Неделя 5-я по Пасхе, о самаряныне

 

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня мы слышали Евангелие от Иоанна о беседе Спасителя с самарянкой.

Господь много учил, беседовал с людьми, со­творил такое множество чудес, что сказано: Суть же и ина многа, яже сотвори Иисус, яже аще бы по единому писана быша, ни самому мню всему миру вместити пишемых книг (Ин. XXI, 25).

Все, что записано в Евангелии, записано особым Промыслом Божиим, Духом Святым на все времена и на все случаи жизни, в назидание нам. И если на­писано так подробно, — а мы слышали сейчас очень подробное повествование о самарянке, — то нужно помнить, что ни одно евангельское слово просто так не сказано, каждое слово имеет особый смысл.

Вот укоряют Спасителя и говорят Ему: Самаря­нин еси Ты, и беса имаши. Господь говорит: Аз беса не имам, но чту Отца Моего (Ин. VIII, 49). Но при этом не говорит, что Он — не самарянин (хотя он и был по плоти не самарянин), потому что Он — Отец всего человечества. Все — Его дети, и как может Отец отрекаться от Своих детей?

И потому Господь беседует с самарянкой. Самаря­не, как видим, приняли Его с любовью, хотя по пра­вилам им не полагалось сообщаться. Но эти правила являются как бы некой уздой для людей. Вообще все правила существуют для того, чтобы человеку или напомнить о чем-то, или же оградить от чего-то. Но, как известно, — и это истина очень наглядная — правила нужны только тому человеку, у которого нет твердой духовной основы, нет самого главного: смирения и любви. Когда у человека есть любовь и смирение — есть у него духовная основа, — тогда ему все эти пра­вила просто не нужны. Это очень просто: человек, имеющий истинную любовь, не нуждается в том, что­бы для него было написано: «не плюйся», «не сори», «не ломай», «не топчи».

Все это говорит о том, что правила стали появ­ляться только тогда, когда человек утерял самое главное. То, о чем Господь сказал, что весь закон и пророки основаны на двух заповедях: любви к Богу и к ближнему. В этих двух заповедях заключено все, и этого достаточно. Когда они исполняются — все остальное не имеет смысла, оно просто не нужно. И здесь человек поступает иногда как бы не по прави­лам. Но эти правила установлены для грешных лю­дей. Для праведника они не имеют такого значения. (Праведники тоже подчиняются, но другим прави­лам — правилам, связанным со святостью: с чисто­той и духовной силой).

Это очень просто. Если запрещалось — потом уже апостольскими правилами — сообщение право­славных христиан с иноверцами, — как сказано се­годня в Евангелии: «вам же запрещено сообщаться с нами», — то не потому, что это вообще невозможно. А потому, что человек немощной, общаясь с тем, кто заражен каким-либо неправым учением, а еще страшнее — еретическим или богохульным, — мо­жет от этого повредиться. Поэтому и сказано, что такое сообщение — вредно, опять же, по слову Свя­щенного Писания: со строптивым развратишися.

Здесь нет никакого противоречия, а есть полное со­ответствие: С преподобным преподобен будеши, и с му­жем с мужем неповинным неповинен будеши, и со из­бранным избран будеши, и со строптивым развра­тишися (Пс. XVII, 26-27). То есть, сообщение с кем-то чревато и последствиями соответствующими. Если ты со строптивым сообщаешься, то ты можешь развра­титься — поэтому и было запрещено такое общение.

Но если задуматься над этим изречением, сколь­ко в нем сказано! Три правила сообщения — во бла­го, и только одно — во вред, больше пользы — от со­общения с благом.

Конечно, никтоже благ, токмо один Бог (Лк. XVIII, 19). Поэтому общение с Благим только и приносит благо. Господь совершенно спокойно об­щался с самарянкой потому, что от Него исходит благо, у Него — большая часть, и все то неблаго, что было у самарянки, ничтожно по сравнению с тем благом, которое сообщал Спаситель.

