Неделя 9-я по Пятидесятнице; память святых отцев шести Вселенских Соборов, преподобного Серафима Саровского

 

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня, в воскресный день, вы слышали три евангельских чтения: два читались подряд, од­но — отдельно. Первое чтение — о чуде хожде­ния апостола Петра по водам по повелению Господ­ню. Второе Евангелие — памяти святых отцев шести Вселенских Соборов. Третье евангельское чтение — памяти преподобного и богоносного отца нашего Серафима, Саровского и всея России чудотворца, и всемирного чудотворца.

Евангельские чтения соединяют в себе истину православной веры. Ибо самое главное, то есть смысл существования человека здесь, на этой зем­ле - в познании истины. И через познание истины и жизни по этой истине - в стяжании благодати Святаго Духа, как говорил преподобный Серафим.

Се же есть живот вечный, то есть жизнь вечная, да знают Тебе единого истинного Бога, и Егоже по­слал еси Иисус Христа (Ин. XVII,3).

Эти слова, в сущности, и отвечают на те вопросы, которые возникают обычно в жизни и о которых многие очень легкомысленно говорят: «Не все ли равно, как веровать? Главное — что в душе».

Главное — это признание того, что Бог есть, — получается так. Ну, от этого ни один разумный че­ловек никуда не может деться. Рене безумен в сердце своем: несть Бог (Пс. XIII, 1). Отрицание Бога есть отрицание самого себя, отрицание своего разума, настолько бытие Божие логично, с точки зрения здравого смысла. Поэтому, естественно, простое признание Бога — это еще не есть вера в том смыс­ле, в котором о ней говорится в Евангелии. Потому что, если мы Бога не видели, но веруем, что он есть, то, простите, бесы-то видели. Хотя о них сказано: беси веруют, и трепещут (Иак. 11,19). Значит, и там есть понятие веры. Только другое. Они знают, все мы знаем многие вещи, но от этого, увы, у многих не меняется их поведение и их жизнь.

Например, все мы прекрасно знаем, что умрем. Этого никто не избежит. Все знают, что последствия многих грехов очень тяжки. Однако, несмотря на

это, люди грешат, не задумываясь над тем, что ко­гда-то придется уходить из этого мира и давать ответ за все, что мы натворили. Не хотят жить так, как за­поведует истинная вера. Ибо и веру-то люди изби­рают, как сказано, по своим прихотям. Будет время, предсказывал апостол Павел, егда здраваго учения не послушают, но по своих пдхотех изберут себе учите­ли, чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся (2 Тим. IV, 3-4).

Священномученик Серафим (Звездинский), епископ Дмитровский (+1937), писал:

«Каждый христианин должен распинаться миру, быть распятым на кресте... Крест этот называется миротречение. Мира нужно отвергнуться — не того мира, в котором цветут прекрасные цветы — нет, че­рез этот мир мы только познавать можем Творца, прославлять. От другого мира нужно отречься — от того, который Господь называет: Мир прелюбодейный и грешный. мир этот движется на адской колеснице, у которой три колеса, о которых говорит святой апостол. Колёса эти — похоть плоти, похоть очес, гордость житейская. Этими тремя колёсами колес­ница мира и движется прямо в пропасть адову, в цар­ство сатаны.»

Эту истину изрекает только православная вера.

В течение года несколько раз празднуется память святых отцев Вселенских Соборов. Почему Святая Православная Церковь празднует их память? Пото­му что этим она нам все время напоминает, что са­мое главное, как сказано в сегодняшнем Еванге­лии, — се же есть живот вечный, да знают Тебе единаго истиннаго Бога, и егоже послал еси Иисус Христа. То есть, истинная вера, познание истинного Бога есть сущность жизни. Есть вечная жизнь. И по­тому все разговоры о том, не все ли равно, как ве­рить, настолько наивны, если не сказать — безумны.

В беседе с одним архиреем у нас зашел разговор о том, что мы, люди, желаем знать истину о других личностях, желаем, чтобы о нас говорили правду. Как же может быть, что, когда вопрос касается Бо­га, это все равно?

И владыка сказал интересно:

— Вы знаете, я тоже над этим думал. Ведь мы обижаемся, когда про нас говорят неправду. Может быть, и Бог обижается, когда про Него говорят не­правду?

Больше того, в современных обществах теперь есть законы, которые дают право, если о ком-то из людей сказали неправду, подавать в суд за клевету. Позволь­те, если люди уже дошли до того, что по вопросу не­правды о человеке можно возбуждать судебный про­цесс, то почему неправда о Боге не является важной? Говорят: «Не все ли равно?» Нет, не все равно.

