Тенденции развития современного гуманитрного знания и актуальность биографической проблематики. «Новый биографизм»

Обозначим основные тенденции и перспективы развития современного гуманитарного знания, которые актуализируют биографическую проблематику и придают ей новые очертания, заставляя говорить о «ренессансе» биографического метода и «новом биографизме/атобиографизме».

Во-первых, произошла кардинальная смена концептуальных оснований гумианитарного знания, своеобразный «антипозитивистский перелом» - отказ от господства объективистских моделей социокультурного бытия. Этот отказ по-разному теоретически мотивируется и порождает разные концептуально-методологические альтернативы, анализ которых – отдельная исследовательская тема. Возрастает интерес к индивидуально-личностному измерению культуры и социального бытия, требующий новых исследовательских стратегий и ориентаций, в первую очередь, отражающих специфику субъективного осмысления, интерпретации, конструирования социальной реальности. Эта тенденция вписывается в «антропологический поворот», также характеризующий современное состояние humanities (См. об «антропологическом повороте»: [39, 49, 71]). Целый комплекс «наук о человеке» вновь находится в поисках своего предмета, прежние «антропологические проекты» (не учитывающие, в частности, «телесность», вписанность в повседневность, конкретную фактичность, конечную историчность человеческого бытия и т.д.) выглядят неудовлетворительными, особенно при попытке с их помощью анализировать уникальный биографический и автобиографический опыт. А именно он находится в центре исследовательского интереса в соответствии с новыми ориентирами и горизонтами гуманитарного знания. В контексте развития проекта биографики говорится о том, что концептуальным его основанием является кардинальное изменение категориально-понятийного горизонта исследования мира человека, переход от классического к постклассическому способу конструирования «онтологии человека» (См.: [23, с. 7]). Классический способ, не как строгое понятие, а как познавательная установка и стиль рассуждения, рассматривал человека в субъект-объектной дихотомии, вынося целый ряд феноменов человеческого существования за скобки научного знания. Вынесению за скобки подвергалось то, что нельзя было свести к универсальным объективным субстанциональным структурам, предстающим по отношению к индивидуальному существованию как априорные. По мнению А.Валевского, такой универсализм пронизан «субстанциональным недоверием» к своему антиподу – уникальному. При этом само существование уникального в силу его очевидности не отрицалось, а лишь выводилось за пределы методологической рефлексии (См.: [23, с. 10]). Как следствие, биография - средоточие уникального и индивидуального - также выносилась за скобки методологического вопрошания, существуя на периферии научного знания в качестве иллюстрации («экземплы»). Посклассический способ конструирования «онтологии человека» (опять-таки не как строгое понятие, а как стиль рассуждения) вводит в горизонт теоретико-методологического вопрошания в качестве самоценного и автономного предмета исследования индивидуальное и соотнесенное с ним уникальное во всей полноте «жизненного мира», куда оно вписано. Кроме того, ставится под сомнение сама возможность теоретического обобщения и унификации человеческого опыта как такового. В этом же горизонте, проблематизируется фигура самого задающего вопрос, его идентичность (в нашем контексте – создателя автобиографии, биографа, ученого, изучающего «личные нарративы»). Вторая проблематизация, как считал М.Фуко, является началом социальных и гуманитарных наук (См.: [68, 69]).

Не стоит абсолютизировать индивидуализирующую установку гуманитаристики, не учитывать опасность превращения ее в интеллектуальную моду, что во многом уже произошло. Свидетельство тому - «автобиографический и биографический бум», с которым гуманитарным наукам предстоит справиться – мода пройдет, а ее последствия: сложившиеся когнитивные установки, шаблоны и стереотипы придется изживать посредством самокритики и саморефлексии.

