Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Методологические исследования в зарубежной психологической науке↑ Стр 1 из 64Следующая ⇒ Содержание книги
Поиск на нашем сайте
Вводные замечания Методологический анализ ключевых понятий и методов традиционно занимает важное место в зарубежной психологической науке. Осмысление теоретических проблем, начатое ее выдающимися основоположниками — В. Вундтом, Э. Титченером, Ф. Брентано, Г. Эббин-гаузом, В. Джемсом и другими, было продолжено психологами следующего поколения. Среди обсуждаемых проблем наибольшее внимание исследователей привлекалось к методическим процедурам интроспективного направления, долгое время бывшего единственным на-правлением в психологии. Анализ центральной проблемы — сознания и способов его психологического познания— метода интроспекции проводится в трудах М. Вертгеймера, К. Левина, К. Коффки, П. Жанэ и других. Американский психолог Э. Боринг в статье «История интроспекции», включенной в данное издание, си- стематизировал и дал исторический обзор взглядов на природу сознания и интроспекции, начиная от Декарта, и показал, как постепенно накапливались факты, не укладывающиеся в интроспективную трактовку психиче- ского и объективно ослаблявшие ее позиции. Именно в направлениях периода открытого кризиса — бихевиоризма, гештальтпсихологии, психоанализа и др. — психологи выступили с критикой разных сторон интроспективной психологической концепции. Вместе с тем — и это хорошо показано в статье Э. Боринга — интроспекция продолжает сохранять свое существование и сегод-ни. В американской психологии последних лет даже оживляется интерес к интроспекции, хотя вопросы, касающиеся интроспекции и ее права на статус научного метода, являются предметом острых дискуссий1. В другой статье, вошедшей в нашу книгу и принадлежащей одному из основоположников гештальт-психологии К. Левину, «Конфликт между аристотелевским и галилеевским способами мышления в психологии» анализируется ситуация в психологии в период открытого кризиса, выявляются источники переживаемых ею трудностей. По Левину, их причиной является неспособность исследовать имеющимися в психологии экспериментальными методами наиболее жизненные проблемы — явления воли, эмоциональные состояния, характер. В физике поворотом в развитии понятийной картины мира явилось преодоление господствовавшего долгое время разделения мира на земную и небесную сферы как подчиняющиеся разным закономерностям. Подобно этому в психологических исследованиях также вместо отделенных друг от друга непреодолимыми преградами и подчиняющихся разным закономерностям и доступным разным методам исследования областей необходима гомогенизация. Согласно Левину, главным средством на пути ее достижения является преодоление традиционного для психологии подхода к объяснению психических явлений. Общей особенностью этого подхода является представление о психических явлениях как отдельных объектах, имеющих постоянные свойства, якобы составляющие их сущность. В действительности, как показывает Левин, психическое явление всегда индивидуально в силу неповторимости условий, в которых оно только возникает и проявляется и в связи с которыми может быть адекватно понято. Левин призывает к отказу от понимания закономерного как часто ветре-
1 См. напр.: Розен Г.Я. Интроспекция: Современное состояние проблемы // Зарубежные исследования по психологии познания: Сб. аналитических обзоров, ИНИОН.— М., 1977.— С. 215—234; Фоллесдаль Д. Интенциональность и бихевиоризм // Научное познание: логика, понятия, структура.— Новосибирск, 1987. В отечественной психологии по этому вопросу см. труды Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, Б.М. Теплова, а также кн.: Кравков СВ. Самонаблюдение»— М., 1922.