Когда мы стараемся чем-то угодить человеку, на­ми уважаемому, то мы стараемся узнать, что его ин­тересует, что ему по сердцу. И стараемся найти это для него. Но представьте себе: если подарить чело­веку то, чего он на дух не переносит, как он к этому отнесется? «Может, — подумает, — смеются надо мной?» Это все равно, что непьющему человеку преподнести бутылку водки. Он скажет: «Зачем это мне? Это же отрава!» Если мы стараемся сделать то, что угодно человеку, то в высшей степени угодное Богу приятно Ему и принимается Им как жертва.

Почему принимается не всякая жертва — только жертва богоугодная? Слова эти мы употребляем, но не все задумываются над смыслом этого. На самом деле, богоугождение, само это слово несет в себе сущность истинной веры — означает то, что угодно Богу.

Те, кто представлял себе богов по своим жесто­ким, корыстным понятиям, представляли себе бо­гов, требующих себе кровавой жертвы, и приносили в жертву даже людей.

Тут же возникает мысль: а как же в Ветхом Заве­те? Но суть жертв Ветхого Завета, которые приноси­лись патриархами, заключалась в том, что эти жерт­вы являлись прообразом жертвы Сына Божия за грехи всего мира. Поэтому ветхозаветная жертва и была жертвой кровавой. Она несла в себе символ Агнца, закланного за весь мир. И когда совершилось исполнение этого прообраза, тогда кровавая жертва престала. Потому в православном мире всякие кров­ные жертвоприношения отсутствуют.

Жертва Сына Божия, Богочеловека, явилась сви­детельством истиной веры. Как говорит святитель Николай Сербский, ни один из предводителей все­возможных учений и течений не принес себя в жер­тву за своих последователей. Только один Сын Бо­жий пострадал прежде всех за всех. Это свидетель­ство истинной любви — до смерти. Об этом и сказа­но: Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин.XV,13). Эта жертва, принесенная за весь мир, является свидетельством любви Божией к человеку, к миру. К тому миру, кото­рый Господь сотворил и который возвращается к Богу через очищение, через покаяние. Тако бо воз­люби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать жи­вот вечный (Ин.III,16). Эти слова сказаны в Еванге­лии для того, чтобы засвидетельствовать истину любви Божией.

Любовь Божия — это сущность Божества. Это то, что и постигнуть можно, только, исповедуя Святую Троицу. Потому все вероисповедания, которые не исповедуют Святую Троицу, не могут исповедовать Бога как Любовь. Только те, кто исповедуют Святую Троицу, могут исповедовать Бога Богом любви. И никто не может исповедовать полноту проявления этой любви в мире, как только тот, кто исповедует Иисуса Христа, во плоти пришедшего и пострадав­шего за весь мир.

Всяк дух, иже исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша, от Бога есть, так говорит Иоанн Бого­слов, апостол любви. И всяк дух, иже не исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша, от Бога несть и сей есть антихристов (I Ин. IV,2-3).

Поэтому православные святые отцы так кропот­ливо, и даже до единой буквы, изъясняли исповеда­ние веры.

Ни одно вероисповедание мира, кроме Правосла­вия, не ставило истину на первое место. Они ставили свое понимание истины. Откуда и столько верований.

Ни одно другое вероисповедание мира не имеет все­ленских соборов по вопросу веры. Нигде не собира­лось со всей Вселенной по сто, по триста, по шесть­сот человек, исповедующих веру христианскую, и не приходили к единому мнению, к единому исповеда­нию веры. Нигде такого не было. Так что, когда гово­рят, что все веры, мол, одинаковые — извините. Ни­какой тут одинаковости нет. То, что они признают бытие Бога, этого мало, в это, как мы говорили, и бе­сы веруют и трепещут. Хотя представители некоторых вероисповеданий, в частности буддийских, сами прямо заявляют, что они в Бога не веруют. Один из наших известных митрополитов вспоминал, как на встрече представителей различных конфессий при составлении итогового документа православные предложили формулировку о том, что здесь их всех объединяет вера в Бога. На что представитель будди­стов сказал: «Нас здесь не упоминайте. Мы в Бога не веруем». Они веруют в человека. Поэтому, собствен­но, их даже нельзя причислить к религиям, хотя не­которые это делают. Есть истинная вера: вера в Свя­тую Троицу и в Сына Божия. А здесь — всё наоборот: в Богочеловека не веруют, а веруют в человекобожие, то есть человека ставят на первое место и пытаются возвести его в ранг Бога, обоготворить без Бога. Че­ловек может и должен обоготворяться, но через вос­приятие благодати Божией во Христе Иисусе.