Этот пример удивителен по своей глубине. Господь как бы нарушает правило, почему она и укоря­ет Его: Како Ты жидовин сый от мене пити просиши, жены самаряныни сущей? Не прикасаютбося жидове самаряном. А Господь говорит: Аще бы ведала еси дар божий и Кто есть глаголяй ти: даждь ми пйти, ты бы просила у Него, и дал бы ти воду живу. То есть, ес­ли бы ты понимала, сколько от Меня идет блага: пре­подобен, избран, неповинен, — тебе стало бы ясно, что никакого нарушения закона здесь нет. (Хотя преподо­бен — здесь не то слово, ведь преподобен — это подоб­ный Богу, а здесь — Сам Источник, Тот, Кому подоба­ет уподобляться). И, конечно, с Ним уже всё — благо.

Так это и есть. И самарянка, общаясь со Спасите­лем, уразумевает сразу же Его духовную сущность.

Беседа эта удивительна по своей ясности и пря­моте. Если Господь с Никодимом, как с законоучи­телем, ученым и членом синедриона, ведет бого­словскую беседу, то здесь Он прямо говорит: «Мес­сия — это Я!» — Аз есмь, глаголяй с тобою. Он откры­вает этой простой женщине самое высшее. И от­крывает прямо, без всяких иносказаний. И она вос­принимает истину именно в простоте сердца — на­прямую! А вот ученость всякая вынуждена что-то еще домысливать, чтобы понять.

Вот сказал ей Господь: Иже пиет от воды, юже Аз дам ему, не вжаждется во веки. И она не стала спрашивать: «Как это? Какую воду?» — но сразу по­просила: Господи, даждь ми сию воду. Когда Господь говорил с Никодимом, тот усомнился, удивился, принялся спрашивать: «Как же это такое, родиться свыше? Опять в утробу?!» Начал, понимаете, рассу­ждениями о физиологии, об анатомии заниматься: каким же образом он опять родиться сможет? А са-

марянка не рассуждала — «Дай мне воду». Просто!

Это удивительно, конечно! Каждое слово этой беседы настолько прекрасно, что можно без конца над этим размышлять. И, если Господь открывает, умиляться глубине и ясности всего.

И — простота веры самарянки! Это как раз тот са­мый камень преткновения, о который многие из нас запинаются. Все дело в том, что мы на все, что проис­ходит, смотрим только с одной точки зрения, и одни и те же слова, сказанные человеком, можем понять совсем по-разному — в меру своего духовного уровня. Господь увидел высокое устроение души самарянки и согласно этому устроению с ней беседовал. Он всегда смотрит на состояние, на устроение души.

Вот еще один пример. Евангелие от Иоанна кон­чается тем, что Господь, уже после Своего Воскре­сения, после троекратного восстановления Петра в его апостольском достоинстве вопросом: Любиши ли Мя? — зовет его с собой: Иди по Мне. И апостол Петр, следуя за Господом, оборачивается, видит идущего Иоанна Богослова и спрашивает: Господи, сей же что? Какая первая мысль может возникнуть у нас? Обычно: «Меня позвали, тебя не звали. Чего ты идешь?» А ведь смысл-то совершенно другой. Апо­стол Петр был в другом состоянии, не в том, в кото­ром мы находимся. Да, он спросил, зачем тот идет, но совсем по другой причине. Петр верно понял. Иди по Мне означает: «Иди таким же путем, как Я прошел». Значит, путем Креста и страданий. Потому он обер­нулся и спрашивает: «Господи, а он?» То есть: «Я го­тов страдать. А он пусть не страдает!».

И Господь, отвечая на его внутреннее состояние, сказал: «Он не умрет, не бойся! Ты не думай об этом!» Аще хощу тому пребывати, дондеже прииду, что к тебе? (Ин. XXI, 15-23). То есть, до Второго Пришествияшествия.

Господь ответил на его устроение, на его состояние.

И вот здесь тоже — удивительная, конечно, бесе­да! Ведь по нашим понятиям — ничего себе! — пред­ставьте себе эту женщину, у которой пять мужей уже было. О чем там с ней можно говорить? Какие там богословские беседы! «Да у нее одни мужики на уме», — так сказали бы мы. А Господь увидел, что все это совершенно не так. Совершенно не так, потому что не нужны ей были эти мужья. Ей нужна была ду­ша — родная, понимающая. Ей нужно было духов­ное родство. Этого она не получила. Потому Господь и сказал ей: Пять мужей имела еси, и ныне, егоже имаши, несть ти муж. Ты не нашла того, кто был бы тебе по сердцу в истинном смысле этого слова.

Духовная жажда ее души устремлялась в земном смысле понять: где же, кто же?.. И — всё не то! Она не находила того, к чему стремилась, чего жаждала.

