Сделать демократию действующей

 

/176/ Нельзя недооценивать, как это будет трудно. Восстановить способность принуждать рыночное общество, восстановить право иметь права – это трудная работа. Поначалу это значит восстановить аппетит на конфликты. Это означает понимание, что некоторые объекты в частном секторе – часть проблемы, а не решения, и что им необходимо бросить вызов. Во всех философиях социальных перемен существует понятие антагонизма. И философия Махатмы Ганди не исключение, несколько перестроившее это понятие, с большой склонностью к молитвам и ладану. Хотя и ненасильственная, философия Ганди включает в себя противостояние и конфликт, правда, вежливое противостояние, но всё-таки противостояние. Общественные движения во всем мире, вдохновлённые принципом равенства, развили психологические инструменты, чтобы иметь дело с конфликтом.

Конечно, это угрожает существующему порядку, вот почему многие движения, о которых я говорил, от крестьян до обитателей трущоб, получили ярлык преступников и хулиганов. Превращение инакомыслящих в преступников, происходит не по взмаху волшебной палочки. Это происходит потому, что нынешнее рыночное общество имеет идеологию, при которой те, кто бросает вызов хрупкому согласию вокруг роли рынка, становятся нетерпимыми. Активист Эбби Хоффман однажды заметил: «Вы измеряете «демократию» свободой, которую она даёт диссидентам, но не той, которую имеют массы конформистов». При таком измерении, не много демократии вокруг.

/177/ Возьмите, например, случай с «Кингснортской шестёркой», группой из шести протестующих Гринписа, которые временно блокировали угольную электростанцию на Юго-востоке Англии, требуя положить конец правительственным планам строительства нового поколения подобных электростанций. Они хотели написать масляной краской на дымоходной трубе обращение к премьер-министру Гордон Брауну: «Гордон, покончи с этим!» В конце концов, им удалось написать только слово «Гордон», но чтобы его удалить, понадобилось тридцать тысяч фунтов, и активистов обвинили в преступном причинении ущерба. На суде они признали, что причинили ущерб электростанции, но сделали это, чтобы предотвратить ещё больший ущерб. Для такого случая в законе есть положение. Если вы взламываете дверь горящего дома, чтобы спасти находящихся внутри людей, то вы совершаете взлом с проникновением, чтобы предотвратить ещё больший ущерб. Когда присяжным представили доказательства вреда, причиняемого климатическими изменениями, происходящими в настоящее время (что закрытие этой электростанции на один день предотвратило ущерб человечеству приблизительно на 1,5 миллиона), присяжные согласились с защитой. «Кингснортская шестёрка» была оправдана, правительство Великобритании было вынуждено отступить, и это было даже провозглашено "Нью-Йорк Таймс", как столбовая идея 2008, изменяющая жизнь.

В процессе движения к более справедливому и экологичному миру, прямые воздействия на границы частной собственности от имени глобальной справедливости, несомненно, будут необходимы. Опять-таки это высказывание не является радикальным. Нобелевский лауреат Альберт Гор заметил, что «мы достигли стадии, когда наступает время для актов гражданского неповиновения, чтобы не допустить строительства новых угольных электростанций». ⁸ Суд над «Кингснортской шестёркой» показал, какова сила «прямых действий». Лучшие образцы политического театра делают мир открытым: развлекают, обучают и агитируют одновременно, побуждая других людей действовать новыми, смелыми способами. Говоря о защитниках «Кингснортской шестёрки», не следует забывать о тех, кто сделал свой выбор на этом суде. Конечно, адвокаты, активисты и сочувствующие сыграли свою роль, но было двенадцать других, которые повернули реку вспять – присяжные заседатели.

/178/ В этой игре незначительных людей нет: изменение законного приговора зависело не от государственных бюрократов или бухгалтера энергетической компании, а от двенадцати обычных, безымянных мужчин и женщин. В дебатах этих присяжных, на своих собраниях, они проявили добродетели разума и свободы, оставив нам намёк, на что похожа настоящая демократия. Когда народ способен пересмотреть ценности.