И в этом смысле чрезвычайно полезным будет новое обращение к концепциям тех ученых гуманитариев, которые совершали «методологический переворот» в гуманитарном знании, приближая его к уникальной индивидуальности, конкретной и целостной жизни, к биографическому и автобиографическому опыту. Для них «индивидуализирующая стратегия» отнюдь не являлась шаблоном, а, напротив, была напряженным внутренним заданием в противостоянии диктату господствующей тогда «позитивистской моды». Они «отвечали» за каждое сказанное в науке слово и ответственно обосновывали свои позиции. Этим фактором дополнительно мотивирован наш интерес к концепции В.Дильтея, который, как мы попытались показать, способствовал становлению современной парадигмы humanities и определению научного статуса биографического подхода в гуманитаристике. Феномены автобиографии и биографии, во многом, благодаря ему, оказались в центре исследовательского интереса гуманитарного знания. Однако реализация дильтеевского проекта превращения автобиографии/биографии в одну из важнейших форм «наук о духе» произошла много позже, когда такой интерес был действительно осознан, в том числе, и на основе осмысления уже указанных нами социокультурных и цивилизационных тенденций; когда многим гуманитариям стало понятно, что вопрос: кто мы, как мы понимаем себя, как строим и реконструируем собственную жизнь – не просто научный, это вопрос самосохранения европейской культуры, ее базовых оснований.

Тенденция к междисциплинарности современного гуманитарного знания, его интегративности, также во многом сопряжена с интересом к биографической проблематике. Попробуем определиться в ситуации существующей терминологической неопределенности по поводу употребления понятий «междисциплинарность», «трансдисциплинарность», «мульти (поли)дисциплинарность» имея ввиду контекст нашего исследования. Междисциплинарность (interdisciplinarity) будем рассматривать как перенос методов исследования из одной научной дисциплины в другую на основе обнаружения сходства исследуемых предметных областей. Междисциплинарное взаимодействие, существенно обогащающее концептуально-методологический аппарат гуманитаристики, можно сравнить с «перекрестным опылением», как сделали это в 1970 году основатели “Journal of Interdisciplinary History” (См. [58, с. 5]). Универсум биографического/ автобиогарфического в культуре следует в этом контексте рассматривать как общее исследовательское поле, где осуществляется встреча различных гуманитарных наук. Такая встреча, однако, не беспроблемна, возникает проблема адаптации дисциплинарных инструментариев, неизбежных взаимонепониманий, трансформаций и искажений. Тогда общее поле, где в одной перспективе происходит мирное и плодотворное «перекрестное опыление», в другой – превращается в поле методологических сражений, о чем в отношении автобиографии пишет В.Подорога (См.: [7, с. 8].) А П.Бурдье, характеризуя трудности междисциплинарного подхода, указывает, используя метафору «биографии»: «…Встреча двух дисциплин – это встреча двух личных историй, а следовательно, двух разных культур; каждая расшифровывает то, что говорит другая, исходя из собственного кода, из собственной культуры» [21, с. 156]. В условиях междисциплинарности еще более остро встает проблема адекватности предмету исследования того или иного инструментария (теперь заимствованного из разных наук). «Плюродисциплинарность» (pluridisciplinarity, еще одно терминологическое различение) – это не только благо, но и эпистемологическое бремя, тяжесть и ответственность которого не всегда оказывается осознанной.

Результат междисциплинарного взаимодействия непредсказуем. Может произойти разрушение казавшегося прочным «мезальянса», а может появиться новая «междисциплинарная дисциплина», в том числе бинарная (социобиология, психолингвистика и т.д.). Преимущественно при таком симбиозе предполагается сохранение «ведущей» и «ведомой» («ведомых») дисциплин. Наш подход, учитывающий достижения и трудности междисциплинарности в освоении феномена биографии, подвергающий их рефлексии, тем не менее, не претендует на создание новой междисциплинарной области. В проекте биографики А.Валевского появление такой области предполагается, причем на основе выделения философии в качестве «ведущей» дисциплины. Может быть потому, что философия пока не очень «ладит» с биографией и автобиографией (в частности, в масштабной российской «Новой философской энциклопедии» [52] нет даже соответствующих статей, обращено внимание лишь на «биографический метод» [53]), «философская биографика» так и осталась привлекательным замыслом, а на уровень мультидисциплинарности не вышла.