И, поскольку ни одно другое вероисповедание мира не собиралось на Вселенские соборы, то, есте­ственно, ни одно вероисповедание мира, кроме хри­стианского, не имеет Символа веры, и ни одно вероис­поведание, кроме православного, не сохранило этот Символ веры в неизменности.

Наш православный Символ веры существует в написанном и напечатанном виде. Каждый право­славный человек должен знать его наизусть. В дру­гих вероисповеданиях есть отдельные высказыва­ния по поводу верования, но такого Символа веры, как в Православной Церкви, нигде нет.

Увы, при нашей некоторой необразованности немногие знают эту истину. А ее нужно твёрдо знать. Особенно, когда у нас начинаются разговоры о вере со всевозможными сектантами, которых сей­час стало очень много.

Что предлагают вместо истинной веры?

Вместо истинной веры каждый предлагает или своих предводителей, или самого себя.

Начинают агитировать: «Идите к нам!»

Православные люди им говорят:

— Зачем к вам идти, когда у нас есть храмы, есть православная вера?

— Мы объясним вам Библию!

— У нас есть объяснение Библии, написанное святыми отцами, множество толкований и Ветхого, и Нового Завета.

— Что, — говорят, — вы их слушаете? Они — обычные люди. Слушайте нас!

Неужели в этом заявлении не видно обыкновен­ной наглости? Это значит: «Вы все, вместе со святы­ми отцами — дураки, я — умный. Меня слушайте».

У нас, к несчастью, есть люди, даже были в на­шем храме, которые ушли из храма, увлеклись этим сектантским ветром. И думаешь иногда: странно, почему же они были этим увлечены? Не говоря уже о святых отцах, они просто выкинули тысячелет­нюю историю своей страны. Множество не только святых, но и простых, светских людей, полковод­цев, ученых, писателей: Ломоносов, Суворов, те­перь уже канонизированный Ушаков, Пушкин, Го­голь, Достоевский, Пирогов, Менделеев, Циолков­ский, Королев... Да и устанешь перечислять, их очень много. Все это — глубоко верующие люди. Да, некоторые бывали увлечены в какой-то период жизни ветром, но все-таки в глубине души все оставались верующими, и если почитать их изречения, то чувствуется, что они очень трезво мыслили. И вот все это выбрасывается. И верится какому-то гастро­леру, который приехал из другой страны, из какого- нибудь Нового Света — когда-то он так назывался, и где, по известной статистике, почти две тысячи или больше вероисповеданий. То есть, что ни голо­ва, что ни выдумает, то своя вера. И это может срав­ниться с тем сонмом святых, которые так твердо от­стаивали истины православной веры? Нет, все это выбрасывается в угоду кому-то, потому что он, ви­дите ли, сказал: «Что вы доскам поклоняетесь?» Хо­тя это иконы, иконы чудотворные!

Множество чудес от этих икон засвидетельство­вано, и до сих пор существует в истории. Например, на Афоне, когда один архиерей сомневался в том, что икона святого великомученика Георгия чудо­творная, и, показав на нее пальцем, дотронулся до нее, то палец его пристал к этой иконе. И он, как ни старался, не мог оторвать от нее палец, пока ему его не отрезали. И отрезанный кусочек этого пальца так и остался на иконе до сих пор.

Это уже — свидетельство Седьмого Вселенского Собора, утвердившего почитание святых икон.

Какая глубина во всех этих священных установ­лениях!

Шесть Вселенских Соборов — почему память их празднуется отдельно? Они были, прежде всего, именно о естестве Божием. Седьмой Вселенский Со­бор был об иконопочитании, он как бы удивитель­ным образом отделен от них. То есть все, что касает­ся Божественного действия — оно как шесть дней творения. В седьмой день почил Бог от дел Своих и дал человеку уже здесь, в этой жизни продолжать де­ло Божие. И человек продолжил это дело, сотворив иконы, но по повелению Божию.

Священные изображения были еще в Ветхом Заве­те. И когда люди восстают против священных изобра­жений, священных предметов, то они тем самым от­вергают Ветхий Завет. Причисляя себя к христианам или к последователям Библии, они лгут, потому что они, таким образом, восстают против самой Библии.

Чему поклонялся древний Израиль на земле? Ко­гда я спросил об этом одного сектанта, который обучался в каком-то их колледже, он долго не мог ответить мне на этот вопрос. Что было самым свя­тым во время шествия по пустыне израильского на­рода? Кивот Завета. И об этом человек не мог ска­зать, настолько ему вбили в голову, что нельзя ниче­му поклоняться — тому, что сотворено человеком, даже и по повелению Божию. Ложным богам и их изображениям — да, нельзя, и те и другие есть ложь. А изображения истинного Бога, воплотившегося Сына Божия, Пречистой Его Матери, изображения святых есть истинные изображения. Вопрос лишь в том, насколько возможно человеческому естеству воспринять их.