Афинская демократия злоупотребляла публичностью. Сюрприз в том, что способ, каким действовала афинская демократия имел мало общего с одноимённой подделкой. ⁹ В Афинах не было того, что мы называем выборами. Политикой управляла не группа самовыдвиженцев, рвущихся к власти, а участвовали все, вытягивая жребий, вместо выборов. Так избирались двенадцать групп, каждая группа по пятьсот человек, избранных по жребию, вместе эти 6000 человек управляли городом, каждая группа из 500 присяжных осуществляла судебные функции. Эксперты и адвокаты ограничивались ролью консультантов.

Идея выборов по жребию состояла в том, чтобы ни один гражданин не оказался исключённым из участия в коллективном правосудии. Афинский судебный процесс распространялся далеко за пределы зала суда, где сегодня остатки той системы апеллируют к двенадцати присяжным заседателям, выносящим судебное решение. Это можно и нужно распространить повсюду. Как доказывал Сирил Джеймс, в замечательном эссе 1956 года «Каждая кухарка может управлять» ¹⁰, это можно и должно распространить повсюду. В отличие от сегодняшнего дня, когда демократия урезана до рутинной операции «раз в четыре года», Афиняне относились к своей политике серьезно. Слово «демократия» в те времена было синонимом слова isonomia – «равенство», а людей, не интересовавшихся демократией, называли idiots. ¹¹ Сегодня это означает всего лишь «идиоты», а в те времена это слово звучало куда крепче. Написанный Периклом гимн Афинской демократии похож на один из манифестов суверенитета, за который борются общественные движения:

 

/179/ «Подводя итог, Я заявляю, что наш город – пример для всей Греции. И я заявляю, что, по моему мнению, каждый наш гражданин, во всех многообразных аспектах жизни, способен показать себя законным господином и хозяином своей личности, и притом, с исключительным изяществом и многосторонностью». ¹²

Вам не обязательно быть афинянином, чтобы практиковать демократию. Университет Вупперталя в Германии имеет группу планирования, а Центр Джефферсона в Миннеаполисе «политическое жюри», заседателями в которые набирают граждан по случайному принципу. Граждане выслушивают показания специалистов и принимают демократические решения, «с довольно последовательными результатами». ¹³ В конечном счете, никакое движение не знает заранее, как строить исправно действующую демократию. Идея Дэна Мошенберга, что город расширяется в борьбе за него, и размышления Хана Донгфанга, как сделать первый прыжок, знакомы людям из джунглей Лакандон, мексиканского штата Чьяпас. Там сапатисты сколачивают новый вид демократии. Ошибки, которые делаются по пути, – часть процесса демократизации. Этот процесс даже название имеет: Preguritando Caminamos! – «Позовите, и мы придём!» Чтобы посмотреть, как он действует, я летал в Мексику.

Там я увидел множество масок. В аэропорту Мехико все носили голубые хирургические маски. Такую же мне вручил солдат, и, демонстрируя своё оружие, сказал: «Будет лучше, если вы наденет эту маску». Мы защищались друг от друга. Каждый прилетевший мог оказаться носителем свиного гриппа: только что началась вспышка заболевания. Маски были самым заметным признаком того, что Мексика переживала массовые экстерналии (побочные эффекты) во всём, что имело отношение к пище, и эти экстерналии скоро должны будут распространиться далеко за границы Мексики.

/180/ Хотя об этом не сообщалось в англоязычных СМИ, ¹⁴ мексиканская пресса писала об ужасающем состоянии здоровья работников «Граньяс Карол», филиала крупнейшей мясо-упаковочной корпорации «Смитфилд», США. ¹⁵ При участии этой компании, в городе Ла Глория, Мексика, убивают почти миллион свиней в год. ¹⁶ Именно здесь, 30 марта 2009, ¹⁷ почти за месяц до эпидемии, медики официально зарегистрировали первый случай заболевания свиным гриппом. Вирус, который обнаруживают сейчас в Мексике и на юге США, новый вирус H1N1, это та самая разновидность, которая передаётся от свиней к людям.