чающегося и выдвигает задачу научного понимания именно индивидуального случая-. Реализация такого требования означала бы для психологии выход на путь исследования конкретной психологической реальности, открывающий понимание данного конкретного переживания конкретного человека в конкретных условиях. Боринг (Boring) Эдвин Гарригс (1886—1968) — американский психолог. Получил техническое образование в Корнельском университете, в 1908 г. поступил на службу в сталелитейную компанию «Бетлехем Стил». После непродолжительного периода работы в качестве инженера, а затем преподавателя физики в средней школе вернулся для продолжения образования в Корнельский университет, где под влиянием Э.Б. Титченера увлекся психологией. (Впоследствии Титченер назвал его своим лучшим учеником, что открывало перед Борингом перспективы блестящей карьеры.) Ранние исследования посвящены психологии ощущения и восприятия (ряд экспериментов Боринг провел на себе, в частности, в течение 4 лет изучал восстановление чувствительности после того, как перерезал себе один из кистевых нервов на правой руке). В 1914 г. защитил докторскую диссертацию, посвященную исследованию висцеральной чувст-вительности. В годы Первой мировой войны принял участие в широкомасштабной кампании тестирования призывников. Обобщая совместно с Р. Йерксом результаты этой работы, заинтересовался, в частности, методологией экспериментальных и психодиагностических исследований, склоняясь к по-шциям операционализма (ему принадлежит ставшее впоследствии крылатым определение: «Интеллект— это то, что измеряется тестами интеллекта»). В 1920 г. принял приглашение на работу, поступившее от Г. С. Холла — президента уни-верситета Кларка. Однако последовавшая вскоре отставка Холла повлекла за собой резкое перепрофилирование научных исследований в университете Кларка. В результате в 1922 г. Боринг перешел в Гарвардский университет, где проработал до 1949 г., возглавляя (с 1924 г.) психологическую лабораторию. С 1932 г. — член Национальной академии наук США. В течение 30 лет член редколлегии одного из ведущих психологических журналов «American Journal of Psychology». Организатор и главный редактор (с 1955 г.) журнала рецензий и библиографии «Современная психология» (Contemporary Psychology). Круг психологических исследований Боринга чрезвычайно широк: психофизика и проблемы восприятия, в анализе которых он был близок к феноменологизму (The physical dimensions of consciousness. N. Y., 1933; The relation of the attributes of sensation to dimension of stimulus. Baltimore, 1935); психоанализ, который Боринг, сотрудничая с известным психиатром М. Принсом, стремился сблизить с общей психологией; военная психология (Psychology and the armed cervices. Wash., 1945). Им также написаны учебные пособия: Psychology: A factual textbook: N. Y., 1935; Foundations of psychology. N. Y., 1948 (совм. cH.S. Langfeld, H.P. Weld). Наибольшую известность принесли Борингу его труды по истории науки и, в частности, по истории психологии (Sensation and perception in the history of experimental psychology. N. Y., 1942; Great men and scientific progress // Proceedings of the American Philosophical Society. 1950. Vol. 94; Psychological factors in the scientific process // American Scientist. 1954. Vol. 42 и др.). Фундаментальный труд «Ис- тория экспериментальной психологии» (A history of experimental psyhology. N. Y., 1929) выдержал три издания и по сей день является бестселлером среди книг по этой тематике. В работах по истории науки Боринг стремился обосновать гипотезу, согласно которой каждый новый этап развития психологического знания не только подготовлен предыдущим, но-и. обусловлен определенным числом характерных для своего времени направляющих идей (Zeitgeist), что, в частности, проявляется в синхронных открытиях. Труды Боринга отличает владение автором богатейшим материалом, а также блестящий стиль.
ИСТОРИЯ ИНТРОСПЕКЦИИ1 Правильным, но громоздким названием этой статьи было бы такое: «История использования сознания в качестве средства для наблюдения в научной психологии». Если можно сказать, что сознательное переживание существует, тогда перед нами встает вопрос: не должна ли современная психология принимать во внимание данные о нем, как это было прежде? Моя работа могла бы называться даже так: «Что случилось с интроспекцией?» Один из распространенных ответов таков: интроспекция оказалась нежизнеспособной и потому постепенно стала сдавать свои позиции. Однако возможен и другой ответ: интроспекция все еще с нами, она находит себе применение в самых различных вариантах, и вербальный отчет — лишь один из них. Первое утверждение — о крахе интроспекции — можно признать верным, если речь идет о той интроспекции, которую разрабатывал Титченер в Корнелле и 1900— 1920 гг., тогда как второе — о замаскированной интроспекции —принимается современными исследователями, утверждающими, что понятие сознательного опыта имеет смысл лишь в том случае, если оно определено на операциональном уровне. Дуализм Вера в существование сознательной психики (conscious mind) у человека так же стара, как философия и вера в бессмертие души — этой бессмертной части человека, который не есть одно лишь бренное тело. Отсюда и случилось, что нечто сознательное — это обычно лишь одна составляющая в дуалистической контраверзе, например дух — в противоположность материи, рациональное — в противоположность иррациональному, цель — механизму. Были и психологические монисты, например Ламетри [44], материалист, который в 1748 г. утверждал, что человек — это машина (чем навлек на себя проклятие теологов), но даже он гораздо больше пре-
Psychological Bulletin. 1953.— Vol. 50. — № 3.— P. 169—189.
