Слово перед исповедью вечером в Пяток первой седмицы великого поста

 

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Каждому из нас придется предстать перед Бо­гом, когда Он явится видимо для всех и будет судить весь мир. Об этом нужно вспомнить, потому что мы часто забываем о том, что нам при­дется дать отчет о своих делах.

Для того, чтобы получить прощение и здесь, и там, когда Господь придет судить весь мир, первое условие, которое Господь всем нам заповедал — это прощать самим других: их грехи и обиды, причи­ненные нам. Остави нам долги наша, якоже и мы ос­тавляем должником нашим. Господь нам так и ска-

зал: если хотите, чтобы вам оставили грехи, и вы прощайте согрешения.

Самое последнее мытарство, которое проходит человеческая душа и с которого низвергается в пре­исподнюю, даже если человек оказался чист при других испытаниях — это мытарство немилосер­дна: если не был милосерд, если не прощал другим, если не был снисходителен к немощам других, то не жди себе снисхождения, не жди прощения от Бога. Вот самое главное условие. Поэтому нужно всеми силами стремиться к тому, чтобы ни на кого никакого зла не было в душе, так как это — первый залог погибели.

Все прочие грехи, конечно, тоже ведут к погибе­ли, но этот грех... Милосердие Божие неизмеримо, и Господь может простить любой другой грех, если вдруг начнешь рыдать — даже и на Страшном Суде, кто знает — и просить: «Господи, прости меня!» Но ты не получишь прощения, если сам не прощал.

Поэтому, прежде чем начать пост, прежде чем по­ложить начало покаянию, Церковь установила та­кой благочестивый обычай, который введен даже в чин Богослужения — «чин прощения», когда мы просим друг у друга прощения и должны прощать.

В этот день мы говорим друг другу: «Прости ме­ня». И обычно отвечают: «Бог тебя простит». При этом, как теперь и многое у нас, не договаривают. Так же, как говорят теперь «спасибо», что значит «спаси Бог», а слово Бог не договаривают. Так же и «Бог простит» — это часть фразы, которая вся зву­чит очень ответственно: «Да простит тебя Бог, как я тебя прощаю». Значит, ты человеку этому даешь прощение его согрешений уже от милосердия Божия. Мы иногда языком-то говорим: «Бог простит». А потом начинаем все-таки вспоминать: «Да как же это было... Да что же это он?» Так что же, простили мы или не простили? Так как же страшно такие сло­ва говорить: «Бог простит, как я прощаю», — а я-то ведь, получается, не прощаю...

Это страшные слова: «Не прощаю». Мы часто хоть и не говорим их, но так поступаем. Упаси Бог кому-то и вправду сказать: «Не прощаю»! Как же ты сам тогда можешь надеяться на прощение?

Мы знаем страшные примеры. Так, у нас на Ру­си, в Киево-Печерской Лавре, поссорились пресви­тер и диакон. Один из них заболел и, чувствуя, что скоро умрет, просил позвать другого. Когда тот при­шел, умиравший сказал: «Прости меня». А тот гово­рит: «Не прощу». Я еще с детства помню старинную гравюру в Киево-Печерском патерике: ангел пора­жает копьем того, кто сказал: «Не прощу». Он пада­ет мертвым, а того, кто просил прощения, Господь исцеляет. Вот как страшно непрощение.

Конечно, простить от сердца, действительно, очень трудно. Трудно вырвать из сердца обиду. Но никогда, что бы вы ни чувствовали, не произносите этих слов: «не прощу». Как страшно мы иногда рас­поряжаемся своим языком, своими словами. Это Господь говорит: От словес своих оправдишися и от словес своих осудишися (Мф. XII, 37).

Великое значение имеют дела, подвиги. Господь говорит: От плод их познаете их (Мф. VII, 16). По делам судят о человеке, по делам нашим будет нас судить и Господь. Но и слово имеет большую силу. Слово и дело часто отделяются друг от друга только обстоятельствами.

Иногда слово имеет особую силу — например, проклятие. Поэтому и в молитве таинства исповеди говорится: или под клятву ведошася, то есть под про­клятие. Мы просим в этой молитве, чтобы с падшего человека снялась клятва, потому что слово может че­ловека спасти, но может и погубить. Слова раская­ния разбойника: Достойное по делом наю восприемлева... Помяни мя Господи, егда приидеши во Царствии Своем — очистили все его грехи, и он получил ответ: Днесь со Мною будеши в Рай (Лк. XXIII, 41-43).

Вот как велика сила слова. Конечно, если при этом в него вкладывается определенное чувство. Чувство, вложенное в слово, может изгладить всю греховную жизнь, как у разбойника, но может из­гладить и все добродетели, и даже мученические страдания за Христа.