Корпорация «Смитфилд» настаивает, что неоднократно проверяла своих свиней и установила, что у них не было этого вируса, но «Нью-Йорк Таймс» сообщает о скептическом отношении ветеринарных экспертов по поводу того, была ли эта проверка добросовестной. Сыграла ли фабрика Смитфилд свою роль в эпидемии – это по-прежнему эпидемиологический вопрос, и некоторые федеральные чиновники заявили, что болезнь впервые появилась в Азии, а не в Мексике. Однако своего рода тюремное обращение с животными остаётся весьма вероятным местом возникновения болезни. ¹⁸

А пока что, каждый человек в общественном месте Мехико был обязан носить голубую маску. Самой опасной частью нашего тела оказался рот. ¹⁹ Но моей целью было не Мехико, а самый южный штат страны, Чьяпас. Там я увидел совсем другие маски, когда познакомился с сапатистами, группой партизан, объявивших войну мексиканскому правительству в 1994 году. Вот как их прокламация формулировала состояние дел в этом самом южном углу Мексики за последние 500 лет:

 

«Мы – результат пятисотлетней борьбы, сначала против рабства, а затем против Испании, во время войны за независимость, во главе с повстанцами. Затем в борьбе, чтобы не оказаться поглощёнными американским империализмом, чтобы провозгласить свою конституцию, изгнать французскую империю с нашей земли. А затем диктатор Порфирио Диас не позволил нам справедливо пользоваться «Законами о реформе» и народ восстал. И тогда появились такие лидеры, как Вилла и Сапата, бедняки, такие же, как мы. Нам отказали даже в праве учиться в начальной школе, чтобы использовать нас, как пушечное мясо и грабить богатства нашей страны. Их не заботит то, что у нас нет ничего, совсем ничего, даже крыши над головой, нет ни земли, ни работы, ни медицины, ни еды, ни образования. У нас нет возможности свободно и демократично избирать своих политических представителей, нет независимости от иностранцев, нет мира и справедливости для нас и наших детей». ²⁰

 

/181/ За пятнадцать лет с момента появления этой декларации, они отвоевали землю, по некоторым оценкам, полмиллиона акров, ²¹ построили первые пункты медицинской помощи, создали школы для десятков тысяч людей на своей «освобождённой» территории. Но их самой большой победой стало то, что они провозгласили экспериментом в правосудии и демократии. Эксперимент оказался весьма успешным. Я приехал в Чьяпас, чтобы поговорить с представителями «Хунтас де буэн гобиерно» («Совет порядочного правительства» или кратко «Хунтас»). Когда я встретился с ними, они были одеты в исписанные лыжные маски.

Одно объяснение вполне очевидно: они не хотят быть схваченными мексиканским правительством. А такая участь становится всё более вероятной в связи с недавним наступлением вооруженных сил на Чьяпас. Но и есть другое объяснение маскам. Основа демократии сапатистов – деревня с населением в пятнадцать – сто семей. Они проводят регулярные собрания, на которые разрешается приходить всем и где каждого поощряют выступить. На собрании деревня назначает двух, иногда четырёх ответственных, мужчин и женщин в равной пропорции, которые действуют, как местная власть и как представители в региональном муниципалитете (приблизительно от пятнадцати – ста деревень). Вместе эти муниципалитеты выбирают представителей от всех деревень для их «Совета порядочного правительства» (Хунтас), которых всего пять на всей территории, контролируемой сапатистами. Будучи избранными, люди покидают свои деревни, чтобы служить в штабе Хунтас на протяжении одной недели из каждых шести, в течение трёх лет. После этого они никогда не будут служить снова. При постоянной ротации кадров, при постоянной смене лиц, функции Хунтас остаются теми же самыми.

/182/ Собрание в лыжных масках – признак того, что местные жители участвуют в демократии без её самого заразного симптома – выборов. Вместо того чтобы сидеть в отдельных кабинетах с кондиционерами, напротив своего собственного огромного портрета, эти демократические чиновники служат своим общинам анонимно, скрывая свои лица под масками должностей, которые они приняли. Лыжные маски служат ещё одной политической цели. Это напоминание, что посещая Хунтас, вы не должны видеть там ни одного конкретного человека: вы приехали, чтобы встретиться с народом. Маски демонстрируют, что самое важное лицо в этом кабинете – ваше. Несмотря на это, у них есть ответственность: Хунтас иногда публикуют «денунсиас» открытые письма, осуждающие нарушения в области прав человека, как они сделали недавно, когда мексиканская армия, предположительно ища поля марихуаны, в ходе «войны с наркотиками», уничтожила главное пшеничное поле общины вблизи города Лакарруча. В таких случаях члены Хунтас подписываются своими настоящими именами, но во время работы, маска – их должностной костюм. При въезде на территорию сапатистов всегда висит плакат с надписью «Esta usted en territorio rebelde Zapatista. A qui manda el pueblo y el gobierno obedece». «Вы на территории бунтаря Сапаты. Здесь народ правит, а государство повинуется». Это создаёт контраст с хорошо известной коррумпированностью мексиканской правящей партии, ИРП (Институционно-революционная партия), которая, вопреки своему названию, больше равняется на Республиканскую партию США, или партию британских Консерваторов. Как объяснил один член Хунтас, «В Мехико федеральное правительство старается купить ваш голос, ИРП раздаёт газированную воду, чтобы купить вашу совесть. А здесь мы даже не получаем зарплату, мы работаем потому, что нас выбрали». Они изо всех сил старались подчеркнуть, что оказались у власти не по своему выбору. Пока они работают в штабе Хунтас, им приходится искать кого-то, кто позаботится об их полях и детях, но все, без исключения, говорили, что это важная работа.

