Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Социология В плену иллюзий и парадоксовСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Социология не просто изучает то общество, в котором существует, но и сама подвергается влиянию с его стороны. Истинность научных теорий, созданных социологами, всегда можно проверить на практике. Однако никому еще не удавалось измерить то воздействие — не только позитивное, но и негативное, — которое общество оказывало на социологов, требуя от них истинных знаний. Социология в социальном контексте — это вполне уместная тема для науки, которая не только описывает все, что происходит вокруг нее, но и постоянно занимается саморефлексией. МЕСТО СОЦИОЛОГИИ В ОБЩЕСТВЕ Какими бы проблемами ни занимался социолог — молодежной субкультурой, семьей и браком или трудовым поведением на производстве — и к какой бы области (прикладной или академической) он ни принадлежал, он всегда остается частью единого целого — социологии как науки, и его не может не интересовать престиж и положение социологии в обществе. В своем президентском адресе (любой ученый, выбранный президентом Американской социологической ассоциации, обязательно обращается к коллегам с разъяснением своей позиции и анализом положения дел в науке) Герберт Ганс, профессор социологии Колумбийского университета, автор семи фундаментальных монографий, поделился с читателями «American Sociological Review» озабоченностью судьбой социологии. Американское общество намного более «социологизировано», чем российское. Давние традиции глубокого академического анализа социальных проблем, заложенные в XIX в., никогда не прерывались. Каждое новое поколение что-то прибавляло к сокровищнице знаний, проверяя и перепроверяя добытые сведения, создавая надежную эмпирическую базу. Более 200 колледжей и университетов составляют мощный институт подготовки профессиональных кадров, пользующихся высоким престижем и уважением. В нашей стране ничего подобного нет: социологическая традиция постоянно прерывалась, профессиональные кадры в 20-е и 30-е гг. исчезли, а в 60—80-е гг. еще не появились. Финансируется социология в России, не в пример американской, очень плохо, преподавание в вузах и школах широко развернулось только в 80—90-е гг. Казалось бы, ни о каком сравнении речи быть не может. Ученые и публика И тем не менее... В интеллектуальной жизни Америки социологи, пишет Г. Ганс, играют совсем не ту роль, которую должны играть. Слишком многие американцы не проявляют интереса к социологии. Иногда в романах и кинофильмах социологов изображают как милых и симпатичных людей, но это скорее исключение, чем правило; массовая культура, как и прежде, представляет социологов как злодеев или дураков. В обыденном сознании очень медленно пробуждается интерес к социологическим исследованиям. Некоторый, но неустойчивый интерес к социологическим данным проявляют журналисты. В последнее время российские журналисты часто обращаются к социологии. Фразы типа «как показывают социологические исследования» то и дело мелькают в прессе. Но эмпирические данные нужны публицистам не сами по себе, а лишь в качестве иллюстрации к выводам. Возникает впечатление о широкой популярности социологии. Но оно служит скорее прикрытием нежелания глубже ознакомиться с реальным положением дел в науке. Различия между американскими и российскими социологами проявляются не в отношении к ним публики, а скорее в их отношении к ней. Мы стремимся к активным контактам с прессой, ищем их любой ценой, добиваясь признания и популярности. Иногда спешим обнародовать даже незрелые рассуждения, непроверенные факты, гипотетические выводы, лишь бы быстрее попасть в телеобъектив или на страницы газет, опережая других, торопясь, спотыкаясь и падая. Американские социологи настроены иначе. Они относят социологию к разряду серьезных наук, которым не пристало заигрывать с публикой или привлекать внимание непрофессиональной общественности. Сотрудничество с непрофессионалами может быть оправдано в единственном случае: если это связано с необходимостью зарабатывать себе на жизнь. Во всех других ситуациях подобные контакты мешают научному процессу, заставляют приспосабливаться к уровню несведущих. Излишняя открытость ведет к вульгаризации социологии. Однако профессиональная закрытость науки и корпоративная мораль, неумение или нежелание контактировать с обществом, которое в конечном счете