Часто мы говорим, не раздумывая, сыплем слова­ми направо и налево: «Зря я это сделал», — про ка­кое-нибудь доброе дело. Бывает, что в обиде так го­ворим: «Вот, я этому человеку сделал столько-то, и всё зря». Всё, хоть несколько лет трудов — всё на­смарку, всё зачеркнуто. Вот как страшны эти необ­думанные слова. Потому и сказано: От словес своих оправдишися и от словес своих осудишися. Пример тому — в Евангелии, которое читалось в преддве­рии поста. Фарисей все делал правильно: и по­стился, и жертвовал, и молился. Но когда он воз­гордился этим, подумал, что он не как прочие человецы или как сей мытарь, который вот здесь сто­ит, то все его заслуги пошли прахом, вся его пра­ведная жизнь ни во что вменилась. Мытарь же, ко­торый неправильно делал, но в покаянии думал: «Я недостоин проходить в церкви вперед, я недостоин

взирать на небо», — опустив очи долу и бия в себя в грудь, только просил: Боже, милостив буди мне грешнику, — получил прощение грехов (Лк. XVIII, 10-14).

Мы часто забываем об этом примере. Гордыня наша непомерная везде лезет. Нам сделают замеча­ние — а мы как будто и не помним, что грешные. Покаянное чувство, чувство своей вины, греховно­сти должно быть постоянным. Если его не будет, то все время будет так: сделали доброе дело — и все, а дальше в добре не удержимся. Еще больше грехов набирать будем необдуманными словами, побуждениями, они будут зачеркивать и то малое добро, которые мы кое-как еще сделаем. Поэтому надо следить за своим языком, стараться стяжать и хранить то чувство, которое имел пророк Давид и которое он высказал в своем покаянном псалме: Помилуй мя Боже... Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну. Выну — зна­чит «всегда». Всегда надо помнить о своей грехов­ности. Не подробности своих грехов — это совсем необязательно, а просто: что грешные. Люди ино­гда перечисляют подробности грехов, целые «хар­тии» могут написать, а исправления-то все равно нет, покаянного чувства нет. И ты сам каждый день греховные «хартии» пишешь, и за тебя там бесы пишут, еще больше напишут, чем ты за собой мо­жешь записать, там бухгалтерия ведется поточнее, за нами все записывается: и то, что мы замечаем, и то, чего не замечаем. Сколько бы мы ни писали — это капля в море наших грехов. Это мы только сей­час начали писать. Приходят сюда, когда уже три­дцать, сорок и больше лет — и начинают писать.

Что писать? С детства, от юности, как сказано, че­ловек прилежен, то есть старателен, на лукавое — столько у нас греха. Мы тут если записываем что- то, конечно, в этом есть некий труд. Но это запи­сывание может ничего не дать, если не будет по­стоянного чувства своей греховности: будешь одно писать, распутывать, а в это время другое наматы­вать, и что быстрее — еще неизвестно... А грехов­ность так и будет оставаться.

Иногда чувство своей чуть ли не праведности приводит нас к тому, что мы начинаем учить других, обижаться на кого-то. Вот если бы было постоянное чувство своей греховности, покаянное чувство, то мы бы всегда чувствовали себя недостойными ни милости Божией, ни благодати Божией, ни радости. И каждое утешение, которое Господь посылает нам в жизни, мы принимали бы с неизмеримой благо­дарностью, как недостойные. А каждую скорбь — только так: «Да, вот так мне и надо». И даже радова­лись бы, что Господь здесь посылает нам потерпеть что-то за наши грехи.

Мы знаем множество примеров истинного пока­яния: преподобные Мария Египетская, Варвар раз­бойник... Или разбойник, который пришел в мона­стырь и просил, чтобы его приняли на покаяние. Игумен велел ему сначала долго поститься, а потом надеть вретище, рваную одежду, что было как бы символом его душевного состояния, истрепанности души; и в таком виде его на веревке, связанного, по­волокли в церковь. Когда его втаскивали в церковь, то игумен ударил посохом и сказал:

— Стой, ты недостоин переступить порог храма!

И он упал и зарыдал. Тогда игумен говорит:

— А теперь перед всеми исповедуй грехи свои, прежде чем войти в храм.

И он начал перед всеми говорить, так что бра­тия даже ужасались, слыша то, что он за свою жизнь натворил. А после исповеди игумен велел тут же постричь его в монахи. Все были удивле­ны, потому что раньше монашеский искус прохо­дили много лет. Но игумену было открыто, что ангел изглаждал все его грехи, как только он их исповедовал.

Вот как каялись-то...

Разве у нас есть такое чувство покаяния, чтобы каждый вышел и перед всем народом так бы и начал говорить? Да мы больше, чем греха, боимся того, что узнают, что мы в чем-то грешны. Наше тщесла­вие боится: что о нас скажут? что о нас подумают? Да уж, какой есть — куда ты денешься? На Страш­ном Суде перед всем миром будешь стоять таким, какой есть.

Мы совсем забываем о покаянии, когда начина­ем ругать кого-то, превозноситься. В иные момен­ты, бывает, что почувствуешь: «Да, действительно, я грешный». Но это чувство у нас — как пыль, кото­рая от дуновения ветерка моментально отлетает. И мы уже опять смотрим вокруг: кто — какой?

