Возможность и условия разрешения задачи описательной психологии

Разрешение этой задачи предполагает прежде все­го, что мы можем воспринимать внутренние состояния.

Фактические доказательства этому заключаются в знании о душевных состояниях, которыми мы несом­ненно обладаем. Всякий знает, что такое чувство удо­вольствия, волевой импульс или мыслительный акт. Никто не подвержен опасности смешать их между собой. Раз такое значение существует, оно должно быть и возможным. В известных границах возможность по-стижения внутренних состояний существует. Правда, и в пределах их постижения это затрудняется внут­ренним непостоянством всего психического. Послед­нее— всегда процесс. Дальнейшее затруднение за­ключается в том, что восприятие это относится всегда к одному-единственному индивиду. Кроме того, мы не в состоянии измерить ни власти, которой обладает в нашей душе какое-либо представление, ни силы волевого импульса или интенсивности ощущения удо-вольствия <...>, чтобы восполнить указанные недо-статки, на помощь является другое вспомогательное средство.

Внутреннее восприятие мы восполняем постижением других. Мы постигаем то, что внутри их. Проис­ходит это путем духовного процесса, соответствую­щего заключению по аналогии. <...> За большое внут­реннее сродство всей человеческой душевной жизни говорит то, что для исследователя, привыкшего оглядываться вокруг себя и знающего свет, понимание чужой человеческой душевной жизни в общем вполне возмож­но. Зато при познании душевной жизни животных пред­елы этого познания весьма неприятным образом об­наруживают свое значение. Наше понимание позвоноч­ных, обладающих в основных чертах той же структу­рой, что и мы, естественно, является относительно луч­шим, какое мы имеем о жизни животных <...>, но если наряду с позвоночными членистоногие оказываются важнейшим, обширнейшим и в умственном отношении наиболее высоко стоящим разрядом животных, в осо­бенности же перепончатокрылые, к которым при­надлежат пчелы и муравьи, то одна уже до крайности разнящаяся от нашей их организация чрезвычайно за­трудняет толкование физических проявлений их жиз­ни, которым, несомненно, соответствует и в высшей степени чуждая нам внутренняя жизнь. Тут у нас от­сутствуют все средства для проникновения в обшир­ную душевную область. <... > Поразительные душевные проявления пчел и муравьев мы подводим под смутней­шее из понятий, под понятие инстинкта. Мы не можем составить себе никакого понятия о пространственных представлениях паука. Наконец, у нас не существует никаких вспомогательных средств для определения то­го, где кончается душевная жизнь и где начинается ор­ганизованная материя, лишенная ее. <...>

Психология<...> соединяет восприятие и самонаб­людение, постижение других людей, сравнительный метод, эксперимент, изучение аномальных явлений. Она пытается сквозь многие входы проникнуть в ду­шевную жизнь.

Весьма важным дополнением к этим методам <... > является пользование предметными продуктами пси­хической жизни. В языке, мифах, в литературе и в ис­кусстве, во всех исторических действованиях вообще мы видим перед собой как бы объективированную пси­хическую жизнь. <...>

Структура душевной жизни

Я находит себя в смене состояний, единство которых познается через сознание тождества личности; вместе с тем оно находит себя обусловленным внешним миром и в свою очередь воздействующим на него; этот внешний мир, как ему известно, охватывается его сознанием и определяется актами его чувственного вос­приятия.

<...> Из того же, что жизненная единица обуслов­лена средой, в которой она живет и со своей стороны на нее влияет, возникает расчленение ее внутренних состояний. Расчленение это я обозначаю названием структуры душевной жизни. Благодаря тому, что опи­сательная психология постигает эту структуру, ей от­крывается связь, объединяющая психические ряды в одно целое. Это целое есть жизнь.

Всякое психическое состояние во мне возникло к данному времени и в данное время вновь исчезнет. У не­го есть определенное течение: начало, середина и ко­нец. Оно — процесс. <...>

Процессы эти следуют один за другим во времени, нередко, однако, я могу подметить и внутреннюю связь между ними.<...> Я нахожу, что одни из них вызывают-ся другими. Так, например, чувство отвращения вызы­вает склонность и стремление удалить внушающий отвращение предмет из моего сознания. Так предпосылки ведут к заключению. В обоих случаях я замечаю это влияние. Процессы эти следуют один за другим, но не как повозки одна позади и отдельно от другой, не как ряды солдат движутся в полку, с промежутками между ними: тогда мое сознание было бы прерывным, ибо сознание без процесса, в котором оно состоит, есть нелепость. Наоборот, в моей бодрственной жизни я нахожу непре-

рывность. Процессы в ней так сплетены один с другим и один за другим, что в моем сознании постоянно что-либо присутствует. Для бодро шагающего путника все предметы, только что находившиеся впереди него или рядом с ним, исчезают позади него, а на смену им появляются другие, между тем как непрерывность пейза­жа не нарушается. Я предлагаю обозначить, что в какой-либо данный момент входит в круг моего сознания как состояние сознания.

