Правительство и экономическая мощь

 

Классика экономической теории считает худшим признаком корпоративной мощи монополию: фирма до такой степени контролирует рынок, что это можно назвать расстрел ценами. А вдруг что-то не так с самой корпорацией? Адам Смит отметил врождённую структурную проблему в корпорациях конкретной разновидности:

«Директора таких (акционерных) компаний управляют скорее деньгами других людей, чем своими собственными, потому нельзя ждать, что они будут следить за этим с той же заинтересованной бдительностью, с какой партнёры кооператива следят за своей собственностью… Поэтому небрежность и расточительство преобладают в делах такой компании». ¹⁰

Хотя акционерные компании, во времена Адама Смита владевшие торговой монополией, установленной королевской хартией, весьма отличаются от сегодняшних корпораций, его критика по-прежнему полезна. Инвесторы могут быть склонными к спекуляции (Смит, возмущался акционерным пузырём Южных Морей), и более склонны к иррациональной азартной игре, когда деньги, с которыми они играют, не их. Экономисты называют это «проблемой посредника», когда люди, чьими деньгами управляют и люди, осуществляющие управление, имеют разные стимулы.

/81/ Однако, проблема корпоративной власти простирается намного дальше, чем расходящиеся интересы акционеров и главных администраторов. В труде «Исследование о природе и причинах богатства народов», Адам Смит пишет, что экономический мир разделен на рабочих, землевладельцев и торговцев. Рабочие зарабатывают свои деньги в поте лица, землевладельцы получают за счёт арендной платы, а торговцы за счёт прибыли. До некоторой степени, интересы первых двух групп в союзе с общественной пользой: когда экономика процветает, арендная плата и заработная плата высоки, и таким образом обе группы довольны. Смит утверждает, что землевладельцы чересчур далеки от реального мира, чтобы понять, как их интересы направлены на интересы общества, а труд рабочих настолько тяжёл, что они не имеют ни времени, ни образования, чтобы понять, как их интересы становятся интересами общества. Но вот что он сказал о торговцах:

 

«Интересы тех, кто живёт за счёт прибыли, всегда отличаются, и даже противоположны интересам остальной публики. Расширить рынок и сузить конкуренцию – постоянный интерес дилеров. Расширение рынка зачастую соответствует интересам публики. Но сужение конкуренции противоположно интересам большинства. И служит только тому, чтобы позволить торговцам взвинтить свои прибыли выше естественных, обложив абсурдным налогом остальных сограждан. Каждый новый законопроект о регулировании торговли, следует прослушать с большой настороженностью. И ни в коем случае не принимать, до завершения тщательного и длительного исследования, не только с самым скрупулёзным, но и с самым подозрительным вниманием. /82/ Такой законопроект появляется по заказу людей, чьи интересы противоположны интересам публики. Людей, которым выгодно обманывать и даже угнетать публику, которые и раньше при любой возможности угнетали и обманывали её». ¹¹

 

Смит указывает на системную причину, по которой нормально действующая экономика может создать группу людей, способных обворовывать её. Когда эти «дельцы» берут в свои руки бразды правления экономикой, им нельзя доверять. По этой причине Смит видел очень важную задачу государства, сделать всё возможное, от наказаний за мошенничество до управления финансами, чтобы обеспечить образование и общественный порядок.

Но есть причины думать, что корпорации портят правительство. Карл Маркс и Фридрих Энгельс видели: правительство настолько захвачено классом торговцев, что исполнительная власть – не более чем «комитет по управлению общими делами всей буржуазии». ¹² Наверное, такого определения следовало ждать от «Коммунистического манифеста». Но Маркс и Энгельс не одиноки в своих взглядах. Алжирский психоаналитик и философ двадцатого века, Франц Омар Фанон тоже считал это роком правительств в недавно освободившихся странах, поддаться «национальной буржуазии». Которая приходит к власти на волне обещания демократического национального развития, а заканчивает тем, что повторяет, с мелкими отличиями, политику своих бывших хозяев, колонизаторов.