Нужно стяжать чувство покаяния, без него не­возможно никакое духовное совершенствование. Без чувства покаяния все остальное — только при­зрак духовной жизни, состояние прелести, то есть ложное духовное состояние.

Состояние всегдашнего видения своих грехов стя­жали святые. Для нас это непостижимо. Они, дейст­вительно, были святы, вели жизнь, до которой нам —

как от земли до неба. И при этом имели в душе пока­янное чувство. Куда же нам-то тогда деваться?

На пятой седмице Великого поста мы будем чи­тать житие преподобной Марии Египетской. Она вела грешную жизнь, но ведь потом-то сорок де­вять лет провела в пустыне, в подвигах. И после этого все время твердила старцу Зосиме: «Кого ты пришел видеть, грешную жену?» Она себя называ­ла «блудницей убогой», когда на молитве уже на воздух поднималась. Старца Зосиму сразу по име­ни назвала, когда в первый раз увидела, и сказала, что он — пресвитер, то есть уже и дар прозорливо­сти имела, но при этом считала себя грешной и недостойной женой. Такое у нее было сердечное сокрушение.

Если бы у нас было покаянное чувство, разве мы бы осуждали, клеветали? Язык бы не поворачивался про другого что-то плохое сказать: «Как я буду дру­гого судить?» Господь сказал: Не судите, да не судими будете (Мф. VII, 1). А ведь все мы нуждаемся в милосердии Божием. Дай Бог каждому, чтобы Господь его не судил. Но сами-то мы все время всех осуждаем, направо и налево, даже не замечая того. Сказано: «Покрой грехи брата твоего, и Гос­подь твои грехи покроет». А мы не можем удер­жаться, чтобы не рассказать про кого-то: вот, она — такая-то, он — такой-то. Какая в нас, зна­чит, греховность! Страшно даже подумать. Надо обязательно стараться стяжать покаянное чувство, жизнь-то ведь проходит.

Сейчас — время Великого поста. Видите, какие сейчас в храме службы, какое настроение. Самое время положить начало благое, начало покаяния.

Никого не осуждайте. Что бы человек ни делал. Один Бог Судия всем. Святые отцы говорили: «Ви­дишь кого-то согрешающим — не осуждай его. По­тому что ты видишь — и Бог видит. Господь-то его терпит, а ты — нет?»

Конечно, если у тебя на работе кто-то из подчи­ненных плохо исполняет свои обязанности, ты обя­зан сделать замечание, это твой долг. Так же и роди­тели — детям. Но опять же делать такие замечания нужно с сознанием своей греховности, тогда будет нужный результат. Если мы выступаем как судьи, то все наши поучения, наставления могут принести только вред, а не пользу. Поэтому апостол Павел го­ворит: Братие, аще и впадёт человек в некое прегре­шение, вы духовнии исправляйте таковаго духом кро­тости, блюди себе (то есть, следи за собой), да не и ты искушён будеши (Гал. VI, 1). Человек и сам не знает, что может натворить, если враг приступит. Кто бы он ни был.

Вот пример апостола Петра. Как он любил Гос­пода! Готов был за Него на смерть идти. И вдруг его объял такой страх, что он в одну ночь трижды, да еще с клятвой, отрекся. И ведь был предупреж­ден, но забыл, что Господь его предупреждал об этом. И что же Господь? Он ведь был при этом ря­дом, всё видел. Что, упрекнул Он Петра? Сказано, что Господь взглянул на Петра (Лк. XXII, 61). Не сказано: с укором, а просто — взглянул. С любо­вью, конечно, милостиво взглянул: «Петр... как же ты?» Так взглянул, что Петр потом рыдал о своем грехе всю жизнь. Каждую ночь в это время он вставал и плакал. А ведь он уже прощен был, уже Господь трижды возвел его опять в апостольский

чин — после того, как Петр трижды отрекся от Не­го, сам сказал во дворе, своим языком, что он не Его ученик: значит, всё — уже не ученик. И потому Господь потом трижды спрашивал его: Любиши ли Мя? — и Петр трижды отвечал: Ей Господи, Ты веси яко люблю Тя, и Господь трижды сказал ему: Па­си агнцы Моя (Ин. XXI, 15-17). То есть, вернул ему апостольское достоинство. И более того, ему была дана великая благодать, так что если только тень проходившего апостола Петра падала на больных, они исцелялись. Но он все равно каждую ночь оплакивал свой грех.

А апостол Павел? Сколько он претерпел: кораб­лекрушения, гонения, избиения, в темнице сидел, на суд к кесарю его тащили... И после всего этого он говорит, что, конечно, я много потрудился, но, впрочем, не я, но благодать Божия, яже со мною (1 Кор. XV, 10). Или еще говорит, что Господь после Воскресения явился многим, последи же всехявися и мне, яко некоему извергу (1 Кор. XV, 18). Яко неко­ему извергу! Это когда он уже был апостолом, ко­гда от перевязи, которой он опоясывался, уже ис­целялись, когда он воскрешал умерших... Что же мы-то тогда должны чувствовать? Где же наше по­каянное чувство?

