Задача психологического обоснования наук о духе

Объяснительная психология <...> хочет объяснить уклад душевного мира с его составными частями, сила­ми и законами точно так, как химия и физика объясняют строение мира телесного. Особенно яркими представи­телями этой объяснительной психологии являются сто­ронники психологии ассоциативной — Гербарт, Спен­сер, Тэн, выразители различных форм материализма. <...> Объяснительная психология, следовательно, стре­мится подчинить явления душевной жизни некоторой причинной связи при посредстве ограниченного числа однозначно определяемых элементов.

Объяснительная психология может достигнуть сво­ей цели только при помощи гипотез. <...> Было бы про­сто неразумно желать исключить из психологии гипо­тетические составные части; и несправедливо было бы ставить употребление их в упрек объяснительной пси­хологии, так как психология описательная точно так же не могла бы обойтись без них. Но в области естествен­ных наук понятие гипотезы получило развитие в более определенном смысле на основании данных в позна­нии природы условий. <...> Гипотезам принадлежит ре­шающее значение не только как определенным стади­ям в возникновении естественнонаучных теорий; нельзя предвидеть, каким образом, даже при самом крайнем увеличении степени вероятности нашего объяснения природы, может когда-нибудь вполне исчезнуть гипо­тетический характер этого объяснения. Естественно-научные убеждения наши нисколько от этого не колеб­лются. <...> Но так как объяснительная психология в область душевной жизни переносит метод естествен­нонаучного образования гипотез, благодаря которому то, что дано, дополняется присоединением причинной связи, то возникает вопрос: правомерно ли такое пере­несение?

Установим прежде всего тот факт, что в основе всякой объяснительной психологии лежит комбинация гипотез, несомненно отличающихся вышеуказанным признаком, ибо они не в состоянии исключить иные возможности. Против каждой подобной системы ги­потез выставляются десятки других. В этой области идет борьба всех против всех, не менее бурная, неже­ли на полях метафизики. Нигде и на самом дальнем горизонте не видно пока ничего, что могло бы поло­жить решающий предел борьбе. <...>

Итак, если мы желаем достигнуть полного причин­ного познания, мы попадаем в туманное море гипотез, возможность проверки которых на психических фактах даже не предвидится. Влиятельнейшие направления психологии ясно это показывают. Так, гипотезой такого рода представляется учение о параллелизме нервных и духовных процессов, согласно которому даже наиболее значительные духовные факты суть лишь побочные яв­ления нашей телесной жизни. Подобной гипотезой пред­ставляется и сведение всех явлений сознания к атомо-образно представляемым элементам, воздействующим друг на друга по определенным законам. Такой же гипо­тезой является и выступающее с притязаниями на при­чинное объяснение конструирование всех душевных яв­лений при помощи двух классов ощущений и чувств, причем имеющему столь огромное значение для нашего сознания и для нашей жизни хотению отводится место явления вторичного. При посредстве одних лишь гипо­тез высшие душевные процессы сводятся к ассоциаци­ям. Путем одних лишь гипотез самосознание выводится из психических элементов и процессов, происходящих между ними. Ничем, кроме гипотез, мы не располагаем относительно причинных процессов, благодаря которым благоприобретенный душевный комплекс постоянно влияет столь могущественно и загадочно на наши созна­тельные процессы заключения и хотения. Гипотезы, всюду одни гипотезы! И притом не в роли подчиненных составных частей, в отдельности входящих в ход науч­ного мышления (как мы видели, в качестве таких они не­избежны), но гипотезы, которые как элементы психоло­гического причинного объяснения должны сделать возможным выведение всех душевных явлений и найти себе в них подтверждение.