Бернар Лепти, один из представителей школы «Анналов», сформулировал три главных принципа междисциплинарности: а) ведение новых объектов исследования и признание того, что ни один объект не самоочевиден и лишь взгляд исследователя определяет его контуры; б) обеспечение условий, необходимых для появления новых знаний и преодоления груза накопленных традиций (междисциплинарность – трамплин для такого обновления); в) совершенствование методик, приемов, моделей и систем объяснения (См.: [43]).

Термином «трансдисциплинарность» можно обозначить более высокий по сравнению с «междисциплинарностью» уровень, он подразумевает осмысление междисциплинарных отношений внутри более глобальной системы (парадигмы), выход на метауровень без строгих границ между науками. Трансдисциплинарность – это прохождение «через» и «сквозь» границы определенных наук, выход за их «пределы». Трансдисциплинарность, в отличие от междисциплинарности, говорит о размывании границ. Одновременно формируются концептуальные мета-рамки, внутри которых возможна трансдисциплинарная интеграция знания. Биография и автобиография как объекты исследования обладают мощным «размывающим» границы отдельных гуманитарных областей потенциалом. Однако этот потенциал будет реализован лишь при условии проблематизации самого объекта исследования, когда границы разрываются не извне, а изнутри – осознается многомерность, полифункциональность феномена биографии. В ряде трактовок понятие трансдисциплинарности тяготеет к своеобразному гипостазированию, поскольку речь идет о выделении трансдисциплинарных исследований в особую самостоятельную область знания, вырабатывающую свой мета-язык.

Термин «мультидисциплинарность» (мultidisciplinarity) фиксирует наличие достаточно большого количества разнообразных дисциплин, объединенных в общем исследовательском поле. Часто под этим термином подразумевается и определенное организационное и институциональное оформление такого рода исследований (общие научные проекты, исследовательские центры, научно-методологические форумы, издания и т.д.). В этом контексте можно говорить о биографически ориентированных проектах. Здесь также следует иметь ввиду, какова роль и функция «биографического» - представлено ли оно как средство изучения научной проблемы или как самоцель и самоценность. Последний вариант реализуется не так часто. Один из них – французская Национальная Ассоциация в защиту автобиографии и автобиографического наследия, среди инициаторов создания которой - Ф.Лежен. В Украине на базе Национальной библиотеки имени В.Вернадского создан Институт биографических исследований и Украинское биографическое товарищество, первым председателем которого был В.С.Чишко (1951-2003). Мульти-составляющая данного объединения постоянно расширяется. Первоначально ориентированное на историческую биографистику, оно все в большей степени учитывает наработки философии, методологии науки, языкознания, литературоведения, педагогики, организации музейного дела и т.д. В целом следует отметить, что принятые нами терминологические разграничения не являются абсолютными, хотя бы потому, что в исследовательской литературе еще нет ясности в их отношении, часто встречаются противоречащие друг другу интерпретации.

Как подчеркивает Л.П.Репина, цель междисциплинарного подхода (в широком смысле слова, объединяющего указанные нами понятийные разграничения), не расщепление гуманитарного знания на множество новых субдисциплин и не объединение вокруг априорно принятой методологии, а создание «междисциплинарной ситуации» (См.: [58]). Биография и автобиография как «проблемное поле», безусловно, такую ситуацию создают, не гарантируя при этом успеха в «перекрестном опылении». Более того, биография сама предстает как ситуация, на что указывал создатель одной из версий ситуационно-исторического подхода Э.Ю.Соловьев (См.: [62]). Обнадеживает в продуктивности меж-транс-мультидисциплинарного подхода к биографии то, что возрождение утраченной было веры в междисциплинарность было связано с поворотом гуманитаристики к микроистории, именно здесь в сфере близкой к биографии, сосредоточились с 80-х годов ХХ столетия «силовые линии междисциплинарного взаимодействия».

