиториях воспитывать себе подобных, придавать ин­теллектуальный лоск выпускникам привилегированных колледжей. Не играем ли мы роль неких марсиан, спрашивает Г. Ганс, или персонажей Ирвина Гофмана, вещающих из глубины кулис (либо из еще большего далека) о том, как функционирует общество, в котором живут чуждые нам дилетанты?

Социолог и рынок

Из общего числа социологов США (а их насчитывается 20 тыс.) 75% за­няты преподаванием. И если каждый в среднем читает по четыре курса в год, то в целом это 60 тыс. учебных курсов по всей стране. К сожалению, их те­матика сводится в основном к введению в социологию, вопросам брака и семьи и общим социальным проблемам. Социология труда и индустриаль­ная социология особым почетом не пользуются. В последнее время социо­логия активно проникает и в американские школы. Многие частные компа­нии и общественные организации приглашают социологов, в частности, для изучения рынка и конъюнктуры спроса. Для преподавателей это побочный род деятельности. Но точно установить, руководствуются ли социологи в первую очередь требованиями науки или тем, что им предписывает корпо­рация, невозможно. Если наука заключается только в преувеличенной абст­рактности и чрезмерном увлечении математикой, то какую пользу социоло­ги смогут принести управленцам? Напротив, если руководство компании требует от социологов не критического анализа, а поддержания высокого престижа фирмы, то какая польза от них науке?

Подобная дилемма существует и для наших социологов. Пока мы не изу­чаем рыночные отношения в таком объеме, как западные коллеги, хотя ис­следований поведения потребителей, колебаний спроса и предложения ста­новится все больше. Гораздо сложнее изучить внутриорганизационные воп­росы. Если социолог — штатный сотрудник, то «выносить сор из избы» он не захочет либо ему не позволит руководство, которое стремится сохранить честь мундира и ведомственный покой. В таком случае функция социолога напоминает роль сторожевой собаки; требования науки — на последнем ме­сте. Если же социолог выступает в роли социального критика и раскрывает недостатки, т.е. следует принципам объективной науки, то он оказывается не ко двору. Возможно, что вскоре главной для него будет проблема трудо­устройства.

Профессиональный кодекс

До недавнего времени социолог был беззащитен перед работодателем. Но в марте 1987 г. принят Профессиональный кодекс социолога, согласно ко­торому социолог вправе требовать от социологической ассоциации помо­щи в защите профессионального достоинства и чести. Профессиональное сообщество социологов, как и любое другое, защищает своих членов, но лишь в том случае, если сами социологи соблюдают устав и кодекс чести.

Профессиональный кодекс требует совмещения научных и гражданских ролей. Отстаивая научные взгляды, невзирая на конъюнктуру, социолог в то же время обязан исходить из общегосударственных интересов. Но как их понимать и не подменяются ли общественные интересы ведомственными? Факты свидетельствуют об изрядной доле технократизма в профессиональ­ной деятельности практического социолога. Один из них описал С.Н. Же­лезко. Более года шло исследование причин низкого качества работы в одном республиканском министерстве бытового обслуживания. Были опро­шены сотни работников и клиентов, проанализированы жалобы и статисти­ческая отчетность, в результате выявлено слабое звено производственной

цепочки — приемщицы заказов, не всегда вежливые в обращении, вечно устававшие и плохо оплачиваемые. Именно здесь чаще всего отмечались конфликты и снижение качества работы.

Социологи предложили жесткую конкурсную систему отбора кадров с устранением лиц, имеющих неустойчивую психику. С профессиональной точки зрения они были совершенно правы. Поскольку отрасль не испыты­вала дефицита кадров, профессиональные установки социологов совпали с ведомственными интересами администрации, однако пользы это не принес­ло. Более глубокие экспериментальные замеры показали: все приемщицы заказов оказались профессионально пригодными. Неврозы же коренились не

в самом человеке, а в характере работы: невысокое качество стирки, постоян­ные претензии клиентов, рекламации вызывали психологические стрессы. Совершенно ясно, что новые кадры, которые сменили прежних по предложению социологов, через несколько лет тоже окажутся «профнепригодными». Вольно или невольно социологи дей­ствовали в соответствии с технократической ориентацией заказчика, т.е. ми­нистерства. Они тоже оказались заражены ведомственностью: человек был для них лишь «сырым материалом», которым легко манипулировать с помо­щью психологических тестов и специальной техники.

