Возможности для парламентской демократии

Падение самодержавия обнажило глубину социально-политических противоречий и, одновременно, породило взлет социальных ожиданий у большей, наиболее обделенной части общества. Для этого периода характерны высокая гражданская активность, осознание личностью своих интересов и необходимости объединения для их реализации. Проявилось гигантское несоответствие между вполне понятным стремлением рабочих, солдат, крестьян многонациональной страны к немедленному удовлетворению их требований, обусловленных нищетой, отсталостью, тяжелым гнетом самодержавия, военной разрухой, и возможностями их реализации в условиях 1917 г. Массы раздражали слабость, колебания власти даже в тех вопросах, которые были разрешимы правовым путем. Все это приводило к широкому применению прямого революционного действия: явочным путем введение восьмичасового рабочего дня, братание на фронте, захват крестьянами помещичьих земель и т.п. Поскольку шла война, и страна была наводнена оружием, при крайнем обострении противоречий вооруженные эксцессы были неизбежны. Но определяющим был другой процесс. Политическая свобода, не ограниченная никакими рамками, способствовала бурному, лавинообразному формированию гражданского общества. Все слои были охвачены самодеятельными организациями: Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, фабзавкомы, профсоюзы, солдатские комитеты, лиги, ассоциации, крестьянские комитеты, организации многочисленных партий, разнообразные союзы... Консервативные силы, сторонники старого строя были слабыми. Падение самодержавия, переход армии на сторону народа, разрушение репрессивного аппарата — все это лишило их рычагов влияния на общество. Черносотенные организации были распущены. Силы, стремившиеся восстановить самодержавие, не могли существенно повлиять на ситуацию.

Черты, характерные для западной политической культуры, получили дальнейшее развитие. Органы власти действовали фактически по типу парламентской республики (хотя официально Россия была объявлена республикой 1 сентября 1917 г.). Как говорилось. Временное правительство возникло под эгидой Государственной Думы, символизировавшей парламентаризм. Местное самоуправление — земства, городские думы — получило широкие права и избиралось на основе всеобщего избирательного права. Объявлено о подготовке к выборам в Учредительное собрание, которому предстояло стать полноценным парламентом. Яркий показатель этих процессов — взаимодействие партий, которых в 1917 г. насчитывалось около ста, с властью и с массами. Временное правительство функционировало на многопартийной основе. Первый состав базировался на либеральной части спектра. Последующие, с мая 1917 г. — на основе широкой коалиции, включающей социалистические партии, при отсечении крайне правых элементов (черносотенцы) и крайне левых (большевики, анархисты). Местные органы власти, земства, городские думы, также были многопартийными. Политические партии разворачивали свою деятельность как партии парламентского типа, включая партию большевиков. Стало нормой политической практики — борьба за влияние на массы через прессу, агитацию и пропаганду, через различные партийные мероприятия, противостояние партийных программ и списков кандидатов от партий на выборах и т.п. Эти факты послужили поводом для заявлений, которые успели в настоящее время стать общим местом в политических речах и публицистике: развитие России в 1917 г. пошло бы по западному, демократическому пути, если бы не вооруженное восстание большевиков. Однако в истории нельзя руководствоваться пристрастиями, пусть даже благими. Необходимо поставить вопрос: насколько западный, парламентский путь был реален в 1917 г. при условии выбора снизу?

Временное правительство и коалиция сил, которые за ним стояли, выступали за переход на западный, буржуазно-демократический путь развития. Парламент и разделение властей, правовое государство и гражданское общество, рынок как способ функционирования экономики, а следовательно, социально-классовая дифференциация, и развитая частная собственность — все это привлекало в основном образованную часть общества, а также те массовые слои, которые уже были связаны с западного типа капиталистическими структурами и являлись приверженцами этого пути (предприниматели, часть рабочего класса, в основном квалифицированного, часть крестьянства, связанного с рынком, мелкие собственники города и т.п.). Какова была их доля в обществе?

