Назад, к продовольственному суверенитету

Я с природой «на ты».

ВУДИ АЛЛЕН

 

ВЛАДЕНИЕ ВОЗДУХОМ

 

Южноафриканские советы обитателей трущоб, общественное бюджетирование и движение Свободного программного обеспечения можно считать «контрнаступлением» в терминологии Поланьи, по отношению к превращению всего мира в частную собственность и по отношению к разрушительным способам управления общими ресурсами. Но здесь проблема. Если у Поланьи была идея механизма, с помощью которого общество может защитить себя от рынка, то для планеты в целом такого механизма нет. Как гласит поговорка, «Мать-Природа не имеет аварийных выходов». Результаты всех измерений показывают: именно то, что мы, как вид живых существ, уже сделали с планетой, причиняет львиную долю вреда человеческим жизням. Я имею в виду богатые страны. Из имеющихся, лучшие научные знания утверждают, что для выживания мы должны сократить уровень эквивалента СО₂ в атмосфере до 350 частей на миллион. Сейчас у нас 390 частей, и рост на 2 части ежегодно.

Государства всего мира приходят к пониманию, что загрязнение атмосферы парниковыми газами требует регулирования. Понимание, которого давно ждали. Ясно, что планета нуждается в основательных и конструктивных инвестициях на Глобальном Севере, чтобы отучить его граждан от ненасытного потребления ресурсов. Если бы все народы вносили столько же загрязнений, сколько вносят граждане США или Канады, понадобилось бы девять планет Земля, чтобы поглотить вредные выбросы. А также необходимы огромные инвестиции на Глобальном Юге, чтобы сделать доступной для бедных энергию, получаемую не из ископаемого топлива.

Вопрос, в чьих интересах будет действовать это регулирование? Нынешнее мышление в государственных кругах предлагает, чтобы цену климатических изменений подсчитал рынок. Другими словами, после признания атмосферы общественным благом, правительства хотят приватизировать её, создав систему торговли квотами на эмиссию парниковых газов. При этом уровни разрешённого загрязнения ограничены (квота). Но некоторым загрязнителям разрешается купить «разрешение на загрязнение» у других, чтобы дать этим другим деньги для перехода к низкоуглеродистой технологии. Нас уверяли: если за выбросы углекислого газа назначить высокую цену, то рынок всё уладит. По крайней мере, есть надежда.

/158/ Торговлю квотами рекламировали с таким шумом, что это стало вызывать подозрения. Несколькими годами раньше рекламировалась отмена госконтроля над экспериментами с ДНК. Отмена, породившая в 2000-х годах более экзотические (и как выяснилось, более ядовитые) продукты. Посреди финансового краха повторять ту же ошибку – безумие. Но, похоже, именно это и происходит.

Перед обсуждением квот, стоит отметить моральные возражения на рыночный подход, который позволяет загрязнять атмосферу за деньги. Это способ, как сказал Вуди Аллен «Быть с природой «на ты»: одновременно зависеть от неё и губить её. При торговле загрязнениями, США, например, могут сохранять свою приверженность к нефти, пока модернизируются загрязняющие фабрики в Индии и Китае. Заметив, что фактически это – разрешение для Соединённых Штатов продолжать своё неэкологичное поведение, некоторые активисты создали пародийный веб-сайт, назвав его «Нейтрализация измены» (CheatNeutral.com). На котором желающие могут «компенсировать» свои супружеские измены, полагаясь на поглощающую силу людей, которые порядочнее относятся к единобрачию.

/159/ И всё-таки есть полезное в идее, что загрязнители должны платить за вред, который они причиняют. Если Вы признаёте, что загрязнители должны платить, возникает вопрос: сколько платить? Опасные перемены климата – результат загрязнения. Поэтому кажется разумным, что загрязнение должно иметь цену. Торговля загрязнениями, кажется, создаёт механизм для определения этой цены. Что же с ним не так?

Лэрри Лохманн, один из ведущих исследователей климатических перемен британской экологической организации «Корнер хаус», ответил на мой вопрос так: «Принцип платы за загрязнение полезен, при определённых обстоятельствах: когда цену можно установить продуманным и демократичным способом, и когда эта цена оказывает влияние на проблему». Проблема в том, что ещё до того, как цены смогут приостановить изменение климата, следует проделать фундаментальную работу. Необходимо финансировать альтернативную энергетику. Ограничение выбросов наладить и вести непрерывно. Передачу ресурсов от богатых к бедным сделать чёткой и обязательной. И, конечно, демократические механизмы должны действовать. «Всё это необходимо сделать до обсуждения цены на углерод, – говорит Лохманн. – А до тех пор, это весьма интересный, но второстепенный вопрос».