успел в редукции психических состояний, выделенных дуализмом, к их телесной основе, нежели в описании человека без обращения к дуализму. Догма о бессмертии души и длительное господство богословия неизбежно повлияли на психологию. Термины для обозначения души и психики не различаются во французском и немецком языках (lame; Seele), а также в греческом и латыни (psyshe, nous; anima, mens) так четко, как в переводе на английский. Именно способность мышления претендовала на бессмертие, и Декарт, ревностный католик, наделяет человека разумной душой, созданной из непротяженной вечной субстанции, и приходит к выводу, что животные — это мертвые бездушные автоматы [20]. Таким образом, Декарт стал родоначальником как дуалистической линии (с использованием интроспекции применительно к сознанию), так и объективного подхода (с механистическим пониманием рефлекса). Английский эмпиризм закрепил дуализм и утвердил понятие сознания в психологии. Локк, Беркли, Юм, Гартли, Рид, Стюарт, Томас Браун, оба Милля и Бэн — все они различными способами описывали то, как разум приходит к пониманию внешнего мира. Они признавали базовую дихотомию «дух — материя». Сейчас считается, что этим философам принадлежит честь открытия ассоциации, которая определяет отношения между элементами, составляющими разум или созна-ние [8. Р. 157—245]. Не было прежде (и не найдено поныне) подходящего термина для обозначения нематериальной части дихотомии «дух— материя». Джемс сетовал по этомуповодув1890 г. [32,1. Р. 185—187]. Чаще всего используется или термин «душа» (mind; Seele), или сознание (consciousness; Bewußtheit). Психологи XIX столетия обозначали эту дихотомию как психофизический параллелизм, и эта догма столь твердо запечатлелась в психологическом мышлении, что американская «операциональная революция» текущего столетия смогла победить, лишь преодолев громадные трудности. Здесь едва ли стоит особенно вдаваться в подробности, описывая историю веры в то, что мы называем сознанием. Многие столетия существование сознания казалось очевидным, само собой разумеющимся фактом, основной, неоспоримой реальностью нашего собственного бытия. «Cogito ergo sum», — сказал Декарт. Джемс обобщил это так [32, I. Р. 185]: «Интроспективное наблюдение — вот то, на что нам следует полагаться в первую очередь, главным образом и всегда. Понятие "интроспекция" необходимо четко определить — оно означает, очевидно, смотрение в собственную душу и отчет о том, что мы там открываем. Каждый согласится, что мы обнаруживаем при этом состояния сознания. Насколько мне известно, наличие таких состояний еще ни один критик не подвергал сомнению, каким бы скептиком ни был он в других отношениях. Существование познания такого рода есть незыблемый факт, в то время как в отношении других явлений нередко случается, что в сфере философского сомнения они вдруг теряют ясность своих очертаний. Все люди непоколебимо уверены, что они ощущают себя мыслящими, что они могут отличать свои психические состояния (такие, как внутренняя активность или страсть) от объектов, вызывающих эти состояния. Я считаю эту уверенность самым фундаментальным постулатом психологии и отвергаю какое-либо исследование этой уверенности как слишком метафизическое». В целом философы, физиологи и физики, заложившие основы новой экспериментальной психологии в 1850—1870 гг., — Фехнер, Лотце, Гельмгольц, Вундт, Геринг, Мах и их сотрудники — были сторонниками концепции психофизического параллелизма, которые вполне согласились бы с точкой зрения Джемса. Психология (даже новая «физиологическая психология»), в сущности, изучала сознание, и ее главным методом была интроспекция. Физиология потому сомкнулась с психологией, что «параллелисты» верили положению, высказанному Гексли: «нет психического без нервного» [30], и поэтому использовали оборудование физиологической лаборатории для контроля стимуляции и записи эффектов нервных ответов. Так что же такое интроспекция (innere Wahrneh-mung)? Существует множество мнений относительно того, каким образом сознание наблюдает свои собственные процессы, их история берет начало еще от Аристотеля и Платона. Эйслер обобщил взгляды 84 авторов на эту тему — от Аристотеля до начала нынешнего столетия [21, III. P. 1735—1742]. Локк, основатель эмпиризма, утверждал, что все идеи — следует говорить: «содержания сознания» — возникают или посредством чувственного опыта, который доставляет знания о внешнем мире, или