/183/ Брать интервью у Хунтас – дело необычное. Имена, возрасты, профессии, личные мнения – запрещены, потому что неуместны (смотри выше). Меня просили представить список вопросов, они конфиденциально обсудили коллективные ответы, и я был приглашен услышать то, что все члены Хунтас признали правильными ответами. В названии пяти штабов Хунтас есть скрытый смысл: «Каракол» – улитка. Я спросил одного из Хунтас, почему так? – «По трём причинам. Во-первых, улитка продвигается медленно, но верно. Во-вторых, наши предки дудели в раковины, чтобы созвать собрание. И, в-третьих, форма раковины показывает, как информация входит и выходит из улитки, так мы работаем: выслушиваем и высказываемся».

Знакомые с движением «Слоуфуд» (Медленное Питание), увидят здесь некую аналогию. Поспешность, которую внёс в питание капитализм, слоуфуд отвергает, настаивая на том, что пищу следует производить в гармонии с окружающей средой и с уважением к работникам, её производящим. Не «фастфуд», быстрое питание, а «слоуфуд», Медленное Питание. Если вы когда-нибудь пробовали Медленное Питание, то знаете, что оно может стать необыкновенным переживанием, возвышенным и преображающим. Хотя движение Слоуфуд имеет репутацию клуба для среднего класса, его генетика радикальна, и резонирует с генетикой сапатистов: она разделяет понимание, что каждый человек имеет право участвовать во владении окружающим миром, и что подлинная демократия требует времени. Вот как шутят о сапатистах:

 

«Вопрос: Сколько нужно сапатистам, чтобы заменить перегоревшую лампочку?

Ответ: Зайдите через две недели».

 

/184/ То, что практикуют сапатисты – это медленная политика. Посетителей и неправительственные организации, пытающихся работать с сапатистами, могут немного беспокоить процесс постоянных консультаций, обсуждений и обдумываний. Это кажется неэффективным и неправительственные организации расстраиваются, когда им приходится ждать, но лишь потому, что ошибаются в оценке времени. Неверно думать, что правительство сапатистов неспособно быстро реагировать. Вы бы не захотели, чтобы скорая помощь работала на совещательном принципе. И сапатисты имеют две машины скорой помощи и клинику, которые обеспечивают быстрое и всеобщее обслуживание. Но политические и судебные решения требуют времени. Вам бы не понравился поспешный суд над преступлением, который урезал бы выступления свидетелей, ради вынесения скорого приговора, а с политикой то же самое. Скорая помощь быстрая. Восстание требует больше времени.ыы

Этот пункт прозвучал для меня довольно ясно: «Народ знает, что мы объявили войну пятнадцать лет назад», – сказал один из скрытых под маской мужчин, – «Но народ знает, что война с перестрелками длилась всего двенадцать дней. Намного более важной была политическая война. Требуется время, чтобы построить среднюю школу, а сначала мы должны были построить начальные школы. Так не бывает, чтобы всё и сразу. Требуется время, чтобы найти форму».