Есть понятие иконы, есть понятие картины и есть понятие фотографии — это вещи совершенно разные. Тонко, очень осторожно святые отцы разде­ляют эти понятия. Иконы не являются просто порт­ретами, отражающими особенности характеров, ду­шевного устроения святых, а являются отображени­ем их духовной сущности.

Только истинная вера дает такую ясную картину. Во всех остальных учениях многие явления часто перемешиваются, так же, как смешиваются духов­ность с душевностью. Даже в самом человеке люди до сих пор еще не могут ухватить: где же действие души и где действие тела, то есть физиологии? Велиикий ученый, верующий ученый академик И.П.Павлов и святитель Лука (Войно-Ясенецкий), известный всем хирург, теперь уже канонизиро­ванный, многие другие по этим вопросам выска­зывались. Они понимали, что тело есть инстру­мент, через который душа общается с видимым миром. Это взаимодействие, это совместное суще­ствование и есть то, что совершается в этом мире. И где действует только тело, а где действует душа? Есть иногда прямые примеры каких-либо судорог или конвульсий, а есть примеры воздействия бес­нований. Они очень похожи внешне, но внутренне имеют разную причину. Хотя все равно в глубине первопричина всего — духовная. И эти истины во всей полноте и ясности даны только в православ­ной вере. Все остальное пытается прижиться к это­му, и поэтому некоторая похожесть других так на­зываемых вероисповеданий часто вводит людей неопытных и не знакомых с духовной областью в заблуждение. Вроде вот и там — то же самое. На­пример, у нас есть строгий пост. Святые отцы по­стились очень строго, даже не вкушали пищи или вкушали только растительную пищу. И вот, гово­рят, у них тоже есть сыроедения всевозможные. Да, но употребление какого-либо рода пищи само по себе не является признаком правильного духовно­го направления, потому что овощную пищу и ско­тина ест, но она духовно не совершенствуется. Смысл всех этих церковных установлений — дру­гой. Смысл их в том, чтобы душа главенствовала над телом. Тело должно быть служанкой души. Род пищи, которую употребляет человек, воздействует на тело и часто мешает душе. Даже не только в ду­ховном смысле, но и в умственном-то. Вы думаете, зря люди сказали: «сытое брюхо к учению глухо» и «сытый голодного не разумеет»? Здесь — связь души и тела. При слабости души тело начинает главенст­вовать над душой. Немощствует тело, немощству- ет и душа, как воспевается.

Но все это — только в наших, православных пес­нопениях, молитвах так ясно выражено. Вся полно­та и ясность духовной и телесной жизни дана только в истинной вере — христианской, православной. Православной, потому что, как говорится в каноне святым отцам шести Вселенских Соборов, не подо­бает приложити или оставити что Священного Предания православныя нашея веры. То есть, ни уба­вить, ни прибавить нельзя.

Символ веры был для всех христиан до разделе­ния один. И вот некто дал очень интересный при­мер. Спрашивают представителей христианских ве­роисповеданий, или, как говорят, конфессий. Обращаются к представителям западной церкви, ка­толической:

— Как вы веруете?

— Мы веруем вот так и так. Но можем и прибавить.

Спрашивают протестантов:

— А вы как веруете?

— Мы веруем так и так. Но можно, если нужно, и убавить.

Спрашивают православных:

— Как вы веруете?

Мы веруем вот так: вот Символ веры. Но ни прибавить, ни убавить — нельзя.

Другое дело, что мы чего-то не можем. Не мо­жем — это не значит, что это нужно убрать. Да, ино­гда человек лишается чего-то. И в той же физиоло­гии: если человек имеет руки, ноги, но у него одна рука не действует или парализована, то ведь никто не говорит: «Отрубите мне ее». Так же — и в духов­ной жизни: если мы чего-то не делаем, не соблюда­ем, допустим, постов, как полагается, или другие правила, то это не значит, что их нужно отбросить. Нельзя сказать: это не нужно, так же, как нельзя сказать: рука или нога не нужна. Ты же не можешь без ноги-то, на одной не поскачешь, протез нужен или костыль, а так — ползать будешь. Рука не дейст­вует — ну что ж, можно полечить ее — смотришь, что-то такое там зашевелится.

Так же — если и что-то прибавить. Вот нагляд­ный пример: вы смотрите на меня — не все волосы на голове. Ну что тут прибавить? Парик надеть, да? Ну, и что это будет? И что это даст? Вид, да? Так все равно же обман. Или покрасить волосы, сказать, что я уже молодой? Или разукраситься, как петруш­ка, или понавесить на себя все, что можно? Так все равно видно, что старый, что там молодиться? При­бавили тебе росту за счет каблуков или волосы за счет парика — ну, а потом вдруг — раз, каблук отле­тел, парик ветром сдуло — и опять ты, каким был, таким остался. А полноты жизни-то нету.