Апостол Иоанн Богослов, который ни единожды не отрекся от Господа, был Его любимым учеником, имел откровения велии. Когда один волхв, искушая его, говорил: «Ну, сотвори чудо!» — он сказал: «Гос­подь не послал меня чудеса творить, а послал про­поведовать Евангелие». А ведь он, Сын Громов, ко­нечно, мог сотворить чудо, такая ему была дана не­постижимая благодать. И — смирение. Он десять или двенадцать лет баню топил у злой женщины, хозяйки дома, в котором жил.

А мы? «За кого меня принимают? Я им кто? Я тружусь... Я, я... Мне только великие дела совер­шать...» Святые же ничего о своих трудах не говори­ли, они вменяли себя ни во что. А мы часто считаем себя чем-то исключительным, особенным.

Вот видите, апостолы, преподобные, мучени­ки — у всех смирение, покаяние. Никто без этого не спасался.

Святитель Спиридон Тримифунтский пришел на Вселенский Собор в пастушеской одежде — он пас овец — и говорит привратнику, который не хотел его пускать:

— Я — архиерей.

А тот:

— Какой ты архиерей, смеешься, что ли?

И ударил его по щеке. Святитель Спиридон под­ставил ему другую. Тут воин говорит:

— Да, ты в самом деле архиерей, прости меня. Те­перь я это увидел.

Вот чем засвидетельствовал он свое архиерейст- во. Не стал показывать митру или омофор, как мы сразу: «Ты знаешь, кто я такой! Спроси того-то и того-то!»

Нашего преподобного Сергия, когда он уже был игуменом, не могли отличить от простого монаха: подрясничек старенький, с заплатами. Это преподобного-то Сергия не могли отличить от простого послушника!

Однажды он, наш молитвенник и заступник, в стареньком подрясничке копал огород у стены мо­настыря. Подходит к нему человек и спрашивает:

— Как найти игумена Сергия?

А он:

— Да зачем тебе идти к нему? Он — простой че­ловек.

А тот:

— Как ты смеешь так говорить об игумене Сергии?

И ударил его.

А преподобный не возмутился, смиренно претер­пел такое поношение. И тот человек, увидев такое смирение, понял, что это сам преподобный и есть.

Преподобный Серафим Саровский, ближайший к нам святой, в ноги кланялся приходившим к нему. Преподобный, к святой иконе которого, к его свя­тым мощам мы и прикасаться-то недостойны, когда приходили к нему такие же грешные люди, как мы (ну, не такие же — получше нас, пожалуй), кланял­ся им в ноги. О себе он говорил: «Я, убогий Сера­фим». Какое во всем смирение, покаянное чувство!

А мы, обремененные грехами многими, не имеем ни покаяния, ни смирения. Только величаемся друг перед другом. Сидим все в грязи, один другого глуб­же, и только думаем: «Я еще не так глубоко, как тот...» Чем бы только не превознестись! Да еще не­известно, не так ли глубоко: как только оглянулся на других, осудил — так уже и еще больше увяз. Ес­ли и не совершил таких же явных грехов, которые другим видны, но одних только внутренних — гор­дыни и тщеславия — достаточно для того, чтобы по­грузить человека в бездну. Вот сатана плотских гре­хов даже и не совершал: он не объедался, не опивал­ся, потому что он — бесплотный дух. Одна только гордыня превратила его из прекрасного первого ан­гела в безобразного диавола, низвергла в бездну.

Как сказал Господь: Видех сатану яко молнию с небесе спадша (Лк. X, 18).

А нам — чем превозноситься? Ведь одни грехи. От юности если взять, то страшно подумать. С дет­ства — обман, ложь, хитрость, капризы. Вот сейчас видишь это у детей-то, а ведь мы и сами были такие. И чего только ни делали: и ногами-то стучали, что­бы своего добиться, и ревели для того, чтобы выко­лотить то, что нам хочется от папы и от мамы. И хи­трили, и перед подружками и перед товарищами, и лгали, и хвастали, и фантазировали сколько... Про­сти, Господи!

Сколько без спросу брали, сколько воровали! Прости, Господи!

Ведь если не прямо крали, то добивались своего при помощи лжи, лести: «Мне нужно это потому- то, оттого-то...» Обманывали друг друга, преподава­телей: в том, что не сделали, обязательно оправдать­ся нужно. И всё — ложь, ложь... Прости, Господи!