И опять-таки форма не очевидна, и её не найти с наскока. «Мы не знали, что нам делать», – сказала женщина, по глазам которой можно было предположить, что ей лет тридцать. – «Мы не знали, что такое правление, как наше, вообще возможно. Но мы на деле показали, что это возможно». То, что этот процесс протекает лучше, если люди тратят на него больше времени, лишь недавно обнаружено психологами и поведенческими экономистами. В одной газете исследователи цитируют автобиографию Генри Форда, где он заявляет, что «отходы времени отличаются от материальных отходов: время нельзя утилизировать». ²² Экономисты доказали, а сапатисты знают на опыте, что при хорошо структурированной системе, вы можете построить большое доверие между участниками, проводя время вместе.

/185/ Хунтас были настолько успешны в совещательной демократии, что мексиканцы, не сапатисты, ищут их совета. Сапатисты принимают любого. Настолько высока их репутация беспристрастного суждения, что их руководству доверяют и граждане и государство, чтобы рассудить тяжбы от разводов до крупных хищений. Совету Хунтас местные жители доверяют больше, чем федеральной системе суда, где судебное решение будет принято в зависимости от того, какая сторона больше способна подкупить судебных чиновников. ²³ Правосудие, предлагаемое сапатистами, – это скорее преображающее правосудие, чем карающее. Есть тюрьма, которая главным образом используется для наркоманов, но лишение свободы не решение для большинства проблем. Виды наказаний, которые Хунтас рекомендуют: предупреждения, дежурства, общественно-полезные работы. Был случай, когда рассматривалась кража 40000$ с грузовика, который вёз зарплату для местных госслужащих. Хунтас сначала разыскали грабителей, вынудили их вернуть деньги государству, а затем вынесли приговор. Было решено, что отправить их в тюрьму – значит навредить их семьям, которые будут вынуждены работать в поле без рабочей силы этих грабителей. В результате, их приговорили к 365 дням общественных работ, и половину этого времени отработать на семейных полях, а остальное время – в коммунальных службах. Конечно, это, как небо и земля, по сравнению с тюремной индустрией США, которая ведёт мир в тюрьму под лозунгом «общественной безопасности».

Кроме того, Хунтас участвуют в жизни общины, решая, как распределить ресурсы земли, которую они конфисковали у крупных землевладельцев. Сбалансировать экономические потребности общины со способностью экосистемы их выдержать – тонкое искусство. Хунтас налагают ограничения на вырубку здоровых деревьев (и если вырубка необходима, то вместо каждого срубленного дерева, следует посадить три новых). Доходы делятся между общинами и Хунтас. ²⁴ Другой штаб Хунтас обнаружил уменьшение урожаев на земле, куда они были загнаны мексиканским правительством. Традиционные методы создания плодородной почвы предлагают оставлять землю на много лет под паром, но государство урезало количество доступной территории, в результате сельское хозяйство пришлось сделать более интенсивным. Фермеры применили технологии «зелёной революции», используя специальные семена и удобрения, и через несколько лет их почва полностью истощилась. Видя необходимость сельскохозяйственной системы, которая будучи интенсивной, не убивает почву, Хунтас начали собственные агроэкологические исследования и обслуживание экстерналий, чтобы научить своих граждан, как заниматься сельским хозяйством в гармонии с окружающей средой и ресурсами. Как сказал один из членов Хунтас, «Мы вышли из природы, и знаем, что не сможем без неё жить».

/186/ Экологические ограничения и растущая агрессия мексиканских военных делают жизнь трудной. «Экономическая ситуация не хороша и, да, молодые люди уезжают. А когда возвращаются, они уже другие: не уважают ни старших, ни ровесников»,– сказал пожилой член Хунтас. – «Правительственные чиновники знают, что если мы хорошо организованы, то опасны для них. И поэтому стараются смутить и дезориентировать нашу молодёжь». Хунтас предлагает, что лучшее оружие против этого вида дезориентации – пусть сам народ станет своим правительством, вместо того, чтобы просто выступить против правительства и оставлять управление другим. Это требует и физического управления ресурсами, и постоянного диалога о том, как община должна управлять ими.

Сапатисты тоже знают, что самая опасная часть тела – наши рты.

 

ПРЕОДОЛЕНИЕ СЛЕПОТЫ АНТОНА

 

Демократия сапатистов делает наши взгляды устаревшими и пустыми. Наша версия демократии весьма удалилась от Афин: не столько демократия, сколько жалобакратия или искократия: средство высвобождения государственного кресла, когда должностное лицо становится слишком неприятным. Нынешняя пустота демократической политики объясняет, почему в избирательных компаниях от Мехико до Южной Африки народ голосует «Ни за кого». «Нет земли, нет жилья – значит, нет голосов!» Реальный, подлинный контроль над властью – не то, что многие из нас когда-либо действительно видели: мы пострадали от слепоты, думая, что пользуемся тем, что нам только пообещали.