Я произвожу как бы поперечное сечение с тем, чтобы познать наслоения, составляющие полноту та­кого жизненного момента. Сравнивая между собой эти временные состояния сознания, я прихожу к заклю­чению, что почти всякое из них <...> включает в себя одновременно представление, чувство и волевое со­стояние.

Во всяком состоянии сознания заключаются преж­де всего — как его составная часть — представления. Понимание истинности этого предложения требует, чтобы под такой составной частью разумелись не толь­ко цельные образы, выступающие в восприятии или от него остающиеся, но также и всякое относящееся к представлению содержание, являющееся частью обще­го душевного состояния. <...>

Понимание наличности чувственного возбужде­ния во всяком сознательном жизненном состоянии также зависит от того, берем ли мы эту сторону душев­ной жизни во всей ее широте. Сюда в такой же мере, как удовольствие и неудовольствие, относится также одобрение и неодобрение, нравится ли что-либо или не нравится и вся игра тонких оттенков чувств. Во вся­ком побуждении неотразимо действуют смутные чув­ства. Внимание направляется интересом, а последний представляет собой участие чувства, вытекающее из положения, в котором находится наше Я, и из отноше­ний его к предмету.

Мы обратимся, наконец, к рассмотрению вопроса о наличии волевой деятельности в психических процес­сах. <...> Всякое чувство имеет тенденцию перейти в вожделение или отвращение. Всякое состояние восп­риятия, находящееся в центре моей душевной жизни, сопровождается деятельностью внимания. <...> Всякий мыслительный процесс во мне ведется намерением и направлением внимания. Но и в ассоциациях, протека­ющих во мне как бы помимо воли, интерес определяет собой направление, в котором совершаются соедине­ния. Не указывает ли это на то, что основу их составля­ет волевой элемент?

<...> Структура душевной жизни, связующая вое­дино раздражение и реагирующее на него движение, имеет свой центр в пучке побуждений и чувств, исходя из которых измеряется жизненная ценность изменений в нашей среде и производится обратное воздействие на него. <...>

Попытаемся теперь резюмировать наиболее об­щие свойства этой внутренней структуры душевной жизни.

Изначально и всюду, от элементарнейших до выс­ших форм своих, психический жизненный процесс есть единство. Душевная жизнь не слагается из час­тей, не составляется из элементов; она не есть некото­рый композитум, не есть результат взаимодействую­щих атомов ощущений и чувств, — изначально и всегда она есть некоторое объемлющее единство. Из этого единства дифференцировали душевные функции, од­нако остающиеся связанными с их общей душевной связью. Факт этот, высшей степенью выражения ко­торого является единство сознания и единство лично­сти, решительно отличает душевную жизнь от всего телесного мира. Опыт этой жизненной связи прост и исключает учение, согласно которому психические процессы представляют собой отдельные несвязан­ные репрезентации физической связи процессов. Всякое учение, идущее в этом направлении, вступает в интересах гипотетической связи в противоречие с опытом.

Указанная психическая внутренняя связь обуслов­ливается положением жизненной единицы в окружа­ющей ее среде. Жизненная единица находится во вза­имодействии с внешним миром; особый род этого взаимодействия может быть обозначен с помощью весь-ма общего выражения — <... > как приспособление пси-хофизической жизненной единицы и обстоятельств, при которых протекает ее жизнь. В этом взаимодействии со-вершается соединение ряда сенсорных процессов с ря-дом двигательных. Жизнь человеческая в наивысших ее формах также подчинена этому важному закону всей органической природы. Окружающая нас действитель­ность вызывает ощущения. Последние представляют для нас различные свойства многообразных причин, лежащих вне нас. Таким образом, мы видим себя постоянно обусловленными телесно и душевно внешними причинами; согласно приведенной гипотезе, чувства выражают ценность воздействий, идущих извне на наш организм и на нашу систему побуждений. В зависимости от этих чувств интерес и внимание производят отбор впечатлений. Они обращаются к определенным впечатлениям. Но усиленное возбуждение сознания, имеющее место во внимании, само по себе является процессом. Оно состоит только в процессах различе­ния, отождествления, соединения, разделения, аппер­ципирования. В этих процессах возникают восприятия, образы, а в дальнейшем течении сенсорных процес­сов — процессы мыслительные, благодаря которым данная жизненная единица получает возможность из­вестного владычества над действительностью. Посте­пенно образуется прочная связь воспроизводимых представлений, оценок и волевых движений С этого мо­мента жизненная единица не предоставлена более иг­ре раздражений. Она задерживает реакции и господ­ствует над ними, она делает выбор там, где может добиться приспособления действительности к своим потребностям. И что важнее всего: там, где она эту дей­ствительность определить не может, она к ней приспо­сабливает свои собственные жизненные процессы и владычествует над неуемными страстями и над игрой представлений благодаря внутренней деятельности во­ли. Это и есть жизнь.