Феномен биографии/автобиографии изначально, как минимум, двойственен. Он явлен в единстве жизни и текста, экзистенциального и нарративного измерений, что мы также на примере избранных нами для анализа концепций, попытались продемонстрировать. Такая двойственность требует использования разных подходов, с позиций различных гуманитарных дисциплин: социологии, истории, психологии, культурной и социальной антропологии, лингвистики, семиотики и т.д. Ни одна из этих исследовательских областей не может претендовать на монополию в применении жанра «историй жизни». Напротив, сам данный жанр вбирает в себя и синтезирует специфические методы и приемы многих наук. Такой «собирающей» силой обладает, в частности, язык «историй жизни», как устный, так и письменный. Именно он в многозначности и богатстве своих смыслов нуждается в анализе и подчас дешифровке со стороны различных дисциплин (См. об этом нашу публикацию: [31]).

Существенно и то, что такие подходы с позиций различных гуманитарных дисциплин, как правило, должны быть совмещены в одном биографически ориентированном исследовании, предстать как единый комплекс, а это уже задача интегрирующего философского размышления. Именно его цель - осмыслить возможности представления биографической проблематики как синтеза, как концептуального единства, ответить на вопрос: как «история жизни» вообще может быть выражена в понятиях, часто принадлежащих разным наукам? Употребление термина «синтез» в данном контексте означает не просто соединение различных элементов в единое органичное целое. Речь должна идти о качественном приращении, не выводимом из суммы объединяемых компонентов. Уже у Канта в «Критике чистого разума» синтетические суждения названы расширяющими, в отличие от поясняющих – аналитических (См.: [37, с. 151-153). Несмотря на специфичность кантовского употребления понятия «синтетического» мы все же фиксируем «расширение» как важнейшую характеристику общего понятийного поля «синтеза». Кроме того, согласно Канту, синтетическое «расширение» знания связано с обращением к опыту, который сам является в данном контексте «синтетическим связыванием созерцаний» (если речь не идет об априорных синтетических суждениях). Биографический/ автобиографический опыт, ставший объектом междисциплинарного внимания в гуманитаристике обладает такой синтезирующей силой, на что специально указывают исследователи, работающие в данной области. Подчеркивается, в частности, что биографический подход на практике демонстрирует возможности нахождения синтетических концептуальных решений, снимая остроту противопоставления разных объяснительных моделей (См.: [60, с. 1]).

Отметим, что сама онтологическая возможность автобиографического/ биографического дискурса с позиций классической рациональности связана с другим видом кантовских синтетических суждений – априорных и с синтетическим трансцендентальным единством апперцепции (трансцендентальным единством самосознания). «…Только в силу того, что я могу постичь многообразное [содержание] представлений в одном сознании, я называю все их моими представлениями; в противном случае, я имел бы столь же пестрое разнообразное Я (Selbst), сколько у меня есть сознаваемых мной представлений» [37, с. 151]. Принцип необходимого единства апперцепции Кант считал высшим основоположением во всем человеческом знании, априорным условием его возможности. С позиций неклассической рациональности («неклассической онтологии» в терминологии А.Валевского), наличие априорного трансцендентального единства самосознания ставится под сомнение, выявляется «историчность» его структур, их социокультурная укорененность. В этом контексте обращение к индивидуальному биографическому опыту позволяет феноменологически реконструировать путь становления единства самосознания. А автобиографический опыт в данном контексте рассматривается не только как реконструкция, но и конструирование индивидуального самосознания - Я здесь конституируется в последовательности автобиографических актов. Вместе с тем, в автобиографическом опыте очень трудно четко отличить объективное единство самосознания («я мыслю», вместе с условиями возможности моей мысли, пусть даже в неклассической установке, эти возможности оказываются не трансцендентальными, а «историчными») и субъективное единство самосознания (его Кант назвал эмпирическим, считал случайным и связывал с внутренним чувством [37, с. 153-154]). С позиций неклассической модели жесткость различения трансцендентального и эмпирического единства самосознания (в данном контексте – онтологического и эмпирического) снимается, однако оно не должно исчезнуть полностью. Иначе такое размывание границ априорного (уже в смысле исторического и жизненного apriori) и внутренне субъективного грозит гуманитаристике утратой научности. В биографически ориентированных изысканиях этот симптом обнаруживается наиболее ярко. Тогда те, кто отстаивает научность и общезначимость в гуманитарном знании пытаются «вместе с водой выплеснуть и ребенка» - в очередной раз объявить ненаучной всю область биографической проблематики.