Есть болезнь стюардесс — так, по-моему, это называется, — когда они прибавляют, прибавляют себе ресницы, а те у них потом совсем отвалива­ются. Конечно, иногда приходится прибавлять зу­бы. Но все-таки естественные, живые лучше ис­кусственных.

Если в обычной жизни все это видно, то в вере это тем более важно.

Вот почему Церковь против убавления и прибав­ления. Потому что естество человеческое и против убавления, и против прибавления.

Так что простая жизнь дает нам примеры, говоря­щие о том, что истинная-то вера, действительно, дает полноту жизни. Потому что если человек в ис­тинной вере, то ему не нужно ничего ни убавлять, ни прибавлять, у него всё есть.

И это-то и есть истинная жизнь, настоящая.

Вот так проста истина истинной веры.

Поэтому нужно благодарить Бога, что Господь открыл нам истинную веру.

Старец Николай с псковского острова, Царство ему Небесное, часто говорил:

— Счастливые, что вы в истине, в истинной вере.

С какой любовью наши духовные отцы, старцы относились к православной вере, как они радова­лись, тому, что люди стоят в истинной вере!

Совершая память святых отцев Вселенских Со­боров, будем твердо хранить веру православную, стараться стоять в истинной вере, исполнять то, что положено, по мере сил. Ну, а что не получится — не будем, как безумцы, отсекать себе ни пальцы, ни руки, а просто будем стараться вылечить это.

Кстати, когда человек чего-то не мог сделать, сваливался в какой-то грех, Батюшка Николай очень интересно говорил:

— Исцели его, Господи!

Какой замечательный образ дан! Образ того, что

если человек чего-то не делает: не постится, ска­жемм — то есть, у него словно не действует что-то: рука, или нога, или там ухо, — то отрезать это не нужно, нужно лечить.

Л исцеление дается через прощение грехов. А прощение грехов — через покаяние. Поэтому Гос­подь сказал расслабленному, которого к Нему при­несли на одре, видев веру их: Отпущаются ти греси твои, а потом: Востани, возьми твой одр и иди в дом твой (Мф. IX,2,6). А другому исцеленному разслаб­ленному сказал: Се здрав бысть, ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Ин.У,14).

И к этому призывает нас истинная вера.

Если мы будем стремиться к истинной вере и, чувствуя свое маловерие, будем молиться: Верую, Господи, помози моему неверию (Мк. IX,24), или хощу, спаси мя, или не хощу, и стараться по истиной вере перестроить свою жизнь, то Господь поможет и утвердит нас в жизни по истинной вере. Аминь.

1 августа 2004 г.

Непрерывность преемства

 

Воспоминания

С протоиереем Сергием Орловым

(в монашестве — иеромонах Серафим; 12.07.1890-07.02.1975),

1974 г.

 

Родился я 14 апреля 1937 года в городе За­райске. Родители мои Михаил Валериано­вич и Любовь Владимировна были духов­ными чадами священника Владимира Воробьева из Никольского храма в Плотниковом переулке близ Арбата — деда ныне здравствующего прото­иерея Владимира Воробьева.

Папа стал ходить в этот храм после того, как од­нажды, Великим постом, его мама сказала ему:

— Пойди причастись. Я тебе в ноги поклонюсь.

— Мам, что ты...

Воспитание было, конечно, такое: как это мать будет кланяться?.. Вера-то была какая, морозов- ская... Она была из старообрядцев.

Поэтому он пошел. Она просила — он пошел. Ну, стоит так в храме — на девок, говорит, смотрел, ни­каких мыслей об исповеди, ни о чем... Потом, когда подошла очередь, встал на колени. Отец Владимир спрашивает его:

— Ну, что скажете, молодой человек?

— А мне нечего сказать.

 

Протоиерей Владимир Воробьев (14.07.1876-16.02.1940)

 

— А чего вы пришли?

— Мама просила, чтобы я исповедовался, прича­стился.

Он говорит:

— Это хорошо, что вы маму послушали. Пра­вильно сделали...

Не стал выспрашивать: кто, что. Мы бы, навер­но, стали копаться: а что ты сам думаешь? И про­чее... Как удивительно! Конечно, батюшка что-то почувствовал Духом, накрыл его епитрахилью, епитрахиль ведь — благодать священства... Папа рассказывал:

И я как зарыдал... Из крана так вода течет, как у меня полились слезы. Он прочитал мне раз­решительную молитву и говорит: «Ну, завтра бу­дете причащаться».

