Аппиан о происхождении римского пролетариата

«...богатые, захватив себе большую часть не разделенной на участки земли, с течением времени пришли к уверенности, что никто ее никогда у них не отнимет. Расположенные поблизости от принадлежащих им участков небольшие участки бедняков богатые отчасти скупали с их согласия, отчасти отнимали силою. Таким образом богатые стали возделывать обширные пространства земли на равнинах вместо участков, входивших в состав их поместий. <…> число италийцев уменьшалось, они теряли энергию, так как их угнетали бедность, налоги, военная служба. Если даже они и бывали свободны от нее, все же они продолжали оставаться бездеятельными: ведь землею владели богатые, для земледельческих же работ они пользовались рабами, а не свободнорожденными».[157]

Лишавшиеся своей земли, они скапливались в городах, где им не находилось практически никакой работы. Добавим к этому, что ремесленнический труд в Риме, точно так же, как и в греческих городах, чуть ли не с самого его основания считался уделом париев, заниматься им было унизительно для свободного человека. Позднее к этим несчастным, что вместе с землей потеряли опору в жизни, добавятся и те, кто вообще питает органическое отвращение ко всякому регулярному труду (такие были во все времена, изобилует ими и наше).

А следовательно, как всякому свободному гражданину, им претит занятие физическим трудом. Особенно таким, который способен унизить человека. Поэтому для собственного обслуживания даже римские парии нуждаются в рабах. Атмосфера же общества, богатеющего на своих завоеваниях, позволит всем им сформировать род морального оправдания пусть сначала и вынужденному, но через поколения становящемуся врожденным тунеядству,— в их глазах физический труд становится уделом рабов, занятием, недостойным свободного человека. Единственное исключение из всех видов занятий —это труд земледельца на своей собственной земле.

Цицерон об отношении к труду:

«А о том, какие ремесла и промыслы надо считать благородными, какие низкими, мы знаем примерно следующее. Во-первых, не одобряются те промыслы, которые вызывают ненависть людей, как промыслы сборщиков податей и ростовщиков. Неблагородны и презренны промыслы <…> всех тех, кто продает свою работу, а не искусство, ибо само получение платы служит задатком на рабство. <…> Ремесленники все занимаются грязным делом: в мастерской не может быть ничего от свободнорожденного. <…> Но те ремесла, которые требуют значительного ума или приносят серьезную пользу, как медицина, архитектура, преподавание почтенных наук, считаются почтенными — для тех, конечно, кому они подходят по их социальному положению. Что касается торговли, то мелкую надо считать презренной; но если она крупная и богатая, когда привозится отовсюду много товаров и они продаются оптом многим без надувательства, то такую торговлю не следует порицать... Но из всех способов добывания благ нет ничего лучшего, прибыльнее, достойнее свободного человека, чем земледелие».[158]

Все эти люди формально обладали правами римских граждан, участвовали в выборах магистратов, в народных собраниях (никаких собственных политических интересов они, правда, не имели и обычно голосовали за кого скажут); не имели они и никакой собственности. Этот слой жил за счет подачек богатых граждан, становясь клиентами и поддерживая их кандидатов на выборах, выполняя какие-то мелкие услуги, наконец, просто за счет государственных раздач. В I веке до н. э. их содержание взяла на себя римская казна: по закону Кассия, изданному в 73 г. до н. э., каждому из пролетариев полагалось 5 модиев зерна в месяц (примерно 1,5 кг в сутки). В 50—40 до н. э. в Риме регулярно получали бесплатный хлеб до 300 тысяч человек; все они были занесены в особые списки, и было бы прямым нарушением римского закона хоть в чем-то обделить этих невольных нахлебников.

 

Многие плебеи имеют своих рабов, и уже этим они противостоят не рабовладельцам, но рабам. Своих рабов имеют и клиенты. Т.е. люди, не имеющие собственного источника доходов и живущие милостью своих патронов.

Марциал

Устал ходить я на поклоны! Рим, сжалься

Ты над клиентом! Долго ль мне еще надо,

Толкаясь в свите между бедняков в тогах,

Свинчаток сотню получать за день целый…

...

Жду я чего? Раз нога вылезает из обуви рваной,

И неожиданно дождь мочит меня проливной,

И не приходит на зов ко мне раб, мое платье унесший...[159]

Таким образом, жесткая бинарная схема не выдерживает проверки в Древнем мире. Нужна более дробная, которая способна отразить полутона.

Феодальное общество

Высший класс

Казалось бы, с верхней границей этого слоя нет никаких трудностей. Монархи, герцоги, бароны — это несомненно господа. Однако и здесь существуют серьезные препятствия для понимания подлинного существа феодальных отношений. И в первую очередь отношений собственности.