Наряду с объединяющей и синтезирующей междисциплинарностью, и в этом смысле - трансдисциплинарностью (в «транс-» мы подчеркиваем акцент на размывание границ, в «меж-» - совместную работу и общую направленность интересов с учетом существования границ) существует и то, что разъединяет различные подходы и дисциплины. Так, в частности, стоит зафиксировать различия областей герменевтической (понимающей) и психоаналитической (в многообразии ее постструктуралистских модификаций) традиций, несходство методов жизнеописания в исповеди, житии, эго-романе и т.д. Как подчеркивает российский философ В.А.Подорога, выясняя специфику именно философско-аналитического подхода к данной проблеме: «Предметная область автобиографии предстает в виде поля сражения, в котором участвуют наиболее влиятельные современные дискурсивные практики. В сущности, аналитическая работа сводится к реконструкции смысла, которым наделен тот или иной объект («автобиографический») в каждом из противоборствующих дискурсов» [7, с. 8]. Сказанное об автобиографии мы можем в данном контексте перенести и на всю область биографических исследований. (Сам В.Подорога, анализируя автобиографические «Мемо» С.Эйзенштейна и ставя задачу «воссоздать произведение «Эйзенштейн»», выступает как биограф, хотя и в достаточно провокативной биографической установке: его интересует не актуальная, а возможная, идеальная, воображаемая биография [27]).

Биография и автобиография неустранимы из культуры, а биографический подход уже не изъять из гуманитарного знания. Это продемонстрировала история современной гуманитаристики. Ушел в прошлое позитивистски ориентированный «биографический метод» (его связывали, не всегда правомерно, с Сент-Бёвом и Лансоном), хотя по-прежнему противники биографического подхода периодически реанимируют аргументы против «биографического метода», но в своем первоначальном историческом виде этот метод уже не существует, и контраргументы бьют мимо цели.

Эволюцию биографического подхода, его трансформации в свете появления новых концептуальных оснований на примере социологии (в ее тесном взаимопереплетении с другими гуманитарными науками) показала Л. Г.Скокова. Она выделила несколько этапов динамики концептуального развития биографического метода в социологии (в рамках данного исследования «метод» употребляется в смысле более близком к «подходу», поскольку речь не идет о каком-то одном специфическом методе, а об общей установке на изучение «личных документов», однако само различение «метод» и «подход» никак не тематизировано) [60]:

1. Этап становления метода (1920-1930-е годы). Он связан с деятельностью польской и Чикагской школ, характеризуется ориентацией на поиск в текстах личных документов, биографий и автобиографий объективных фактов, стремлением элиминировать любые проявления «субъективности».

2. Этап экстенсивных модификаций биографического метода (1940-1960-й годы). Характеризуется засильем в социологии позитивизма и эмпиризма. Исследования проводятся в рамках той же, что и на первом этапе позитивитсткой парадигмы, идет поиск объективных фактов в субъективных свидетельствах членов общества.

3. Этап «ренессанса» биографического метода (1970-1980-е годы). Он связан с «антипозитивистским переломом» в социологии и расширением интерпретативных стратегий, подчеркивающих значимость и субъективных факторов социальной жизни, актуализируется проект «гуманистической социологии», уделяющей особое внимание индивидам как активной творческой силе социокультурных процессов, субъективной смыслоконституирующей деятельности. Расширяется поле междисциплинарных исследований в рамках биографической проблематики. Формулируются собственные антипозитивистские теоретико-методологические принципы, в том числе, в рамках генерирования «обоснованной теории» (grounded theory), отражающие потребность в соединении строгой научности со спецификой гуманитаристики. В середине 80-х годов четко выделяются два подхода в рамках биографической исследовательской стратегии: социосимволический (герменевтический) и социоструктурный. Первый – сконцентрирован на уровне значений и смыслов, которые передают индивиды, рассказывающие о своей жизни, истолкование текстов занимает в нем главную роль. Второй – ориентирован на возможности представления в биографической перспективе взаимосвязей, норм и процессов, составляющих фундамент и структуры социальной жизни.