А также запустить механизм преодоления бедности. Если единственный рычаг для управления климатическими переменами – это цена на углерод, всё зависит от фактически действующего ценового механизма. Представления о том, что высокая цена на углерод сама по себе остановит изменение климата, не выдерживает критики. Нефтяной кризис в 1970-ых не отучил мир от ископаемого топлива. Даже астрономические цены на нефть в 2008 сделали немного, чтобы заложить основы экологичной экономики. Защитники торговли квотами считают, что она дала хороший результат, приписывая ей сокращение выбросов серы в США в 1990-х. Более тщательная экспертиза Лохманна показывает, что не «торговля» квотами уменьшила выбросы серы, не рынок, а государственные ограничения. ¹

/160/ Если это сделали квоты, то следует спросить, какая часть «торговли» квотами? И как торговля действует сегодня? Финансовые директора на множестве угольных электростанций вряд ли будут смотреть благосклонно на высокую цену углекислого газа. Если политиков можно «уговорить» посмотреть сквозь пальцы на эту проблему, то «игра стоит свеч». Поэтому они приложат все усилия, чтобы «уговорить» правительство дать им некие льготы на загрязнение. Потому что цена переналадки предприятия может их обанкротить. В пяти европейских странах, скрытая прибыль от этих льгот, как оценивают, достигнет 112 миллиардов $ к 2012 году.

Загрязнителям разрешают "компенсировать" их загрязнение, покупая углеродистые кредиты у компаний и организаций, которые сокращают свои выбросы углерода, чего не делает загрязнитель. Беда в том, что этот способ уменьшения выбросов углерода удобен для мошенничества. Около 30% (наибольшая часть) компенсационных кредитов приходится на ликвидацию газа Фтороформ-HFC-23, побочного продукта производителей холодильных агрегатов. Фактически, производители газа для холодильников зарабатывают больше на продаже квот, чем на продаже газа для холодильников. Это направило Глобальный Юг на путь к лучшей технологии и развитию? Напротив, это поощряет фирмы на Глобальном Юге использовать устарелые технологии. Чтобы эти семнадцать производителей на Глобальном Юге полностью прекратили выбросы фтороформа, достаточно купить и установить им новое оборудование на 100 миллионов евро. А на торговле эмиссией они зарабатывают 4,7 миллиарда евро. Похожие истории о парниковых газах происходят в промышленности, производящей нейлон и химические удобрения. Короче говоря, эта система «плати за загрязнение» превратилась в систему «заработай на загрязнении».

Выигравших на торговле квотами, можно найти не только в тучах азиатского смога. Лохманн цитирует Питера Атэртона, главу «Европейских исследований коммунальных услуг» по поводу подведённого им бухгалтерского баланса «Схемы торговли квотами Европейского Союза»: «Все поставщики коммунальных услуг в выигрыше. Угольные и ядерные электростанции в большом выигрыше. Страховщики, банковские фонды и продавцы электроэнергии в ещё большем выигрыше. А кто в проигрыше?? Хм… потребители! Цены выросли. Загрязнение выросло. Так что, политические цели не достигнуты». Атэртон прав, если производители загрязнений процветают в схеме торговли квотами, то банкиры процветают ещё больше. Вот почему крупнейший банк «Голдман Сакс», как сообщает Матта Тэйбби, так заинтересован принять в этом участие: то, что делают квоты и торговля, позволяет фактически захватить право собирать налоги за загрязнение помимо правительства, руками частного сектора. ²

/161/ За идеей цены на углерод скрывается предположение, что рынок оценит правильно. Даже при том, что рынок доказал свою непригодность при оценке риска маловероятных но разрушительных событий. Помните крах гипотезы Эффективных рынков? Тот же самый догмат веры узаконил торговлю углеродом. Мы уже видели, как корпорации могут поглотить правительство. И они опять этим занимаются в системе торговли квотами президента Обамы, убеждая правительство США отдать 85% разрешений на эмиссию бесплатно. Если учесть опасные климатические перемены, это перекачка средств суммами, неизмеримо выше, чем триллионы долларов. Кажется неразумным использовать те же инструменты, которые довели нас до кризиса, для решения самой неотложной проблемы, стоящей перед планетой. И всё же мы настолько слепы к иным способам оценивать окружающий мир, что это воровство на рыночной основе мы считаем единственным ответом на изменение климата.

