Технология и конкретная методика биографического исследования

Дильтей формулирует не только общие черты биографического подхода в «науках о духе». У него мы находим элементы технологии и конкретной методики биографического исследования. Выдвинутый Дильтеем лозунг «от книг к человеку», пристальное внимание к лаборатории мысли сопровождались конкретными шагами по изданию черновиков, маргиналий, набросков, фрагментов сочинений, переписки и других документов жизни выдающихся немецких мыслителей. Дильтей в 1889 году выступил с идеей создания литературных архивов и способствовал институциализации этой деятельности. Кроме «романтической», он получил еще и «позитивистскую прививку» и всегда требовал эмпирической обоснованности в гуманитаристике. Дильтей рассматривал философские системы как вершины огромного айсберга интеллектуальных движений, литературной полемики, личных контактов. Как мы уже отмечали, ученый рассматривал человека как «основополагающую материю» истории. В связи с этим он наделяет высокой ценностью непосредственные «интимные» проявления жизни – рукописи, письма, личные документы.

В статье «Литературные архивы и их значение для изучения истории философии» он подчеркивал: «Чем величественнее жизненное дело человека, тем глубже корениться его духовный труд в земном царстве хозяйства, нравственности и права его эпохи и тем многообразнее и живее тот обмен светом и теплом, в котором он взрастает. В такой тонкой глубокой взаимосвязи даже самый незначительный листок бумаги может стать элементом причинного познания. Законченная книга сообщает очень немногое о тайне своего возникновения. Планы, эскизы, наброски, письма, - все, в чем дышит жизнь личности, - так же как и рисунки, могут рассказать больше, чем готовые картины» [16, с. 128]. И еще одно замечание Дильтея, очень важное с точки зрения специфики биографического метода в гуманитарном исследовании и соотношении его с теоретическими моделями. Ученый подчеркивает, что «…ни об одном листе бумаги, если он попадет в верные руки, нельзя будет сказать наперед, что он нам поведает» [Там же]. В современной гуманитаристике, в частности, в социологии (с позиций «качественной» методологии) и антропологии, при изучении «личных документов», как правило, налагается запрет на предварительную теоретизацию и генерализацию (требование «обоснованной теории»). Исследователь должен внимательно и непредубежденно вслушиваться и всматриваться в документ, который может сообщить нам нечто непредсказуемое, быть осторожным с обобщениями. Именно об этом, как нам представляется, говорит Дильтей, правда пока лишь на уровне краткого комментария, не разворачивая эту мысль подробно.

Здесь стоит еще раз упомянуть о дильтеевском замысле создания «историографии духовных движений». Вариант, который мы рассматривали ранее – представление духовной жизни нации и культуры как взаимосвязи поколений (своеобразная «вертикаль»). Другой вариант – изучение духовных движений в их «горизонтальном измерении», в их укорененности в конкретной исторической и культурной ситуации, где во многом снимается деление на «выдающихся» и «второстепенных». Говоря современным языком, второй вариант – это «плотное («насыщенное описание») (К.Гирц) «обжитого пространства» культуры.

В основе концепции «историографии духовных движений» лежит представление о том, что «…в самом человеке следует искать то единство, с помощью которого мы измеряем ход духовного движения. …Естественная единица наглядного измерения истории духовных движений дана самим течением человеческой жизни» [16, с. 128]. В центре внимания оказывается «жизненный путь отдельного человека», «возраст жизни», «поколение», значимы любые «интимно-жизненные подробности». Поэтому такая историография неотделима от биографического подхода. А для самого биографического подхода наиболее существенным оказывается «эволюционно-историческое» рассмотрение отдельной значительной личности. «Решение этой биографической проблемы не уступает по значению и сложности и самой крупной исторической задаче. Ибо именно в биографии постигается основной элемент всякой истории» [16, с. 129].

Дильтей говорит, правда лишь в самом общем приближении, о возможности формализации биографических исследований и представления их результатов в графической форме: «Опыт графического изображения то удлиняющихся, то укорачивающихся жизненных линий впервые, …проделал физик и философ Пристли в своей „Chart of Biography”. Поггендорф использовал ее для изображения жизненных линий в истории точных наук (1835). И все же этот пример…остался без достойного продолжения» [16, с. 128].

Дильтей представил методику воплощения своего тезиса: «от книг к человеку». Возвратиться от книг к человеку – значит постичь жизненную силу и этапы развития творческой личности. Для этого понадобиться совокупность всех дошедших до нас книг его эпохи. Здесь следует обратиться от известных писателей к забытым, затем отыскать следы всех элементов этой взаимосвязи книг. В работе «Литературные архивы…» формулируются также общие требования к научной биографии: правдивость книги, прозрачность мысли и отражение в письменной форме существенных частей данного исторического процесса. Только выполнение всех этих условий придает фрагменту истории, связанному с конкретной личностью, научность и законченность. Дильтеевская формула: правдивость книги, прозрачность мысли, передача сущностного содержания конкретной исторической эпохи – императив для научной биографии. Одновременно строгая научность и документальная обоснованность не должны быть самодовлеющими, Автор биографии сквозь письма и документы должен ощутить дыхание личности. И только в этом случае можно говорить о научной гуманитаристике.