То, что интересы богачей господствуют в правительствах всего мира, не случайность. Правительства, под властью которых мы живём, явно создавались с этой задней мыслью. Александр Гамильтонпервый американский министр финансов, написал в журнале «Федералист» № 35, что «ремесленники и фабриканты как правило, склонны отдавать свои голоса торговцам, предпочитая их людям собственной профессии и отрасли… /83/ Они знают, что торговец – их постоянный покровитель и друг; они понимают, что как бы они ни были уверены в своём собственном здравомыслии, их интересы будут более эффективно выражены торговцем, чем ими самими… Поэтому мы должны считать торговцев естественными представителями всех этих классов общества». ¹³

Гамильтон был не одинок в своих взглядах, что государство лучше всего отдать в руки людей, квалифицированных в бизнесе. Идея, что члены определенного класса могли представить интересы общества в целом, была широко распространена. Во Франции, философ девятнадцатого столетия Огюст Конт одобрял банкиров как попечителей общества. Беглый взгляд на законодательные собрания во всём мире, объясняет, где находится центр тяжести власти: было бы более чем странно видеть простого рабочего членом сената или палаты лордов. Часто говорят, что в законодательные собрания должны входить более спокойные и более мудрые головы, чтобы они преобладали в принятии государственных решений. Но какая квалификация предполагает мудрость? Может быть, эта: владение большой собственностью?

Кстати, это объясняет, почему высшие законодательные собрания зачастую называют «клубами миллионеров». Это места юридического разбирательства, в которых богачи могут рассмотреть и наложить вето на требования тех, кто ниже по социальной лестнице. Следует сказать, что эта лестница спускается вниз не так уж далеко. По крайней мере, в сенате Соединённых Штатов расстояние между верхней и нижней ступенькой сузилось. Приблизительно половина американских сенаторов миллионеры, по сравнению с четвертью в английском парламенте. Политические последствия этого обстоятельства понятны.

Представьте на секунду, что важнейшие государственные должности захвачены промышленниками и финансистами. В этом гипотетическом случае следовало ожидать, что в структуре налогов бедные будут платить по значительно более высоким налоговым ставкам, чем богатые, а корпорации смогут эффективнее избегать налогов, чем народ. /84/ Именно это произошло в Соединённых Штатах: с корпораций взяли меньше четвёртой части всего федерального подоходного налога, и содрали три шкуры с народа, заплатившего остальные 76%. Теперь Службы внутренних доходов устраивают миллионерам ревизию только на половину той ставки, которая была даже в 2007 году. ¹⁴ После проведения собственного внутреннего аудита, один из крупнейших в мире инвесторов, Уоррен Баффеттобнаружил, что он платит намного меньший процент от своего дохода в налогах, чем секретари и клерки в его офисе. «Существует классовая борьба, согласен», – сказал Баффетт. – «Но ведь это мой класс, класс богачей, развязал войну и побеждает в ней». ¹⁵ Такие «приятные неожиданности» для богачей можно найти повсюду: от антирабочих законов о регулировании занятости, до сделанных под копирку систем капитал-торговля; от законов об охране окружающей среды, которые передают общественные богатства в частные руки, до аварийного спасения банков. ¹⁶

Чтобы показать, как экономика и государство взаимодействуют между собой, великий французский историкФернан Бродель изобразил процесс захвата правительства богачами и корпорациями на примере трёхслойного пирога. В основании – ежедневный, тяжкий труд большинства ради выживания. Выше этого «простирается привилегированный ландшафт рыночной экономики, с его многими горизонтальными связями между различными рынками. Здесь разная степень автоматического взаимодействия обычно связывает спрос, предложение и цены. Наконец, выше этого слоя, находится зона антирынка, где плавают огромные акулы, и действует закон джунглей. Это сегодня, как и в прошлом, накануне и после промышленной революции – настоящая зона обитания капитализма». ¹⁷ Другими словами, корпоративный капитализм объявил анафему добросовестному свободному обмену. Если вам нравятся децентрализованные рынки и свободный обмен, основанный на потребностях, то современный капитализм не для вас. Но в таком случае, откуда ждать перемен?