Гвайн Принс и Стив Рэйнер пишут в статье влиятельного журнала «Природа» (Nature):

«Изменение климата не имеет изящного решения, потому что это не отдельная проблема. Правильнее её понимать, как симптом конкретного пути развития, с его глобальной системой поставок ископаемой энергии. Поставки образуют сложное переплетение взаимно укрепляющих связей: шаблонов человеческого поведения, физических материалов и получающейся технологии. Такие сложные системы невозможно изменить желанным образом, если сосредоточиться только на одной части». ³

/162/ То, в чём мы нуждаемся – это политических курс, направленный не на цену углерода, а на стабилизацию парниковых газов ниже уровня 350 частей на миллион. Всё, что мы знаем о человеке, как о виде животных, поможет нам найти решение. Уже знаем, что будучи эгоистичными, мы всё же ценим справедливость. Мы способны к сотрудничеству и альтруизму. А также способны требовать справедливости и демократии.

Важно заплатить экологический долг, который богатые страны задолжали бедным. А правительства на Глобальном Севере и Юге должны отучить нас от склонности к нефти. В этом рынки мало помогут. Община нуждается в таких инструкциях и правилах, от которых больше всего пользы, и к разработке которых сможет приложить руку большинство людей. Община, применяющая идеи регулирования, осуждения, наказания и справедливости, так же как и денег, ведёт к пониманию, как определить цену изменения климата. Лэрри Лохман указывает, что «проблема климата – не новая проблема, это продолжение старых проблем». Создание инфраструктуры для ненасытного энергопотребления богатых уже принесло огромные убытки бедным, убытки, которые обременили общину. Поэтому Лохманн предлагает: «Если вы хотите систему, которая будет ценить климат, давайте оценим то, что уже получили. У людей нет проблем с оценкой земли и её разрушения, которые уже произошли. Это всего один пример. На первых шагах проблему климата надо связать с теми вещами, которые люди уже умеют оценивать».

Будет много шагов, и не будет мгновенного решения климатической проблемы, как по мановению волшебной палочки. Если мы успешно решим её, то шаг за шагом, пройдя много тысяч шагов.

Эти шаги будут предприниматься в разных секторах, и будут руководствоваться лучшими достижениями науки в общественных интересах. Они включат в себя: регламентирование, иное культурное отношение к использованию ископаемого топлива, личную сдержанность, государственное финансирование экологичной энергетики и экологичной занятости. И это возвращает нас к одному из тех секторов, с которых мы начали: к продовольствию.

 

СЪЕДОБНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

 

/163/ Размышления о продовольствии объединяют: ценность земли и воды, потребность в отзывчивых учреждениях, права человека и политику подлинной демократии. По сообщениям более четырёхсот ведущих учёных, во главе с Робертом Уотсоном, главным экспертом Всемирного банка, они задались вопросом: как мы сможем накормить человечество в 2050 году, когда нас будет 9 миллиардов? Их научно-исследовательский труд «Сельское хозяйство на распутье» заканчивается выводом, что мы должны повернуть в сторону от нынешней системы промышленного сельского хозяйства, потому что она ошибочно оценивает природные ресурсы. В будущем у нас не останется огромного количества воды и удобрений, которых требует промышленное сельское хозяйство капитализма. И климат будет меняться гораздо быстрее, чем теперь. В этой истории фермеры являются как жертвами, так и спасителями. Поскольку мелкие фермеры беднее, они тяжелее переносят удары климатических перемен, хотя они меньше других виноваты в этих переменах. По результатам самых продолжительных исследований, экологически чистое, органической сельское хозяйство смогло бы поглотить до 40% нынешней эмиссии СО₂. ⁴

Чтобы выполнить рекомендации этого исследования и предотвратить войну за ресурсы, нам понадобится новое, децентрализованное планирование и местные способы обобществления ресурсов. На практике, это означает участие в демократии на множестве институциональных уровней: решения о том, как совместно использовать воду, следует принимать по всей географии водораздела. Решения о том, как нам выращивать и распределять продовольствие, должны приходить из разной, возможно, муниципальной географии. Тот аспект, в котором эти решения могут опасно влиять на климат, должен быть согласован глобально. Когда всемирно известные учёные обратились к проблеме глобального голода, они пришли к тем же решениям, которые раньше них нашли беднейшие люди во всём мире. Местные, экологичные решения, которые уважают местные знания, демократию и независимость.