Разумеется, управленцы, мало знакомые с азами социологической грамот­ности, не могли распознать профессиональную близорукость ученых. Соци­олог, делает правильный вывод С.Н. Железко, обязан занимать профессио­нальную позицию, а она предполагает не только установку на сиюминутную выгоду, но и гуманистический взгляд на проблему.

Популярная социология

Если позиция социолога аутентична позиции руководителя, не являюще­гося в социологии профессионалом, то можно ли первую назвать професси­ональной? Своеобразная «популярная социология», т.е. обыденные представ­ления об обществе и поведении людей, почерпнутые из жизненного опыта, есть у каждого из нас, в том числе и у менеджеров. Но достаточно ли их для того, чтобы строить на их основе стратегию управления персоналом? И если социолог не выходит за круг обыденных представлений, то вправе ли он выступать в роли консультанта по управлению?

Под «популярной социологией» Г. Ганс подразумевает исследования, проводимые непрофессионалами. При этом могут использоваться социо­логические процедуры, скажем, анкетирование или интервью, и даже со­циологические концепции, хотя в значительно меньшей степени. «Попу­лярная» или «народная» социология более доступна студентам и публике, нежели профессиональная, использующая абстрактный язык. Возможно, поэтому к последней проявляется и меньшее доверие, даже со стороны руководителей, — ведь она непонятна и неочевидна.

Литература, посвященная менеджменту, наполнена такого рода «поп-со­циологией». Результаты же специальных прикладных исследований по уп­равлению остаются достоянием узкого сообщества профессионалов. «Поп-социология» доступнее и привлекательнее для публики. Правила жанра до-

пускают элементы импровизации и сенсационности, хотя их основу могут составлять вполне обстоятельные исследования.

Характерно в этом отношении появление книги Т. Питерса и Р. Уотер-мена «В поисках эффективного управления» (переведена на русский язык в 1986 г.). Это не академический отчет, обобщающий новые данные ис­следования, однако в ее научности никто не сомневается. Исследователь­ский проект охватывал 45 компаний ведущих отраслей американской эко­номики. Анализ статистических данных и экспертных оценок, анкетиро­вание и интервью дают повод говорить о надежности полученной информации.

Тем не менее по манере изложения указанную книгу и последовавшую за ней книгу Р. Уотермена «Фактор обновления» (русский перевод издан в 1988 г.) правильнее отнести к жанру научной публицистики. Многое в них напоминает книги Дейла Карнеги. Коэффициенты корреляции и ана­лиз факторов — непременные атрибуты академической монографии — за­менены художественными образами и сюжетами. Ирония и сарказм, изящный стиль и афористичность, которых обычно избегают авторы се­рьезных учебников, увлекают читателя. Недаром западные критики назы­вают обе книги библией современного американского менеджмента, хотя теоретическая новизна их весьма сомнительна. Описанные закономерно­сти давно уже доказаны и передоказаны в специальной литературе. Но они недоступны и непонятны широкой аудитории, а значит, и не существуют для них вовсе.

Образованная часть общества — интеллигенция, — сетует Г. Ганс, отдает предпочтение художественным и историческим произведениям. Читающая публика увлекается историей и проявляет неприязнь к социологии. Престиж­ные журналы и издательства, выпускающие популярные книги по соци­альным наукам, к профессиональной социологии обращаются редко.

Бессмысленно ждать, когда публика научится использовать язык социо­логии, созданный профессионалами и для профессионалов. Такого, видимо, никогда не произойдет. Может быть, легче социологам научиться писать проще и понятнее? Правда, придется сломать укоренившиеся привычки и образ мышления профессионального сообщества.

Не всегда профессионалы изучают проблемы, которые актуальны для общества. Статьи в академическом журнале начинаются с длинного списка тех, кто прежде работал над проблемой на протяжении нескольких десяти­летий. Преемственность научных результатов?! Но вместе с тем и консерва­тизм науки. Неужели за такое время не появилось новых проблем? Почему социологи упорно следуют по проторенной дороге, по миллиметру продви­гаясь вперед? Ответ.уведет нас в область науковедения. Но факт «тематичес­кого консерватизма» очевиден.