Дильтей фиксировал плачевное состояние архивов даже самых выдающихся деятелей немецкой культуры. Он неоднократно отмечал с горечью, что бумаги Канта не раз оказывались в бакалейной лавке и использовались для заворачивания кофе и селедки. Между тем «…историю развития Канта может написать лишь тот, кто среди книг и рукописей Канта и его современников чувствует себя как дома» [16, с. 133]. Дильтей указывает, что именно Кант одним из первых четко сформулировал задачу «понять автора лучше, чем он понимал себя сам». Такое понимание может быть достигнуто лишь в постоянно обновляющемся сопряжении исторической ситуации, в которой осуществлялась мысль выдающегося человека со всеми материалами его мыслительной работы.

В «Описательной психологии» Дильтей подчеркивает важность обращения к биографическому материалу – документам, дневникам, письмам - для выяснения генезиса определенных форм духовной жизни, в частности, поэтического воображения или религиозности: «Так, например, чтобы изучить природу воображения, мы сравниваем показания истинных поэтов о происходящих у них в душе процессах с поэтическими произведениями. Что за богатый источник для понимания загадочных процессов, из которых возникает религиозная связь, заключается в том, что нам известно о Франциске Ассизском, святом Бернарде, и в особенности о Лютере!» [18, с. 52].

Вместе с тем, обработка комплекса личных документов, воспоминаний создает лишь материал для интерпретации. Только изнутри самого биографического подхода и присущей ему методики невозможно определить принципы отбора материала, в содержание которых включается знание «комплекса воздействий» - государства, религии, культуры, на фоне которых выступает индивидуальность. В этом смысле «откат» Дильтея к Гегелю и разработка собственной концепции «объективаций духа» получает дополнительное объяснение и с точки зрения границ, пределов индивидуализирующих стратегий.

Дильтей предлагает также урегулировать правовой порядок хранения рукописей и порядок учреждения личных архивов. «Чтобы действительно стать притягательным местом для семейных бумаг, они (архивы – (И.Г.)) должны предоставить серьезному семейному чувству все мыслимые гарантии…Они также могут удовлетворить справедливое семейное чувство пиетета, «закрыв» на первое время, как предосудительные материалы, так и те, что могут быть неправильно поняты». [16, с. 136]. Функционирование в обществе «личных бумаг» биографического и автобиографического свойства – очень важная проблема, которая тесно связана с конкретно-исторически обусловленными морально-нравственными основаниями и представлениями о соотношении приватного и публичного. Здесь биография и предстает в полной мере именно как социокультурный феномен. Дильтей, который непосредственно имел дело с такого рода документами еще со времен работы над архивом Шлейермахера, прекрасно осознавал важность данной проблемы и понимал, что без организационных и правовых институций, без правовых гарантий с их стороны, биографические материалы, черновики, рукописи вряд ли смогут войти в научный оборот «наук о духе» в полной мере. Между тем, без таких материалов, гуманитаристика во многом лишается своей исторической почвы.

Проблема морально-правовых гарантий и организационных условий для функционирования в обществе, в том числе и в научном сообществе, «личных бумаг», документов «историй жизни» - одна из важнейших междисциплинарных проблем, объединяющая исследователей различных направлений. Ее очень остро в середине 20 века поставил Филипп Лежен - французский культуролог, литературовед, писатель, один из самых известных исследователей жанра автобиографии (См.: [33]). Он – инициатор конкурсов автобиографий и дневников, один из учредителей французской Национальной Ассоциации в защиту автобиографии и автобиографического наследия, которая на нынешний момент располагает гигантским рукописным и медиа-архивом, выпускает журнал «Все беды от Руссо». Филипп Лежён выступил с идеей автобиографического соглашения, столь необходимого, по его мнению, современному западному миру. В 1980 в работе “Автобиографическое соглашение” он поставил свой проект в один ряд с Декларацией независимости, заявив, что автобиография, право писать о себе и своей жизни — одно из неотъемлемых прав человека. Однако тот же Лежён показал, что в «пространстве автобиографии» существует множество опасностей. Одна из них - вторжение в частную жизнь. Ведь создатель автобиографического текста неизбежно вовлекает в свое личное пространство множество людей, которые вовсе не хотят, чтобы их тайны, секреты, да и просто «мелочи жизни» стали всеобщим достоянием. Лежён пишет: «С автобиографическим соглашением не шутят. Оно включает текст в данность человеческих отношений, приводит во взаимодействие внутренний суд (совесть) и суд внешний (правосудие), задушевное и социальное, опирается на понятие правды (понятие свидетельства), связывает между собой права и обязанности» [33, с. 120].

Во времена Дильтея проблема биографического и автобиографического «соглашения» еще не приобрела присущую ей сегодня остроту. Тем не менее, В.Дильтей эту проблему увидел и сформулировал задачу создания правовых гарантий для существования в обществе и возможностей использования биографических материалов, что неизбежно влечет за собой необходимость сформулировать и «этический кодекс» ученых-гуманитариев, использующих такие материалы.