Различение объяснительной и описательной психологии

Объяснительная психология возникла из расчлене­ния восприятия и воспоминания. Ядро ее с самого нача­ла составляли ощущения, представления, чувства удо­вольствия и неудовольствия в качестве элементов, а также процессы между этими элементами, в особенно­сти процесс ассоциации, к которому затем присоединя­лись в качестве дальнейших объяснительных процес­сов апперцепция и слияние. Таким образом, предметом ее вовсе не являлась полнота человеческой природы и ее связное содержание. <...> Необходима психологиче­ская систематика, в которой могла бы уместиться вся со­держательность душевной жизни. И в самом деле, могу­чая действительность жизни, какой великие писатели и поэты стремились и стремятся ее постичь, выходит да­леко за пределы нашей школьной психологии. То, что там высказывается интуитивно в поэтических символах и ге­ниальных прозрениях, психология, описывающая все со­держание душевной жизни, должна в своем месте по­пытаться изобразить и расчленить.

Наряду с этим приобретает значение для того, кого занимает связь наук о духе, еще и другая точка зрения. Науки о духе нуждаются в такой психологии, которая была бы прежде всего прочно обоснована и достовер­на, чего о нынешней объяснительной психологии ни­кто сказать не может, и которая вместе с тем описывала бы и, насколько возможно, анализировала бы всю мощ­ную действительность душевной жизни.

Ибо анализ столь сложной общественной и исторической действительности может быть произведен лишь тогда, когда эта действительность будет сперва разложена на отдельные целевые системы, из которых она состоит; каждая из этих целевых систем, как хозяй­ственная жизнь, право, искусство и религия, допускает тогда, благодаря своей однородности, расчленения сво­его целого. Но целое в такой системе есть не что иное, как душевная связь в человеческих личностях, в ней вза­имодействующих. Таким образом, она в конце концов является связью психологической. Поэтому она может быть понята только такой психологией, которая заклю­чает в себе анализ именно этих связей, и результат та­кой психологии пригоден для теологов, экономистов или историков литературы. <...>

Объяснительная психология

В дальнейшем под объяснительной психологией ра­зумеется выведение фактов, данных во внутреннем опы­те, в нарочитом испытании, в изучении других людей и в исторической действительности из ограниченного чис­ла добытых путем анализа элементов. Под элементом ра­зумеется всякая составная часть психологического ос­нования, служащая для объяснения душевных явлений. Таким образом, причинная связь душевных процессов по принципу causa adequat effectum, или закон ассоци­ации, является таким же элементом для построения объ­яснительной психологии, как и допущение бессознатель­ных представлений или пользование ими.

Первым признаком объяснительной психологии, та­ким образом, служит, как-то полагали уже Вольф и Вайц, ее синтетический и конструктивный ход. Она выводит все находимые во внутреннем опыте и его расширениях факты из однозначно определенных элементов. <...> Можно уловить историческую обусловленность конст­руктивной психологии: в ней выражается проявляюща­яся во всех областях знания мощь методов и основных понятий естествознания; отсюда она могла бы быть под­вержена и исторической критике.

Ограниченное число однозначно определенных элементов, из которых должны быть конструируемы все явления душевной жизни, —таков, следовательно, ка­питал, с которым оперирует объяснительная психология. Однако происхождение этого капитала может быть различно. В этом пункте прежние школы психологии отличаются от ныне господствующих. Если прежняя психология вплоть до Гербарта, Дробиша и Лотце и вы­водила еще некоторую часть этих элементов из мета­физики, то современная психология, это учение о душе без души, добывает элементы для своих синтезов толь­ко из анализа психических явлений в их связи с физи­ологическими фактами. Таким образом, строгое прове­дение современной объяснительной психологической системы состоит из анализа, почерпающего составные элементы из душевных явлений, и синтеза или конст­рукции, составляющей из них явления душевной жиз­ни и таким образом доказывающей свою полноту. Со­вокупность и отношение этих элементов образуют гипотезу, при помощи которой объясняются душевные явления.

Таким образом, метод объясняющего психолога со­вершенно тот же, каким в своей области пользуется ес­тествоиспытатель. Это сходство обоих методов еще уве­личивается от того, что в настоящее время, благодаря примечательным успехам, эксперимент стал во многих отраслях психологии вспомогательным средством ее. И в дальнейшем это сходство еще увеличилось бы, если бы удался хотя бы один опыт применения количествен­ных определений не в одних только внешних отрогах психологии, но также и внутри ее самой. Для включе­ния какой-либо системы в объяснительную психологию, разумеется, безразлично, в каком порядке будут вводи­мы эти элементы. Важно только одно, чтобы объясни­тельная психология работала с капиталом, состоящим из ограниченного числа однозначных элементов.

При помощи этого признака можно показать лишь относительно некоторых из наиболее значительных психологических трудов настоящего времени, что они принадлежат к этому объяснительному направлению психологии; вместе с тем, исходя из этого признака, можно сделать понятными главнейшие течения совре­менной объяснительной психологии. <... >

В Германии через развитие психофизического и пси­хологического эксперимента методические средства объяснительной психологии чрезвычайно расширились. То был процесс, обеспечивший за Германией, начиная с 60-х годов нашего столетия, неоспоримое господство в психологической науке. С введением эксперимента мо­гущество объяснительной психологии на первых порах чрезвычайно возросло. Перед ней открывались необоз­римые перспективы. Благодаря введению опытного ме­тода и количественного определения, объяснительное учение о душе могло, по образцу естествознания, приоб­рести прочную основу в экспериментально обеспечен­ных и выраженных на языке чисел закономерных отно­шениях. Но в этот решительный момент произошло нечто обратное тому, чего ожидали энтузиасты эксперимен­тального метода.