/164/ Если мы кормим человечество, то было бы глупо, и лично, и политически, пренебрегать стоящими перед нами проблемами. В мире с населением 9 миллиардов человек, нам придётся сократить потребление мяса. Если мясо будет потребляться вообще (я не уверен, что это необходимо), то глобальный паёк составит 25 килограммов мяса и 50 килограммов молочных продуктов на человека в год. И не больше, иначе угрожающе изменится климат. По словам Тары Гарнетт из международной организации «Сеть продовольственно-климатических исследований», это означает самое большее: две сосиски, один кусочек цыплёнка и маленький кусочек свинины в неделю, а молоко только для кукурузных хлопьев и чая. Преодолеть западную привычку есть мясо, будет трудно. Это значит, придётся взять на себя все расходы за двухсотдолларовые гамбургеры, и обеспечить, чтобы каждый желающий смог сделать такой покупательский выбор. Кроме того, нам нужно политически ограничить время на всё, начиная с просмотра телевизора. И заканчивая чрезвычайно продолжительным рабочим днём, до которого мы докатились, и считаем, будто это нормально.

Утрата старых надежд будет компенсирована новыми ожиданиями. В экономике, связанной с более экологичной работой, агроэкологическое производство продовольствия создаст больше рабочих мест, чем создают промышленные фермы. По результатам одного исследования, простое перемещение 20% сельхозугодий в органическое производство (в отличие от полностью агроэкологического) в Великобритании создало бы 73 200 рабочих мест. Местное потребление – это тоже стимул, как для климата, так и для экономики. По данным исследования в штате Айова, увеличение местных закупок продовольствия всего на 10%, сократило бы государственную дотацию на 3500 тонн продовольствия в год. В Японии аналогичное исследование установило, что поедание пищи, выращенной поблизости, эквивалентно сбережению 20% энергии в домашнем хозяйстве. В бедных городских районах местные продовольственные инициативы оказались эффективными в борьбе с недоеданием. Что экономит миллионы долларов будущих социальных и медицинских затрат. ⁵ Здесь есть на что рассчитывать.

/165/ Пока национальные правительства топтались вокруг продовольственного суверенитета и опасного изменения климата, простые люди взяли власть в свои руки, чтобы добиться перемен на местах. Муниципальные советы продовольственной политики, которые находят способы поручить местным органам власти систематические способы борьбы с голодом, и «Пермакультурные города», которые закладывают основы жизни без ископаемого топлива, можно найти от Торонто до Эль Манзано в Чили и до Фуджино в Японии. ⁶

Эти примеры указывают на более глубокий принцип: чтобы экологичная политика пошла на подъём, господство над миром юридических лиц (частных и государственных) следует реформировать, так же как наши представления о собственности. Это уже происходит. Эквадор принял конституцию, которая предоставляет природе «право на существование, сохранение, обслуживание и восстановление её жизненных циклов, структуры, функций и процессов эволюции». Конечно, предоставление прав на бумаге не обязательно приводит к тому, что оно предоставляется на практике. Но правительство взялось за нефтяного гиганта Шеврон, за то что он погубил участок джунглей, размером со штат Делавэр. Как сообщает "Уолл-стрит джорнал", Шеврон «оказался в безвыходном положении». ⁷ В случае с эквадорцами, большая часть этой власти сконцентрирована в руках центрального правительства, которое продолжает контрнаступление на добывающую промышленность и предприятия, производящие загрязнения. Использование государственной машины против корпораций – дело непростое. Это борьба одного юридического лица с другим, чтобы вернуть то что стало, но не должно быть собственностью. Эта борьба идёт даже в оплоте современного капитализма, Соединённых Штатах.