субсидирует ученых, как раз и создают предвзятое мнение о социологах как профессиональных снобах, способных только на то, чтобы в университетских аудиториях воспитывать себе подобных, придавать интеллектуальный лоск выпускникам привилегированных колледжей. Не играем ли мы роль неких марсиан, спрашивает Г. Ганс, или персонажей Ирвина Гофмана, вещающих из глубины кулис (либо из еще большего далека) о том, как функционирует общество, в котором живут чуждые нам дилетанты? Социолог и рынок Из общего числа социологов США (а их насчитывается 20 тыс.) 75% заняты преподаванием. И если каждый в среднем читает по четыре курса в год, то в целом это 60 тыс. учебных курсов по всей стране. К сожалению, их тематика сводится в основном к введению в социологию, вопросам брака и семьи и общим социальным проблемам. Социология труда и индустриальная социология особым почетом не пользуются. В последнее время социология активно проникает и в американские школы. Многие частные компании и общественные организации приглашают социологов, в частности, для изучения рынка и конъюнктуры спроса. Для преподавателей это побочный род деятельности. Но точно установить, руководствуются ли социологи в первую очередь требованиями науки или тем, что им предписывает корпорация, невозможно. Если наука заключается только в преувеличенной абстрактности и чрезмерном увлечении математикой, то какую пользу социологи смогут принести управленцам? Напротив, если руководство компании требует от социологов не критического анализа, а поддержания высокого престижа фирмы, то какая польза от них науке? Подобная дилемма существует и для наших социологов. Пока мы не изучаем рыночные отношения в таком объеме, как западные коллеги, хотя исследований поведения потребителей, колебаний спроса и предложения становится все больше. Гораздо сложнее изучить внутриорганизационные вопросы. Если социолог — штатный сотрудник, то «выносить сор из избы» он не захочет либо ему не позволит руководство, которое стремится сохранить честь мундира и ведомственный покой. В таком случае функция социолога напоминает роль сторожевой собаки; требования науки — на последнем месте. Если же социолог выступает в роли социального критика и раскрывает недостатки, т.е. следует принципам объективной науки, то он оказывается не ко двору. Возможно, что вскоре главной для него будет проблема трудоустройства. Профессиональный кодекс До недавнего времени социолог был беззащитен перед работодателем. Но в марте 1987 г. принят Профессиональный кодекс социолога, согласно которому социолог вправе требовать от социологической ассоциации помощи в защите профессионального достоинства и чести. Профессиональное сообщество социологов, как и любое другое, защищает своих членов, но лишь в том случае, если сами социологи соблюдают устав и кодекс чести. Профессиональный кодекс требует совмещения научных и гражданских ролей. Отстаивая научные взгляды, невзирая на конъюнктуру, социолог в то же время обязан исходить из общегосударственных интересов. Но как их понимать и не подменяются ли общественные интересы ведомственными? Факты свидетельствуют об изрядной доле технократизма в профессиональной деятельности практического социолога. Один из них описал С.Н. Железко. Более года шло исследование причин низкого качества работы в одном республиканском министерстве бытового обслуживания. Были опрошены сотни работников и клиентов, проанализированы жалобы и статистическая отчетность, в результате выявлено слабое звено производственной цепочки — приемщицы заказов, не всегда вежливые в обращении, вечно устававшие и плохо оплачиваемые. Именно здесь чаще всего отмечались конфликты и снижение качества работы. Социологи предложили жесткую конкурсную систему отбора кадров с устранением лиц, имеющих неустойчивую психику. С профессиональной точки зрения они были совершенно правы. Поскольку отрасль не испытывала дефицита кадров, профессиональные установки социологов совпали с ведомственными интересами администрации, однако пользы это не принесло. Более глубокие экспериментальные замеры показали: все приемщицы заказов оказались профессионально пригодными. Неврозы же коренились не в самом человеке, а в характере работы: невысокое качество стирки, постоянные претензии клиентов, рекламации вызывали психологические стрессы. Совершенно ясно, что новые кадры, которые сменили прежних по предложению социологов, через несколько лет тоже окажутся «профнепригодными». Вольно или невольно социологи действовали в соответствии с технократической ориентацией заказчика, т.