И теперь многие люди устремляются и туда, и сю­да, всё ищут чего-то, душа жаждет — и не находит.

Существует духовное состояние молитвы, уми­ления сердечного — но ведь многие этого не знают! Просто «наелся-напился» — это не удовлетворяет человека. Почему люди и ищут каких-то «состоя­ний». Почему сейчас распространилось, к несча­стью, это бедствие: наркомания. Что это такое? Это та самая жажда души, которая чего-то ищет, «со­стояния» какого-то — чего нет в этой жизни. Ведь они же стремятся испытать состояние внутреннее, когда они «садятся на иглу».

Да, действительно, когда отняли веру, когда отняли понятие молитвы, человек все равно продолжал стре­миться к чему-то высшему. Душа требует этого, душа чего-то жаждет. И в стремлении, где бы найти утеше­ние, чем успокоиться, люди начали, например, зани­маться «аутогенными тренировками». Но там нужно все-таки какие-то усилия делать. А здесь — когда про­сто безвольные — втыкают иголки. С особой-то любо­вью мало кто относится к уколам, которые в медицине делают. А ведь здесь люди причиняют себе такую вре­менную боль для того, чтобы потом получить что-то особенное... То есть видно, как люди стремятся к чему- то. Но совсем не в ту сторону идут. Враг ловит челове­ка на этом пути. И большая часть людей оказывается обманутой, на ложных путях, в таком вот состоянии.

Потому и беседа с самарянкой описана в Еванге­лии особенно подробно. Потому что во все времена у людей бывает такое состояние: стремление души. А в жизни получается, что это выливается в нечто совсем иное. Самарянка думала, что вот, наконец, с очередным мужем у нее устроится жизнь. А кто-то пытается утолить эту жажду в какой-то деятельно­сти: что-то строит, другой еще что-то делает. Одним словом, все эти увлечения связаны, в конце концов, именно с этим стремлением, с жаждой духовной.

Жаждай да грядет ко Мне и да пиет (тропарь пре­половения Пятидесятницы). Блажени алчущии и жаждущий правды (Мф. V, 6). А когда человек свою жажду начинает утолять только чем-то земным, он неизбежно начинает опускаться. Даже те, кто пы­тается здесь придумывать всякие «системы». Конеч­но, какое-то значение это имеет, но полностью оно не удовлетворяет человека. Мирская суета не утоляет духовной жажды. Человек суетится-суетится, а еще в

древности премудрый Соломон сказал: Се вся суетство и произволение духа (Ек. I, 14). Суета и томле­ние духа.

Вот это томление духа, когда человек томится, все ждет чего-то, все жаждет. Вот! вот! вот!.. Вот-вот будет, кажется... И, как сказано в сегодняшнем Евангелии, только тогда, когда он встречается со Христом, тогда обретает полноту жизни. Тогда душа успокаивается.

И после того, как вдумаешься в эти евангельские истины, когда постараешься почувствовать их серд­цем, тогда все эти несчастные люди: пьяницы, нарко­маны — становятся видны совсем другими. Начина­ешь видеть больные души этих людей, которые дерга­ются, чего-то ищут и не могут найти. Конечно, разо­браться в полноте во всех в них трудно, но сущность там одна и та же. По крайней мере, душа того, кто на­чинает это понимать, в какой-то степени это прочув­ствует, сохраняется от озлобления, от осуждения, от всевозможного недовольства, какой-то желчности, потому что к таким людям просыпаются жалость, со­страдание и сочувствие.

Между прочим, сейчас многое даже напечатано. Вот тут мне как раз прочитали отрывок из одной книжечки: «Беседы о нравственности». Там есть очень интересный пример — кажется, это Андер­сен. Он был христианин, все сказки его — о душе. Так вот, жил-был один невоспитанный принц. Он был капризный такой. В общем-то, неплохой, но он и съязвить мог, и вообще ни с кем не считался. Ну, он был принц! И вот объявляют, что некий бо­гатый король из соседнего государства ищет своей внучке жениха. И с тем, кто ему понравится, он ее обручит, и тот будет его наследником, и потом, со­

ответственно, королем. И через десять дней долж­ны быть смотрины.

