Освобождение ребенка от родителей

Вы, конечно, потребуете от меня сведений о том, что мы узнали с помощью описанных технических средств относительно патогенных комплексов и вытес­ненных желаний невротиков.

Прежде всего одно: психоаналитические исследо­вания сводят с действительно удивительной правиль­ностью симптомы страдания больных к впечатлениям из области их любовной жизни; эти исследования пока­зывают нам, что патогенные желания относятся к эро­тическим инстинктам, и заставляют нас признать, что расстройствам эротики должно быть приписано наи­большее значение среди факторов, ведущих к заболе­ванию, — это так для обоих полов.

Я знаю, что этому моему утверждению не очень-то доверяют. Даже те исследователи, которые охотно со­глашаются с моими психологическими работами, склон­ны думать, что я переоцениваю этиологическую роль сексуального момента, и обращаются ко мне с вопро­сом, почему другие душевные волнения не могут дать повода к описанным явлениям вытеснения и образова­ния замены. Я могу на это ответить: я не знаю, почему другие, не сексуальные, душевные волнения не долж­ны вести к тем же результатам, и я ничего не имел бы против этого; но опыт показывает, что они подобного значения не имеют, и самое большее, что они помогают действию сексуальных моментов, но никогда не могут заменитьтхоследних. Это положение не было установле­но мной теоретически, еще в «Studien über Hysterie», опубликованных мной совместно с Breuer'ом в 1895 г., я не стоял на этой точке зрения, но я должен был встать на эту точку зрения, когда мой опыт стал богаче и я глубже проник в предмет. Господа, здесь среди вас есть некото­рые из моих близких друзей и приверженцев, которые вместе со мной совершили путешествие в Worcester. Ес­ли вы их спросите, то услышите, что они все сначала не доверяли всеопределяющей роли сексуальной этиоло­гии, пока они в этом не убедились на основании своих собственных психоаналитических изысканий.

Убеждение в справедливости высказанного поло­жения затрудняется поведением больных. Вместо того чтобы охотно сообщать нам о своей сексуальной жиз­ни, они стараются всеми силами скрыть эту последнюю. Люди вообще не искренни в половых вопросах. Они не обнаруживают свободно своих сексуальных пережи­ваний, но закрывают их толстым одеянием, сотканным из лжи, как будто в мире сексуальности всегда дурная погода. Это действительно так, солнце и ветер не бла­гоприятствуют сексуальным переживаниям в нашем культурном мире. Собственно, никто из нас не может обнаружить свою эротику другим. Но когда ваши боль­ные видят, что могут чувствовать себя у вас покойно, тогда они сбрасывают эту оболочку из лжи, и тогда толь­ко вы в состоянии составить себе суждение об этом спорном вопросе. К сожалению, врачи в их личном от­ношении к вопросам сексуальности ничем не отлича­ются от других сынов человеческих; и многие из них стоят под гнетом того соединения щепетильности и сла­дострастия, которое определяет поведение большинст­ва культурных людей в половом отношении.

Буду продолжать свое сообщение о результатах на­шего исследования. В одном ряде случаев психоанали­тическое исследование симптомов приводит не к сексу­альным переживаниям, а к обыкновенным банальным психотравмам. Но это отступление не имеет значения

благодаря одному обстоятельству. Необходимая анали­тическая работа не должна останавливаться на пережи­ваниях времени заболевания, если она должна приве­сти к основательному исследованию и выздоровлению. Она должна дойти до времени полового развития и за­тем раннего детства, чтобы там определить впечатления и случайности, обусловливающие будущее заболевание. Только переживания детства дают объяснение чувстви­тельности к будущим травмам, и только раскрытием и приведением в сознание этих следов воспоминаний, обычно почти всегда позабытых, мы.получаем власть к устранению симптомов. Здесь мы приходим к тому же результату, как при исследовании сновидений, а имен­но что остающиеся, хотя и вытесненные, желания де­тства дают свою силу на образование симптомов.Без этих желаний реакция на позднейшие травмы протекла бы нормально. А эти могучие желания детства мы можем, в общем смысле, назвать сексуальными.