 

ОТКУДА КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ?

 

Государства не парят над рыночным обществом, они встроены в него, и недавний экономический кризис ясно продемонстрировал это. /85/ В одном международном обзоре, 63% опрошенных людей считали, что их государства служат интересам «большой прибыли», в отличие от 30%, считавших, что государство служит желаниям народа. Почти во всех странах, ¹⁸ опрошенные хотели, чтобы их государства проводили политику более отзывчивую к народу. Международный опрос больше чем 29 000 человек, предпринятый Би-би-си показал, что 2 из 3 опрошенных считают необходимым перестроить международную и внутреннюю экономическую систему. ¹⁹ Мир готов измениться.

Но вот тёмная сторона этой истории. Народ, подчинённый этим государствам, и вы, и я – мы тоже часть рыночного общества. Нет такого положения, из которого, не испорченная окружающим миром, некая вечная истина сможет повести нас к светлому будущему. «Контрнаступление» Поланьи не было простым поворотом вспять от экспансии рынка. Законы Спинхемленда не были возвратом к феодализму. «Контрнаступление» было сделано с помощью политических ресурсов, которые были у народа под рукой. Отсюда идея контрнаступления, которую Поланьи описывал в своей книге, во время войны с фашизмом, вскоре после экономического кризиса, который способствовал войне. У него не было иллюзий по поводу того, как общество может реагировать на экономический кризис: сепаратизмом и национальным шовинизмом. И существует реальная угроза, что необдуманное желание перемен может втянуть нас во всё это опять.

Точно так же, как произошёл рыночный крах, может произойти «общественный крах», при котором меньшинство может подвергнуться гонениям или чему-то худшему. Недавний подъём крайне правых движений во всём мире, от Индии до Европы и Соединённых Штатов, тоже может быть воспринят, как «контрнаступление». В США председатель Института национальной политики, Луис Р. Андрюс, защитник белого населения, надеется увидеть, как «республиканская партия развалится, чтобы затем возродиться, как партия, защищающая интересы белого населения, а не укрепления корпоративной элиты». ²⁰ – вот зачем, говорит Андюс, он голосовал за Абаму.

/86/ Если вы заинтересованы в общественных переменах, которые не опустятся до политики гонений, но хотите выяснить, как наше предположительно демократическое правительство было захвачено интересами корпораций, то, есть о чём поразмыслить. Точно так же, как нет архимедовой точки опоры, оперевшись на которую можно перевернуть мир, нет и надсоциального положения, из которого мы могли бы осуществлять политику. Недавно появилась и становится всё популярнее идея, что мы больше не должны считать себя потребителями и стать гражданами. Похвальный призыв. Но при тщательном исследовании выясняется, что идея «гражданин» столь же абстрактна, как «надежда». В истории человечества самые репрессивные режимы навязывали народу конкретные представления о том, «каким обязан быть гражданин». Конечно, понятие «гражданин» не является на веки опороченным, только потому, что этим словом манипулировали диктаторы. Но если «гражданин» звучит для вас, как призыв к действию, то неизбежно возникает вопрос: «Какого сорта гражданин?».

Некоторые предположили, что основы прогрессивной политики можно найти в том обстоятельстве, которое всех нас объединяет: то, что мы все – люди. Хотя оно содержит дух борьбы за равноправие, само по себе это обстоятельство не производит политические принципы. Наблюдение, что все мы люди, не политический факт, а всего лишь биологический. Чтобы вывести политику из нашей общей человечности, вам следует дать определение, что это значит. Опять-таки на этой основе крепко стояли два фундаментальных мыслителя Запада: Томас Гоббс и Жан-Жак Руссо.