посредством рефлексии — внутреннего чувства, дающего знание о собственных действиях души. Ранние эмпиристы считали, что ни ощущение, ни рефлексия не могут вводить человека в заблуждение. Сформировалось убеждение, что иметь сознательное переживание значит то же, что знать о том, что ты его имеешь. Это позволило Вундту, строившему свою новую систематическую физиологическую психологию на основе английского сенсуализма, решительно определить интроспекцию как непосредственный опыт [98. Р. 1—6]. Он полагал, что факты физической науки опосредованы и производны с помощью умозаключений от выводов непосредственного опыта, в котором и через которое они непосредственно даны и составляют субъективный предмет психологии. Эта точка зрения наводит на мысль, что, по Вундту, интроспекция не может «обманывать», однако на деле мы видим здесь противоречие, поскольку в Вундтовой лаборатории уделялось большое внимание тренировке способности к интроспективному наблюдению и точному описанию сознания. Брентано писал в 1874 г.: «Феномены, постижимые умственно, верны сами по себе. Поскольку они возникают, постольку они существуют в действительности. Кто откажется признать в этом огромное преимущество психологии над физическими науками?» [12,1. Р. 131—203]. Джемс заметил на это: «Если бы иметь чувства или мысли в их непосредственной данности было бы вполне достаточно, то дитя в колыбели было бы психологом и к тому же непогрешимым!» [32,1. Р. 189]. Огюст Конт, основатель позитивизма, дал классическое возражение против очевидной адекватности непосредственного переживания, указав, что интроспекция, будучи деятельностью души, будет всегда находить душу, занятую интроспекцией, но никогда — какими-то другими из разнообразных деятельностей. По сути аргумент Кон-та гораздо больше, чем просто игра слов. Он соответствует утверждению, что интроспекция — не процедура, а только лишь признание того факта, что знание, од- нажды данное, существует как знание. Конт жаловался, словно бихевиорист XIX в., что интроспекция недостоверна, что она дает описания, которые часто не могут быть проверены, что во многих отношениях ее данным не хватает позитивного характера, требуемого наукой. Д.С. Милль ответил на возражения Конта и утверждал, что интроспекция — это процесс, который требует тренировки для обеспечения достоверности. Она не является строго непосредственной, поскольку включает память — возможно, непосредственную память, тем не менее непосредственные воспоминания — это не есть данные сами по себе, и здесь возникает вероятность ошибки [53. Р. 64]. По поводу этого вопроса в целом смотри блестящие рассуждения Джемса [32, I. Р. 187—192]. Точка зрения Милля подкреплена современным пониманием того, что почти невозможно отличить анестезию от непосредственной антероградной амнезии: человек, чья память длится 1 секунду, имеет столь же глубоко ущербную способность к интроспекции, поскольку практически он бессознателен так же, как любой реагирующий организм или машина. Классическая интроспекция
Можно считать классической интроспекцию, которая была определена через достаточно формальные правила и принципы и возникла непосредственно из ранних исследований Вундтовой лаборатории в Лейпциге. Конечно, для интроспекции нет каких-либо неизменных правил. Великим людям свойственно не соглашаться друг с другом и изменять свои позиции. Тем не менее по существу и Вундт, и Кюльпе до его отъезда из Лейпцига, и Г.Э. Мюллер в Гёттингене, и Титченер в Корнелле, и многие другие менее важные «интроспек-ционисты», признававшие первенство этих ученых, были едины. Штумпф в Берлине придерживался менее строгих принципов, а более поздняя интроспекциони-стская доктрина Кюльпе, развитая им после того, как он пришел в Вюрцбург, противостоит Вундту и Титче-неру. Классическая интроспекция в общем смысле — это убеждение, что описание сознания обнаруживает комплексы, образуемые системой сенсорных элементов. Именно против этой доктрины восстали Кюльпе в Вюрцбурге, бихевиористы под руководством Уотсона и гештальтпсихологи по инициативе Вертгеймера. Ин-троспекционизм получил свой «-изм» потому, что восставшие новые школы нуждались в ясном и четком обозначении оснований, которым они противопоставляли собственные, принципиально новые черты. Ни один сторонник интроспекции как базового метода психологии никогда не называл себя интроспекционистом. Обычно он называл себя психологом. Вундт, пытавшийся утвердить новую