/187/ Необходимость поставить под контроль рынки, требует, чтобы мы подчинили правительства и корпорации, и есть способы, но все эти способы требуют, чтобы мы преодолели не только нашу экономическую слепоту, но и нашу политическую слепоту. Если мы намерены процветать и спасти планету от разрушительных сил, мы должны освободиться от слепоты.

В романе Чака Паланика «Бойцовский клуб», первое и второе правило – не рассказывать о бойцовском клубе. Кардинальное правило подлинной демократии – то, что вы должны говорить о ней. Она нуждается во встречах, на которых люди могут сформировать условия, которыми определяются ценность и цены. Участие в этих собраниях – не то, чему вас учили в школе. Китайские рабочие, обитатели трущобы и хакеры – все заметили, что умение быть демократичными гражданами они приобрели по ходу дела. Этому ремеслу не трудно научиться - просто наше рыночное общество считало его излишним. Школа учит, как быть производительным, следовать инструкциям и реагировать на управляющие команды. Последняя вещь, которую сегодняшние стандартизированные тесты поощряют – здравый опрос о том, как управлять собой. Министр просвещения администрации Обамы, Арн Дункан, согласился со своим портфолио: «Есть реальное ощущение острой необходимости. Мы должны преподавать пути к лучшей экономике». ²⁵ Что предлагает политика суверенитета – то, что каждый может быть учителем и предпринимателем перемен, движимых чем-то иным, нежели прибыль. ²⁶

Не то, чтобы собрания сапатистов всегда захватывающе интересны. Эбби Хоффман (пишущая под псевдонимом «Независимая»), имевшая богатый опыт участия в собраниях, описывала их так: информация, медитация, переживание, веселуха, вера, репетиция и драма, но кроме того,– «словесный понос…собрания – это боль в заднице». Но собрание – это место, на котором мы можем установить правила, чтобы, когда встречаются спрос и предложение, последствия не были столь разрушительными. ²⁷

/188/ Взяв всё, что может, из социологии общин, подлинная демократия, похоже, меняет наше отношение к окружающему миру: от частного собственника к попечителю общественных благ. Это не призыв отказаться от всей собственности: личная собственность важна, и никому не надо от неё отказываться, в пределах разумного. И это не призыв отбросить рынки: рынки – хороший способ децентрализации решений, и трудно вообразить действующую демократию, где люди свободны, при этом не имеют рынков. Британский экономист Диана Элсон указывает, что даже Утопические общины создают своего рода рынок, а инструментами чистого обмена в системе бартера трудно управлять. Поэтому демократически контролируемые рынки облегчают обмен, оставляя открытое пространство для обработки и настройки цен внутри этих рынков. Что следует ущемить у рынков – навсегда отказаться от жажды экспансии и прибыли, которая привели нас к порогу экологической катастрофы. Что следует ущемить у нас – веру, что рынки – единственный способ оценивать наш мир.

Развивая уважение к ценностям окружающего мира, мы должны понять, что ничто не совершенно: община может потерпеть неудачу, и сама демократия нуждается в подстраховке. Права человека жизненно важны, и хотя процесс, посредством которого они вошли в обращение, возможно, был порочным, сама идея прав человека обрела жизнь. Эти права требуют равноправия не только внутри страны, но и в международных отношениях. Права человека превращаются в обязательство богатых стран вернуть долги бедным странам (и, разумеется, аннулировать долги бедных стран перед богатыми). К чему это ведёт – не рыночный социализм, а то, что Диана Элсон называет социализированным рынком. Если вам не нравится её термин, может быть, Поланьи больше подойдёт для нашей эпохи: думайте о них, как о перевоплотившихся рынках, рынках, движимых потребностями, а не прибылью. ²⁸

/189/ Есть много преград на пути к более справедливому и более милосердному обществу. Концентрация богатства и власти в руках нескольких человек и экономических организмов, препятствует успешной демократии. В чём мы нуждаемся – так это в более пластичной идее собственности, такой, в которой собственность и рынки подчиняются демократическим интересам справедливости и экологичности. Это как раз то, что практикует движение за бесплатное программное обеспечение: взлом рыночного общества, и передача власти в руки всех и каждого. А ещё их пример показывает, что демократия – это не то, что приходит в результате прямого преследования. Алиби «за демократию» лицензировало огромное количество антидемократической политики от Ирака до Афганистана. Но что объединяет бесплатный софт, продовольственный суверенитет и политику обитателей трущоб? Это идея, что активная и всеобщая демократия действует не ради себя, а как наилучший способ распределения мировых богатств.