Сразу же к этому принцу король-отец приставляет воспитателей. И вот они начинают его учить: не плюйся, не кричи, не толкайся, тарелками не бросай­ся, не груби, того не делай, этого не делай. И столько этих правил, что у принца голова кругом идет, он раз­дражается, он запомнить ничего не может, тем более, что запоминать что-либо он вообще не привык.

Тогда король обращается за помощью к мудрецу. И мудрец приходит и говорит, что правила эти, хоть их тысячи, вообще-то не нужны. А необходимо со­блюдать только два: считать себя хуже других и всех любить.

— Вот эти два правила только запомни, — го­ворит, — и больше ничего.

— Как же, — спрашивает принц, — я смогу любить какого-то шута, например? Он такой горбатый...

— Да вот, представь себе, — отвечает мудрец, — что он только телом такой, а душа-то у него другая.

И после этого наставления задумался принц. Вышел из покоев, запел. И тут же вспомнил, что, может, другим это неприятно. И говорит:

— Простите, что-то я громко... Я забыл, что я не один.

Пошел дальше. Кто-то что-то уронил — он под­нял. Потом увидел этого шута. Тот стал перед ним кривляться. Принц присмотрелся к нему и говорит:

— Ведь ты не такой.

Шут сначала не поверил, подумал, что принц над ним смеется. И вдруг видит принц, что шут вместо прежнего игривого взгляда смотрит на него грустны­ми и умными глазами — не такими, как обычно. И он понял, что в шуте есть что-то, чего он раньше не за­мечал. А шута волшебница заколдовала, сделала внешне таким уродливым, на самом-то деле он тоже был принц, красивый и умный.

Я вам расскажу то, что относится уже не к притче, а прямо к жизни.

Вот сюда, в этот храм, однажды вошла группа мо­лодежи. Молодые девицы, раскрашенные, намазан­ные, в соответствующих нарядах. Они небрежно так смотрели на всё... Отошли... А одна — как самарян­ка, задержалась около меня. Взглянул я на нее (под­ружки отошли в сторонку) и говорю:

— А эта краска — зачем всё это? Ведь ты совсем не такая...

И она заплакала. Несмотря ни на что.

Один человек, наш прихожанин, ныне покой­ный, его тут некоторые еще помнят, — однажды сделал замечание пьянице, что тот ругается в мага­зине. Когда он вышел, тот схватил его и потащил, чтобы избить. Прихожанин ему говорит:

— Ты меня, конечно, побьешь. Тебе не трудно, ты сильней меня. Ну, а скажи вот: ты меня изобьешь, ты получишь от этого наслаждение. Сегодня ты пьешь-бьешь. Завтра пьешь-бьешь. Скажи, для чего ты вообще живешь?

Тот отпустил его и сказал:

— А ты знаешь, я не знаю, для чего я живу. Со мной еще никто так не говорил. Пойдем, — гово­рит, — я тебя провожу...

Это всё — жизнь уже.

А в той притче принц поехал к королю на смотрины. И когда всем что-то давали, он встал самым последним, потому что считал: «Другие лучше меня, конечно, пусть они вначале, а я уж потом». Уступал другим место. А ко­роль видит все это и спрашивает свою внучку:

— Ну, кто тебе больше всех нравится?

Она говорит:

— Вот этот принц!

И получилось, что принц двумя этими правилами: смирением и любовью — в сущности, христиански­ми — превзошел все правила «высшего тона».

В духовных книгах говорится, что все правила хорошего тона: как себя вести, уступать другим мес­то, оказывать им уважение, — это просто правила православного христианина. Православный христи­анин, имеющий такое устроение души, это есть чело­век высшего общества — по своему поведению.

Теперь, когда некоторые люди имеют достаток, виллы, машины, это не значит, что они — люди выс­шего общества. Потому что, когда нет самого главно­го: любви и смирения, — то все внешнее — просто бутафория, а настоящего, духовного человека нет.

Господь может коснуться сердца человека неожи­данно для него, как неожиданно встретила Христа самарянка у колодца Иаковлева. Но духовная жизнь, утоление духовной жажды требуют очень большого труда. Потому что, когда речь идет о люб­ви и смирении, то тут мы сразу же на что-то натыка­емся: или наша гордыня вылезает, или враг все вре­мя старается озлобить, раздражить, расколоть — од­ним словом, посеять всякий раздор.

Так много заключено в этих евангельских чтени­ях, которые мы постоянно должны читать дома!

