Иерархия грамматического и психологического толкований

(стоит ли «психологизировать» Шлейермахера?).

Отношение к иерархии двух видов истолкования в текстах Шлейермахера трактуется двояко и противоречиво, что дало повод последователям и интерпретаторам ученого «смещать оптику» в пользу грамматического или психологического. Такая изначальная двойственность провоцируется и тем, что Шлейермахер не оставил цельного авторского текста «Герменевтики». Мы располагаем его собственными записями и конспектами учеников. Их подготовка к печати и изданию в разных вариантах также обусловлена колебаниями между тем, какой стороне отдавался приоритет - психологической или грамматической. Версия Х.Киммерле 1959 года, следуя авторитету Дильтея, исходит из приоритета психологической стороны толкования над грамматической. Более сдержанная трактовка представлена в тексте, изданном Ф.Люке в 1838 году и переизданном М.Франком в 1977 г. Именно эта версия выбрана для русского перевода, сделанного А.Л.Вольским (См.: [4, с. 24]).

С одной стороны, Шлейермахер указывает, что оба момента (грамматический и психологический) совершенно равнозначны, и „несправедливо было бы считать грамматическое толкование болем низким, а психологическое - болем высоким” [22, с. 46]. Приоритет того или иного зависит от исследовательских задач. Психологическое толкование оказывается более высоким, если язык рассматривается как средство, с помощью которого человек передает свои мысли, а грамматическое – более высоким, если язык предстает как условие мышления всех единичных субъектов.

Однако Шлейермахер неоднократно указывает на то, что лучший вариант - обойтись лишь грамматическим истолкованием. Тогда психологическое толкование стало бы излишним. При чтении ряда мест «Герменевтики» создается впечатление, что психологические приемы толкования – лишь вынужденная уступка перед лицом базисного непонимания текста, которое герменевтике следует преодолеть. Изменение исходной предпосылки герменевтического опыта от понимания к непониманию, совершенное Шлейермахером, заставляет задуматься о дополнительных источниках и процедурах толкования. Правда Гадамер уточняет, что у Шлейермахера речь идет не столько о непонимании, сколько о недоразумении. Само собой возникает недоразумение, а понимание в каждом пункте надо хотеть и искать (См.: [5, с.232]).

Шлейермахер говорит о различии талантов истолкователей, специализирующихся в применении грамматического или психологического метода, и о том, что эти таланты истолкователей, как правило, не встречаются в одном человеке одновременно. Нам представляется, что талант психологического истолкования, не как метода и четкого правила, а как искусства, которое не может ограничиться лишь правилами, в тексте «Герменевтики», дошедшем до нас «из вторых рук», фактически не проявился. Примеры применения психологического истолкования – комментарии к сформулированным правилам выглядят достаточно упрощенно, чаще всего это лишь общие положения. Однако на позиции «недостатка таланта» в данном случае мы настаивать не можем из-за недостатка текстов имеющихся в распоряжении современных исследователей и их специфики (конспекты, фрагменты, часто записанные слушателями, которые не поспевали за быстрой, изобилующей примерами, речью учителя). Лекции Шлейермахера, по свидетельству слушателей, были переполнены обширным фактическим и литературоведческим материалом, который для потомков оказался навсегда утрачен. Возможно, внутри этого материала Шлейермахер и проявил талант психологического толкования. Скрещение психологического и грамматического относит нас к «кресту» толкования (Шлейермахер проводит аналогию с «крестом новозаветного толкования») [21]. Весьма вероятно, во всяком случае, поводы для такого предположения дает сам Шлейермахер, обращение к психологическому толкованию - своеобразный «крест» герменевтической практики, ее неизбежный удел.

В этом смысле, как нам представляется, не стоит излишне «психологизировать» Шлейермахера и заложенную им традицию, как это сделал, в частности, Г.Шпет. Последовательный рационалист и сторонник феноменологии, он боролся против всяческих форм психологизма. Шпет критикует Шлейермахера как яркого выразителя психологизаторской тенденции: «Объективная структура слова, как атмосферою земля, окутывается субъективно-персональным, биографическим авторским дыханием …До сих пор историки и теоретики «литературы» шарят под диванами и кроватями поэтов, как будто …они могут восполнить недостающее понимание сказанного и черным по белому написанного поэтом. На более простоватом языке это нелитературное занятие трогательно и возвышенно называется объяснением поэзии из поэта, из его «души», широкой, глубокой и вообще обладающей всеми гиперболически-пространственными качествами. На более «терминированном» языке это называют неясным по смыслу, но звонким греческим словом «исторического» или «психологического» метода, - что при незнании истинного психологического метода и сходит за добро» [25, с.74-75]. Однако исследователи указывают, что в отношении Шлейермахера это оценка не вполне справедлива и спровоцирована именно «субъективным» антипсихологическим и антибиографическим прочтением Шпетом текстов Шлейермахера, часто весьма далеким от оригинала (См. [16, с.47]). Самому Шпету пришлось в 1930 году публично оправдываться в том, что он пренебрегал историческими и биографическими методами. С. Канатчиков в своей статье в “Литературной газете” от 30 января 1930 года называл Шпета “известным идеалистом-мистиком” и упрекал в отходе от изучения “истории классовой борьбы и быта современников». Шпет отвечал: «…я, действительно, высказался против крайних увлечений в собирании биографических фактиков, когда в ущерб анализу самого художественного произведения это собирание приобретает самодовлеющее значение. Но я не отрицаю своего, хотя и подчиненного значения биографических изысканий в историческом исследовании. Тем более не отрицаю зависимости художника и его биографии от среды, социальных и материальных условий его жизни” (Шпет Г. Г. Письмо в “Литературную газету” в связи со статьей Канатчикова “Ответ Беспалову”. 1930. янв. 20) (См.: [17, с.88]).

Насколько психологическое толкование в понимании Ф.Шлейермахера соотносится с психологическим в привычном для нас смысле? Как нам представляется, у Шлейермахера психологического, субъективного, душевного практически нет. А те исследователи, которые «обнаруживали» субъективно-психологическое в данной концепции, скорее приписывали Шлейермахеру свои собственные интенции. Напомню, психологическое толкование у классика герменевтики основано на понимании речи как «факта в мыслящем», а никак не в чувствующем, переживающем те или иные психические и эмоциональные состояния.