 

СВЕРЖЕНИЕ HOMO ECONOMICUS

 

/166/ Томас Линзей, адвокат из штата Пенсильвания, который помог проектировать конституцию Эквадора, активно работает и в США, в «Общественном фонде юридической защиты окружающей среды» (ОФЮЗОС). Первоначально основанный для решения только экологической проблемы, ОФЮЗОС вступил в борьбу на более широком фронте. Главным образом против законодательства государственного уровня, которое мешало общинам защищать себя от экологического вреда. В одном случае общины были против промышленных свиноферм. Но промышленности были гарантированы льготы, которые означали, что отходы от этих свиноферм не подвергаются тщательному контролю. А государство лишь требовало, чтобы сбросы каждые три месяца проверяли на кишечную палочку и тяжёлые металлы. Отходы были смертоносными. В 1995 году, два молодых человека, Дэниел Пеннок и Тони Бехан, умерли от контакта с этими отходами. Школа демократии ОФЮЗОС, где студенты изучают методы организации для схватки с властью корпораций, носит имя философа Пеннока. Школьный учебный план включает историю приёмов, с помощью которых корпорации сумели отобрать права общин и создать демократию для самих себя.

В учебной программе рассматривается случай, когда избиратели штата Вермонт в 1994 году потребовали выяснить, содержало ли молоко рекомбинантный гормон роста крупного рогатого скота. Запрещенный в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и части Европы, гормон широко используется в Соединенных Штатах. Федеральный суд наложил запрет на закон штата Вермонт о маркировке молочных продуктов, ссылаясь на то, что это нарушает право корпораций «не разглашать». Это всего один пример из огромного числа законов для пищевой промышленности, которые исходят из права корпораций считаться «юридическими лицами». В результате, как отметил в интервью 2003 г. Линзей, «единственные, кем управляет закон о защите окружающей среды – это защитники окружающей среды». ⁸

Организация Линзея была недавно вовлечена в одно из самых замечательных местных демократических движений. Когда компания «Нестле» захотела разведать водоносный слой маленького городка в штате Мэн для производства своей марочной бутылированной воды, жители воспользовались инструментами ОФЮЗОС для организации кампании по спасению своей воды, объявив суверенитет на свой ресурс. Нет причин считать, что местные власти реже ошибаются, образованнее, добрее и экологичнее, чем центральные власти. Но эти малые движения – своего рода освобождение общественности от цепей, в которые рынок заковал демократию.

/167/ И это, может быть, указывает на величайшую награду в преследовании продовольственного суверенитета: свободу! В районе Медак индийского штата Андхра-Прадеш люди из касты неприкасаемых живут в отчаянной нужде. Из населения в 3 миллиона, каждый сотый находится в долговом рабстве, которое превращает людей в товар. Фактически все они попадают в рабство из «очередного племени или касты», и около 70% из них – дети. Индия была независима и демократична в течение шестидесяти лет. Но корни демократии вынуждены были прорастать в течение многих столетий феодализма и религиозного фанатизма. ⁹ Самые беззащитные и угнетаемые в касте неприкасаемых – женщины. Именно в их рядах расцвёл замечательный эксперимент по организации общины.

Эксперимент, названный «Общество развития на плоскогорье Декан», начавшийся в 1979 году, быстро превратился в серию из 75 «сангхамов», союзов бедных деревенских женщин, большинство из которых – неприкасаемые. ¹⁰ Бина Агарвал, учёный-исследователь «Общества развития на плоскогорье Декан» отмечает, что, поскольку Индия урбанизируется, задача кормить города, всё больше и больше становится женской работой: в сельском хозяйстве работает 58% мужчин и 78% женщин. Во всем мире, статистические данные также показывают резкое увеличение количества женщин по сравнению с мужчинами в сельском хозяйстве. ¹¹ В течение более чем десятилетия, примерно пять тысяч женщин, включая это общество, экспериментировали с новыми и старыми способами выращивания и распределения продовольствия. Они управляют собственным рынком, где покупают и продают товары, которые сами производят и потребляют. Исключив посредников, склонных обдирать как производителей, так и потребителей, «Общество развития на плоскогорье Декан» сделало пищу намного дешевле, чем предлагали торговцы. А поскольку её производят органическим способом, общество смогло привлечь потребителей, городской средний класс.