Профессиональные социологи, преследуя собственные цели, вместе с тем не могут и не должны отгораживаться от общественности. Самые известные произведения в социологии, написанные за последние 75 лет, в частности «Одинокая толпа» Д. Рисмена, по мнению Г. Ганса, прославились именно потому, что доступны непрофессионалам. По природе социология — самая

демократичная из общественных наук. Политологи изучают элиту общества, антропологи — экзотические общности, психологи погружены в лаборатор­ные эксперименты, а социологи выявляют мнение рядовых граждан. И, ко­нечно же, последних интересует, как они выглядят с точки зрения большой науки. Социология — зеркало жизни огромных масс людей; стало быть, оно должно быть повернуто к ним лицом, а не боком.

Общественные социологи

Социологов-непрофессионалов в России и на Западе называют обще­ственными социологами. Однако в это понятие вкладывается разное содер­жание. Точнее, вкладывалось в середине 80-х гг., когда лица с высшим об­разованием, работавшие в отделах кадров, ОТиЗе или НОТ, партийные и профсоюзные работники в свободное от работы время организовывали про­стейшие обследования для решения текущих вопросов. С настоящей наукой, выясняющей объективные закономерности, у них ничего общего не было. Общественные социологи — дилетанты, бравшиеся (по причине дефицита социологических кадров) не за свое дело.

В США общественные социологи — исследователи-эмпирики, аналити­ки и даже теоретики — по уровню подготовки практически ничем не уступа­ют академическим социологам. Так было в 70-е и 80-е гг. Разница заключа­ется только в ориентации и социальной позиции.

Как правило, это самые талантливые и яркие фигуры среди социоло­гов. В отличие от «узколобых профи», они способны обсуждать любую со­циологическую проблему на свойственном для читателя, имеющего выс­шее образование, т.е. для интеллектуальной публики, языке. Обществен­ные социологи, хотя они и не популяризаторы, обладают широким кругозором. А самое главное — они не бытописатели и не статисты в на­уке, а социальные критики. Таким образом, их деятельность является и научной (каку академических социологов), и интеллектуальной, т.е. ак­тивной, гражданской. Образцом социологов-писателей служат Давид Рисмен, Питер Друкер, Дейл Карнеги, Джон Гелбрейт и другие выдаю­щиеся ученые.

Академические социологи, ориентирующиеся на естественно-научный идеал знания, пишет Г. Ганс, с презрением смотрят на общественных социо­логов, как на разновидность журналистов. Д. Рисмен не был признан кол­легами как социолог, а Дж. Гелбрейт — как экономист. Причина: они умели доходчиво объяснять публике то, что профессионалы прятали в мудреные формулировки, абстрактные фразы; они прекрасно владели методом соци­альной критики общественных институтов, который отвергался академичес­кими учеными как «журналистский» прием. В настоящее время, пишет Г. Ганс, социальный критицизм почти целиком взят на вооружение журна­листами, литературоведами и философами.

В отличие от США, в Европе в силу сложившихся традиций социологи часто публикуются в газетах и журналах. Однако слишком часто поводом для критики общественного неблагополучия социальных институтов является их личная обида и субъективное отношение. Хотя социолога по-человечески многое волнует, его выводы должны основываться скорее на эмпирических данных, нежели на эмоциональных впечатлениях.

лгг

Наука для науки

Академическая социология, достигшая в Америке профессиональных вершин, превратилась в узкоспециализированное занятие. Профессиональ­ные социологи отгородились языковыми и теоретическими барьерами от широкой общественности, среди которой очень мало подписчиков социоло­гических изданий. Фактически социологи творят для социологов. Хотя со­циологи постоянно находятся в гуще событий, социология, считает Г. Ганс, не так богата новостями и сенсациями, как экономика или психология, ан -тропология или психиатрия. Защитившись математической броней, социо­логи не способны дать советы, касающиеся повседневной жизни людей.