е. министерства. Они тоже оказались заражены ведомственностью: человек был для них лишь «сырым материалом», которым легко манипулировать с помощью психологических тестов и специальной техники. Разумеется, управленцы, мало знакомые с азами социологической грамотности, не могли распознать профессиональную близорукость ученых. Социолог, делает правильный вывод С.Н. Железко, обязан занимать профессиональную позицию, а она предполагает не только установку на сиюминутную выгоду, но и гуманистический взгляд на проблему. Популярная социология Если позиция социолога аутентична позиции руководителя, не являющегося в социологии профессионалом, то можно ли первую назвать профессиональной? Своеобразная «популярная социология», т.е. обыденные представления об обществе и поведении людей, почерпнутые из жизненного опыта, есть у каждого из нас, в том числе и у менеджеров. Но достаточно ли их для того, чтобы строить на их основе стратегию управления персоналом? И если социолог не выходит за круг обыденных представлений, то вправе ли он выступать в роли консультанта по управлению? Под «популярной социологией» Г. Ганс подразумевает исследования, проводимые непрофессионалами. При этом могут использоваться социологические процедуры, скажем, анкетирование или интервью, и даже социологические концепции, хотя в значительно меньшей степени. «Популярная» или «народная» социология более доступна студентам и публике, нежели профессиональная, использующая абстрактный язык. Возможно, поэтому к последней проявляется и меньшее доверие, даже со стороны руководителей, — ведь она непонятна и неочевидна. Литература, посвященная менеджменту, наполнена такого рода «поп-социологией». Результаты же специальных прикладных исследований по управлению остаются достоянием узкого сообщества профессионалов. «Поп-социология» доступнее и привлекательнее для публики. Правила жанра до- пускают элементы импровизации и сенсационности, хотя их основу могут составлять вполне обстоятельные исследования. Характерно в этом отношении появление книги Т. Питерса и Р. Уотер-мена «В поисках эффективного управления» (переведена на русский язык в 1986 г.). Это не академический отчет, обобщающий новые данные исследования, однако в ее научности никто не сомневается. Исследовательский проект охватывал 45 компаний ведущих отраслей американской экономики. Анализ статистических данных и экспертных оценок, анкетирование и интервью дают повод говорить о надежности полученной информации. Тем не менее по манере изложения указанную книгу и последовавшую за ней книгу Р. Уотермена «Фактор обновления» (русский перевод издан в 1988 г.) правильнее отнести к жанру научной публицистики. Многое в них напоминает книги Дейла Карнеги. Коэффициенты корреляции и анализ факторов — непременные атрибуты академической монографии — заменены художественными образами и сюжетами. Ирония и сарказм, изящный стиль и афористичность, которых обычно избегают авторы серьезных учебников, увлекают читателя. Недаром западные критики называют обе книги библией современного американского менеджмента, хотя теоретическая новизна их весьма сомнительна. Описанные закономерности давно уже доказаны и передоказаны в специальной литературе. Но они недоступны и непонятны широкой аудитории, а значит, и не существуют для них вовсе. Образованная часть общества — интеллигенция, — сетует Г. Ганс, отдает предпочтение художественным и историческим произведениям. Читающая публика увлекается историей и проявляет неприязнь к социологии. Престижные журналы и издательства, выпускающие популярные книги по социальным наукам, к профессиональной социологии обращаются редко. Бессмысленно ждать, когда публика научится использовать язык социологии, созданный профессионалами и для профессионалов. Такого, видимо, никогда не произойдет. Может быть, легче социологам научиться писать проще и понятнее? Правда, придется сломать укоренившиеся привычки и образ мышления профессионального сообщества. Не всегда профессионалы изучают проблемы, которые актуальны для общества. Статьи в академическом журнале начинаются с длинного списка тех, кто прежде работал над проблемой на протяжении нескольких десятилетий. Преемственность научных результатов?! Но вместе с тем и консерватизм науки. Неужели за такое время не появилось новых проблем? Почему социологи упорно следуют по проторенной дороге, по миллиметру продвигаясь вперед? Ответ.