Представители объяснительной психологии для обоснования столь обширного применения гипотез обычно ссылаются на естественные науки. Но мы тут же в самом начале нашего исследования заявляем тре­бование наук о духе на право самостоятельного опре­деления методов, соответствующих их предмету. На­уки о духе должны, исходя от наиболее общих понятий учения о методе и испытывая их на своих особых объ­ектах, дойти до определенных приемов и принципов в своей области совершенно так, как это сделали в свое время науки естественные. <...> Первейшим отличи­ем наук о духе от естественных служит то, что в по­следних факты даются извне при посредстве чувств как единичные феномены, меж тем как для наук о духе они непосредственно выступают изнутри как реаль­ности и как некоторая живая связь. Отсюда следует, что в естественных науках связь природных явлений может быть дана только путем дополняющих заключе­ний, через посредство ряда гипотез. Для наук о духе, наоборот, вытекает то последствие, что в их области в основе всегда лежит связь душевной жизни как пер­воначально данное. Природу мы объясняем, душевную жизнь мы постигаем. Во внутреннем опыте даны так­же процессы воздействия, связи в одно целое функ­ций как отдельных членов душевной жизни. Пережи­ваемый комплекс тут является первичным, различение отдельных членов, его — дело уже последующего. Этим обусловливается весьма значительное различие методов, с помощью которых мы изучаем душевную жизнь, историю и общество, от тех, благодаря коим до­стигается познание природы. Из указанного различия вытекает для трактуемого здесь вопроса вывод, что в области психологии гипотезы никоим образом не мо­гут играть той же роли, какая им присуща в познании природы. В познании природы связные комплексы ус­танавливаются благодаря образованию гипотез, в пси­хологии же именно связные комплексы первоначаль-но и постоянно даны в переживании: жизнь существует иезде лишь в виде связного комплекса. Таким обра-зом, психология не нуждается ни в каких подставляе­мых понятиях, добытых путем заключений, для того, чтобы установить прочную связь между главными группами душевных фактов. Определенному внутренним опытом, основному причинному расчленению це­лого она может подчинить описание и расчленение и таких процессов, в которых ряд действий хотя и обус­ловливается изнутри, но все же совершается без со­знания действующих в нем причин, как, например, при репродукции или при влиянии, оказываемом на созна­тельные процессы изгладившимся из нашего созна­ния приобретенным душевным комплексом. <...> Ги­потеза не является неизбежно ее основой. Поэтому, если объяснительная психология и подчиняет явления душевной жизни ограниченному числу однозначно оп­ределяемых объяснительных элементов преимущест­венно гипотетического характера, мы никак не можем согласиться с представителями названного течения, утверждающими, что такова неизбежная судьба всей психологии и выводящими заключение из аналогии с ролью, которую гипотезы играют в познании приро­ды. С другой стороны, в области психологии гипотезы отнюдь не проявляют той полезности, которой они об­ладают в естественном познании. <...> В граничащих областях природы и душевной жизни эксперимент и количественное определение оказались столь же по­лезными для образования гипотез, как и при познании природы. В центральных же областях психологии по­добное явление не наблюдается.

<...> Объяснительная психология, поскольку она может основываться лишь на гипотезах, неспособных возвыситься до степени убедительной и исключающей все прочие гипотезы теории, необходимо должна сооб­щить свой недостоверный характер опытным наукам о духе, пытающимся опереться на нее. <...> Всякая по­пытка создать опытную науку о духе без психологии также никоим образом не может повести к положитель­ным результатам. <...>

Как культурные системы — хозяйство, право, ре­лигия, искусство и наука — и как внешняя организа­ция общества в союзе семьи, общины, церкви, государ­ства возникли из живой связи человеческой души, так они не могут в конце концов быть поняты иначе, как из того же источника. Психические факты образуют их важнейшую составную часть, и потому они не могут быть рассматриваемы без психического анализа. Они содержат связь в себе, ибо душевная жизнь есть связь.

Поэтому-то познание их всюду обусловливается пони­манием внутренней связности в нас самих.

И подобно тому как развитие отдельных наук о духе связано с разработкой психологии, так и соединение их в одно целое невозможно без понимания душевной связи, в которой они соединены. Вне психической свя­зи, в которой коренятся их отношения, науки о духе представляют собой агрегат, связку, а не систему. <...> Все, что можно было требовать от психологии и что со­ставляет ядро ей свойственного метода, одинаково ве­дет нас в одном и том же направлении. От всех изло­женных выше затруднений освободить нас может лишь развитие науки, которую я, в отличие от объяснитель­ной и конструктивной психологии, предложил бы на­зывать описательной и расчленяющей. Под описатель­ной психологией я разумею изображение единообразно проявляющихся во всякой развитой человеческой ду­шевной жизни составных частей и связей, объединяю­щихся в одну единую связь, которая не выводится, а переживается. Таким образом, этого рода психология представляет собой описание и анализ связи, которая дана нам изначально и всегда в виде самой жизни. Из этого вытекает важное следствие. Предметом такой психологии является планомерность в связи развитой душевной жизни. Она изображает эту связь внутрен­ней жизни в некотором роде типическом человеке. Она рассматривает, анализирует, экспериментирует и срав­нивает. Она пользуется всяким возможным вспомога­тельным средством для разрешения своей задачи. Но значение ее в скале наук основывается именно на том, что всякая связь, к которой она обращается, может быть однозначно удостоверена внутренним восприятием, и каждая такая связь может быть показана как член объ­емлющей ее в свою очередь более широкой связи, ко­торая не выводится путем умозаключения, а изначаль­но дана. <...>

Нельзя не пожелать появления психологии, способ­ной уловить в сети своих описаний то, чего в произве­дениях поэтов и писателей заключается больше, неже­ли в нынешних учениях о душе, — появления такой психологии, которая могла бы сделать пригодными для человеческого знания, приведя их в общезначимую связь, именно те мысли, что у Августина, Паскаля и Лихтенберга производят столь сильное впечатление благо­даря резкому одностороннему освещению. К разреше­нию подобной задачи способна подойти лишь описа­тельная и расчленяющая психология; разрешение этой задачи возможно только в ее пределах. Ибо психология эта исходит из переживаемых связей, данных первич­но и с непосредственной мощью; она же изображает в неизуродованном виде и то, что еще недоступно рас­членению. <...>