Почему нужно читать Евангелие? Некоторые гово­рят: «Что мне Евангелие читать? Я не понимаю!» Если не будешь читать, то ты и не поймешь. Нужно читать.

А вот понимать — это, во-первых, от Бога, а во-вторых, это требует прохождения опытом. Душевным опытом, начиная с отношения к своим близким.

Отец Алексей Мечёв, святой батюшка, говорил: «Нужно из своих близких делать ближних». То есть, заповедь: Возлюбиши... блйжняго своего яко сам себе (Лк. X, 27) — это о наших близких. Это о наших се­мейных, наших родственниках, о тех, с кем мы живем, общаемся, работаем. Словом, это о всяком человеке, рядом с которым мы поставлены Промыслом Божи­им. Вот с этого нужно начинать. Это и есть как раз тот самый «самарянин», о котором Господь говорит в притче о милосердном самарянине, отвечая на воп­рос: Кто есть ближний мой? (Лк. X, 29). Человек не­кий шел, впал в руки разбойников, и самарянин про­явил к нему милосердие. Видите: опять самарянин. Сколько раз в Евангелии это встречается. В другом месте мы слышали, как Господа укоряли, называя самарянином. И здесь — беседа с самарянкой. Это всё говорит о том, что важно не то, какого происхождения человек в земном смысле, из каких он «слоев общест­ва», а все зависит от его внутреннего содержания.

И обратите внимание — ну просто каждое слово в Евангелии значимо! — Спаситель говорит: Отец тако­вых ищет... Там есть такие слова! Почитайте еще раз. Его нужно все время читать, Евангелие. Читать и чи­тать. Господь говорит: Грядет нас, и ныне есть, егда истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и исти­ною, ибо Отец таковых ищет поклоняющихся Ему. То есть, во всяком народе, во всяком слое общества, во всяком положении, в каждый момент жизни Гос­подь ищет таковых, которые воспринимают Его сло­ва душой, которые поклоняются духом и истиною.

Что значит — духом и истиною? Дух — это внут­реннее состояние человека, а истина — это его жизнь. Когда есть дух, то должно быть соответству­ющим и всё остальное. Если в тебе Дух Божий, то ты не будешь ни кричать, ни ругаться. У тебя и слова будут кроткие, сдержанные, с любовью, с теплом. Если таков Дух, вот тогда это истина.

Когда же говорят: «Я в душе верую, у меня Бог — в душе», — а в жизни — «Р-р, р-р...», — то это ложь, здесь истины нет. Не знаю, как насчет духа, а исти­ны тут явно нет.

Духом и истиною поклоняющихся — таковых, сказано, Господь ищет. Это значит: в каком бы по­ложении человек ни был, кто бы он ни был, даже в какой момент жизни бы он ни был, Господь все равно ищет такового. И если в нем есть хоть что-то от истины, Господь старается его извлечь.

Примеры пастырской жизни показывают, что люди приходят к Богу из разных положений, со­стояний, разного пола — кто угодно. Одним сло­вом, Господь выбирает пшеницу по зернышку. Плевелы — те в снопы связывают, их много, а пше­ницу по зернышку собирают.

Отец Сергий — Царствие ему Небесное — говорил кратко: «Душу свою нужно перестраивать на еван­гельский строй». Душу перестраивать. Видите, когда он еще говорил насчет перестройки-то! Мы только не тем занялись. Перестройка-то — это правильно. Только — души. А когда «перестраиваются», переса­живаясь, то об этом Иван Андреевич Крылов уже сказал: «Квартет» там был у него. Они как ни «пере­страивались», как ни пересаживались, а так и оста­лись: осел, козел, мартышка и косолапый мишка.

А ведь все это не просто так, Иван Андреевич Крылов был глубоко верующим человеком. Мар­тыш ка — это та, которая всё обезьянничает, у других всё перенимает, с Запада, еще откуда что. Осел — ну, его качества тоже известны. Качества козла тоже не нужно объяснять: ни молока от него, ничего... Мед­ведь — тот, соответственно, всё ломает. Еще препо­добный Амвросий Оптинский говорил: «Теория — это придворная дама (помните, мы говорили о по­ведении?), а жизнь, практика — медведь в лесу».