уведет нас в область науковедения. Но факт «тематического консерватизма» очевиден. Профессиональные социологи, преследуя собственные цели, вместе с тем не могут и не должны отгораживаться от общественности. Самые известные произведения в социологии, написанные за последние 75 лет, в частности «Одинокая толпа» Д. Рисмена, по мнению Г. Ганса, прославились именно потому, что доступны непрофессионалам. По природе социология — самая демократичная из общественных наук. Политологи изучают элиту общества, антропологи — экзотические общности, психологи погружены в лабораторные эксперименты, а социологи выявляют мнение рядовых граждан. И, конечно же, последних интересует, как они выглядят с точки зрения большой науки. Социология — зеркало жизни огромных масс людей; стало быть, оно должно быть повернуто к ним лицом, а не боком. Общественные социологи Социологов-непрофессионалов в России и на Западе называют общественными социологами. Однако в это понятие вкладывается разное содержание. Точнее, вкладывалось в середине 80-х гг., когда лица с высшим образованием, работавшие в отделах кадров, ОТиЗе или НОТ, партийные и профсоюзные работники в свободное от работы время организовывали простейшие обследования для решения текущих вопросов. С настоящей наукой, выясняющей объективные закономерности, у них ничего общего не было. Общественные социологи — дилетанты, бравшиеся (по причине дефицита социологических кадров) не за свое дело. В США общественные социологи — исследователи-эмпирики, аналитики и даже теоретики — по уровню подготовки практически ничем не уступают академическим социологам. Так было в 70-е и 80-е гг. Разница заключается только в ориентации и социальной позиции. Как правило, это самые талантливые и яркие фигуры среди социологов. В отличие от «узколобых профи», они способны обсуждать любую социологическую проблему на свойственном для читателя, имеющего высшее образование, т.е. для интеллектуальной публики, языке. Общественные социологи, хотя они и не популяризаторы, обладают широким кругозором. А самое главное — они не бытописатели и не статисты в науке, а социальные критики. Таким образом, их деятельность является и научной (каку академических социологов), и интеллектуальной, т.е. активной, гражданской. Образцом социологов-писателей служат Давид Рисмен, Питер Друкер, Дейл Карнеги, Джон Гелбрейт и другие выдающиеся ученые. Академические социологи, ориентирующиеся на естественно-научный идеал знания, пишет Г. Ганс, с презрением смотрят на общественных социологов, как на разновидность журналистов. Д. Рисмен не был признан коллегами как социолог, а Дж. Гелбрейт — как экономист. Причина: они умели доходчиво объяснять публике то, что профессионалы прятали в мудреные формулировки, абстрактные фразы; они прекрасно владели методом социальной критики общественных институтов, который отвергался академическими учеными как «журналистский» прием. В настоящее время, пишет Г. Ганс, социальный критицизм почти целиком взят на вооружение журналистами, литературоведами и философами. В отличие от США, в Европе в силу сложившихся традиций социологи часто публикуются в газетах и журналах. Однако слишком часто поводом для критики общественного неблагополучия социальных институтов является их личная обида и субъективное отношение. Хотя социолога по-человечески многое волнует, его выводы должны основываться скорее на эмпирических данных, нежели на эмоциональных впечатлениях. лгг Наука для науки Академическая социология, достигшая в Америке профессиональных вершин, превратилась в узкоспециализированное занятие. Профессиональные социологи отгородились языковыми и теоретическими барьерами от широкой общественности, среди которой очень мало подписчиков социологических изданий. Фактически социологи творят для социологов. Хотя социологи постоянно находятся в гуще событий, социология, считает Г. Ганс, не так богата новостями и сенсациями, как экономика или психология, ан -тропология или психиатрия. Защитившись математической броней, социологи не способны дать советы, касающиеся повседневной жизни людей. Щепетильность профессиональных социологов, стремление делать такие выводы, которые не выходят за рамки имеющейся эмпирической информации, которые только ею (а не субъективными домыслами) обеспечены, нередко