Интересный материал для определения политических предпочтений населения России содержат итоги выборов, которые проводились в 1917 г. на основе всеобщего избирательного права: в органы местного самоуправления и Учредительное собрание. Безусловным сторонником западного пути развития для России в буржуазно-демократическом варианте была партия кадетов. Она превратилась в ведущую партию либерального направления, вбирая в свой состав слабые либеральные организации, осколки партии октябристов. Процент голосов, который эта партия собрала на выборах, дает адекватное представление о численности сторонников западного образа в российском обществе. Он был фактически стабилен на протяжении всей революции. Приведем некоторые данные. На выборах в городскую Думу Москвы (июнь 1917 г.) кадеты получили 16,8% голосов. В Петрограде на выборах в районные думы (конец мая — начало июня 1917 г.) — 22 %, в городскую Думу (август 1917 г.) — 21%. В целом по 50 губернским городам России на осенних выборах в городские думы за эту партию проголосовало 12,2% избирателей. Таким образом, в крупных городах число сторонников западного пути колебалось ориентировочно от 1/8 до более 1/5. В уездных городах и сельских районах поддерживающих кадетов было значительно меньше и составляло 4—5% — около 1/20 населения. Обобщённые данные дают выборы в Учредительное собрание. Кадеты вместе с союзниками получили 17% голосов, что составляло около 1/6 части населения. Однако собственно кадеты получили лишь 4,6% голосов. Очевидно, что при таком раскладе западный выбор для страны был маловероятен. Если же учесть, что его сторонники выступали за продолжение войны до победного конца, то определенно нереален.

Окончательный выбор пути развития в условиях революции и открытой политической борьбы зависел от того, на чью сторону встанет большинство народа. Уверенно можно сказать, что западный вариант развития не мог быть итогом выбора снизу: его социальная база, как неоднажды говорилось, была чрезвычайно узкой для огромной мозаичной страны. Однако дело не только в узости социальной базы. Вспомним, что западная цивилизация на протяжении первой половины XX в. находилась в состоянии глубокого кризиса, чреватого ее гибелью. И хотя во многих странах, в том числе и в России, шли поиски путей реализации прогрессивного типа развития, но Запад в это время не мог быть образцом. В этом была одна из главных причин, которая наряду с влиянием исторических особенностей страны, обусловила довольно широкое распространение среди российской интеллигенции социалистических идей как альтернативы, способной обеспечить прогресс общества, но без европейских контрастов и потрясений. Можно согласиться с интересной мыслью английского историка Т. Шанина, что Россия стала первой в мире страной, где под вопрос была поставлена абсолютная ценность западноевропейского опыта для остального человечества. Но не единственной! Лишь в последней трети XX в. Запад снова приобретает привлекательность.

Феномен большевизма

Несколько десятилетий в советской историографии доказывалось, что в 1917 г. идеи марксистского социализма, мировой пролетарской революции увлекали большинство народа, а революция носила социалистический характер и привела к установлению диктатуры пролетариата. Так ли это?

Марксизм, напомним, — типичный продукт западной культуры. Уже в силу этого он не мог получить широкого распространения в России, стране преимущественно незападной, самобытной. Естественная социальная база подобных учений — фабрично-заводской пролетариат — составлял в момент революции всего лишь 3,6 млн. человек, то есть около 2,57% населения. При этом надо учесть следующее.

Ядро городского рабочего класса, численность которого трудно определить, находилась еще в процессе формирования. В большинстве это были квалифицированные заводские кадры с относительно большим стажем работы в промышленности и ослабленными связями с крестьянской общиной. Значительная часть из них закрепила семьи в городе. Однако они составляли меньшинство во всех отраслях экономики, использующих наемный труд. Они постоянно растворялись в массах рабочих из сельских районов. В 1908—1913 гг. заводская промышленность Петербурга, например, пополнилась 69774 рабочими. Удельный вес потомственной квалифицированной рабочей силы еще уменьшился в годы первой мировой войны: набор в армию, приток новых рабочих из крестьян, увеличение числа женщин на конвейерах патронных заводов и т.д. Между квалифицированным немногочисленным ядром и низкоквалифицированной или вовсе неквалифицированной массой рабочих была пропасть: в мировосприятии, оплате труда, условиях жизни и т.п.