психологию как науку, обратился к химии как к ее модели. Следствием этого выбора явился элементаризм его системы, дополненный ассоцианизмом в целях обеспечения задач синтеза. Психологические атомы — это ощущения (чистые ощущения) и, возможно, также простые чувства и образы. Психологические молекулы — это представления (Vorstellngen) и более сложные образования (Verbindungen). Поскольку взгляды Вундта относительно простых чувств и образов менялись с течением времени, именно ощущения стали постоянной «материей» всех хороших описаний сознания. Так, спустя полвека Титченер заключает, что «сенсорные» (sensory) —прилагательное, которое наилучшим образом обозначает природу содержаний сознания [85. Р. 259—268]. Своим пониманием интроспекции Вундт зафиксировал элементаризм и сенсуализм, и в дальнейшем интроспек-ционизм в своих лабораториях неизменно обнаруживал сенсорные элементы, поскольку они были результатами «хорошего» наблюдения. Разумно предположить, что сама атмосфера этой лаборатории и местная культурная традиция сделали больше для увековечения этих представлений, чем доводы в защиту наблюдения, приводимые в публикациях. Хотя Вундт определил предметом психологии непосредственный опыт [97; 98. Р. 1—6], он все-таки отличал интроспекцию (Selbstbeobachtung) и внутреннее восприятие (innere Wahrnehirmng). Внутреннее восприятие может быть ценным само по себе, но это еще не наука. Вундт настаивал на тренировке испытуемых. Даже в экспериментах на время реакции в лейпцигской лаборатории испытуемые должны были долго трениро-ваться для выполнения предписанных актов перцепции; апперцепции, узнавания, различения, суждения, выбо-
ра и т. п., а также сразу сообщать, когда сознание отклоняется от требуемых задач. Так, Вундт указывал, что ни один испытуемый, который выполнил менее 10 000 интроспективно проконтролированных реакций, не подходит как источник сведений для публикации из его лаборатории. Некоторые американцы, Кеттел в их числе, считали, однако, что психика нетренированного испытуемого тоже может представлять интерес для психологии, и позднее по этому поводу возникла небольшая дискуссия между Болдуином и Титченером [8. Р. 413, 556]. В целом понимание интроспекции Вун-дтом было гораздо либеральней, чем обычно думают: в формальной интроспекции он оставил место и для ретроспекции, и для непрямого отчета. Гораздо менее податлив он был в отношении элементов и их сенсорной природы. Событием для интроспекции явилось принятие концепции, согласно которой физика и психология отличаются друг от друга не фундаментальным материалом, но лишь точками зрения на него. Мах в 1886 г. выдвинул положение о том, что опыт («ощущение») составляет предмет всех наук [48], а Авенариус несколькими годами позднее — что психология рассматривает опыт, зависящий от функционирования нервной системы (он назвал ее «системой С»), а физика — как независящий от нее [3]. Затем, когда эти два философа согласились, что между ними нет противоречий, они оказали большое влияние на Кюльпе и Титченера, находившихся тогда в Лейпциге. Кюльпе в своем учебнике 1893 года представил это различие между психологией и естественными науками как различие в точках зрения [41. Р. 9— 13], но Титченер придал ему особенно большое значение. В 1910 г. он говорил, что данные интроспекции — это «общая сумма человеческого опыта, рассматриваемого в зависимости от переживающего субъекта» [79. Р. 1—25], а позже он смог написать формулу: интроспекция = психологическое (ясное переживание —» отчет), что означает: интроспекция есть наличие ясного (clear) переживания с психологической точки зрения и отчет о нем тоже с психологической точки зрения [83. Р. 1—26]. Замените психологическое на физическое, и вы получите формулу для физики. Избитый пример интроспекции — иллюзия: случай, когда восприятие отличается в каком-то отношении от стимула-объекта. В восприятии переживание рассматривается как раз так, как оно протекает, в зависимости от характера восприятия воспринимающим лицом, т. е. в зависимости от деятельности его нервной системы. Испытуемый должен отвлечься от физической фактуры объекта. Пусть физик обращается к ней с помощью измерения и прочих физических методик. Тит-ченер отстаивал такой взгляд на это различие всю свою жизнь [85. Р. 259—268]. Именно Кюльпе расщепил психологический атом Вундта, разложив ощущение на четыре неделимых, но независимо изменяющихся свойства: качество, интенсивность, протяженность