/168/ Это общество стало также пионером в схеме аренды земли. Женщины, которые составляют большинство в «сангхамах» раньше нанимались батраками, выполняя изнурительную работу по прополке. Теперь, организовав свой коллектив, они все вместе смогли арендовать землю у владельцев. Собственники земли с радостью сдают в аренду часть своей истощённой земли: они знают, что благодаря агроэкологическим системам «сангхамов» через четыре года их земля станет намного плодороднее.

Аренда земли мало похожа на революцию, но чудеса приносит не ежемесячная арендная плата, а процесс организации женщин. Женщины из «сангхамов» говорят: «Раньше мы боялись даже слово сказать, но теперь, благодаря помощи «сангхамов», мы нашли в себе силы и решимость высказываться. Мы чувствуем себя достаточно сильными, чтобы справиться с любой проблемой». Эта сила применяется, когда землевладельцы пытаются вернуть «прежний беспредел». Один из «сангхамов» арендовал землю за половину урожая. Однажды землевладелец забрал себе весь урожай, отказавшись отдать женщинам их половину. Тогда женщины пригнали на поле телегу, запряжённую волами, загрузили на неё и увезли всё ирригационное оборудование. Землевладелец вызвал их на собрание жителей деревни Панчайят, которое постановило вернуть землевладельцу его насосы, после того, как он отдаст женщинам то, что им причитается. Опять-таки это не революционный переход к полному равенству, но преобразующий шаг к нему. Женщины смогли вернуть себе права, играя с границами частной собственности, не только похитив насосы беззаконного землевладельца, но и добившись приоритетного права заниматься фермерством на этой земле. Рукмини Рао из «Общества развития на плоскогорье Декан», замечает, что, «Если бы каждая женщина занималась фермерством по отдельности, все обстоятельства были бы против неё. Объединив женщин, мы объединили все обстоятельства к их пользе, потому что мы объединили идеи, умения, опыты и ресурсы разных людей». ¹²

/169/ Ресурсы, которыми располагают женщины в этом обществе, включают в себя культуру и биологическую вариативность. Процессу восстановления их чувства собственного достоинства помогло то, что они научились хранить, развивать и разнообразить семена, которые до этого были вытеснены «промышленным сельским хозяйством». ¹³ Как служители биологической вариативности, сандхамы стремятся к средствам для продовольственного суверенитета, создавая генные банки, из которых может быть свободно заимствовано широкое разнообразие традиционных семян. Эти сорта являются намного более стойкими и требуют меньшего количества воды и углеродного топлива для произрастания, чем сорта пшеницы и риса, которые выращивают промышленным способом в других районах. Как ожидается, угрожающее изменение климата тяжело повлияет на Индию. С подъёмом температуры на 3-5⁰С, растает Гималайский ледник, один из основных водных источников страны, питающий рис Азии. Ожидается, что этот источник пресной воды иссякнет к 2035 году.

На недавней встрече специалистов, созванной Джеффри Сачсом, директором Института Земли в Университете Колумбии, Сачс приводил доводы в пользу генетически модифицированных, готовых к изменению климата зерновых культур. Похоже, он был не готов услышать, что нет генов для борьбы с угрожающим изменением климата. Могут быть гены, чтобы сопротивляться конкретной болезни, но нет никаких генов, чтобы сопротивляться полудюжине произведенных человеком парниковых газов. Модное когда-то представление, что один ген отвечает за одно свойство, вряд ли сегодня поддержит хоть один агроном или генетик. Фермерские системы, которые поглощают углерод, усиливая плодородие почвы, и сохраняют разнообразие семян, которые выводились столетиями, чтобы процветать в конкретной географической области – дают хороший пример будущей системы в условиях изменившегося климата. Именно это открыло «Общество развития плоскогорья Декан», побудив одну крупную индийскую газету поместить выразительный заголовок о том, что женщины-фермеры победили изменение климата. ¹⁴

/170/ Вот что хорошо поняли женщины из «Общества развития Декан»: знание об экологичных переменах не может прийти из одного источника. Оно приходит из многих. Вот почему знание, приходящее от сангхамов, не ограничивается только семенами, или только набором патентов, или только агрономической системой. Оно охватывает широкий диапазон сельскохозяйственных методов в генных банках общины. Экологичность сельского хозяйства зависит не от агротехнологии. Чтобы поверить в это, надо правильно поставить ударение в слове «агрокультура». Экологичность зависит не столько от «агро-», сколько от «–культуры». Вот почему женщины в сангхамах создают новую культуру и новые знания, используя СМИ двадцать первого века.