А как мы друг перед другом хвастаем! Это непо­стижимо, прямо болезнь, и у взрослых, как и у де­тей: «А у меня — это, а у меня — то...» Болтовня, ложь — всё преувеличиваем. Точно не можем даже цену сказать, за сколько что купили. На работе все время смотрим на других: этот — такой, этот не раз­бирается, этот бестолковый, у этого слуха нет... Ес­ли дан нам Богом талант, то мы им превозносимся, а других укоряем, обижаем. Везде — гордыня, гор­дыня... Прости, Господи!

А своеволие? Оно — тоже с детства. «Своя во­ля — царя боле». «Мечта жизни» — ведь это почти у каждого: «Вот вырасту — я себе куплю то-то, по­еду туда-то. Я вот этому докажу, этому покажу». И везде — только свое «я», наше тщеславие, пропи­таны мы им! Не греха боимся, а того, что о нас скажут, что подумают. А это — тщеславие. Если грешен — так пусть скажут, и слава Богу, что ска­жут. «Ой, узнают!» Куда ж денешься, если такой есть? Только кайся.

Прости, Господи!

То есть, мало того, что мы грешные, мы при этом еще хотим другим казаться хорошими. Совершенно не понимаем, что если мы здесь понесем за свой грех какое-то поношение, оскорбление, то Господь простит нам там.

Помните блудницу, которую привели ко Господу и которой Господь сказал: Никто тебя не осудил? И Я тебя не осуждаю, иди и впредь не греши (Ин. VIII, 10-11)? Но ведь нужно учесть, что прежде чем Гос­подь простил ее, она-то, бедная, какой позор пре­терпела! Перед всеми людьми тащили ее: вот она, грешница! И ведь какое состояние у нее при этом было — на смерть привели: «Побить камнями ее нужно!» Она-то ведь слышала все это, значит, и страх смерти у нее был, и чего только она не испы­тала. И внутренне она очень страдала за свой грех. Конечно, это не какой-то баланс: столько согреши­ла — столько и пострадала. Не то. Господь, конечно, с избытком покрывает наши грехи Своим милосер­дием. И уже только за то, что она такой позор пре­терпела здесь, на земле, Господь простил ей всё. Но все-таки она пострадала...

Так же — и разбойник, которому Господь сказал: Днесь со Мною будеши в Рай. После этого он еще дол­го висел на кресте, мучился, потом ему голени пере­били. То есть, и он все-таки пострадал.

Или та грешница, которая отирала ноги Христа власами своими, омывала слезами. Она же слыша­ла, как вокруг говорили: Се аще бы был пророк, ведел бы, кто и какова жена прикасается Ему: яко грешни­ца есть (Лк. VII, 39). Она знала, что недостойна к Нему прикасаться, и боялась, что Он может ее от­толкнуть. Мы вот не задумываемся над этим, а ведь в ее душе, может, какие страдания-то были! Она ис­поведуется Ему. А вдруг бы Он перед всеми отверг ее, как хананеянку — помните? Несть добро отьяти хлёба чадом, и поврещи псом. А та говорит: Ей, Госпо­ди, ибо и пси ядят от крупиц, падающих от трапезы господей своих. То есть: Боже, милостив буди мне, грешной. Видите, и здесь какое переживание, стра­дание. И Господь говорит ей: О жено, велия вера твоя.

А Закхей, начальник мытарей? Когда он залез на дерево, чтобы лучше видеть проходившего ми­мо Господа, Господь сказал ему: Закхее, потщався слёзи: днесь бо в дому твоем подобает Ми быти. И потщався слезе, и прият Его радуяся. И видевше вси роптаху, глаголюще: яко ко грешну мужу вниде витати. Закхей тоже, наверное, слышал, как о нем говорили: «О, жулик, торгаш!» И слыша это, он, конечно, душою болел: а вдруг Господь правда прислушается к этим словам, скажет: «И в самом деле, как это Я к такому пришел?» Он, конечно, не понимал, что это — Господь, он думал, что это — пророк, великий святой человек. И, чтобы умило­стивить Его, сказал: Пол-имения моего, Господи, дам нищим, и аще кого чим обидех, возвращу четверицею... (Господи, Ты не сомневайся, Ты не ошибся, что пришел ко мне). И Господь говорит ему: Днесь спасение дому сему бысть, зане и сей сын Авраамль есть. Прииде бо Сын Человеческий взыскати и спа­сти погибшаго (Лк. XIX, 5-10).

Вот видите, везде — труд, терзания, мучения, та­кие порывы, через которые приходит прощение. И у нас часто бывает: «А как же я батюшке на испове­ди это скажу, а вдруг он меня отвергнет, уважать пе­рестанет?» Да нет, тут совсем не так! Господь с лю­бовью принимает каждого кающегося. Покаяние необходимо. И не было такого, чтобы покаяние не дало благого плода, не дало радости, утешения. Гос­подь Сам принимает наше покаяние, потому не бойтесь каяться. Аминь.

9 марта 1984г.