дают обратный эффект. Наукообразные утверждения, будучи переведенными на разговорный язык, оказываются подтверждением того, что очевидно и давно известно. Тем самым не выполняется главная функция академической социологии. Естественно, что интерес практиков-управленцев к такого рода сведениям невелик. Обоснованность социологических выводов, понятая узкопрофессионально, без обращения к широкому социальному контексту, — это лишь игра в аналитические методы и математические символы. Известный французский математик, физики философ Анри Пуанкаре (1854—1912) еще в начале XX в. назвал социологию наукой, в которой слишком много методов и слишком мало открытий. Социологи слишком заняты усовершенствованием социологии ради нее самой и в результате увлекаются «кабинетной методологией». Специалистам, прекрасно знающим тонкости организации исследования, постоянно совершенствующим его методологию, не хватает времени на практике проверить свои рекомендации. Их советы хороши на бумаге. Появились даже «кабинетные социологи». Умелое владение математикой и компьютерной техникой позволяет им проводить лишь вторичный анализ, не выходя в «поле», благо эмпирическая база, накопленная другими, велика. Злоупотребление количественными методами, так называемое бряцание цифрами, как и «кабинетной методологией», с высот которой профессионалы взирают на практиков и осуждают «кустарные» методы, не приносит пользы ни социологии, ни менеджменту. Обе науки относятся к тем дисциплинам, где изучение проблемы диктует выбор подходящего метода. Но если метод из средства превращается в цель, то содержание неизбежно заменяется формой. Культ метода, господствовавший во многих университетах и колледжах, ведет к бесконечным спорам социологов о том, какой метод считать более адекватным, а коэффициент — более эффективным. Сторонники количественных методов, исповедующие науку ради науки, занимают в американской социологии командные высоты: их исследования лучше финансируются, они чаще занимают высшие должности, возглавляют кафедры и профессиональные журналы. Изоляция профессиональной социологии чревата незнанием жизни, намеренным уходом (эскапизмом) в мир абстрактных цифр. Одновременно это уход от контроля общества. Ведь общество составляют те, кого изучают социологи, на профессиональном языке — респонденты. Социологические данные не могут корректировать те, кого ученые изучают, — рядовые граждане, хотя исследования ведутся за счет их налогов. Социологи работают на других — на заказчиков, которые, концентрируя или распределяя средства, финансируют социологию. Это могут быть научные фонды — государственные организации, где эксперты рецензируют и оценивают научную продукцию. А это означает, что профессионалов оценивают только профессионалы. Труд академического социолога оплачивается в зависимости от количества читаемых им курсов, а его карьера зависит от числа публикаций. Но университет и журналы — опять же профессиональные сообщества. Здесь рождается творчество академического социолога, здесь оно расцветает, живет, оценивается. Находясь на вершине академического престижа и пользуясь высоким авторитетом у специалистов, социологи в то же время являются аутсайдерами в общественном мнении. Профессиональный снобизм и корпоративная замкнутость в Америке не приветствуются. Отрыв от реальной жизни настолько велик, что для его преодоления необходима еще одна социология — непрофессиональная («популярная»). Отрыв социологии от реальных жизненных и общественных проблем и увлечение профессиональных социологов «кабинетным творчеством» привели к тому, что реальные исследования начали проводиться людьми, которые не являются специалистами в социологии. При проведении исследований они используют те же правила составления выборочной совокупности, разработки анкеты, полевого исследования и статистического анализа. Но, не имея специальной профессиональной подготовки, подобные исследователи не так точно следуют всем методическим тонкостям, не так строго придерживаются правил проведения исследования и правил профессиональной этики. Зато они обладают широкой гуманитарной эрудицией и умеют излагать мысли на доступном широкой публике языке. Именно их исследования и становятся известными, доступными общественности. Получается ситуация, когда профессиональные социологи не выполняют задач, которые ставит перед ними общество, а в это время их место занимают