Один из сопредседателей «Общества развития Декан» (ОРД), П.В. Сатиш, полагает, что видео обеспечивает своего рода грамотность. Видеофильмы, созданные женщинами ОРД, оказались настолько познавательными и качественно сделанными, что Голливуд позавидует. Они предпочитают снимать с низкого ракурса, крупным планом всё, что находят интересного в своей работе. Высокий ракурс землевладельцев, взирающих свысока, им не подходит. Во всех общественных движениях, в которых я учился в разных странах, подчёркивалась важность поддерживать и развивать не только физические ресурсы, но и культуру. Развивать понимание, что материя и культура – это две опоры, на которых стоит мир, и которыми каждый человек имеет право пользоваться и щедро делиться.

Возможности общин этого сорта несут свободу.

/171/ Проблемы, вызванные несоответствием между ценами и ценностями, происходят не от нехватки квалифицированных практиков, но от полной неспособности рынка оценить наш мир должным образом. McKinsey, международная консалтинговая компания, имеет принцип, которому обучает своих стажеров: «Все, что можно измерить, и что измерено, управляется». ¹⁵ Нарастающие ошибки в управлении ресурсами планеты почти неизбежны, пока управляемые прибылью рынки устанавливают цены. Есть возможность определить некоторые из убытков, скрытых за ценой, и это должно произойти. Но полное решение проблемы неправильного распределения общественных богатств состоит не в том, чтобы на всё налепить ценники. Существуют вещи, которые невозможно подсчитать, но при этом они нуждаются в управлении. И единственный способ обойтись с ними справедливо – это демократическая политика. Альтернатива рыночной оценке мира – не демократия управляемая экспертами, а демократизация экспертизы и ресурсов.

 

 

(д е с я т ь)

СИНДРОМ СЛЕПОТЫ АНТОНА

Из ничего не выйдет ничего.

УИЛЬЯМ ШЕКСПИР

«Король Лир»

 

Есть два романа, способных деформировать жизнь четырнадцатилетних книголюбов: «Властелин колец» и «Атлант расправил плечи». Первый – детская мечта, способная довести до эмоционального истощения, социально искалечить взрослую жизнь, в которой значительная часть дня транжирится на выдумывание способов, как сделать реальность похожей на фантастический роман. Вторая – книга о злобных орках.

Беда в том, что обожатели романа «Атлант расправил плечи» управляли нашим государством на протяжении десятилетий. Их попытки превратить мир в некий фантастический рай эгоизма и цен, к 2008 году окончательно провалились. Миллионы людей пострадали во время этих попыток, новые миллионы пострадали, когда этот эксперимент рухнул. И могут пострадать миллиарды, если наш способ обращения с экономическим, социальным и экологическим кризисом окажется примитивным повторением ошибок прошлого.

За прошлые тридцать лет ускоряющийся темп огораживания, и разросшийся масштаб грабежей, довели нашу планету до края гибели. В международном масштабе богатые сваливали экологические потери на бедных. Яркий, но не единственный пример – глобальное потепление. По недавно опубликованным, весьма осторожным оценкам, число людей, пострадавших от изменений климата, достигает 325 миллионов в год. Число погибших только от погодных аномалий достигает 500000 человек в год (столько же женщин умирает ежегодно от рака молочное железы). И большинство этих случаев происходит среди тех народов, которые меньше всего участвовали в загрязнении, в бывших колониях тех держав, которые вызвали эти катастрофы. ¹ Цену этих катастроф определить трудно, но это не значит, что загрязнители не должны платить. И не значит, что выбросы парниковых газов могут стать бесплатными. Но поручать эту проблему капитализму – всё равно, что просить айсберг отремонтировать «Титаник». Таковы выводы, вытекающие из двух исследований «бесплатных» товаров, проведённых в первой части этой книги, где мы рассматривали, что происходит, когда корпорации поставляют бесплатные товары, и когда правительства делают то же самое. В обоих случаях жёсткая схема собственности, управляемых прибылью рынков и корпораций, которым мы позволяем процветать, создаёт глубоко искажающую систему оценки мира.