 

«Блажени слышащии слово Божие, и храняще е»

Суббота Акафиста

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Сегодня Святая Православная Церковь про­славляет Матерь Божию, воспевая Ей Ака­фист, именуется эта суббота — Похвала Пресвятой Богородицы, или Суббота Акафиста. Этот праздник был установлен после избавления Константинополя предстательством Матери Бо­жией, Покровом Ее от нашествия иноплеменни­ков....Яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти раби Твои, Богородице...

Избавлыиеся от злых — это от наших предков, они нападали тогда на Константинополь.

Сегодняшнее второе Евангелие — это Богоро­дичное Евангелие, которое читается во все праздни­ки Пресвятыя Богородицы и Ее икон, и каждый раз оно заканчивается таким назиданием нам — слова­ми Спасителя: Блажени слышащий слово Божие, и храняще е.

Блажени слышащий — то есть блаженны те, кто слышит слово Божие. Услышать слово Божие — это уже блаженство. Слышание слова Божия — это при­косновение к вечному блаженству, потому что в слове Божием есть то, что, как говорит Господь, по­требно всегда: Мария же благую часть избра, яже не отымется от нея.

И действительно, кого Господь сподобил слышать или читать слово Божие, тот знает это удивительное состояние души, когда ты впервые читаешь эти слова, а чувствуешь, что тебе тут все понятно, что это то, что душа твоя чувствовала, чего она желала. Почему нам нужны молитвы святых, почему мы молимся их сло­вами? Можно ведь молиться, просить о чем-то ино­гда и своими словами, но преимущественно, как и полагается, мы читаем молитвы, составленные свя­тыми. Потому, что в этих молитвах отразилась их ду­ша, их духовное состояние, и они выразили его имен­но этими словами, святыми и ясными, насколько возможно было выразить это словом. И когда мы мо­лимся их молитвами, читаем жития святых, души на­ши соприкасаются с состояниями их святых душ и испытывают умиление, блаженство, так что иногда, по милости Божией, нас посещает во время молитвы такое состояние, что и слезы подступают.

Ублажаются слышащие слово Божие и — сказа­но — хранящие его. Второе от первого неотделимо. Как неотделимы друг от друга две заповеди о любви к Богу и к ближнему, так неразделимо должно быть и это: когда человек слышит слово Божие и хранит его, то есть сохраняет в сердце своем и постоянно его себе напоминает.

Эти состояния в Евангелии отражены. Скажем, состояния апостолов. Они слышали слово Божие, но потом часто забывали его. Поэтому, когда Гос­подь после Воскресения являлся им, то напоми­нал им то, о чем говорил. О несмысленная и косная сердцем, еже веровати о всех, яже глаголаше прордцы. Не сия ли подобаше пострадати Христу, и внити в славу Свою? И начен от Моисея, и от всех про­рок, сказаше има от всех писаний, яже о Нем (Лк. XXIV, 25-27).

В сегодняшнем евангельском чтении как раз и говорится о том, что Господь предупреждал Своих учеников: Подобает Сыну Человеческому много по­страдати, и искушену быти от старец и архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день воскреснути. А когда все это совершилось, то, как ни стран­но, некоторые апостолы забыли, что обо всем этом было сказано.

Это как раз тот самый момент, то самое состоя­ние души, которое и к нам имеет отношение. Хотя нам многое сказано в назидание, но, когда что-то совершается в жизни, мы забываем слова об этом.

Господь Сам говорит: Не сия ли подобаше постра­дати Христу? Не так ли подобало пострадать Хри­сту? А вы забываете об этом и начинаете роптать, выражать недовольство.

И вот сегодняшнее чтение нам всем — постоян­ное напоминание. Матерь Божия каждый раз напо­минает нам Своим Евангелием: слушайте, то есть внимайте слову Божию, и храните его. Внимайте, храните... Внимайте, храните... Одно и то же вроде бы повторяется, но нам это, действительно, нужно постоянно.

Больше того, Сам Господь слово Божие назвал семенем, которое падает иногда при пути, и птицы уносят его. Это означает, что дьявол похищает сло­во (Мф. XIII, 3-23). И действительно. У человека в миру, в земной жизни может быть и остроумие, и со­образительность, и он может всё помнить. А как только дело доходит до духовных вопросов, так — стоп машина. Как говорят, дуб дубом: острота мыс­ли притупляется, ничего не может сообразить, па­мять теряется, и он постоянно забывает то, что нуж­но постоянно помнить. И это говорит о том, что не случайно — не то слово! — а именно потому, что мы, действительно, все время нуждаемся в этом, Матерь Божия постоянно напоминает нам о том, как важно слышать слово Божие и хранить его.

Апостол Петр на себе это испытал. Вы слышали в сегодняшнем Евангелии, как он исповедал Господа: Ты еси Христос. А затем, когда Господь сказал, что Ему подобает пострадать, апостол Петр тут же начат претити Ему — не делай Себе этого, не стра­дай. Тут же он начал здесь рассуждать по-мирскому: зачем это все? Господь говорит ему: Иди за мною сатано, яко не мыслиши, яже суть Божия, но яже человеческа.