В Библии еще хлеще есть примеры. Валаам был мудрец. И его не осел даже, а ослица (женский пол был в древности на втором месте) вразумила. Мудре­ца — вразумила ослица! Так что, если внимательно ко всему относиться, то кто знает, может, и от осла по­учиться можно. Ну, не от всякого, у Валаама одна та­кая ослица была. Истина никогда не бывает за боль­шинством... ослов. А если не ослов большинство — то там может быть истина.

Вот как Евангелие дает нам пищу для размышле­ний — прямо о жизни. Поэтому, когда говорят: «Да чего там читать, да что там!» — ответ простой: там — всё. Сказал об этом, кстати, Белинский, когда его еще не занесло к революционным идеям. Он писал:

«Есть книга, в которой сказано всё, всё решено, после которой ни в чем нет сомнения, книга бессмертная, святая, книга вечной истины, вечной жиз­ни — Евангелие. Весь прогресс человечества, все ус­пехи в науках, в философии заключаются только в большем проникновении в таинственную глубину этой Божественной книги... Основание Евангелия — откровение истины посредством любви и благодати».

Да, всё там есть. Так что ни для кого оправдания нет — это дано всем. Если желаешь... Вот, как сама­рянка желала, душа ее стремилась — и Господь при­шел туда, где она жила, и беседовал с ней. И сказал ей, что Он — Мессия. А кто не желал этого, как книжники и фарисеи, которые утверждали свое, те так и не смогли Его узнать, и не сказал Он им этого, когда они спрашивали: Аще Ты еси Христос? Рцы нам. Он отвечал им: Аще вам реку, не имете веры (Лк. XXII, 67). Потому что у них не было искреннего же­лания найти истину.

Искреннее желание ведь что влечет за собой? Как сказано? Господь говорит: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядёт (Мф. XVI, 24). То есть, нужно от чего-то отказываться, чего-то себя лишать. А тут уже начи­нается подвиг, а мы от подвига все в разной степени бежим. Потому и немного спасающихся. Сказа­но: Пространная врата и широкий путь вводяй в пагу­бу... Большее число идет этим путем: «О, свобода! Ничего не требуется, можно делать, что хочешь!» И узкий путь: узкая врата и тёсный путь вводяй в живот (Мф. VII, 13, 14).

Вот ответ. Не потому идут широким путем — как обычно говорят, всякие оправдания начинаются: потому-то, оттого-то... Нет! Всё очень просто: там, где подвиг, там путь спасения. Там, где нет усилий, там путь погибели.

Как-то сидели мы тут, беседовали, приехал один архимандрит, ныне уже покойный, и отец Сергий говорит:

— А для спасения-то нужен подвиг. А без подвига-то — не спастись.

И так несколько раз повторял. Посидит — и опять:

— А без подвига-то не спастись...

И вот потому-то наша Православная Церковь всем: и богослужением своим, и постами, и стояни­ем на молитве — приучает нас к посильному подвигу. И подвиг этот, то есть преодоление каких-то даже малых трудностей, уже в этой жизни дает плод. Отец Иоанн (Крестьянкин) сказал: «Для того, чтобы нау­читься свободе, нужно преодолеть страдание». Ну, для нас это высоковато, конечно, — хотя бы преодо­леть дискомфорт. Вот стоишь, спину ломит, нога за­текла, еще что-то такое — мелкие какие-то вещи. Преодолеть это — ну и всё: меньше раздражения, меньше расстройства, меньше всякого недовольства.

Так что путь — один. Это путь креста, путь труда, путь преодоления. В мире скорбны будете (Ин. XVI, 33). Претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. X, 22). В терпении вашем стяжите душа ваша (Лк. XXI, 19). Царствие Небесное нудится (Мф. XI, 12). Это всё — одно. Как ни возьмешь, всё об одном и том же говорится: нужно трудиться.

Никтоже возложь руку свою на рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Божии (Лк. IX, 62).

Наш наставник, профессор Московской Духов­ной Академии отец Иоанн Козлов (Царствие ему Небесное!) как-то вышел перед семинаристами го­ворить проповедь (он долго не мучил, потому что умел говорить — не так, как я...) и сказал только: «Вот, вы решились трудиться на ниве Христовой (сегодня о ниве, кстати, был разговор), — так вот: возложите руку свою на рало и не озирайтесь, па­шите глубже!» Аминь.

12 мая 1986 г.

 

Ищите и обрящете