Мама молилась, конечно... И отец Владимир, не­сомненно... Молитва матери и священника перепла­вили его душу. Он встал и уже ни на кого не смот­рел. «Весь мир, — говорил, — стал другим».

В одно мгновенье его судьба повернулась. Он стал после этого причащаться, стал ходить в церковь.

Там, в храме, родители и познакомились в 20-х годах. А потом, в 1927 году, папу даже посадили в тюрьму за веру. Кто-то донес, что он пел «Боже, Ца­ря храни» — этого оказалось достаточно. То есть, путь такой: сначала — обращение к Богу, потом — егоже любит Господь, наказует, биет же всяка сына, егоже приемлет (Пр. III, 12). Господь принял его че­рез тюрьму.

Отбывал он срок в Кеми, на Соловках и на поселении — в Архангельске.

Отец рассказывал, что в тюрьме он мысленно мо­лился перед иконой Божией Матери «Нечаянная Радость». И случилось чудо. В один из маминых приездов, уже в Архангельске, отца отпустили на несколько дней, чтобы мои будущие родители смог­ли обвенчаться.

После освобождения отцу пришлось поселиться в Зарайске. Он не имел права жить ближе, чем за сто километров от Москвы.

Когда я родился, меня решили назвать в честь деда моего, Валериана, который в это время находился в ссылке. Крестили меня в зарайском храме Неруко­творного Спаса на Спасской улице. Восприемником был сторож храма — заштатный священник отец Ми­хаил. Недавно я нашел его имя в списках новомуче­ников, расстрелянных в Бутове. Отрадно, что Господь сподобил меня во младенчестве быть носимым на руках священномучеником. В апреле 1937 года меня крестили, а осенью того же года он был расстрелян.

С пяти-шести лет начинается моя жизнь при церкви. Мама стала псаломщицей в храме Благо­вещения, братья пошли в школу, а меня не с кем было оставлять. Я ходил на каждую службу. И каждую службу причащался. Потом ел просфорочки, и там еще что-нибудь давали, помянуть погибших воинов, а больше-то есть было и нече­го. Поэтому я, можно сказать, памятью усопших воинов и питался.

В школе я не был, конечно, ни пионером, ни ком­сомольцем. Однажды, правда, насильно заставили надеть галстук. Там был такой значок, затягивался на галстуке, я этот значок закинул в речку, а галстук выбросил, потому что возмущен был.

Ругали, а я молчал. Потом уже перестали обра­щать внимание: мол, что с ним сделаешь?

Я ходил в церковь и потому не мог носить гал­стук. И все это знали.

Маму вызывали в школу, конечно. Она говорила:

— Вера помогает мне воспитывать детей.

В детстве, году в 1947-м, отец Алексий Резухин спросил меня:

— Будешь священником?

Я ответил:

— Как судьба...

Не «как судьба», а как воля Божия! — поправил меня отец Алексий.

Впрочем, уже тогда я твердо решил посвятить свою жизнь церковному служению.

()тец, зная о моем желании, часто повторял:

Если собираешься быть священником, го­товься к тюрьме. А сначала нужно приобрести специальность. Священство — это не профессия, это служение. Служение служением, а надо, что­бы была профессия, кусок хлеба. Апостолы были рыбаками, апостол Павел плел палатки. Ты дол­жен уметь всё. Во-первых, чтобы быть независи­мым, и, во-вторых, чтобы мог любому нуждающе­муся помочь.

 

Михаил Валерианович Кречетов (в центре) в числе студентов Московской Духовной семинарии.

16 мая 1950 г.

 

Священник Михаил Кречетов (4.11.1900-6.06.1985), матушка Любовь Владимировна (29.08.1903—24.10.1993). Январь 1956 г.

 

Я говорю детям: «Чем больше ты знаешь и уме­ешь, тем больше ты независим».

Надо уметь плотничать, уметь построить дом, печку сложить.

Папа говорил:

— Священник должен быть физически сильным, выносливым. Плавание и лыжи — вот то, чем вы должны владеть в совершенстве.

Я очень хорошо плавал брассом, вырос на реке. Однажды, уже после института, вытащил девочку из воды — Господь дал такую возможность. Я уви­дел, что она тонет, течение было быстрое, перекре­стился, побежал... И я убедился в том, что заветы от­ца важно соблюдать.

 

Протоиерей Михаил Кречетов и протоиерей Алексий Резухин.

2 сентября 1963 г.

 

Людей в те годы сажали в тюрьмы, в лагеря. Если человек ничего не умел, он погибал.