непрофессионалы, которые, хоть и являются образованными людьми, но в силу отсутствия необходимой базы не могут провести исследование на высшем научном уровне, как могли бы это сделать профессиональные социологи. Такая ситуация сложилась, во-первых, в американской социологии в целом, во-вторых, в социологии управления или сфере «человеческих отношений» менеджмента, в-третьих, в американском менеджменте в целом. По существу, речь идет о высокоспециализированных и развитых науках. Раньше двух социологии не требовалось, профессионалы умели разговаривать с непрофессионалами и были понимаемы ими. Родоначальник «научного менеджмента» Ф. Тейлор проводил исследования на самом высоком научном уровне, но всегда умел донести свои мысли до широкой аудитории. Замкнутое сообщество аутсайдеров с собственной субкультурой и открытое общество, в культуру которого социология еще полностью не интегрирована, — таков парадокс развития социологии на современном этапе. СОЦИОЛОГИЯ И ПОП-СОЦИОЛОГИЯ В 30—40-е гг. в США был отмечен наивысший подъем академической социологии. В те годы ее интеллектуальным центром являлся Чикагский университет. В 40—50-е гг. центр социологии переместился в Гарвардский и Колумбийский университеты. В период 40—60-х гг. социология в США стала частью поп-культуры. К этому времени социология достигла своей интеллектуальной и институциональной зрелости. Сотни тысяч американских студентов ежегодно посещали курсы социологии, ежегодно выходили в свет многие тысячи книг по социологии, не считая статей и отчетов. А. Гоулднер отмечает: интерес к социологии был настолько велик, что обществоведческая литература продавалась везде — на железнодорожных станциях и в аэровокзалах, в гостиницах, магазинах, на уличных лотках. Поскольку к этому времени возросло материальное благосостояние среднего класса, тысячи родителей покупали своим детям социологическую литературу, даже когда это не было продиктовано нуждами образования. Социологическая литература стала массовым, общедоступным жанром. О социологии говорилось в прессе и по радио, в студенческих аудиториях, на общественных диспутах. К сожалению, часть молодежи, особенно радикально настроенная, негативно относившаяся к истэблишменту, неправильно поняла ситуацию и начала рассматривать социологию как рупор официальной культуры, против которой она в 60-е гг. активно протестовала. Став элементом повседневной культуры, социология приземлила уровень понимания социальных проблем. Начитавшись популярных книжек, обыватель решил, что и без лишних углублений в теорию он способен компетентно судить о бедности, преступности, расовых предрассудках, безработице и т.д. Там, где следовало рассуждать теоретически, обыватель судил с моральной точки зрения. Научное теоретизирование молодые радикалы рассматривали как форму эскапизма либо как проявление малодушия. Иными словами, они полагали, что теорией занимаются те, кто не хочет решать проблемы практически. Отвергая теоретизирование и самоуглубление, радикальная молодежь, сама того не подозревая и вопреки своим революционным лозунгам, заняла такую же позицию, какую занимали мещане, которым тоже были присущи антиинтеллектуализм и отрицание научных знаний. По мнению Гоулднера, молодые радикалы не понимали, что изменить общество одними политическими средствами нельзя. Старое общество поддерживало себя благодаря идеологическому и теоретическому господству над умами людей. В основе подобной идеологии лежал понятный среднему классу лозунг «Прогресс и порядок». Изменение социального общества требовало изменения менталитета больших масс людей. Однако революционно настроенная молодежь не была готова к подобному повороту событий. Социальные теории, по мнению молодых радикалов, оправдывавшие существующий строй, считались глубоко личным творчеством. И по этому личностному началу в социологии они пытались нанести основной удар. Подрастающее поколение остро воспринимало разрыв между тем, что провозглашали в своих книгах американские социологи, и их образом жизни: анализируя культуру бедности, сочувствуя социальным низам, призывая к гуманизму и справедливости, социологи жили в роскоши и благополучии. Среди социологов молодые радикалы не обнаружили ни одного мученика, но зато увидели в социологии утонченный инструмент репрессивного общества. В большинстве случаев лидерами студенческих беспорядков в конце 60-х гг. были студенты-социологи (в