Теперь-то я уверен в вашем удивлении. Разве су­ществует инфантильная сексуальность? — спросите вы. Разве детство не представляет собой того периода, который отличается отсутствием сексуального инстин­кта? Конечно, господа, дело не обстоит так, будто поло­вое чувство вселяется в детей во время периода поло­вого развития, как в Евангелии сатана в свиней. Ребенок с самого начала обладает сексуальными инстинктами; он приносит их в свет вместе с тобой, и из этих инстин­ктов образуется благодаря весьма важному процессу развития, идущему через многие этапы, так называе­мое нормальное сексуальное чувство взрослых. Собст­венно, вовсе не так трудно наблюдать проявления де­тского сексуального чувства, напротив, требуется известное искусство, чтобы просмотреть его и отрицать его существование.

Благодаря благосклонности судьбы я в состоянии привести свидетеля в пользу моих утверждений из ва­шей же среды. Я могу показать вам работу Dr. Sanf ord Bell, которая напечатана в «American Journal of Psychology» в 1902 г. Автор — член коллегии того самого учреждения, в стенах которого мы теперь сидим. В этой работе, озаг­лавленной «Предварительное исследование эмоции любви между различными полами», работе, которая вы­шла за три года до моих статей о сексуальной теории,

автор говорит совершенно так, как я только что сказал вам: «Эмоция сексуальной любви... появляется в первый раз вовсе не в период возмужалости, как это предпола­гали раньше». Bell работал, как мы в Европе сказали бы, в американском духе, а именно он собрал в течение 15 лет не более не менее как 25 000 наблюдений, среди них 800 собственных. Описывая признаки влюбленности, Bell говорит: «Беспристрастный ум, наблюдая эти про­явления на сотнях людей, не может не заметить их сек­суального происхождения. Самый взыскательный ум должен удовлетвориться, когда к этим наблюдениям прибавляются признания тех, кто в детстве испытал эту эмоцию в резкой степени и чьи воспоминания о детстве довольно точны». Больше всего удивятся те из вас, кто не верит в существование сексуальных чувствований в дет­стве, когда они услышат, что влюбленные дети, о кото­рых идет речь, находятся в возрасте трех, четырех и пя­ти лет.

Я не удивлюсь, если вы этим наблюдениям своего соотечественника скорее поверите, чем моим. Мы по­счастливилось недавно получить довольно полную кар­тину соматических и душевных проявлений сексуаль­ного инстинкта на очень ранней ступени детской половой жизни, именно при анализе 5-летнего мальчика, страда­ющего фобиею. Напоминаю вам также о том, что мой друг C.G. Jung несколько часов тому назад в этой самой зале сообщал о своем наблюдении над совсем малень­кой девочкой, которая проявляла те же самые чувствен­ные порывы, желания и комплексы, как и мой пациент, притом повод к проявлению этих комплексов был также одинаковый — рождение маленькой сестрицы. Я не со­мневаюсь, что вы скоро примиритесь с мыслью об ин­фантильной сексуальности, которая сначала показалась вам странной. Приведу вам только замечательный при­мер цюрихского психиатра Bleuler'a, который еще не­сколько лет тому назад в печати заявлял о том, что совер­шенно не понимает моих сексуальных теорий, а затем подтвердил существование инфантальной сексуальности в полном объеме своими собственными наблюдениями.

Если большинство людей, врачи или не врачи, не хотят ничего знать о сексуальной жизни ребенка, то это совершенно понятно. Они сами забыли под влия- нием культурного воспитания свои собственные ин фантильные проявления и теперь не желают вспоми­нать о вытесненном. Вы придете к другому убеждению, если начнете с анализа, пересмотра и толкования сво­их собственных детских воспоминаний.

Оставьте сомнения и последуйте за мной для ис­следования инфантильной сексуальности с самых ран­них лет¹⁴— Сексуальный инстинкт ребенка оказы­вается в высшей степени сложным, он допускает раз­ложение на множество компонентов, которые ведут свое происхождение из различных источников. Преж­де всего сексуальный инстинкт совершенно не зави­сит от функции размножения, целям которого он слу­жит впоследствии. Он преследует только чувствования удовольствия различного рода. Эти чувствования удо­вольствия на основании аналогий мы можем рассмат­ривать как сексуальную страсть. Главный источник инфантальной сексуальности — раздражение опреде­ленных особенно раздражимых частей тела, а именно кроме гениталий, отверстий рта, заднего прохода и мо­чеиспускательного канала, а также раздражение ко­жи и других слизистых оболочек. Так как в этой пер­вой фазе детской сексуальной жизни удовлетворение находит себе место на собственном теле и совершен­но не имеется стороннего объекта, мы называем эту фазу термином Н. Ellis аутоэротической. Те места те­ла, которые играют роль при получении сексуально­го наслаждения, мы называем эрогенными зонами. Сосание (ludeln) маленьких детей представляет хо­роший пример такого аутоэротического удовлетворе­ния посредством эрогенной зоны; первый научный наблюдатель этого явления, детский врач по имени Lindner в Будапеште, правильно рассматривает это явление как половое удовлетворение и подробно опи­сывает его переход в другие высшие формы половой деятельности. Другое половое деяние этого перио­да — онанистическое раздражение гениталий, кото­рое сохраняет очень большое значение и для буду­щей жизни и многими лицами никогда не осиливается вполне.