Щепетильность профессиональных социологов, стремление делать такие выводы, которые не выходят за рамки имеющейся эмпирической информа­ции, которые только ею (а не субъективными домыслами) обеспечены, не­редко дают обратный эффект. Наукообразные утверждения, будучи переве­денными на разговорный язык, оказываются подтверждением того, что оче­видно и давно известно. Тем самым не выполняется главная функция академической социологии. Естественно, что интерес практиков-управлен­цев к такого рода сведениям невелик.

Обоснованность социологических выводов, понятая узкопрофессиональ­но, без обращения к широкому социальному контексту, — это лишь игра в аналитические методы и математические символы. Известный французский математик, физики философ Анри Пуанкаре (1854—1912) еще в начале XX в. назвал социологию наукой, в которой слишком много методов и слишком мало открытий. Социологи слишком заняты усовершенствованием социо­логии ради нее самой и в результате увлекаются «кабинетной методологией». Специалистам, прекрасно знающим тонкости организации исследования, постоянно совершенствующим его методологию, не хватает времени на прак­тике проверить свои рекомендации. Их советы хороши на бумаге. Появились даже «кабинетные социологи». Умелое владение математикой и компьютер­ной техникой позволяет им проводить лишь вторичный анализ, не выходя в «поле», благо эмпирическая база, накопленная другими, велика.

Злоупотребление количественными методами, так называемое бряцание цифрами, как и «кабинетной методологией», с высот которой профессиона­лы взирают на практиков и осуждают «кустарные» методы, не приносит пользы ни социологии, ни менеджменту. Обе науки относятся к тем дисцип­линам, где изучение проблемы диктует выбор подходящего метода. Но если метод из средства превращается в цель, то содержание неизбежно заменяет­ся формой. Культ метода, господствовавший во многих университетах и колледжах, ведет к бесконечным спорам социологов о том, какой метод счи­тать более адекватным, а коэффициент — более эффективным. Сторонники количественных методов, исповедующие науку ради науки, занимают в аме­риканской социологии командные высоты: их исследования лучше финан­сируются, они чаще занимают высшие должности, возглавляют кафедры и профессиональные журналы.

Изоляция профессиональной социологии чревата незнанием жизни, на­меренным уходом (эскапизмом) в мир абстрактных цифр. Одновременно это уход от контроля общества. Ведь общество составляют те, кого изучают социологи, на профессиональном языке — респонденты. Социологические

данные не могут корректировать те, кого ученые изучают, — рядовые граж­дане, хотя исследования ведутся за счет их налогов. Социологи работают на других — на заказчиков, которые, концентрируя или распределяя сред­ства, финансируют социологию. Это могут быть научные фонды — государ­ственные организации, где эксперты рецензируют и оценивают научную продукцию. А это означает, что профессионалов оценивают только профес­сионалы.

Труд академического социолога оплачивается в зависимости от количе­ства читаемых им курсов, а его карьера зависит от числа публикаций. Но университет и журналы — опять же профессиональные сообщества. Здесь рождается творчество академического социолога, здесь оно расцветает, жи­вет, оценивается.

Находясь на вершине академического престижа и пользуясь высоким ав­торитетом у специалистов, социологи в то же время являются аутсайдерами в общественном мнении. Профессиональный снобизм и корпоративная замк­нутость в Америке не приветствуются. Отрыв от реальной жизни настолько велик, что для его преодоления необходима еще одна социология — непро­фессиональная («популярная»).

Отрыв социологии от реальных жиз­ненных и общественных проблем и ув­лечение профессиональных социологов «кабинетным творчеством» привели к тому, что реальные исследования нача­ли проводиться людьми, которые не являются специалистами в социологии. При проведении исследований они ис­пользуют те же правила составления выборочной совокупности, разработки анкеты, полевого исследования и ста­тистического анализа. Но, не имея специальной профессиональной подго­товки, подобные исследователи не так точно следуют всем методическим тонкостям, не так строго придерживаются правил проведения исследова­ния и правил профессиональной этики. Зато они обладают широкой гума­нитарной эрудицией и умеют излагать мысли на доступном широкой пуб­лике языке. Именно их исследования и становятся известными, доступны­ми общественности.

