Внешняя и внутренняя жизнь автора в концепции Ф.Шлейермахера.

С осторожностью относится Шлейермахер к данным о внешней стороне жизни автора толкуемого произведения. Для него такое знание, чаще всего явленное в жизнеописаниях, является знанием «из третьих рук, и, стало быть, с примесью суждения, которое можно оценить только путем подобного же толкования» [22, с. 155]. Шлейермахер предлагает по возможности обходиться без такого рода сведений. Однако в дальнейшем Шлейермахеру стали приписывать тот род биографического психологизаторства, о котором и писал Шпет, по-видимому, читавший труды Шлейермахера пристрастно. Психологическое представлено у Шлейермахера также концептом воли - воли автора к воплощению замысла. В данном контексте воля – «сила психологического фактора», которая в единичном «сополагает элементы, доселе несоединимые» [22, с. 207].

В большей степени «психологизированы» сам процесс понимания, процедуры истолкования и деятельность толкователя. Прежде всего, это касается интуитивного метода толкования - дивинаторного (divinatorische Methode) или пророческого (prophetisch). Толкователь «как бы превращается в того, чью речь он толкует». Перевоплощаясь в другого, он пытается непосредственно схватить индивидуальное [22, с. 156]. По мнению Гадамера, вся психологическая интерпретация, главное детище Шлейермахера, в конечном счете, оказывается «дивинационным подходом» (См.: [5, с. 234]). Шлейермахер формулирует основанный на теории конгениальности принцип: понимать автора лучше, чем он сам. С помощью этой формулы ученый переносит в свою общую герменевтику эстетическую концепцию гения.

Художник не является авторитетным интерпретатором своего творения, в истолковании собственного произведения он не имеет принципиального преимущества перед теми, кто осуществляет процедуру понимания. В гадамеровской терминологии Шлейермахер предпринимает «операцию уравнивания» через установление языкового и исторического равенства между автором произведения и истолкователем, такое равенство является предварительным духовным условием для подлинного акта понимания.

Еще одно условие отождествления интерпретатора с автором содержится в представлении о тексте как о своеобразной манифестации жизни творца. «Сообщаемым», открытым для «эмпатического» восприятия другим, текст становиться тогда, когда он переводиться в режим жизни, однако, жизни, понятой как творческий акт. Вместе с тем «уравнивание» создателя произведения и интерпретатора нуждается в особом усилии со стороны толкующего. Дильтей считает, что Шлейермахер требует некоего «мимического подражания» своему предмету, прежде всего, через усвоение его «внутренней формы». По его мнению, сам Шлейермахер, толкующий Платона, чувствовал внутреннее родство своего духа с платоновским, без чего не могло состояться понимание античного мыслителя (См.: [8, с. 114]).

Есть еще одно важное обстоятельство, которое лишает автора приоритета в понимании собственного творения. И это обстоятельство также «романтического» свойства. Романтизм провозгласил идею гения, который творит бессознательно подобно природе и выражает не только себя, но и дух эпохи. Поэтому и пониманию, прежде всего, подлежит не рефлексирующее самоистолкование, а темные глубины неосознанного. Вторжение в сферу «малых восприятий» (в духе Лейбница и Фихте) и воспроизведение их Дильтей назвал «триумфом воссоздающей конструкции» (См.: [8, с. 143]), триумфом герменевтики по большому счету. Сам Шлейермахер не употреблял термин «воссоздающая конструкция», он был сформулирован Дильтеем, интерпретирующим своего предшественника. Затем «воссоздающая конструкция» стала одним из важнейших понятий собственной дильтеевской концепции. Автобиография и биография оказались наиболее органичной историко-культурной манифестацией «воссоздающей конструкции». Продолжая эту линию, исследователи, ориентированные на изучение возможностей биографического подхода, стали говорить о «биографической реконструкции», которая по сути как раз и является «воссоздающей конструкцией».