Наряду с этими и другими аутоэротическими де­яниями, у ребенка очень рано обнаруживаются те ком­поненты сексуального наслаждения или, как мы охот­но говорим, libido, которые направлены на другое лицо. Эти компоненты появляются попарно, как активные и пассивные; я назову вам важнейшими представите­лями этой группы удовольствие от причинения боли другому лицу (Sadismus) и его пассивную пару мазо­хизм, а также активную и пассивную страсть к смот­рению на акты мочеиспускания и испражнения. От активной страсти к смотрению впоследствии от­ветвляется страсть к познанию, от пассивной пары — стремление к положению художника и артиста. Дру­гие проявления сексуальной деятельности ребенка от­носятся уже к выбору объекта любви. При этом глав­ную роль в сексуальном чувстве играет другое лицо, что первоначально находится в зависимости от влия­ния инстинкта самосохранения. Разница пола не иг­рает в этом детском периоде определяющей роли. Вы можете вполне справедливо каждому ребенку припи­сывать частицу гомосексуальной наклонности.

Эта богатая содержанием, но диссоциированная сексуальная жизнь ребенка, при которой каждый от­дельный инстинкт независимо от другого служит к со­зданию удовольствия, испытывает спаяние и органи­зацию в двух главных направлениях, благодаря чему к концу периода полового развития образуется оконча­тельный сексуальный характер индивидуума. С одной стороны, отдельные инстинкты подчиняются господст­ву генитальной зоны, благодаря чему вся сексуальная энергия направляется на функции размножения, а удов­летворение отдельных компонентов остается только как подготовление и благоприятствующий момент собст­венно полового акта. С другой стороны, выбор объекта устраняет аутоэротизм, так что в любовной жизни все компоненты сексуального инстинкта должны быть удов­летворены на другом лице. Но не все первоначальные компоненты принимают участие в этой окончательной формировке сексуальной жизни. Еще до периода поло­вого развития некоторые компоненты испытывают под влиянием воспитания чрезвычайно энергичное вытес­нение, и тогда же возникают душевные силы, как стыд, отвращение, мораль, которые, подобно страже, удер

живают эти вытеснения. Когда в период полового раз­вития наступает полноводье половой потребности, то это полноводье находит свои плотины в так называе­мых реактивных образованиях и сопротивлениях, ко­торые заставляют течь по так называемым нормальным путям и делают невозможным воскрешение потерпев­ших вытеснение инстинктов. Особенно копрофильные, т. е. связанные с испражнением, наслаждения детских лет подпадают самым радикальным образом вытесне­нию, а также фиксация на лицах первого выбора.

Положение общей патологии говорит, что всякий процесс развития таит в себе зародыши патологическо­го предрасположения, а именно процесс развития мо­жет быть задержан, замедлен и недостаточен. Это же относится и к сложному развитию сексуальной функ­ции. Сексуальное развитие не у всех индивидуумов идет гладко, но иногда оставляет анормальности или пред­расположение к позднейшему заболеванию по пути об­ратного развития (регресс). Может случиться, что не все парциальные влечения подчиняются господству ге-нитальной зоны; оставшийся независимым компонент представляет собой то, что мы называем перверзией и что заменяет нормальную сексуальную цель своей соб­ственной. Как уже было упомянуто, очень часто аутоэ-ротизм осиливается не вполне, что ведет к различным расстройствам. Первоначальная равнозначность обо­их полов как сексуальность объектов тоже может со­хранить свое значение, и отсюда в зрелом возрасте об­разуется склонность к гомосексуальным проявлениям, которая может дойти при соответствующих условиях до исключительной гомосексуальности. Этот ряд рас­стройств соответствует задержке в развитии сексуаль­ной функции; сюда относятся перверзии и далеко не редкий инфантилизм сексуальной жизни.