Основательное движение к более экологичной и справедливой экономике уже происходит, и не только на полях и в трущобах Глобального Юга, но и в самых что ни на есть капиталистических странах всего мира. Несмотря на (причинённое самим себе) насилие, от которого пострадало профсоюзное движение США, некоторые рабочие взяли под контроль свои рабочие места. Когда сами работники и владеют, и участвуют в управлении своими корпорациями, эти фирмы действуют гораздо лучше, чем те, которыми управляют хозяева, не работающие на них. ²⁹ Кредитные союзы выгодны для их владельцев, а владелец – каждый, кто вложил свои деньги в общую кассу. Кредитные ставки выше для тех, кто сберегает и ниже для заёмщиков; кредитный союз отзывчивее к требованиям общины, и, похоже, меньше подвергается мукам финансового кризиса.

Есть малые каждодневные примеры того, как люди встречаются, сотрудничают, делятся и отдают вещи на общее благо. Движение за бесплатное программное обеспечение – один из таких примеров и гораздо лучше, чем контрастирующие с ним примеры «бесплатного». Этот открытый подход может работать в реальном мире. Возвращаясь к тенденции, обсужденной ранее, следует сказать, что многие общины теряют свои местные газеты. В муниципальном округе Карбондэйл, штат Колорадо, местный сельский еженедельник, «Журнал Долины», перестал издаваться в феврале 2009 г. Маленькая группа граждан решила создать ему замену, потому что, по словам одного из основателей, «Только сидеть и скулить о том, что наша газета умерла – значит валять дурака». ³⁰ Конечно, эта разновидность добровольной деятельности. В борьбе за финансирование, издательский коллектив ищет любой и всяческой спонсорской поддержки. Как выразился один член местной торговой палаты, «Каждый город должен иметь парк, библиотеку и газету». Это вызывает вопрос, откуда же могут поступать средства? Парками и библиотеками вообще не управляют фонды или отдельные спонсоры. Ими управляют через общественное финансирование, и почему бы такие важные центры общественной жизни не финансировать через общественные фонды, как это было в годы прошлой депрессии?

/190/ Но для того, чтобы это произошло, мы должны исправить свои представления, как о демократии, так и об экономике. Нам следует понять, что главный изъян в представлениях – будто эти двое могут существовать отдельно. Это значит рассказать нам совсем другую историю, вместо фантазий о свободном рынке. Давайте вернёмся к аналогии со слепотой Антона, которая, признаю, не первая медицинская метафора об экономике. Существует история сравнений с болезнью и лечением при рассуждениях о широком мире, особенно когда мир кажется больным. ³¹ Два самых ранних теоретика денег использовали сравнение с безумием. Джон Локк был не только идейным отцом современного либерального капитализма, но также известным врачом. Он развивал спорную теорию безумия, которая применялась в медицинских и экономических контекстах. В отличие от своих современников, Локк не расценивал безумие как признак неспособности сумасшедшего к мышлению, а скорее как то, что их разум обманут «дурным влиянием». Для Локка лечение означало собрать сломанный ум, иногда буквально, чтобы его можно было переобучить. Этот совет он распространял на сломанные экономические системы. В эпоху Локка, великий кризис ценности состоял в падении ценности денег: монетные дворы, фальшивомонетчики, и мошенники разных сортов обрезали края серебряных монет так, чтобы их номинальная стоимость (выбитая на поверхности) была на 30-50% больше, чем их реальная ценность. «Это не удивительно, что цена и ценность перепутана и сомнительна, ведь потеряна сама мера. Поскольку у нас нет настоящих денег, мы не можем правильно определить ценность и цену вещей нашими сомнительными, подрезанными деньгами». ³² Он предложил правительству такое решение: взять монету, утверждавшую, что она, скажем, 10 унций серебра, и перечеканить её в точные 7 унций. Превращая монеты в средство переобучения, чтобы исправить безумие фальшивой валюты, Локк связал безумие с деньгами.