Развитие душевной жизни

Вторая охватывающая связь, проникающая на­шу душевную жизнь, дана нам в развитии послед­ней. Если структура душевной жизни как бы прости­рается во всю ее ширину, то развитие проходит по длине ее. <...>

Для сложившейся душевной жизни необходимо изучить три класса условий ее развития. Душевная жизнь находится в некотором отношении обусловлен­ности или соответствия к развитию тела, поэтому она зависит от воздействия физической среды и от связи ее с окружающим духовным миром. <...>

Из учения о структурной связи душевной жизни следует, что внешние условия, в которых находится ин­дивид, будут ли они благоприятными или задерживающими, всегда вызывают стремление к созданию и

поддержанию состояния удовлетворения побуждений и счастья. Но в то время как всякое более тонкое раз­витие восприятий, всякое целемерное образование представлений и понятий, всякое увеличение богатст­ва чувственных реакций, всякое усиленное приспособ­ление движений к импульсам, всякое упражнение в благоприятных направлениях воли и подходящих со­единениях средств и целей облегчают удовлетворение импульсов, осуществление приятных и отклонение не­приятных чувств, дальнейшим важным подследстви-ем структурной связи, на которой основываются эти причинные отношения, является возможность способ­ствовать и благоприятствовать таким более тонким дифференциациям и более высоким соединениям в индивиде, что в свою очередь дает возможность до­стижения более высокой полноты жизни и счастья. Когда связь составных частей душевной жизни ока­зывает такого рода действие на полноту жизни, удов­летворение импульсов и счастья, мы называем ее це­лесообразной.

<...> Не из лежащей вне нас идеи о цели выведена эта целесообразность, а наоборот, всякое понятие о действующей вне душевной жизни целесообразности выводится из этой внутренней целесообразности в ду­шевной жизни. Оно перенесено оттуда. <...> Только благодаря такому перенесению мы называем какую-либо находящуюся вне нашей душевной структуры связь целесообразной. Ибо цели даны нам только в этой душевной структуре. Приспособление к ней мы нахо­дим на опыте только в ней самой. Эту целесообраз­ность душевной структуры мы называем субъектив­ной и имманентной.

<...> Понятие субъективной и имманентной целе­сообразности душевной структуры <...> заключает в себе два момента. Прежде всего оно обозначает связь составных частей душевной жизни, способную вы­жать при изменяющихся внешних условиях, в кото­рых живут все организмы, богатство жизни, удовлет­ворение импульсов и счастье. Сюда примыкает второе понятие об этой целесообразности. Согласно ему, в структурной связи при предпосылке изменяющихся жизненных условий заложены задатки для ее усовер

шенствования. Усовершенствование это происходит в формах дифференциации и установления высших соединений. Но оно состоит именно в большей спо­собности приводить к полноте жизни, удовлетворению импульсов и счастью.

<...> Понятие душевной жизненной связи нахо­дится в тесном отношении к ценности жизни. Ибо цен­ность жизни и состоит в душевной деятельности, по­скольку последняя находит свое выражение в чувствах. Для нас имеет ценность лишь пережитое в чувствах. <...> Ценность неотделима от чувства. Отсюда, одна­ко, не следует, чтобы ценность жизни состояла из чувств, могла бы рассматриваться как скопление их. <...> Наоборот, ценными в нашем существовании яв­ляются вся полнота жизни, какую мы испытываем, бо­гатство жизненной действительности, которое мы предчувствовали, изживание того, что в нас заложено. Больше того, мы переносим эту ценность также и на жизненные отношения, которые нам приходится пе­реживать, на взгляды и идеи, которыми мы в состоя­нии заполнить наше существование, на деятельность, которая выпадаетнам надолю. <...> Душевная струк­турная связь целесообразна потому, что она имеет тен­денцию развивать, закреплять и подымать жизненные ценности. <...>