частности, знаменитый французский социолог-бунтарь Кон Бендит) — представители науки, которая больше других ратовала за прогресс и порядок. Получалось, что социология действовала наподобие психологического или интеллектуального фильтра, отбирая и притягивая на социологические факультеты людей с ярко (если не сказать патологически) выраженными реформистскими наклонностями. Их ряды пополняли те, кто когда-либо испытал жизненную неудачу и разочарование. Социология и прежде притягивала всякого рода радикалов. В 30-е гг. это были социалисты, которые в молодости призывали к низвержению основ существующего строя, а в пору зрелости превратились в отъявленных консерваторов. Парадокс выражался и в том, что радикальная молодежь, обличавшая официальную социологию во всех смертных грехах, в том числе в махровом консерватизме, почему-то шла за революционным вдохновением не куда-нибудь, а именно в социологию. Оказывалось, что социология равным образом порождает и непримиримых консерваторов, и отъявленных революционеров. А по мнению Гоулднера, социология не только привлекает, но и производит главным образом радикалов. В 60-е гг., когда резко возросли государственные дотации, академическая социология успешно развивалась во всех регионах страны. Период ее признания и полной институциализации закончился. С географической точки зрения американская социология стала полицентричной. Начиная с этого момента социология росла быстрее любого другого сектора американской культуры. «Мировое превосходство американской социологии в этой профессиональной сфере, возможно, проявлялось даже ярче, чем влияние других областей американской культуры, в том числе математики, физики и других естественных наук»'. На английском языке говорят ныне социологи всех стран мира, а общая численность американских социологов превышает число европейских в 2—3 раза. Современная эпоха, это, по выражению Р. Миллса, — эпоха социологии. В 60-е гг. социальная ситуация в СССР и в США была во многом схожей. Она характеризовалась двумя чертами: наличие развитого среднего класса и материальное благосостояние. По мнению А. Гоулднера и Р. Миллса, тогда в СССР и в США люди стали жить богаче, социология получила государственную поддержку, ее влияние на общество возросло. В 90-е гг. наши пути разошлись: Америка пошла по пути усиления того и другого jouldner A. The Coming Crisis of Western Sociology. N.Y., 1970. P. 22. фактора, СССР — по пути их ухудшения. В нынешней России нет ни среднего класса, ни общества материального благосостояния. Когда Россия изберет правильный путь, оба фактора, помогающие развитию социологии, вновь заявят о себе. СОЦИОЛОГ КАК ПОЛИТИК То, что современные социологи и политологи не отгорожены от внешнего мира, а являются его активной, созидающей силой, ни для кого не секрет. Выступление социологов по телевидению, на страницах журналов и газет, их участие в политических митингах и манифестациях, консультирование политических партий, участие в предвыборной борьбе, многочисленные заявления, предупреждения, советы — все это непременная практика ученых, свидетельствующая о глубокой политической ангажированности социологии. Социологи давно уже вышли из кабинетов на улицу и проникли в политические круги. Они не только описывают окружающий мир, но и формируют его — кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени. Слитность социологии и политики проявляется двояким образом. С одной стороны, большая часть обывателей и политиков, не имеющих профессиональной подготовки в области социологии, считают себя вполне компетентными для того, чтобы оценивать или вмешиваться в действия профессиональных социологов. Социология, открытая снизу, доступна суждениям здравого смысла, тому, что Платон именовал мнением непросвещенной толпы. С другой стороны, профессиональные социологи считают себя вполне компетентными для того, чтобы судить о политике, экономике или повседневной жизни, а также направлять, контролировать их или управлять ими. Стремясь быть понятными толпе, социологи, забыв о своем этическом кодексе и профессиональном долге оставаться всегда учеными, переходят на пространный язык повседневности и превращаются в специалистов по общим вопросам. Таким образом, действительность не защищена от некомпетентного вторжения социологов сверху. Профанация социологической науки происходит как в первом, так и во втором случаях. В первом социологией