/173/ Итак, где мы начнём восстанавливать равновесие рыночного общества? Как только мы решаем, что товарообменом управляют рыночные правила, становится невероятно трудно загнать джинна обратно в бутылку. Нейроэкономические и социологические исследования о необратимости денежных отношений подтверждают, что рынки могут быть социальным ядом. В самом деле, в тот день, когда вы оставляете любимой женщине деньги, в качестве платы за секс, становится днём, когда отношения заканчиваются. Перед нами стоит куда более трудная задача: не только обезопасить определённые отношения от денежной заразы, но и защитить правительства от корпоративной жадности, а права потребителей от фантазий наших политиков.

После террористических атак 11 сентября, не сумев придумать ничего лучше, президент Буш призывал американцев бороться с терроризмом, посещая магазины. Как будто утрату и горе можно залечить шопингом. К счастью, кроме философии Джорджа Буша, существуют и другие. Некоторые философии и религии пытались обратиться к угрозе разъедающей алчности. Одну из самых изощрённых попыток совершил буддизм, предложив освободить наше сердце из плена желаний. Основоположник буддийской экономики Э.Ф. Шумахер был коллегой Джона Мейнарда Кейнса, но после долгого отображения ранее существовавших теорий, популярно описал более жизнеспособную экономику в книге «Меньше — лучше: экономика как человеческая сущность». ² В основе буддийской экономики теория потребности и жадности, заметно отличающаяся от классической экономики. Буддизм имеет конкретную точку зрения на то, что значит быть человеком. Это значит подчиняться желаниям. Источник всех человеческих несчастий – привязанность. Сам Будда, родившись принцем, обнаружил, что богатство не принесло ему счастья. Поэтому он отказался от собственности и ушел в лес, чтобы жить в бедности. Но там выяснил, что и в бедности нет никакого счастья. Он пришел к пониманию, что существует Средний Путь, идущий между нищетой и гедонизмом. Будда не отвергает телесные удовольствия, но осознаёт, что страстная привязанность к ним источник страданий. ³

/174/ Отсюда исходит «Буддийская теория ценности». Реальная ценность чего-то не в том, чтобы удовлетворить желание, страсть и тщеславие, а в том, чтобы обеспечить благополучие. Если об этом помнить, то мишура и безделушки, которые нам навязывает реклама: роскошные автомобили, модные телефоны и обувь – блекнут и теряют привлекательность.

Если бы это было всей суммой буддийского понимания, то возможно, единственным результатом был бы культ образа жизни, при котором мы выполняем ежедневные тренировки по уменьшению желаний. Такие упражнения были бы не бесполезны. Методы древнего Стоицизма – разновидность таких духовных упражнений, техника «Я есть». ⁴ Но самое важное, буддизм снабжает нас пониманием необходимости перемен во внешнем мире.

/175/ Процветание происходит в социальном контексте. А заниматься социальным контекстом – это выполнять главную функцию: загонять джинна денежных ценностей обратно в бутылку. И развивать политику ценностей, которые приходят из особого проникновения в человеческую сущность. В Таиланде буддийские монахи поддерживают борьбу защитников окружающей среды (Таиландские леса – самые опустошенные на планете). ⁵ В ходе выступлений протеста, они посвятили в духовный сан дерево бодхи, дерево той же породы, под которым Будда достиг просветления. Дерево стояло в вырубленном лесу, и остаткам этого леса угрожала большая дамба, от которой зависело выживание местной общины. Акт посвящения дерева, обёртывание его в оранжевые одежды, сделал заметнее его священные качества. Помазав дерево священным маслом, монахи критиковали потребительство: рынок существует внутри природы, а общество и природа могут и должны ограничить потребительство. Многие древние цивилизации давно уже сделали вывод, к которому лишь недавно пришли экологи: мы принадлежим Земле и не можем с неё эмигрировать. ⁶ Конечно, признание, что рынок вложен в общество, а рыночное общество вложено в экологию, бросает вызов современному механизму ценностей. Может быть, по этой причине сам Далай Лама определился с предпочтительной экономической системой: «Я – монашествующий марксист и марксиствующий буддист», – провокационно заявил он на лекции в Индийском институте менеджмента. «Я принадлежу марксистскому лагерю, потому что в отличие от капитализма, марксизм является более нравственным. Марксизм, как идеология, заботится о б