и длительность [41. Р. 30—38]. Позднее этот взгляд разделял Титченер [6. Р. 17—35]. Одна из наиболее всесторонних дискуссий по проблемам интроспекции была начата эрудитом Мюллером в 1911 г. [55. Р. 61—176]. Он оказался еще более либеральным, чем Вундт, и оставил место для всех непрямых и ретроспективных форм интроспекции. Будучи главным образом заинтересованным в приложении интроспекции к исследованиям памяти, он подчеркивал между настоящим воспоминанием о прошлой апперцепции прошедшего события и настоящей апперцепцией настоящего воспоминания о прошедшем событии важное различие, -поскольку о текущей апперцепции можно расспросить, а прошлая апперцепция зафиксируется и не сможет больше служить предметом исследования. Не кто иной как Титченер наложил самое большое ограничение на интроспекцию, потребовав исключить значения из всех описаний сознания. Поначалу Титченер держал это представление при себе, называя появляющиеся в отчетах значения ошибками стимула. Он настаивал на том, что тренированный испытуемый, принявший психологическую точку зрения, описывает сознание (зависимый опыт) и не делает попыток описать стимул-объект (независимый опыт, данный с точки зрения физики) [5; 79. Р. 22]. После того как Кюльпе попытался обнаружить безобразные (нечувственные) мысли в сознательных процессах суждения, действия и других мыслительных процессах, Титченер построил свою критику этих положений на запрете использовать какие бы то ни было значения в данных интроспекции [80]. Он доказывал, что прямое описание [Beschreibung, cognitio rei) дало бы разновидность сенсорных содержаний, ставших стандартными в классической интроспекции," и что заключения о данных сознания (Кип-dgabe, cognitio circa rem) — это значения, которые не существуют в виде наблюдаемых сенсорных процессов [81; 82]. Отсюда его психология даже получила название экзистенциональной, потому что он был убежден, что значения, выступающие как предположения, лишены положительного характера, который имеют ощущения и образы как экзистенциональные данные. Никогда не было полностью правильным утверждение, что интроспекция — это фотография и что она разрабатывалась без помощи предположений и значений. Обратимся к типичным интроспективным исследованиям Титченера [ 16; 25; 28; 31; 58; 59; 64]. Налицо очень большая зависимость от ретроспекции. Порой требовалось 20 минут на то, чтобы описать продолжавшееся 1,5 секунды состояние сознания, и в течение этого времени испытуемый ломал голову, силясь вспомнить, что же на самом деле случилось более чем за 1000 секунддо этого, опираясь, естественно, на предположения. На Йельской встречеАРАв 1913 г. J.W. Baird с большим энтузиазмом подготовил публичную демонстрацию интроспекции в исполнении обученного (trained) испытуемого, но представление не получилось впечатляющим. Интроспекция со сведенным к минимуму количеством предложений и значений вылилась в занудное перечисление сенсорных элементов, которые, как считалось, не обладали почти никакой функциональной ценностью для организма и потому не представляли интереса, особенно для американских ученых. Классическая интроспекция, как мне кажется, утратила свой блеск после смерти Титченера в 1927 г., поскольку продемонстрировала функциональную бесполезность, казалась скучной и к тому же была недостоверной. Самому духу лабораторных исследований присущ описательный подход, поэтому то, что получено в одной лаборатории, невозможно проверить в другой: невозможно удостовериться в истинности интроспективных отчетов о состояниях сознания, сопровождающих действие, чувство, выбор и суждение. Поэтому не приходится удивляться, что Кюльпе, Уотсон и Вертгеймер, все в течение одного десятилетия (1904—1913), энергично выступили против оков этого идеалистического, но жесткого педантизма. Описание неощутимого