Расположение к неврозам выводится другим путем из расстройств полового развития. Неврозы относятся к перверзиям, как негатив к позитиву. При неврозах могут быть доказаны, как носители комплексов и обра-зователи симптомов те же компоненты, как и при пер-верзиях, но здесь они действуют со стороны бессозна­тельного; они подпали вытеснению, что не помешало им утвердиться в области бессознательного. Психоанализ открывает, что слишком сильное проявление этих компонентов в очень раннее время ведет к своего рода частичной фиксации, а такая фиксация представ­ляет собой слабый пункт в построении сексуальной функции. Если в зрелом возрасте отправление нормаль­ной половой функции встречается с препятствиями, то вытеснение прорывается в период развития как раз на тех местах, где были инфантальные фиксации.

Пожалуй, у вас возникает сомнение, сексуальность ли все это и не употребляю ли я это слово в более ши­роком смысле, чем вы к этому привыкли. Я вполне со­гласен с этим. Но спрашивается: не обстоит ли дело на­оборот? Может быть, вы употребляете это слово в слишком узком смысле, ограничиваясь применением его только в пределах функции размножения? Вы при­носите благодаря этому в жертву понимание первер-зий, связь между перверзией, неврозом и нормальной половой жизнью и лишаете себя возможности узнать действительное значение легко наблюдаемых начатков соматической и душевной любовной жизни детей. Но какое бы решение вы ни приняли, твердо держитесь того мнения, что психоаналитик понимает сексуаль­ность в том полном смысле, к которому его приводит оценка инфантальной сексуальности.

Возвратимся еще раз к сексуальному развитию ре­бенка. Здесь нам придется добавить кое-что, так как до сих пор мы обращали наше внимание больше на сома­тические проявления, чем на душевные. Наш интерес привлекает к себе первичный выбор ребенком объекта, зависящий от его потребности в помощи. Прежде всего объектом любви является то лицо, которое ухаживает за ребенком, затем это лицо уступает место родителям. От­ношение ребенка к своим родителям далеко не свободно от сексуального возбуждения, как это показывают не­посредственные наблюдения наддетьми и позднейшие психоаналитические изыскания у взрослых. Ребенок рассматривает обоих родителей, особенно одного из них, как объект своих эротических желаний. Обычно ребе­нок следует в данном случае побуждению со стороны родителей, нежность которых имеет очень ясные, хотя и сдерживаемые в отношении своей цели, проявления сек­суального чувства. Отец, как правило, предпочитает дочь, мать — сына; ребенок реагирует на это, желая быть на месте отца, если это мальчик, и на месте матери, если это девочка. Чувствования, возникающие при этом меж­ду родителями и детьми, а также в зависимости от этих последних между братьями и сестрами, бывают не толь­ко положительные, нежные, но и отрицательные, враж­дебные. Возникающий на этом основании комплекс пред­определен к скорому вытеснению, но тем не менее он производит со стороны бессознательного очень важное и длительное действие. Можно высказать предположе­ние, что этот комплекс с его производными является ос­новным комплексом всякого невроза, и мы должны быть готовы встретить его не менее действительным и в дру­гих областях душевной жизни. Миф о царе Эдипе, кото­рый убивает своего отца и женится на своей матери, представляет собой мало измененное проявление ин­фантильного желания, против которого впоследствии возникает идея инцеста. В основе создания Шекспиром Гамлета лежит тот же комплекс инцеста, только лучше скрытый.

В то время когда ребенком владеет еще невытеснен-ный основной комплекс, значительная часть его умствен­ных интересов посвящена сексуальным вопросам. Он на­чинает раздумывать, откуда являются дети, и узнает по доступным ему признакам о действительных фактах боль­ше, чем думают родители. Обыкновенно интерес к вопро­сам деторождения проявляется вследствие рождения братца или сестрицы. Интерес этот зависит исключитель­но от боязни материального ущерба, так как ребенок ви­дит в новорожденном только конкурента. Под влиянием тех парциальных влечений, которыми отличается ребе­нок, он создает несколько инфантильных сексуальных те­орий, в которых обоим полам приписываются одинако­вые половые органы, зачатие происходит вследствие приема пищи, а рождение — опорожнением через конец кишечника; совокупление ребенок рассматривает как своего рода враждебный акт, как насилие. Но как раз не­законченность его собственной сексуальной конституции и пробел в его сведениях, который заключается в незна­нии о существовании женского полового канала, застав­ляет ребенка-исследователя прекратить свою безуспеш­ную работу. Самый факт этого детского исследования, равно как создание различных теорий, оставляет свой след в образовании характера ребенка и дает содержа-. ние его будущему неврозному заболеванию.