4. Современный этап характеризует сосуществование двух эпистемологических перспектив в биографических исследованиях. Первая, «объективная» или традиционная (направление «объективной» герменевтики, метод социальных генеалогий), предполагает восприятие автобиографического языка/текста как «прозрачного» способа, который дает возможность перейти к внетекстовой реальности. Другая, интерпретативная перспектива, трактует автобиографический материал как конструкцию, произведение, версию жизненного опыта. Анализ направлен на выявление социальной идентичности автора и ее изменений, социокультурных средств, которые используют члены общества во время интерпретации социальной реальности, в частности, в процессе конструирования собственной биографии. На этом сосредоточены усилия этнометодологии, сторонников социолингвистических, социосемиотических подходов к автобиографической наррации. Исследования в данном направлении основаны на допущении наличия гомологии между структурой организации жизненного опыта и структурой автобиографического нарратива.

Этот краткий очерк эволюции биографического подхода в социологии, в той или иной мере соответствующий в условиях меж- и трансдисциплинарности траектории развития биографического дискурса в других гуманитарных областях, свидетельствует о кардинальной смене исходных концептуальных моделей (от поиска «объективного в субъективном» до интерпретации практически любого объективного социального феномена в терминах субъективного смыслоконструирования и смыслополагания). Вместе с тем, глубокий научный интерес к личным документам, жизнеописаниям, вариативности биографических и автобиографических актов стал одной из констант современной гуманитаристики. Можно надеяться, таковой он и останется.

«Старый биографизм», традиционно связываемый с классическим «биографическим методом» сменяется «новым биографизмом», исходящим из иных, непозитивистских оснований (феноменология, онтогерменевтика, экзистенциализм, персонализм и др.). На этом мы останавливались в разделе о М.Бахтине, резко критиковавшем биографический метод, как «продукт органических эпох» и одновременно разработавшем концептуальные основания «нового биографизма». «Новый биографизм» фиксирует переориентацию внимания с «внешней биографии» на биографию внутреннюю (Об этом см.: [59]). Примерно такой же была траектория отношения к биографическому у Марселя Пруста: он резко выступил против «биографического метода» Сент-Бева и, одновременно, всю свою жизнь разгадывал тайны и загадки автобиографической памяти. Это, безусловно, частный вариант, однако он фиксирует общую тенденцию.

Мы еще раз подчеркиваем, что «новый биографизм» как теоретико-методологическое основание современных гуманитарных исследований ориентирует на то, чтобы в биографических и автобиографических актах видеть именно внутреннюю историю духовой жизни, «внутреннюю плоть смысла». Термин «новый биографизм» был сформулирован в литературоведении в статье английского критика К.Брук-Роуз «Растворение характера в романе» (См.: [36,75]). «Новый биографизм» знаменует, по мнению исследовательницы, принцип изображения человека в искусстве постмодернизма, который выражается в полной деструкции персонажа как психологически и социально детерминированного характера. Если А.Валевский онтологические (онтокультурные) основания биографии видит в двух важнейших культурных ориентирах европейской традиции – индивидуализме и рационализме, то К.Брук-Роуз в содержательном наполнении термина «новый биографизм» как раз стремиться обозначить фундаментальный кризис двух этих парадигмальных ориентаций. Среди основных причин «краха традиционного характера» в романе она называет деперсонализацию (разочарование в идее («культе») индивидуалистической личности) и «эпистемологический кризис» («эпистемологическую неуверенность»), связанный с разрушением модели классической рациональности. Речь во втором случае идет о познавательной неуверенности и еще категоричнее – познавательном агностицизме постмодернистского сознания, полагающего, что все наши представления о реальности являются производными от наших же многочисленных систем репрезентации («мультиперспективизм») (См.: [75, с. 187]). В связи с этим оказалась разрушенной старая "миметическая вера в референциальный язык" [75, с. 190], в язык, способный говорить "истину" о действительности. Таким образом, Брук-Роуз приходит к крайне пессимистическим выводам о возможности дальнейшего существования как литературного героя, так и вообще персонажа. Своей концепцией «нового биографизма» она сигнализирует об опасности, грозящей современной литературе и культуре в целом. Мы данный термин используем в другом смысле и в другой, более оптимистической, тональности, свидетельствующей скорее о возможности «спасения» идеи личной индивидуальности, а также биографии как жанра и как социокультурного феномена. Совмещая «новый биографизм» в указанном нами общефилософском смысле со схемой основных качественных этапов динамики концептуализации биографического подхода в социологии, предложенной Л.Г.Скоковой, мы полагаем, что о переориентации на «новый биографизм» можно говорить со времени «ренессанса» биографического подхода, который затрагивает не только социологию, но и другие области гуманитаристики.