Получается ситуация, когда профессиональные социологи не выполняют задач, которые ставит перед ними общество, а в это время их место зани­мают непрофессионалы, которые, хоть и являются образованными людь­ми, но в силу отсутствия необходимой базы не могут провести исследова­ние на высшем научном уровне, как могли бы это сделать профессиональ­ные социологи.

Такая ситуация сложилась, во-первых, в американской социологии в целом, во-вторых, в социологии управления или сфере «человеческих от­ношений» менеджмента, в-третьих, в американском менеджменте в це­лом. По существу, речь идет о высокоспециализированных и развитых науках. Раньше двух социологии не требовалось, профессионалы умели разговаривать с непрофессионалами и были понимаемы ими. Родоначаль­ник «научного менеджмента» Ф. Тейлор проводил исследования на самом

высоком научном уровне, но всегда умел донести свои мысли до широ­кой аудитории.

Замкнутое сообщество аутсайдеров с собственной субкультурой и откры­тое общество, в культуру которого социология еще полностью не интегри­рована, — таков парадокс развития социологии на современном этапе.

СОЦИОЛОГИЯ И ПОП-СОЦИОЛОГИЯ

В 30—40-е гг. в США был отмечен наивысший подъем академической со­циологии. В те годы ее интеллектуальным центром являлся Чикагский уни­верситет. В 40—50-е гг. центр социологии переместился в Гарвардский и Колумбийский университеты. В период 40—60-х гг. социология в США ста­ла частью поп-культуры. К этому времени социология достигла своей интел­лектуальной и институциональной зрелости. Сотни тысяч американских сту­дентов ежегодно посещали курсы социологии, ежегодно выходили в свет многие тысячи книг по социологии, не считая статей и отчетов. А. Гоулднер отмечает: интерес к социологии был настолько велик, что обществоведчес­кая литература продавалась везде — на железнодорожных станциях и в аэро­вокзалах, в гостиницах, магазинах, на уличных лотках. Поскольку к этому времени возросло материальное благосостояние среднего класса, тысячи ро­дителей покупали своим детям социологическую литературу, даже когда это не было продиктовано нуждами образования.

Социологическая литература стала массовым, общедоступным жанром. О социологии говорилось в прессе и по радио, в студенческих аудиториях, на общественных диспутах. К сожалению, часть молодежи, особенно ради­кально настроенная, негативно относившаяся к истэблишменту, неправиль­но поняла ситуацию и начала рассматривать социологию как рупор офици­альной культуры, против которой она в 60-е гг. активно протестовала.

Став элементом повседневной культуры, социология приземлила уровень понимания социальных проблем. Начитавшись популярных книжек, обы­ватель решил, что и без лишних углублений в теорию он способен компетен­тно судить о бедности, преступности, расовых предрассудках, безработице и т.д. Там, где следовало рассуждать теоретически, обыватель судил с мораль­ной точки зрения. Научное теоретизирование молодые радикалы рассматри­вали как форму эскапизма либо как проявление малодушия. Иными слова­ми, они полагали, что теорией занимаются те, кто не хочет решать пробле­мы практически.

Отвергая теоретизирование и самоуглубление, радикальная молодежь, сама того не подозревая и вопреки своим революционным лозунгам, заняла такую же позицию, какую занимали мещане, которым тоже были присущи антиинтеллектуализм и отрицание научных знаний.

По мнению Гоулднера, молодые радикалы не понимали, что изменить общество одними политическими средствами нельзя. Старое общество под­держивало себя благодаря идеологическому и теоретическому господству над умами людей. В основе подобной идеологии лежал понятный среднему классу лозунг «Прогресс и порядок». Изменение социального общества требовало изменения менталитета больших масс людей. Однако революционно настро­енная молодежь не была готова к подобному повороту событий.

Социальные теории, по мнению молодых радикалов, оправдывавшие существующий строй, считались глубоко личным творчеством. И по это­му личностному началу в социологии они пытались нанести основной удар. Подрастающее поколение остро воспринимало разрыв между тем, что провозглашали в своих книгах американские социологи, и их образом жизни: анализируя культуру бедности, сочувствуя социальным низам, призывая к гуманизму и справедливости, социологи жили в роскоши и благополучии. Среди социологов молодые радикалы не обнаружили ни одного мученика, но зато увидели в социологии утонченный инструмент репрессивного общества.