Совершенно неизбежно и вполне нормально, что ребенок избирает объектом своего первого любовного выбора своих родителей. Но его libido не должно фик­сироваться на этих первых объектах, но должно, взяв эти первые объекты за образец, перейти во время окон­чательного выбора объекта на других лиц. Отщепление ребенка от родителей должно быть неизбежной зада­чей для того, чтобы социальному положению ребенка не угрожала опасность. В то время, когда вытеснение ведет к выбору среди парциальных влечений, и впос­ледствии, когда влияние родителей должно уменьшить­ся, большие задачи предстоят делу воспитания. Это вос­питание, несомненно, ведется в настоящее время не всегда так, как следует.

Не думайте, что этим разбором сексуальной жизни и психосексуального развития ребенка мы удалились от психоанализа и от лечения неврозных расстройств. Если хотите, психоаналитическое лечение можно оп­ределить как продолжение воспитания в смысле уст­ранения остатков детства.

Э. Регресс и фантазия.- Невроз к искусство.-Перенос (Überetragung) - Боязнь освобождения вытесненного.- Иcходы психоаналитической работы.-Вредная степень вытеснения сексуального

Изучение инфантильного сексуального чувства и сведение неврозных симптомов на эротические влече­ния привели нас к некоторым неожиданным формулам относительно сущности и тенденций неврозных забо­леваний. Мы видим, что люди заболевают, если им нель­зя реально удовлетворить свою эротическую потреб­ность вследствие внешних препятствий или вследствие внутреннего недостатка в приспособляемости. Мы ви­дим, что тогда они бегут в болезнь, чтобы с помощью последней найти замену недостающего удовлетворе­ния. Мы узнали, что в болезненных симптомах прояв­ляется часть половой деятельности больного или же вся его сексуальная жизнь. Главная тенденция этих симп­томов — отстранение больного от реального мира — яв­ляется, по нашему мнению, самым вредным моментом заболевания. Мы полагаем, что сопротивление наших больных против выздоровления не простое, а слагает­ся из многих мотивов. Против выздоровления не только

«я» больного, которое не хочет прекратить вытеснения, благодаря которым оно выдвинулось из своего перво­начального состояния, но и сексуальные инстинкты не хотят отказаться от замещающего удовлетворения до тех пор, пока неизвестно, даст ли реальный мир что-либо лучшее.

Бегство от неудовлетворяющей действительности в болезнь (мы так называем это состояние вследствие его биологической вредности) никогда не остается для больного без непосредственного выигрыша в отноше­нии удовольствия. Это бегство совершается путем об­ратного развития (регресса), путем возвращения к прежним фазам сексуальной жизни, которые в свое время доставляли удовлетворение. Этот регресс, по-ви­димому, двоякий: во-первых, регресс во времени, со­стоящий в том, что libido, т. е. эротическая потребность, возвращается на прежние ступени развития, и, во-вто­рых, формальный, состоящий в том, что проявление эро­тической потребности выражается примитивными пер­воначальными средствами. Оба этих вида регресса направлены, собственно, на период детства, и оба ве­дут к восстановлению инфантильного состояния поло­вой жизни.