Вышедший из деревни рабочий класс нес в город традиции почвенной культуры. В его сознании господствовали общинные ценности. В силу этого российский рабочий класс в основной массе воспринимал как естественные лозунги социального равенства (социализма), отмены частной собственности. Но, что касается марксизма, то далеко не весь рабочий класс разделял эти идеи. Показательна в этом плане судьба партии меньшевиков, которая руководствовалась теорией марксизма в ее классическом варианте и была близка по типу к западной социал-демократии. Приведем некоторые данные. На выборах в органы местного самоуправления в крупнейших промышленных центрах (то есть там, где социальная база для марксизма была наиболее обширна) меньшевики получили: в городскую Думу Петрограда — 4% голосов, в районные думы Москвы — 4%. Выборы в Учредительное собрание дали этой партии только 2,9% голосов. Казалось бы, немного, но в силу сказанного выше, это можно считать безусловным успехом.

Большевизм представлял собой сложное политическое явление, обусловленное колоссальной российской спецификой и многоукладностью. Вновь подчеркиваем: это не столько эападный марксизм, сколько доморощенный ленинизм. Несмотря на клятвы в верности и преданности марксизму и беспрерывное разоблачение ревизионистов, марксизм для В. И. Ленина, других лидеров РСДРП(б) фактически служил теоретическим инструментом для формулирования доктрины которая отражала проблемы российской действительности. Более того, «привязанность» к марксизму как теоретической основе в определенной мере мешала большевикам в 1917 г., хотя это и не осознавалось. В частности, одно из важнейших положений марксизма о мировом характере пролетарской революции накрепко пристегивало большевиков к ситуации в Европе, порождало в 1917 г. острейшие споры о том, «кто начнет» мировую революцию — Россия или Запад, а позднее — попытки любыми средствами спровоцировать революцию в западных странах. Лишь в 20-е гг. в длительной внутрипартийной борьбе удалось ослабить жесткую «привязку» к развитым странам, найти такое толкование марксистской идеи мировой революции (она понималась теперь как длительная историческая эпоха), которое позволяло исходить в доктринальных вопросах прежде всего из внутренних условий. В 1917 г. большевистская доктрина аккумулировала различные тенденции российской действительности: антикапиталистические настроения в рабочем классе; антисобственнические — в крестьянстве, связанном с общиной; стремление народа в условиях разрухи и военных лишений к социальному равенству и справедливости на уравнительных началах; укорененные традиции коллективизма, непонимание и неприятие массами образцов западной демократии и т.п. С большим искусством из пестрого потока жизни лидеры большевиков выбирали моменты, которые явно не имели отношения к марксистскому социализму, но будучи включенными в программу РСДРП(б), давали ей массовую поддержку: мир народам, земля крестьянам, власть Советам, борьба с разрухой и т.д. Массы, поддержавшие большевиков, не разделяли в подавляющем большинстве идей марксистского социализма, мировой пролетарской революции (вряд ли они имели о них сколько-нибудь ясное представление, так как были неграмотны). Однако программа, сформулированная РСДРП(б) как цель революции,, в главных чертах отвечала их ожиданиям и стремлениям. Безусловно, сказалась также усталость от войны и разрухи.

Все это позволило большевикам обрести массовую базу, хотя она не была такой большой, как это принято было считать. Обратимся к соответствующим данным. На выборах в городские думы большевики получили: в Петрограде — 33,4% голосов, в Москве — 11,6%, по губернским городам — 7,5%, по уездным — 2,2%. На выборах в Учредительное собрание большевики собрали 22,5% голосов, то есть менее четверти населения. Как видно, на выборах в местное самоуправление большевики за исключением столицы уступали кадетам. Довольно существенный выигрыш на выборах в Учредительное собрание был получен за счет армии, проголосовавшей за партию, которая поддерживала лозунг мира. На Северном фронте за большевиков подано 61% голосов, на Западном — 67%, на Балтийском флоте — 57,5%. В крупных гарнизонах результаты еще более внушительны: в Петроградском гарнизоне — 79,2%, в Московском гарнизоне — 79,5% голосов. Но даже при этом большевики явно не имели на своей стороне большинства. Очевидно, что нет оснований говорить о социалистическом выборе в марксистском, большевистском варианте.