Развитие имеет тенденцию вызывать жизненные ценности. Из того, как двояко действует душевная структурная связь, здесь вытекает самое замечатель­ное соотношение, какое имеет место в человеческом развитии. Всякий период жизни обладает самостоя­тельной ценностью, ибо каждый из них <...> способен быть исполненным ожидающими, повышающими и расширяющими существование чувствами. Та жизнь была бы совершеннейшей, в которой всякий момент был бы исполнен чувства своей самодовлеющей цен­ности. <...> Развитие складывается из отдельных жиз­ненных состояний, из которых каждое стремится до­быть и задержать за собой всю особую жизненную ценность. Бедно то детство, что приносится в жертву зрелым годам. Неразумен счет с жизнью, неустанно подгоняющий вперед и делающий нынешнее средст- вом для будущего. Ничто не может быть ошибочнее,

нежели поставить целью развития, составляющего жизнь, зрелый период, для которого все прежние яв­ляются лишь средством. <...> Наоборот, в самой при­роде жизни заключается тенденция насытить всякий момент полнотой ценности. <...> Из целесообразно­сти душевной структуры вытекает еще другое отно­шение жизненных ценностей к развитию. <...> Очень важно, чтобы <...> элементарнейшие импульсы теря­ли благодаря правильному удовлетворению свою ос­троту и энергию и освобождали таким образом место для побуждений высших. Именно в силу этой связи возрастающего ряда эти состояния и образуют разви­тие. Они целесообразно связаны между собой так, что с течением времени достигается возможность более богатого и широкого развертывания жизненных цен­ностей. В этом и состоит природа развития в человече­ском существовании. Всякий период жизни имеет свою ценность; но с поступательным течением жиз­ни развивается все более расчлененный склад душев­ной жизни, которому доступны все высшие соедине­ния. <...>

Явление это способно возрастать до крайних гра­ниц глубокой старости. На этом основано так часто пре­возносимое счастье старческого возраста и его мораль­ное значение. Теперь можно окончательно определить точку зрения описательной психологии на учение о раз­витии. <...> Психолог в законах развития и в единооб­разиях смены в душевной структуре описывает жизнь последней. Эти законы развития и эти единообразия он добывает из соотношений между средой, структурной связью, жизненными ценностями, душевным расчле­нением, приобретенной душевной связью, творчески­ми процессами и развитием. <...>

Если же в противоположность этому описатель-пому методу попытаться создать объяснительную теорию, стремящуюся проникнуть по ту сторону внут­реннего опыта, то совокупность однозначно опреде­ляемых внутрипсихических элементов окажется недостаточной для разработки проблемы; поэтому сто­ронники объяснительной психологии, ограничиваю­щиеся подобными психическими элементами в их конструкциях, обычно обходят учение о развитии душевной жизни. Объяснительная психология либо дол­жна вставить человеческое развитие во всеобщую ме­тафизическую связь, либо должна стремиться постичь его во всеобщей связи природы. Научную же обработ­ку истории человеческого развития остается еще со­здать. Ей предстояло бы изучить влияние трех классов условий: телесного развития, влияний физической среды и окружающего духовного мира. В том Я, кото­рое при этих условиях развертывается, нужно уловить отношения душевной структуры из отношений целе­сообразности и ценности жизни к прочим моментам развития, — уловить, как из этих соот-ношений выде­ляется господствующая связь души, «чеканная фор­ма, которая живет и развивается», т. е. это значит на­рисовать картины возрастов жизни, в связи которых состояло это развитие, и совершить анализ различных возрастов по факторам, их обусловливающим. Детство, когда из структуры душевной жизни может быть вы­делена игра как необходимое проявление жизни. Ут­ренняя заря, когда выси и дали еще окутаны дымкой; все бесконечно, границы ценностей не испытаны, над всей действительностью дуновение бесконечности; в первичной независимости и в свежей подвижности всех душевных побуждений, со всем будущим впере­ди, складываются идеалы жизни. Затем, в противопо­ложность этому, в старческом возрасте душевный об­лик властно господствует, между тем как телесные органы становятся немощными: смешанное и за­тихшее наджизненное настроение, вытекающее из господства много в себе поработавшей души над от­дельными состояниями духа; это и сообщает особую возвышенность художественным произведениям, со­зданным в старости, как Девятая симфония Бетховена или заключение гётевского Фауста. <...>