Чем глубже вы проникаете в патогенез нервного за­болевания, тем яснее становится для вас связь неврозов с другими продуктами человеческой душевной жизни, даже с самыми ценными. Не забывайте того, что мы, лю­ди с высокими требованиями нашей культуры находя­щиеся под давлением наших внутренних вытеснений, находим действительность вообще неудовлетворитель­ной и потому ведем жизнь в мире фантазий, в котором мы стараемся сгладить недостатки реального мира, во­ображая себе исполнения наших желаний. В этих фан­тазиях есть много настоящих конституциональных свойств личности и много вытесненных стремлений. Энергичный и пользующийся успехом человек — это тот, которому удается благодаря работе воплощать свои фан­тазии, желания в действительность. Где это не удается вследствие препятствий со стороны внешнего мира и вследствие слабости самого индивидуума, там наступа­ет отстранение от действительности, индивидуум ухо­дит в свой более удовлетворяющий его фантастический, мир. В случае заболевания это содержание фантастиче-

ского мира выражается в симптомах. При известных бла­гоприятных условиях субъекту еще удается найти, исхо­дя от своих фантазий, другой путь в реальный мир, всего того, чтобы вследствие регресса во времена детства на­долго уйти от этого реального мира. Если враждебная действительности личность обладает психологически еще загадочным для нас художественным дарованием, она может выражать свои фантазии не симптомами бо­лезни, а художественными созданиями, избегая этим не­вроза и возвращаясь таким обходным путем к действи­тельности. Там же, где при существующем несогласии с реальным миром нет этого драгоценного дарования или оно недостаточно, там неизбежно libido, следуя самому происхождению фантазии, приходит путем регресса к воскрешению инфантильных желаний, а следователь­но, к неврозу. Невроз заменяет в наше время монастырь, в который обычно удаляются все те, которые разочаро­вываются в жизни или которые чувствуют себя слиш­ком слабыми для жизни.

Позвольте мне здесь привести главный результат, к которому мы пришли на основании нашего психоанали­тического исследования. Неврозы не имеют какого-либо им только свойственного содержания, которого мы не мог­ли бы найти и у здорового, или, как выразился C.G. Jung, невротики заболевают теми же самыми комплексами, с которыми ведем борьбу и мы, здоровые люди. Все зави­сит от количественных отношений, от взаимоотношений борющихся сил, к числу приведет борьба: к здоровью, к неврозу или к компенсирующему высшему творчеству.

Я еще не сообщил вам самого важного, опытом до­бытого факта, которым подтверждается наше положе­ние о сексуальной пружине невроза. Всякий раз, ког­да мы исследуем невротика психоаналитически, у последнего наблюдается неприятное явление перено­са, т. е. больной переносит на врача целую массу неж­ных и очень часто смешанных с враждебностью стрем­лений. Это не вызывается какими-либо реальными отношениями и должно быть отнесено на оснований всех деталей появления к давним, сделавшимся бес­сознательными фантазиям-желаниям. Ту часть своей душевной жизни, которую больной не может более вспомнить, он снова переживает в своем отношении к врачу, и только благодаря такому переживанию он убеждается в существовании и в могуществе этих бес­сознательных сексуальных стремлений. Симптомы, представляющие собой — воспользуемся сравнением из химии — осадки прежних любовных (в широком смысле слова) переживаний, могут быть растворены только при высокой температуре переживаний, при наличности переноса и тогда только переведены в дру­гие продукты психики. Врач играет роль каталитиче­ского фермента при этой реакции, по прекрасному вы­ражению Ferenczi, того фермента, который на время притягивает к себе освобождающиеся аффекты. Изу­чение переноса может дать вам также ключ к понима­нию гипнотического внушения, которым мы вначале пользовались как техническим средством для иссле­дования психического бессознательного у наших боль­ных. Гипноз оказался тогда терапевтическим средст­вом, но в то же время он препятствовал научному пониманию положения дел, так как хотя гипноз и ус­транял в известной области психические сопротивле­ния, но, однако, на границе этой области он возвышал их валом, через который нельзя было перейти. Не ду­майте, что явление переноса, о котором я, к сожале­нию, могу вам сказать, здесь очень мало, создается под влиянием психоанализа. Перенос наступает при всех человеческих отношениях, так же как в отношениях больного к врачу, самопроизвольно; он повсюду явля­ется истинным носителем терапевтического влияния, и он действует тем сильнее, чем менее мы догадыва­емся о его наличности. Психоанализ, следовательно, не создает переноса, а только открывает его сознанию и овладевает им, чтобы направить психические про­цессы к желательной цели. Я не могу оставить эту те­му без того, чтобы не узнать, что явление переноса иг­рает роль не только при убеждении больного, но также и при убеждении врачей. Я знаю, что все мои привер­женцы убедились в справедливости моих положений благодаря наблюдениям явления переноса, и вполне понимаю, что убежденность в своем мнении нельзя приобрести без того, чтобы не проделать самому не­сколько психоанализов и не иметь возможности на са­мом себе испытать действие переноса.