Дело в том, что право собственности на средства производства находится у них. Но часто даже у королей нет денег для того, чтобы привести средства производства в движение, дать своей собственности импульс к развитию. В то же время деньги (и весьма значительные) есть у евреев-ростовщиков, но те не имеют права купить на них землю.

Таким образом, де факто функция собственности на средства производства отнюдь не монополизируется феодальной знатью. В действительности полная собственность оказывается расчлененной между разными слоями общества. При этом ни один из ее действительных субъектов не способен привести их в движение, поэтому социальные группы, обладающие лишь ограниченными возможностями, вынуждены сотрудничать друг с другом.

Отсюда бароны пресмыкаются перед ростовщиками, в свою очередь, последние — перед аристократами.

Вальтер Скотт. «Айвенго»

Айвенго, благородный рыцарь, относящийся к одному из самых знатных саксонских родов. Пусть это и не норманн, но все же — представитель нобилитета.

Красавица Ребекка. Она вздыхает по юному герою, но понимает, что никаких перспектив стать его избранницей у нее нет. И все потому, что она — дочь своего отца.

Отец Ребекки относится к самой презренной разновидности человеческого рода: во-первых, он еврей, во-вторых — ростовщик. Хуже некуда.

Но вместе с тем даже король Ричард Львиное сердце вынужден обращаться к нему и ему подобным для своего выкупа из заточения у Леопольда Австрийского.

Пушкин. Скупой рыцарь.

Молодой барон вынужден унижаться перед ростовщиком.

Впрочем, решение может быть и в другом. Так, Торквемада инициирует изгнание евреев из Испании, при этом евреям не разрешается брать с собой ничего из принадлежащих им богатств.

«Кружевные перемирия»

Название этого явления происходит от кружевных воротничков, которыми украшаются одежды дворян.

Время от времени в боевых действиях устраиваются перемирия, в течение которых офицеры приводят себя в порядок.

Прачки в войсках. Особое отношение к прачкам даже со стороны противника.

Почему перемирие?

Да потому что нет лишнего комплекта белья. Офицеры нищи.

Дюма. «Три мушкетера»

Мушкетеры ворую вино у господина Буонасье, и никто из них, даже высокородный граф Де Ла Фер не видит в том ничего плохого.

Капиталистическое общество

САНКЮЛОТЫ.

(от франц. sans — «без» и «culotte» — короткие штаны), термин времен Великой французской революции.

В русском переводе часто применяется в значении «голодранец».

В действительности аристократы называли санкюлотами представителей городской бедноты, носивших в отличие от дворян не короткие, а длинные штаны. В годы якобинской диктатуры санкюлоты — самоназвание революционеров. Поэтому современный смысл — это «не имеющий смокинга».

Но от «не имеющего смокинга» до нищего, бедствующего под парижскими мостами, — дистанция огромного размера.

Санкюлоты — это третье сословие. Но в третьем сословии:

— состоятельные врачи, имеющие хорошую клиентуру (Марат),

— адвокаты, имеющие неплохие гонорары (Робеспьер),

— влиятельные журналисты, кумиры парижской публики (Демулен),

— видные писатели, перед которыми заискивают даже короли (Дидро, Вольтер).

Многие из них имеют свои дома, свои выезды.

Альфред Крупп.

«Фабрика», оставшаяся после Фридриха [отца основателя крупповской империи, Альфреда Круппа.—Е.Е.], состояла из полуразвалившегося строения <…> В этом сарае слонялись без дела пятеро брюзжащих рабочих, уже длительное время не получавших заработной платы.[160] «Когда в 1870 г. разразилась война между Германией и Францией и пушки Крупа разгромили империю Наполеона III, Альфред был на вершине своего могущества. На его заводах было занято более 10 тыс. рабочих, и, как неограниченный властитель, он управлял крупнейшим промышленным комплексом Германии».[161] А в промежутке между 1826 и 1870 гг. было все: и изнурительный труд будущего магната, и напряженный научный поиск, сделавший его одним из крупнейших экспертов сталелитейного ремесла, и непрерывное изобретательство, и, конечно же, кража чужих патентов.

Если Альфред Крупп начинал с полуразвалившегося сарая, то закат своей жизни он встречает на вилле «Хюгель». Это был,— пишет его биограф,— огромный величественный дворец со 180 помещениями, строительный материал для которого завозился аж из далеких каменоломен Шантильи под тогда враждебным Германии Парижем.[162]

Кто он? Акула капитализма или принужденный к каторжному труду галерный раб? А ведь все это в одном лице На разных этапах жизненного цикла это один и тот же человек. (О жизненном цикле разговор пойдет позднее, в контексте статусов и социализации).