Умение владеть наибольшим числом профессий это спасение ближних и собственной жизни. Часто я привожу детям пример отца Николая Море­на: то, что он помогал в детстве своей матери и сест­рам на кухне, спасло ему жизнь. Он всё умел. Умел готовить, умел запрягать лошадь. Когда он оказался в лагере, на строительстве Беломорканала, там обрати­ли внимание на то, что он разбирается в поварском деле, и его взяли на кухню (мол, он — священник, че­ловек верующий, не отравит). Я поражаюсь тому, что дети сегодня ничем не интересуются, меня интересу­ет всё.

 

Сентябрь 1960 г.

 

Я хотел организовать у нас курсы печников — здесь был опытный печник, — но не нашлось желаю­щих учиться. Если хорошо сложена печь, топлива требуется в два-три раза меньше. У меня предки бы­ли купцы Морозовы, люди деловые...

Помню, студенты на практике с трудом отбывали рабочее время, для них это была принудиловка, а я — наоборот. Они уходили домой, а я работал на всех станках. Водил все виды транспорта, даже па­ровозы. В 1956 году получил водительские права, так что уже полвека водительского стажа.

Поначалу хотел выучиться на хирурга. Но папа сказал:

— Ты можешь не выдержать анатомичку, трупы резать.

И мы с братом Николаем, ныне протоиереем, решили, что, поскольку в тюрьме посылают «на лесоразработки», то надо идти в Лесотехнический институт.

Я стремился попасть в группу механиков, но не­ожиданно для себя оказался на инженерном фа­культете. Это меня очень расстроило, я даже сначала учился без усердия...

Два года ездил на целину: в 1956-м и 1957-м. Был председателем факультетского кружка техно­логии металлов, возглавлял научную работу среди студентов и добился перевода на механический факультет.

Неожиданно выяснилось, что я не комсомолец — ото передовой-то человек... У меня состоялся разго­вор с деканом. Он, правда, очень по-хорошему ко мне отнесся.

Меня еще в школе об этом спрашивали. Обычно беседы эти протекали следующим образом.

— Может ли комсомолец ходить в церковь? — за­давал я встречный вопрос.

— Не может, не должен.

— А я хожу в церковь — значит, не могу быть ком­сомольцем. Вы не имеете права принять меня в ком­сомол.

Такая вот «дипломатия»...

Мне, правда, после окончания школы дали очень хорошую характеристику. Я не ожидал, что там будет написано: «пользовался уважением и любовью класса». Полагаю, ничего особенного во мне не было, но, видимо, у многих людей в те вре­мена где-то в глубине сердец теплилась вера, и они уважали человека, открыто исповедующего ее. А это уже мамина заслуга — она была человек твер­дый в вере, и мы все шли за ней.

В 1959 году я окончил институт, и мы с моим другом распределились на Северный Урал, где я проработал три года на реке Чусовой старшим инженером-конструктором.

И вот, как и готовился, был в зоне, всё видел — от чего Господь пока сохранил. Видел эти вышки, ав­томаты, колючую проволоку, «зэков».

Еще будучи на Урале, я оказался перед выбором: принять монашество или жениться? Я молился, чтобы Господь открыл мне Свою волю. И вот одна­жды старец отец Евгений, сто с лишним лет ему бы­ло, благословив, сказал мне:

— Тебе надо жениться!

Я спрашиваю:

— На ком?

— А кто тебе нравится?

— Я видел на свадьбе у брата Николая одну де­вушку...

— Вот на ней и женись!

А другой старец, отец Николай Голубцов, под­твердил:

— Если ты на ней женишься, будет сделан твой первый шаг к священничеству.

И в 1962 году я женился на Наталье Константи­новне Апушкиной. Отец ее был доцент, химик-ор­ганик, занимавшийся изучением органических удобрений. Очень верующий человек, духовный сын отца Алексия Мечёва, потом отца Сергия Мечёва. И Елена Владимировна, теща моя — тоже «маросейская».

У всех «маросейских» было духовное братство, за что отец Сергий Мечёв много пострадал, потом был расстрелян. Он, подобно Христу, взял на себя страдания своих духовных чад, чтобы те спаслись. Некоторые из них, правда, были в заключении, но все вышли на свободу.

 

Епископ Стефан (Никитин; 28.09.1895-28.04.1963)

 

Я ездил к владыке Стефану (Никитину). Он да­вал нам заповедь: «Никогда ни самим не ходить, ни в гости не водить к себе под праздники и под вос­кресные дни». Мы, помню, однажды собрались ехать на Соловки, выбирали день: под этот день — нельзя, под воскресенье — нельзя, под усекновение главы Иоанна Предтечи — нельзя. На усекновение поехали. И приехали как раз в тот день, когда хо­дит корабль — он ходил два раза в неделю. Приеха­ли бы пораньше — сидели бы ждали.