/191/ Джон Мейнард Кейнс считал экономиста особого рода врачом, который исцеляет экономику, и предписывает профилактический режим для сохранения её здоровья. По его словам, «Если бы экономисты приучили себя мыслить, как скромные, компетентные люди, вроде дантистов, это было бы великолепно!» ³³ Эта модель, по которой богачи диагностируют проблемы экономики, по-прежнему оставляет лечение экономических заболеваний в руках немногих социальных хирургов.

Наоми Кляйн в книге «Доктрина шока: расцвет капитализма катастроф» показала, как эту логику возобновили ортодоксы свободного рынка, которые черпали вдохновение в методах электрошока, применявшегося для лечения психических расстройств. Переход от электрошока в психиатрии, к шоковой терапии свободных рынков, то, что мы до сих пор ощущаем, имеет болезненно длинную историю.

Аналогия со слепотой Антона – не призыв к армии невропатологов вылечить нас. Определённо, нет лекарства от болезненной веры в то, что вы способны видеть, когда на самом деле, не способны. Пациенты должны научиться не доверять тому, что они видят в своём воображении, развивать способы жить без зрения, полагаясь на другие чувства, и других людей, чтобы жить полной жизнью. Вместо того чтобы надеяться вылечить неправильные цены, нам следует понять, что цены дают лишь расплывчатое представление о приоритетах и возможностях. Мы никогда не сможем ясно увидеть мир сквозь очки рынка. Но это не плохо. Вооружившись этим знанием, мы сможем научиться пользоваться другими органами чувств, и узнать мир по-другому. То же самое должно произойти с нашим подходом к экономике и обществу. Нас приучили рассуждать только в категории цены на всё и вся. Но этот подход нас подвёл. Мы вынуждены признать, что цены не являются верными ориентирами. И только после того, как перестанем разглагольствовать о ценах, мы окажемся на пути к выздоровлению.

/192/ Дискуссия, регулирование, доверие, воздержанность и щедрость – способы исправить то, что рынок отнял у нас в психологическом отношении. Если мы будем тренировать эти способности, как предлагает политический философ из Гарварда, Майкл Сандел, они станут сильнее. Что уводит нас от вопроса, как натренировать наши политические мускулы. Все активисты в этой книге сказали, что нет никакой гарантии, что мы преодолеем этот путь, только лишь передвигая ноги. А нам вот что нужно будет сделать: противостоять неравенствам во власти, особенно порожденным искусственными людьми – корпорациями и правительствами, которые окружают нас. Это будет, несомненно, означать прямые действия, чтобы сделать мир более справедливым. Если перспектива выглядит удручающей, как и есть, то это – анафема политике терпения и пассивности, в которую нас приучали верить. Преодоление иллюзий не бывает лёгким. Чтобы увидеть сквозь туманы рынка, нам следует экспериментировать со способами совместного использования, и с ограничениями того, как мы накапливаем богатства. Это означает национализацию таких вещей, как медицина и банковская система. ³⁴ В других случаях, это означает развивать новые способы распределения и нормирования. И в любом случае, это включает в себя строительство общности, которая уважает права человека, помогая нам оценивать мир по-другому.

/193/ Разговор о развитии наших притупившихся способностей мог бы напомнить научную фантастику, или «применение Великой Силы» из «Звёздных войн». Октавия Батлер, одна из немногих афроамериканских писательниц научной фантастики защищала своё ремесло способом, который подходит и нам. Отвечая на вопрос, «Какая польза чернокожим от научной фантастики?» она писала:

 

«Какая польза в том, что научная фантастика размышляет о настоящем, прошлом и будущем? Чего хорошего от её склонности предугадывать и рассматривать альтернативные способы мышления и действия? Какая польза от её исследования возможных последствий науки и техники, общественного устройства и политических движений? В своих лучших проявлениях, научная фантастика стимулирует воображение и творческий потенциал. Она выводит писателя и читателя из узких шаблонов того, как якобы «все» действуют, думают и говорят, о том, что якобы «наверняка» должно случиться в этом году.

И какая польза от всего этого чернокожим?» ³⁵