пытаются управлять несоциологи, во втором социологи стремятся поучать политиков. П. Бурдье, посвятивший много времени изучению внутреннего мира социологии, высмеивал и «интеллектуалов», считающих себя вправе судить обо всем от имени социальной компетентности, не зависящей от их профессиональной компетенции. «Очень часто, — пишет он, — интеллектуалы ссылаются на общественно признанную за ними компетенцию (почти в юридическом смысле слова) говорить со знанием дела, далеко выходя за границы сво- ей профессиональной дисциплины, особенно в области политики. Такая узурпация, составляющая основу интеллектуальной амбиции на старый манер — знать ответы на все вопросы, — встречается практически во всех областях мысли. В другой форме ее можно обнаружить у аппаратчика или технократа, ссылающегося на диамат или экономическую науку, чтобы занять господствующее положение»2. Профессия социолога, полагает Ж. Може, является в высшей степени политической деятельностью. Подобно всякой науке социология, построенная наперекор очевидностям здравого смысла, с необходимостью носит критический характер, а поскольку ангажированность является неотъемлемой частью критики мира такого, какой он есть, то занятие ремеслом социолога, подразумевающее сомнение в обыденном представлении о социальном мире, с необходимостью является ангажированным3. «Действительно, научная социология, — пишет Пьер Бурдье, — есть социальная практика, которая социологически не должна была бы существовать», и которая с самого начала «должна была заставить забыть себя, вновь и вновь отрицать себя в качестве политической науки с тем, чтобы заставить принять себя в качестве науки университетской»4. Политическая автономия, на которую претендует университетская социология, во все времена была вещью очень хрупкой и ненадежной. Ее нельзя считать раз и навсегда положенной данностью. Ученых не только преследуют, высылают или репрессируют. Существуют и более тонкие методы манипуляции. Правительство или спонсоры, выделяющие деньги на науку, делают социологии неявный социальный заказ, намекают, по какую сторону баррикад она должна стоять во время социальной схватки. Если политический истеблишмент, пресса и население благосклонно либо с пиететом относятся к социологии, то предполагается, что и она не останется в долгу. А это означает, что она не потерпит в своей среде теорий, направленных на свержение существующего строя, оправдывающих преступность или терроризм. В то время как деньги символизируют материальную зависимость социальной науки, расположение к ней властей говорит скорее об интеллектуальной несвободе. Социология, несмотря на достаточное развитие институтов демократии, может критиковать власти и существующий режим только в разрешенных границах. Таким образом, социология находится в тисках между бюрократическим меценатством и рыночной конъюнктурой. Рождение социологии в России было тесно связано с политикой. В 60-е гг. XIX в. и в 60-е гг. XX в. отечественных социологов считали политически неблагонадежным элементом, чуть ли не подпольщиками и диссидентами, готовыми низвергнуть существующий строй либо подорвать его моральные устои. В первом случае социологов объявил своим врагом царский режим, во втором — это сделала советская власть. Поскольку и на Западе социологи не только оправдывали существующее положение дел и выступали защитниками статус кво, но и боролись или критиковали существующий режим, то радикализм можно считать универсальной чертой мировой социологии, не за- >urdieu P. Questions de sociologie. P.: Minuit, 1980. P. 73. auger G. L'Engagement sociologique // Critique. 1995. Vol. LI. № 579/580. P. 674-696. >urdieu P. Questions de sociologie. P.: Minuit, 1980. P. 49, 48. висящей ни от страны, ни от эпохи. Действительно, социологи, досконально изучившие скрытые механизмы управления обществом, полагали, что они знают вопросы общественного управления лучше министров, президента и правящей элиты, которые являются не только дилетантами в сфере общество-знания, но и корыстолюбцами, заботящимися лишь о собственном благе. Огромная доля правды в такой критике, разумеется, была. Вопрос лишь в том, что удалось бы сделать социологам, приди они к власти? Сумели бы умозрительные оппоненты стать эффективными практикам
|
|||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 379; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.207.255.67 (0.021 с.) |