То, что получило название систематической экспериментальной интроспекции, развивалось в Вюрцбургев 1901 — 1905 гг. под руководством Кюльпе [8. Р. 101—410, 433—435]. Кюльпе, испытавший, подобно Титченеру, влияние позитивизма Маха, переехал из Лейпцига в Вюрцбург с убеждением, что экспериментальная психология должна изучать также и мышление. Новая экспериментальная психология умела обращаться с ощущением, восприятием и реакцией, а Эббингауз в 1885 г. добавил к этому списку память. Вундт сказал, что мысль не может быть изучена экспериментально. Однако позитивист Кюльпе был уверен, что ему надо лишь найти испытуемых, готовых мыслить в контролируемых условиях, а затем получить у них интроспективный отчет о мыслительных процессах. Последовала блестящая серия работ, выполненных учениками Кюльпе: Майером и Ортом по ассоциации (1901), Марбе по суждению, Ортом по чувству (1903), Уоттом по мышлению (1905), Ахом по действию и мышлению (1905). В каждой из этих работ утверждалось, что так называемая классическая интроспекция не соответствует ни одной из названных проблем. Майер и Орт описали цепочку ассоциированных образов в процессе мышления, но не обнаружили в интроспекции никаких указаний на то, как мысль направляется к своей цели [50]. Марбе нашел, что если суждения можно легко выражать в терминах образов, то интроспекция не дает ни малейшего намека на то, как и почему они сформированы [49]. В исследованиях Орта чувство «сопротивлялось» интроспективному анализу, так что ему пришлось изобрести не вполне ясный термин сознательное отношение, чтобы описать эмоциональную (affective) жизнь. У его испытуемых чувства, конечно, не проявлялись в виде ощущений или образов. Уотт и Ах независимо друг от друга пришли к взаимно согласующим- ся результатам. Уотт, дабы сделать интроспекцию эффективнее, изобрел прием дробления (fractionation): он разделял психологическое событие (event) на несколько следующих один за другим периодов и исследовал каждый из них в отдельности, тем самым добивался редукции памяти и заключений (inference), которые включались в интроспективный отчет. И все же сущность мышления оставалась для него неуловимой, пока он не понял, наконец, что целенаправленность мышления задается задачей или инструкцией (он называл это задачей — Aufgabe), которую испытуемый принял до того, как начался процесс его мышления [92]. Ах развил понятие детерминирующей тенденции как ведущего бессознательного принципа, который направляет сознательные процессы по заранее заданному руслу в направлении решения задачи. Он же разработал процедуру дробления с хроноскопическим контролем и дал формулировку метода — систематическая экспериментальная интроспекция. И детерминирующая тенденция, сама по себе неосознаваемая, и сознательные процессы, ею направляемые, оказались для испытуемых Аха непредставимыми в терминах классической интроспекции, т. е. на языке ощущений и образов. Для этих смутных, ускользающих содержаний сознания Аху пришлось ввести термин сознаваемость, а его испытуемые научились описывать свое сознание в терминах ненаглядных переживаний сознания (unanschauliche Bewusstheiten—нем.) [1]. Представители вюрцбургской школы полагали, что с помощью метода интроспекции они открыли новый вид психических элементов, но понятие сознанности не получило статуса признанного в отношении ощущения и образа. Вместо этого говорили об открытии вюрцбургской школой безобразного мышления, и многие именно это ставили ей в упрек: открытие носит чисто негативный характер, пусть мысли — это не образы, но что же они такое? Титченер, правда, считал, что он знает ответ на этот вопрос. По Титченеру, мысли, о которых говорят вюрцбуржцы, представляют собой отчасти сознательные отношения (attitudes), которые являются смутными, мимолетными паттернами ощущений и образов, отчасти — значениями и суждениями, которые должны быть исключены из психологии, ибо задача их изучения не является адекватной описанию [80]. С высоты прошедших 40 лет мы видим, что главный вклад этой школы — это понимание важности неосознанной задачи и детерминирующей тенденции. Течение мысли детерминируется неосознанно — вот вывод, который был подготовлен духом времени в период его открытия: тогда же Фрейд обнаружил, что область мотивации обычно недоступна интроспекции. Однако вывод Кюльпе несколько отличался от такого понимания. Он считал, что наличие едва уловимых сознанностей в сознании установлено достоверно, но при этом называл их функциями, чтобы отличить от ощущений и образов классической интроспекции, которые называл со-держаниями [43]. Функция и содержание —вот два вида данных о сознании, составляющие вместе то, что обозначается как двухчастная психология позднего Кюльпе. Так своим выбором Кюльпе объединял интроспекцию Вундта с интроспекцией Брентано. Он также способствовал грядущему протесту против Вундтовой интроспекции со стороны гештальтпсихологии.
|
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-12-12; просмотров: 408; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.129.249.117 (0.02 с.) |