Я думаю, что мы должны учитывать два препятствия со стороны интеллекта для признания психоаналитического хода мысли: во-первых, отсутствие привычки всег­да считаться с самой строгой, не допускающей никаких исключений детерминацией в области психики и, во-вто­рых, незнание тех особенностей, которыми бессознатель­ные психические процессы отличаются от хорошо нам известных сознательных. Одно из самых распространен­ных против психоаналитической работы как у больных, так и у здоровых основывается на последнем из указан­ных моментов. Боятся повредить психоанализом, боятся вызвать вытесненные сексуальные инстинкты в созна­нии больного, опасаясь, что этот вытесненный материал осилит высшие этические стремления и лишит больного его культурных приобретений. Замечают, что больной имеет душевные раны, но боятся их касаться, чтобы не усилить его страданий. Правда, спокойнее не касаться больных мест, если мы не умеем при этом ничего сде­лать, кроме как причинить боль. Однако, как известно, хирург не страшится исследования и работы на больном месте, если он намерен сделать операцию, которая дол­жна принести длительную пользу. Никто не думает о том, чтобы обвинять хирурга за неизбежные страдания при исследовании и при реактивных послеоперационных яв­лениях, если только операция достигает своей цели и больной благодаря временному ухудшению своего со­стояния получает излечение. Подобные отношения су­ществуют и при психоанализе: последний имеет право предъявить те же требования, как и хирургия. Усиление страданий, которое может иметь место во время лече­ния, при хорошей технике владения методом гораздо меньше, чем это бывает при хирургических мероприя­тиях, и не должно идти в расчет при тяжести самого за­болевания. Внушающий опасения исход, именно унич­тожение культурности освобожденными инстинктами, совершенно невозможен, так как эти опасения не счи­таются с тем, на что указывает нам наш опыт, а именно, что психическое и соматическое могущество желания, в случае неудачи его вытеснения, значительно сильнее при его наличности в области бессознательной, чем в созна­тельной; так что переход такого желания в сознание ос­лабляет его. На бессознательное желание мы не можем оказывать влияния, оно стоит в стороне от всяких про­тивотечений, в то время как сознательное желание сдер­живается всеми другими сознательными стремлениями,

противоположными данному. Психоаналитическая ра­бота служит самым высоким и ценным культурным це­лям, представляя собой хорошего заместителя безуспеш­ного вытеснения.

Какова вообще судьба освобожденных психоанали­зов бессознательных желаний, какими путями мы мо­жем сделать их безвредными для индивидуума? Таких путей много. Чаще всего эти желания исчезают еще во время психоанализа под влиянием разумной душевной деятельности, под влиянием лучших противоположных стремлений. Вытеснение заменяется осуждением. Это возможно, так как мы большей частью должны только устранить следствия прежних ступеней развития «я» больного. В свое время индивидуум был в состоянии ус­транить негодный компонент сексуального чувства толь­ко вытеснением, так как сам он тогда был слаб и его ор­ганизация недостаточно сложилась; при настоящей же зрелости и силе он в состоянии совершенно овладеть вредным инстинктом. Второй исход психоаналитической работы может быть тот, что бессознательные инстинкты направляются на другие цели. Эти цели были бы найде­ны самим индивидуумом, если бы он развивался без пре­пятствий. Простое устранение инфантильных желаний не представляет собой идеальной цели психоанализа. Невротик вследствие своих вытеснений лишен многих источников душевной энергии, которая была бы весьма полезна для образования его характера и для жизни. Мы знаем более целесообразный процесс развития, так на­зываемую сублимацию, благодаря которой энергия ин­фантильных желаний не устраняется, а применяется для других высших, иногда несексуальных целей. Как раз компоненты сексуального чувства отличаются способ­ностью сублимации, т. е. замены своей сексуальной це­ли другой, более отдаленной и более ценной в социаль­ном отношении. Этим прибавкам энергии со стороны сексуального чувства к нашей душевной деятельности мы обязаны, по всей вероятности, нашими высшими культурными успехами. Рано появившееся вытеснение исключает возможность сублимации вытесненного ин­стинкта; с прекращением вытеснения путь к сублима­ции опять становится свободным.