В области психофизики опыт привел к чрезвычай­но ценному расчленению чувственного восприятия у человека. Он оказался необходимым орудием психоло­га для составления точного описания некоторых внут­ренних психических явлений, каковы узость сознания, скорость душевных процессов, факторы памяти и чув­ства времени, и, конечно, умение и терпение экспери­ментаторов дадут им возможность приобрести точки опоры для производства опытов также и при изучении других внутрипсихических соотношений. Но к позна­нию законов во внутренней области психики опытный метод все-таки не привел. Таким образом, он оказался чрезвычайно полезным для описания и анализа, надеж­ды же, возлагавшиеся на него объяснительной психо­логией, он до сих пор не оправдал.

При этих обстоятельствах в современной немец­кой психологии наблюдаются два примечательных яв­ления по отношению к применению объяснительного метода.

Одна влиятельная школа решительно идет дальше по пути подчинения психологии познанию природы при помощи гипотезы о параллелизме физиологических и психических процессов.

Основой объяснительной психологии является сле­дующий постулат: ни одного психического феномена без сопутствующего ему физического. Таким образом, в жиз­ненном течении ряды физиологических процессов и со­провождающих их психических явлений соответствуют друг другу. Физиологический ряд образует законченную непрерывную и необходимую связь. Наоборот, психи­ческие изменения, какими они попадают во внутреннее восприятие, в такого рода связь объединить нельзя. Какой же образ действий вытекает отсюда для сторонни­ков объяснительной психологии? Он должен перенести необходимую связь, которую он находит в физическом ряду, на ряд психический. Точнее его задача определя­ется так: «разложить совокупность содержаний созна­ния на их элементы, установить законы соединения этих элементов, а также их отдельные соединения и затем для всякого элементарного психического содержания эмпи­рическим путем отыскать сопутствующее ему физиоло­гическое возбуждение для того, чтобы посредством при­чинно понятых сосуществований и последовательности этих физиологических возбуждений косвенно объяснить не поддающиеся чисто психологическому объяснению законы соединения и сами соединения отдельных пси­хических содержаний». Этим самым, однако, объявля­ется банкротство самостоятельной объяснительной пси­хологии. Дела ее переходят в руки физиологии. <...>

Но ход экспериментального исследования вместе с тем привел еще к одному в высшей степени приме­чательному обороту. Вильгельм Вундт, первый из всех психологов отграничивший совокупность эксперимен­тальной психологии в качестве особой отрасли знания, создавший для нее огромного размаха институт, из ко­торого исходило сильнейшее побуждение к система­тической работе над экспериментальной психологией, Вундт, впервые связавший воедино в своем учебнике выводы экспериментальной психологии, в дальнейшем течении своих широко объемлющих эксперименталь­ных наблюдений сам оказался вынужденным перейти к пониманию душевной жизни, покидающему господ­ствующую до того в психологии точку зрения. «Ког­да, — рассказывает он, — я впервые подошел к пси­хологическим проблемам, я разделял общий, естест­венный для физиологии, предрассудок, будто образо­вание чувственных восприятий является исключитель­но делом физиологических свойств наших органов чувств. На деятельности зрительного чувства я преж­де всего научился постигать акт творческого синтеза, ставший постепенно для меня проводником, с по­мощью которого я и из развития высших функций фан­тазии и ума стал извлекать психологическое понима­ние, для которого прежняя психология не даровала мне никакой помощи». Принцип параллелизма он определил теперь точнее в том смысле, что «психофизиче­ский параллелизм может быть применяем только к тем элементарным психическим процессам, с которыми именно единственно и идут параллельно определенно отграниченные двигательные процессы, но не к как угодно сложным продуктам духовной жизни, получив­шимся лишь в результате духовного формирования чувственного материала, и уже никак не к общим, ин­теллектуальным силам, из которых выводятся эти про­дукты» («Душа человека и животных», 2-е изд, ср. также о психической причинности и принципе пси­хического параллелизма). Впоследствии он отказался и от применения закона causa adequat effectum к ду­ховному миру; он признал факт существования твор­ческого синтеза; <...> Джемс в своей «Психологии» и Зигварт в новых главах своей «Логики», — где они го­ворят о методе психологии и рекомендуют развивать описательную психологию, — оба подчеркивают сво­боду и творчество в душевной жизни еще резче, чем Вундт. В той мере, в какой это движение развивается, объяснительная и конструктивная психология долж­на терять в своем влиянии.

Первый признак объяснительной психологии за­ключался в том, что она делает выводы из ограниченно­го числа однозначных элементов. В современной пси­хологии тем самым обусловливается и второй признак, а именно, что соединение этих объяснительных элемен­тов носит гипотетический характер. Обстоятельство это было признано уже Вайцем. При взгляде на ход разви­тия объяснительной психологии особенно бросается в глаза постоянное увеличение числа объяснительных элементов и приемов. Это естественно вытекает из стремления по возможности приблизить гипотезы к жизненности душевного процесса. Но одновременно с этим следствием этого стремления, является также и постоянное возрастание гипотетического характера объяснительной психологии. В той же мере, в какой накопляются элементы и приемы объяснения, понижа­ется ценность их испытания на явлениях. В особенно­сти же приемы психической химии и восполнения пси­хических рядов посредствующими физиологическими звеньями, не имеющими представительства во внут­реннем опыте, открывают для объяснения простор неограниченных возможностей. Тем самым разбивается основное ядро объяснительного метода — испытание гипотетических объяснительных элементов на самих явлениях.