Когда у меня родилось уже трое сыновей: Анд­рей, Тихон и Федор, — отец Сергий Орлов, который стал моим духовником, сказал:

— Инженеров полно, а батюшек не хватает. Иди служить к нам в Отрадное.

Велел мне пойти к митрополиту Крутицкому и Коломенскому Пимену, будущему Патриарху. Но владыка Пимен отказал:

— Нам не разрешают инженеров рукополагать, это криминал.

Но, по милости Божией, мне вскоре удалось устроиться инженером в хозяйственное управле­ние Московской Патриархии, а потом поступить в семинарию, сразу в третий класс. Ведь я вырос в церкви, потому богослужение знал. Кроме того, отец, учась в семинарии, подробно записывал для нас, своих сыновей, все лекции, чтобы мы по ним готовились к священничеству.

Однажды вечером, когда я еще учился в Лесотех­ническом, мы с папой беседовали, и он говорил о том, что и проповедь, и исповедь — это должно быть живое слово. Потом помолились, я лег спать и думаю: «Как важны в церкви исповедь и проповедь!..» И заснул.

И вдруг вижу себя священником в нашем храме Благовещения, в котором вырос, прислуживал с детства в алтаре. Стою на амвоне, в приделе архан­гела Михаила, передо мной — полный храм наро­да. Тишина, слышно, как потрескивают свечи. И как бы внутренний голос: «Ты желал быть свя­щенником? Вот — ты священник. Ты считаешь, что важна исповедь? Вот и исповедуй».

 

Инженер Московской Патриархии. 1968 г.

 

Я взялся за крест, который был у меня на груди, закрыл глаза, задумался: «Что же мне сказать-то? Я не готов».

И проснулся. Открыл глаза. Увидел себя лежа­щим в церковной сторожке: горит лампадка, стоит глубокая ночь... То есть, я закрыл глаза во сне, а от­крыл — наяву.

Это был примерно 1956 год.

И только потом, через сорок лет, когда меня бла­гословили быть старшим духовником Московской епархии, я понял, почему мне было сказано: «Вот и исповедуй!» У нас в епархии более тысячи священ­ников, и, кроме своего прихода, я участвую и в испо­веди духовенства епархии.

Учение в семинарии давалось легко. Начал сда­вать за весь курс, и меня сразу перевели в четвертый класс.

Отец Николай Голубцов однажды сказал:

— Готовься!

Владыка Филарет (Вахромеев), наш ректор, спросил:

— Готов во пресвитеры?

Три раза я услышал о готовности...

В день Архангела Михаила (вот почему я себя видел во сне в приделе Архангела Михаила), двад­цать первого ноября 1968 года, я был рукоположен во диакона. А двенадцатого января следующего го­да, в Неделю по Рождестве Христовом — во пресви­тера. Через три недели после хиротонии у меня ро­дился четвертый сын, Василий.

В начале Великого поста меня благословили присутствовать на богослужении в патриаршем Крестовом храме в Чистом переулке. Я тогда по­платился за свое непослушание. Отец Сергий мне говорил:

— Ты служи вполголоса, концы обрывай, а то останешься в диаконах.

Ну, я, конечно, так и делал. Отец Герман, архиди­акон, который сейчас служит в Даниловом мона­стыре, говорит:

— Отец Валериан, ты что там мямлишь?

Я говорю:

— Да не получается...

А он:

— Врешь ты.

А потом, когда меня уже посвятили в священни­ки — назад-то уже никак, — я прочитал паремии в полнуюую силу. А Патриарх Алексий I очень любил басов.

 

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий I (Симанский; 27.10.1877-17.04.1970)

 

Он услышал и говорит:

- В Переделкино!

А ведь уже было решение, что я должен служить в Отрадном. Что значит послушание!

Там, в Переделкине, в резиденции Патриарха, я прослужил полтора года. Патриарх Алексий I благостный старец был... Когда в 1970 году Святейший скончался, я над его телом ночью чи­тал Евангелие. А вскоре после этого тогда еще Местоблюститель митрополит Пимен пере­вел меня в Отрадное, потому что я очень просил его об этом.

Еще в начале моего служения в Переделкине Господь сподобил меня духовного общения с архи­мандритом Тихоном (Агриковым). Он дал мне очень много ценных советов, которым я следую до сих пор.

Например, он говорил, что очень важно часто причащаться. Все достойны причащения, потому что все недостойны.

Проповедь, говорил святитель Филарет Мос­ковский — это харизматическое наследие первых христиан, на все времена. Один из даров Святого Духа,