Не так ли и мы поступаем на каждом шагу? Вро­де бы, всё понимаем, когда читаем о том, как хри­стианину должно терпеть, смиряться — и тут же ду­маем: «А зачем это все нужно?» Не об этом ли самом ты только что прочитал? Не с этим ли ты только что внутренне соглашался: да, действительно, все это правда, все это прекрасно, все это нужно? А как только обращаешься к жизни, сразу же начинаешь говорить иное?

И ведь этот же апостол Петр, который сказал Гос­поду: Аще и вси соблазнятся о Тебе, аз никогдаже соблажнюся, который говорил: Аще ми есть и умрети с Тобою, не отвергуся Тебе, — и после того, как Гос­подь предупредил его: Аминь глаголю тебе, яко в сию нощь, прежде даже алектор не возгласит, трикраты отвержешися Мене, — и ведь петух, действительно, напомнил ему, как бы прокричал: «Ну что же ты делаешь-то, Петр?!» — а он никак не мог вспомнить слов Спасителя — и точно: с клятвой трижды отре­кся (Мф. XXVI, 33-35). И потом только, когда обращься Господь воззре на Петра — как есть у одного евангелиста, — он сразу вспомнил слово Господ­не, якоже рече ему... и изшед вон, плакася горько (Лк. XXIII, 61-62).

И поэтому и сказано нам апостолами: Блюдите убо, како опасно ходите (Еф. V, 15). Диавол, яко лев рыкая, ходит, иский, кого поглотйти (1 Пет. V, 8). Потому что они, апостолы, на себе все это испыта­ли. Дьявол похищал слово, сказанное им Учителем. И так же похищает у каждого из нас.

Только три дня назад мы слышали последний раз в этом году весь Канон преподобного Андрея Крит­ского, в котором есть такие слова: Писание изнемог­ло, Пророцы изнемогли! Праздно Евангелие. Всё тебе говорят, а ты — ни с места! Всё такой же! Всё забываешь. Результата нет, толку никакого нет от нас. Не суща врачу исцеляюще, то есть ничто тебя не может исцелить. Всесильные Божественные словеса в тебе не действенны. То есть, мы ведем себя так, как буд­то не для нас все это написано. Мы слышим о про­роках, которые терпели, мы слышим об апостолах: они все пострадали, только апостол Иоанн не по­страдал до смерти, Господь сохранил его как предте­чу Своего Второго Пришествия, Он сказал: Аще хо­чу тому пребывати, дондеже прииду, что к тебе? (Ин. XXI, 22) — то есть апостол Иоанн останется. Мы слышим множество примеров из житий святых. Мы слышим и о Самом Сыне Божием, Который был предан, оклеветан, поруган, распят, умер на Кресте. Все это говорит нам о том, что иного пути ко спасению нет. И апостолу Петру Господь гово­рит: Иди по мне (Ин. XXI, 19), — то есть следуй тем путем, которым Я иду, путем несения Креста. Возь­мите иго Мое на себе и научйтеся от Мене (Мф. XI,

29), — все это сказано. И все это мы забываем, когда нам что-нибудь приходится терпеть. «Ой, почему, за что мне?» Как Господь говорит? Аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет (Мф. XVI, 24). Если ты идешь за Господом, значит, должен нести крест. А крест есть крест — это распятие, страдание. Какой уж он у ко­го — это как Господь даст, но что-то каждый должен нести. Сын Человеческий, сказано, не имел, где гла­вы подклонити (Мф. VIII, 20), а ты ропщешь, что те­бе мало спать приходится или еще какие-то неудоб­ства терпеть. Господь сорок дней постился, вообще ничего не вкушал, а ты не хочешь каждый день вку­шать постную пищу, говоришь: «Ну, зачем это?» Ты даже этого не можешь... Для кого же это написано? Кому дан этот пример? Господь всю ночь в молитве пребывал, а ты совсем не можешь молиться, гово­ришь: «Зачем молиться?» Точнее, не ты говоришь — бес тебе говорит. Он подсказывает, а ты думаешь, что это твое. На самом деле, это действуют дьявольские силы, действуют тайно и тонко в нашем духовном естестве. Поэтому в Евангелии сказано, что то, что происходит в сердце твоем, это может быть и от лу­кавого. Такого рода мысли — они явно оттуда. По­тому что сей род ничймже может изыти, токмо мо­литвою и постом (Мк. IX, 29). И если твой помысл восстает против молитвы и против поста, то ясно, кто его автор! А о том, что что-то входит в наше со­знание, в Евангелии написано: Что смущени есте и почто помышления входят в сердца ваша? (Лк. XXIV, 38). Это Господь сказал апостолам, Он видел это, видел, как залезают помышления в их сердца.