В большинстве случаев лидерами студенческих беспорядков в конце 60-х гг. были студенты-социологи (в частности, знаменитый французский со­циолог-бунтарь Кон Бендит) — представители науки, которая больше дру­гих ратовала за прогресс и порядок.

Получалось, что социология действовала наподобие психологического или интеллектуального фильтра, отбирая и притягивая на социологические фа­культеты людей с ярко (если не сказать патологически) выраженными рефор­мистскими наклонностями. Их ряды пополняли те, кто когда-либо испытал жизненную неудачу и разочарование. Социология и прежде притягивала всякого рода радикалов. В 30-е гг. это были социалисты, которые в молодо­сти призывали к низвержению основ существующего строя, а в пору зрело­сти превратились в отъявленных консерваторов.

Парадокс выражался и в том, что радикальная молодежь, обличавшая официальную социологию во всех смертных грехах, в том числе в махровом консерватизме, почему-то шла за революционным вдохновением не куда-нибудь, а именно в социологию. Оказывалось, что социология равным об­разом порождает и непримиримых консерваторов, и отъявленных револю­ционеров. А по мнению Гоулднера, социология не только привлекает, но и производит главным образом радикалов.

В 60-е гг., когда резко возросли государственные дотации, академическая социология успешно развивалась во всех регионах страны. Период ее при­знания и полной институциализации закончился. С географической точки зрения американская социология стала полицентричной.

Начиная с этого момента социология росла быстрее любого другого сек­тора американской культуры. «Мировое превосходство американской соци­ологии в этой профессиональной сфере, возможно, проявлялось даже ярче, чем влияние других областей американской культуры, в том числе матема­тики, физики и других естественных наук»'. На английском языке говорят ныне социологи всех стран мира, а общая численность американских соци­ологов превышает число европейских в 2—3 раза. Современная эпоха, это, по выражению Р. Миллса, — эпоха социологии.

В 60-е гг. социальная ситуация в СССР и в США была во многом схо­жей. Она характеризовалась двумя чертами: наличие развитого среднего класса и материальное благосостояние. По мнению А. Гоулднера и Р. Мил­лса, тогда в СССР и в США люди стали жить богаче, социология получила государственную поддержку, ее влияние на общество возросло. В 90-е гг. наши пути разошлись: Америка пошла по пути усиления того и другого

jouldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. N.Y., 1970. P. 22.

фактора, СССР — по пути их ухудшения. В нынешней России нет ни сред­него класса, ни общества материального благосостояния. Когда Россия изберет правильный путь, оба фактора, помогающие развитию социологии, вновь заявят о себе.

СОЦИОЛОГ КАК ПОЛИТИК

То, что современные социологи и политологи не отгорожены от внешне­го мира, а являются его активной, созидающей силой, ни для кого не секрет. Выступление социологов по телевидению, на страницах журналов и газет, их участие в политических митингах и манифестациях, консультирование по­литических партий, участие в предвыборной борьбе, многочисленные заяв­ления, предупреждения, советы — все это непременная практика ученых, свидетельствующая о глубокой политической ангажированности социологии. Социологи давно уже вышли из кабинетов на улицу и проникли в поли­тические круги. Они не только описывают окружающий мир, но и форми­руют его — кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени.

Слитность социологии и политики проявляется двояким образом. С одной стороны, большая часть обывателей и политиков, не имеющих профессиональ­ной подготовки в области социологии, считают себя вполне компетентными для того, чтобы оценивать или вмешиваться в действия профессиональных социологов. Социология, открытая снизу, доступна суждениям здравого смыс­ла, тому, что Платон именовал мнением непросвещенной толпы.

С другой стороны, профессиональ­ные социологи считают себя вполне компетентными для того, чтобы судить о политике, экономике или повседнев­ной жизни, а также направлять, контро­лировать их или управлять ими. Стре­мясь быть понятными толпе, социоло­ги, забыв о своем этическом кодексе и профессиональном долге оставаться всегда учеными, переходят на простран­ный язык повседневности и превраща­ются в специалистов по общим вопро­сам. Таким образом, действительность не защищена от некомпетентного втор­жения социологов сверху.