Мы не должны упускать из виду третий возмож­ный исход психоаналитической работы. Известная часть вытесненных эротических стремлений имеет право на прямое удовлетворение и должна найти его в жизни. Наши культурные требования делают жизнь слишком тяжелой для большинства человеческих орга­низмов; эти требования способствуют отстранению от действительности и возникновению неврозов, причем слишком большим вытеснением вовсе еще не достига­ется какой-либо чрезвычайно большой выигрыш в куль­турном отношении. Мы не должны возвышать себя до такой степени, чтобы не обращать никакого внимания на первоначальные животные инстинкты нашей при­роды, и мы не должны забывать, что счастье каждого отдельного индивидуума также должно входить в цели нашей культуры. Пластичность сексуальных компонен­тов, которая выражается в их способности к сублима­ции, может повести к большему искушению достигать возможно интенсивной сублимацией возможно боль­шого культурного эффекта. Но насколько мало мы мо­жем рассчитывать при наших машинах перевести бо­лее чем одну часть теплоты в полезную механическую работу, так же мало должны мы стремиться к тому, что­бы всю массу сексуальной энергии перевести на дру­гие, чуждые ей цели. Это не может удасться, и если слишком уже сильно подавлять сексуальное чувство, то придется считаться со всеми невзгодами хищниче­ского строения.

Я не знаю, как вы со своей стороны отнесетесь к тому предостережению, которое я только что высказал. Я расскажу вам старый анекдот, из которого вы сами выведете полезное заключение. В немецкой литерату­ре известен городок Шильде, о жителях которого рас­сказывается множество различных небылиц. Так, гово­рят, что граждане Шильда имели лошадь, силой которой они были чрезвычайно довольны, одно им только не нра­вилось: очень уж много дорогого овса пожирала эта ло­шадь. Они решили аккуратно отучить лошадь от этого безобразия, уменьшая каждый день порцию понемно­гу, пока они не приучили ее к полному воздержанию. Одно время дело шло прекрасно — лошадь была отуче-нa почти совсем! На следующий день она должна была работать уже совершенно без овса. Утром этого дня ко­варную лошадь нашли мертвой. Граждане Шильда ни­как не могли догадаться, отчего она умерла.

Вы, конечно, догадываетесь, что лошадь пала с го­лоду и что без некоторой порции овса нельзя ожидать от животного никакой работы.

Благодарю вас за приглашение и то внимание, ко­торым вы меня наградили.

З. Фрейд

Я И ОНО

Сознание и бессознательное

Я не собираюсь сказать в этом вводном отрывке что-либо новое и не могу избежать повторения того, что не­однократно высказывалось раньше.

Деление психики на сознательное и бессознатель­ное является основной предпосылкой психоанализа, и только оно дает ему возможность понять и приобщить науке часто наблюдающиеся и очень важные патоло­гические процессы в душевной жизни. Иначе говоря, психоанализ не может перенести сущность психиче­ского в сознание, но должен рассматривать сознание как качество психического, которое может присоеди­няться или не присоединяться к другим его качествам.

Если бы я мог рассчитывать, что эта книга будет прочтена всеми интересующимися психологией, то я был бы готов к тому, что уже на этом месте часть чита­телей остановится и не последует далее, ибо здесь пер­вое применение психоанализа. Для большинства фи­лософски образованных людей идея психического, которое одновременно не было бы сознательным, до та­кой степени непонятна, что представляется им абсур­дной и несовместимой с простой логикой. Это происхо­дит, полагаю я, оттого, что они никогда не изучали относящихся сюда феноменов гипноза и сновидений, которые, не говоря уже о всей области патологическо­го, принуждают к пониманию в духе психоанализа. Од­нако их психология сознания никогда не способна раз­решить проблемы сновидения и гипноза.

Быть сознательным — это прежде всего чисто опи­сательный термин, который опирается на самое непос­редственное и надежное восприятие. Опыт показыва­ет нам далее, что психический элемент, например представление, обыкновенно не бывает длительно

сознательным. Наоборот, характерным является то, что состояние сознательности быстро проходит; представ­ление в данный момент сознательное, в следующее мгновение перестает быть таковым, однако может вновь стать сознательным при известных, легко достижимых условиях. Каким оно было в промежуточный период — мы не знаем; можно сказать, что оно было скрытым (latent), подразумевая под этим то, что оно в любой мо­мент способно было стать сознательным. Есл<