«Новый биографизм» в том смысле употребления термина, на котором мы настаиваем, может быть соотнесен с «новым историзмом». Его концептуальные основания мы вкратце рассмотрели в разделе о Ю.М.Лотмане. Напомню, в рамках проекта «нового историзма» или «поэтики культуры», предложенного С.Гринблаттом, культура рассматривается как единый текст, созданный в результате взаимодействия творческих, социальных, экономических, политических импульсов. А.Эткинд назвал биографический анализ одним из трех важнейших методологических компонентов «нового историзма, наряду с интертекстуальным и дискурсивным анализом (См.: [73]). Как нам представляется, биографический анализ сам по себе не может быть назван «методологическим компонентом» как раз в силу своей методологической несамостоятельности, не-автономности. Мы настаиваем на том, что биографический анализ и биографический подход в целом сами нуждаются в специальном теоретико-методологическом обосновании. И это обоснование неоднозначно и вариативно. Методологической нагруженностью будет обладать специфика соединения биографического анализа с определенными объяснительными моделями. А.Эткинд на эту специфику указывает: биографический анализ, который размыкает границы жизни, связывая ее с дискурсами и текстами, среди которых она проходит и которые она продуцирует. Таким образом, в «новом историзме», как проекте «поэтики культуры», биографический анализ присутствует не в качестве одного из трех методологических «китов», а в неразрывном единстве с текстуально-дискурсивным прочтением самой культуры. Это совпадает по интенции с методологией применения биографического подхода в социологии в эпоху его «ренессанса»: идея неразрывной связи экзистенциального и нарративного измерений биографических/автобиографических актов, представление о соответствии между структурами организации жизненного опыта и автобиографической наррации (Ф.Щюце).

Фактически во всех выделенных нами концепциях речь идет о необходимости некой универсальной социокультурной поэтики. И с точки зрения этой задачи, в том числе, вводится биографическая проблематика. Так, уже В.Дильтей в качестве перспективы развития «наук о духе» наметил возможность синтеза поэтики с историческим исследованием (См.: [34, с. 137]). М.Бахтин писал об «исторической» и «социологической поэтике» (См.: [64]). Лотмановская концепция семиотики культуры – это также своего рода поэтика культуры, Ю.М.Лотман формулировал и более специфические задачи создания «поэтики бытового поведения», «семантики поведения» или «исторической семантики» (См.: [44]). Во всех этих авторских вариантах проблематика «поэтики культуры» неотделима от биографической тематики.

Еще одна методологическая основа такой связности, заложена в идее «внутренней историчности» человека, о которой было сказано выше (более подробно в разделе о В.Дильтее) и в близкой «внутренней историчности» позиции изоморфности («со-равности») единичной человеческой жизни и культуры, индивидуальной судьбы и судьбы человечества (более подробно об «изоморфности» в разделе о Ю.Лотмане (См. в частности: [48, с. 14]). В.Дильтей возрождает для теоретической проработки данной темы концепцию монады Лейбница, подчеркивая, что индивидуальное бытие способно, подобно монаде, воспроизводить исторический и духовный универсум. Сравнение индивидуального бытия с монадой продуктивно в двух смыслах. Во-первых, подчеркивается уже указанная нами изоморфность. Во-вторых, указывается на фундаментальную непостижимость, невыразимость индивидуальной жизни (монада, не имеющая окон, - жизнь, до конца не раскрывающая своих тайн).