Профанация социологической науки происходит как в первом, так и во вто­ром случаях. В первом социологией пытаются управлять несоциологи, во вто­ром социологи стремятся поучать политиков.

П. Бурдье, посвятивший много времени изучению внутреннего мира со­циологии, высмеивал и «интеллектуалов», считающих себя вправе судить обо всем от имени социальной компетентности, не зависящей от их профессио­нальной компетенции. «Очень часто, — пишет он, — интеллектуалы ссыла­ются на общественно признанную за ними компетенцию (почти в юридичес­ком смысле слова) говорить со знанием дела, далеко выходя за границы сво-

ей профессиональной дисциплины, особенно в области политики. Такая узурпация, составляющая основу интеллектуальной амбиции на старый ма­нер — знать ответы на все вопросы, — встречается практически во всех обла­стях мысли. В другой форме ее можно обнаружить у аппаратчика или тех­нократа, ссылающегося на диамат или экономическую науку, чтобы занять господствующее положение»².

Профессия социолога, полагает Ж. Може, является в высшей степени политической деятельностью. Подобно всякой науке социология, построен­ная наперекор очевидностям здравого смысла, с необходимостью носит кри­тический характер, а поскольку ангажированность является неотъемлемой частью критики мира такого, какой он есть, то занятие ремеслом социолога, подразумевающее сомнение в обыденном представлении о социальном мире, с необходимостью является ангажированным³. «Действительно, научная со­циология, — пишет Пьер Бурдье, — есть социальная практика, которая со­циологически не должна была бы существовать», и которая с самого начала «должна была заставить забыть себя, вновь и вновь отрицать себя в качестве политической науки с тем, чтобы заставить принять себя в качестве науки университетской»⁴.

Политическая автономия, на которую претендует университетская соци­ология, во все времена была вещью очень хрупкой и ненадежной. Ее нельзя считать раз и навсегда положенной данностью. Ученых не только преследу­ют, высылают или репрессируют. Существуют и более тонкие методы мани­пуляции. Правительство или спонсоры, выделяющие деньги на науку, дела­ют социологии неявный социальный заказ, намекают, по какую сторону бар­рикад она должна стоять во время социальной схватки. Если политический истеблишмент, пресса и население благосклонно либо с пиететом относят­ся к социологии, то предполагается, что и она не останется в долгу. А это означает, что она не потерпит в своей среде теорий, направленных на свер­жение существующего строя, оправдывающих преступность или терроризм. В то время как деньги символизируют материальную зависимость социаль­ной науки, расположение к ней властей говорит скорее об интеллектуальной несвободе. Социология, несмотря на достаточное развитие институтов демо­кратии, может критиковать власти и существующий режим только в разре­шенных границах.

Таким образом, социология находится в тисках между бюрократическим меценатством и рыночной конъюнктурой.

Рождение социологии в России было тесно связано с политикой. В 60-е гг. XIX в. и в 60-е гг. XX в. отечественных социологов считали политически не­благонадежным элементом, чуть ли не подпольщиками и диссидентами, го­товыми низвергнуть существующий строй либо подорвать его моральные ус­тои. В первом случае социологов объявил своим врагом царский режим, во втором — это сделала советская власть. Поскольку и на Западе социологи не только оправдывали существующее положение дел и выступали защитника­ми статус кво, но и боролись или критиковали существующий режим, то ра­дикализм можно считать универсальной чертой мировой социологии, не за-

>urdieu P. Questions de sociologie. P.: Minuit, 1980. P. 73.

auger G. L'Engagement sociologique // Critique. 1995. Vol. LI. № 579/580. P. 674-696.

>urdieu P. Questions de sociologie. P.: Minuit, 1980. P. 49, 48.

висящей ни от страны, ни от эпохи. Действительно, социологи, досконально изучившие скрытые механизмы управления обществом, полагали, что они знают вопросы общественного управления лучше министров, президента и правящей элиты, которые являются не только дилетантами в сфере общество-знания, но и корыстолюбцами, заботящимися лишь о собственном благе. Ог­ромная доля правды в такой критике, разумеется, была. Вопрос лишь в том, что удалось бы сделать социологам, приди они к власти? Сумели бы умозри­тельные оппоненты стать эффективными практикам