Действительно, часто помышления входят в сердца. И это значит, что, когда помышления толь­ко еще «витают» вокруг нас, можно их не прини­мать в сердце, и нужно не принимать! Затворить сердце! Мы об этом часто забываем, отворяем серд­це, они и залезают туда, а уж там хозяйничают. Свя­тые отцы так и говорят: если ты откроешь дверь, то и залезут, а если, как только их увидел, захлопнешь, то и не будут хозяйничать, будут лишь снаружи кри­чать, может, стучать, а в сердце не войдут.

Закрой дверь сердца своего! — это нам говорит слово Божие.

И со всем этим мы сталкиваемся на каждом шагу. Стоишь — мысли начинают лезть. Они все время, все время так или иначе крутятся около нас, под

разным видом. Или воспоминания о чем-то, или планы: что-то нужно сделать... Как часто бывает, что вроде бы читал молитву, и вот глаза уже в конце страницы — и то ли читал, то ли не читал. Может, и читал, конечно, но открылся — и враг похитил то, что ты прочитал. Или стоишь в храме — и вдруг на­чинаешь волноваться: выключил я утюг или не вы­ключил? Дверь запер или не запер? Это, конечно, действие дьявольское, которое иногда действует на­столько явно, что человек даже вообще забывает, о чем он сам говорил вначале. Совершенно — как от­резает. Начал говорить — вдруг отвлекается, и уже забыл. Что-то вроде хорошее... Настолько ловко это действует...

Зная об этом, преподобная Мария Египетская сказала: «Да сохранит Господь нас от козней дьяво­ла, ибо люта его война на нас». Уж она-то это на се­бе испытала.

Зная это, святые отцы установили правило: свя­щенник не может служить без служебника. Вот, го­ды проходят, уже, конечно, наизусть знаешь службу, но вдруг бывает: какой-то момент — и отрезает! То ли говорил, то ли нет — не помнишь.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский пре­красно пишет в своих дневниках о том, как враг приступал к нему. К тому, который молился за мно­гих людей, совершал множество чудес, по его мо­литвам люди исцелялись, он соединял души людей с Богом. И вот бывало, что человек такой духовной силы, когда надлежало перенести Чашу с жертвен­ника на Престол, не мог двинуться с места. Не мог передвигаться по алтарю, пока не умаливал Господа. Благодать Божия помогала ему разорвать эти око­вы, и только тогда он мог идти к престолу. Это в ал­таре! Во святая святых! Мы думаем: да как можно? Вот, как — это уже другой вопрос, это, видимо, нам не дано знать. Но мы знаем, что даже там, в таком святом месте, и такого святого человека враг мог связывать так, что он не мог шагу ступить.

А мы думаем, что в храме на нас не может нападать враг. Да только тут и дело ему! За стенами храма один из их рода повелевает миллионами при помощи теле­визионной дирижерской палочки или иного какого- нибудь бесовского изобретения. А в храме-то около каждого молящегося бесы сотнями стоят, нападая, стараясь уловить каждого. Потому около храма-то и искушений всяких больше всего — здесь передовой фронт у бесов, тут они прежде всего и воюют. Когда происходят какие-то земные мероприятия, это им ничего, а вот когда люди собираются в церковь идти, исповедоваться и причащаться — тут они мешают, тут у них самая работа. Или самих людей не допускают, или нападают на родственников — как угодно.

И обо всем этом в слове Божием есть. Но мы это совершенно забываем. И начинаем удивляться: «Ой, что получается!» А что получается? Все так и должно получаться, иначе и быть не может. А если не так по­лучается, значит, что-то не так делается. У святых от­цов так прямо и сказано: если делается какое-то дело и вокруг него не мутится ничего, то это дело, навер­но, не Божие, оно Богу не угодно. Вроде все сказано, все ясно, а когда в жизни начинаются какие-то иску­шения, мы сразу теряемся. Чего ж ты теряешься? Слава Богу — значит, попал в точку.

Вот сейчас идет Великий пост — две недельки всего осталось. У кого еще не было особых искушений — значит, будут, не может быть, чтобы пост прошел просто так, что-нибудь да произойдет: или заболеешь, или дома что-нибудь перенесешь, или козни тебе устроят соседи, или на работе. Да что там перечислять! У бесов — свои компьютеры, там программы разные заложены: как кого увести и ку­да. Прежде всего, они стараются в смущение при­вести, в раздражение, озлобление. Поэтому, когда постигнет нас такое состояние, надо, прежде все­го, обращаться к молитве, спешить к исповеди, по­каянию, причащению — укреплять душу. Не будем во всей этой кухне бесовской разбираться. Как отец Алексей Мечёв говорил, нечего там особо разбираться: «А это окаяшка мудрит... У него ведь тоже работа...» Главное, стараться в душе добро со­хранить, мир душевный, не озлобиться. Против зла нужно бороться. Какой бы повод ни был, ста­райся не потерять мир душевный. Мир Мой даю вам (Ин. XIV, 27), — говорит Господь. Вот этот мир старайся не потерять. Все остальное — преходя­щее, а это — вечное. На алтарь мира, на алтарь вну­треннего покоя нужно всё положить.