Контрнаступление и право иметь права

 

Живи свободным или умри!

Государственный геральдический девиз Нью-Хэмпшира

 

Дайте мне свободу или дайте мне смерть!

Патрик Генри,

приводя доводы в пользу восстания против британцев

 

Романтический девиз «Свобода или смерть!», через политическую демагогию в Соединенных Штатах переплетает прошлое с настоящим. Это язык фронтов и революций, но его грамматика больше подходит определению ценностей в духе капитализма. В сердце капитализма бьётся идея, что частная собственность и движимые прибылью рынки обеспечивают то, что не может ни какая другая система – свободу. Община налагает на живущих в ней людей ограничения: какими ресурсами вы можете пользоваться, сколько вы можете накапливать, как вещи следует поделить. Свободный рынок не имеет ни одного из таких ограничений. На нём вы свободны покупать, продавать, потреблять и производить всё что хотите. С набитым кошельком и жадным предпринимательским духом, вы положите весь мир к своим ногам. Нет другой общественной системы, более подходящей к этой версии свободы, чем капитализм. Эта обволакивающая власть рынка, когда он предлагает свободу как заманчивый товар, одни из его самых обворожительных элементов.

/112/ Когда Обама для выхода из кризиса поставил вопрос о гигантских зарплатах банкиров, получающих государственные деньги, вопли раздались во всех корпорациях Америки. От обитателей директорских кабинетов до выпускников вузов, надеющихся когда-то усесться в директорское кресло. «Без адекватного вознаграждения и свободы предпринимательства», – вопили они, – «таланты уйдут из бизнеса!» Учитывая, что именно такие «таланты» довели экономику до кризиса, за пределами банковского мира мало прольётся слёз о потере их свободы. Но может быть они правы? Хотя бы теоретически? Капитализм обеспечивает максимальную свободу?

Недавно почивший оксфордский философ Джерри Коэн провёл мысленный эксперимент. Эксперимент помогает понять, как работают деньги. И как они влияют на свободу, которую сулят свободные рынки. Пока рынок распределяет товары за деньги, доказывал он, представление, что рынки дают свободу, остаётся спорным.

Представьте, что мы живём в мире, где у нас есть талоны, распределённые наугад. На этих талонах записаны наши права: право навестить больную мать, право проехать по конкретной дороге, право жить где-нибудь, право съесть котлету, право на лечение болезни и так далее. Вы не обязаны делать то, что написано на этих талонах, но они ограничивают степень вашей свободы. Если вы попытаетесь сделать что-нибудь, на что у вас нет талона, то окажетесь вне закона. Талоны определяют степень, насколько вы свободны (или не свободны) делать что-либо, талоны – полный список ваших прав. Чем больше у вас талонов, тем больше у вас свободы.

Но вот в чём фокус: деньги – это те же талоны. Что, в конце концов, деньги предлагают в рыночном обществе, если не возможность купить свободу? Позволить себе лечение, приличную еду, жилье, возможность не работать в пожилом возрасте, страхование от несчастного случая и безработицы. Те, кто без денег, точно также несвободны, как те, кто без талонов. В рыночном обществе, не имея денег, вы свободны ничего не делать, ничего не иметь и умереть молодым. Другими словами, при капитализме, деньги – это право иметь права.

/113/ Ирония в том, что империя цен, как говорят, распространяется вместе со свободой. И всё же свободы, которые предлагает свободный рынок – это иллюзии. Для бедных цена приличной пищи, здравоохранения, социального обеспечения, жилья – все, по сути, недоступно. Разрыв между тем, что люди зарабатывают и ценой их свободы, означает, что, для растущего количества американцев свобода – только синоним слова «ничего», что они могут себе позволить. Эта напряженность становится намного более острой при нынешнем глобальном кризисе. В Сакраменто, столице Калифорнии, возникли палаточные города. В них живут сотни людей, и по сообщениям прессы, к ним каждый день присоединяются новые пятьдесят человек. В развивающихся странах ситуация давно была ужасной, а глобальный спад швырнул новые миллионы людей в бедность. Но в обоих случаях эта бедность углубилась в общественной системе, которая сулила прогресс, процветание и развитие даже самому бедному. Но вместо обещанного, обеспечила ему пропасть неравенства, постоянные несчастья и болезни, от которых мы знаем только один способ лечения…

На территории «свободы» рынок не оставляет никакого выбора тем, кто не может за него заплатить. Например, в США систему здравоохранения (цену на жизнь!) лихо определяет рынок. «ЗдравоЗАХОРОНЕНИЕ» (англ. Sicko), документальный фильм известного режиссёра Майкла Мура, показывает худшие стороны американского здравоохранения, управляемого прибылью. Истории пациентов, которых страховая компания просит выбрать, какой из своих пальцев они хотели бы спасти: средний палец, стоящий шестьдесят тысяч долларов, или указательный палец, за более разумные двенадцать тысяч долларов. Гораздо меньше известно, как несправедливы результаты медицинского обслуживания, как они зависят от того, что мы не можем выбирать: наша раса, наш пол, богатство семьи, в которой мы родились – всё это определяет нашу судьбу.

/114/ Если мы хотите узнать количество жертв неравенства свободы в Америке, возьмите данные о смертности рожениц. Пропорцию, в которой женщины умирают во время или вскоре после рождения ребёнка. И вы получите мрачное впечатление. Эта цифра в Соединённых Штатах – 11 смертей на 100000 рожениц. В Великобритании – 8 на 100000, в Словакии – 6. ¹ В Соединенных Штатах расходы на здравоохранение – более 6000$ на человека. В Словакии – 565$. ²

Хуже того, с 1995 года смертность рожениц у всех национальных меньшинств увеличилась. При лучшей в мире медицинской технологии, повышенном среднем доходе, и количествем миллиардеров больше, чем когда-либо прежде в Америке, больше женщин умирает во время родов, причём смертность среди афроамериканок в пять раз выше, чем среди белых женщин. Если бы афроамериканское население в Соединенных Штатах было отдельной страной, то она оценивалась бы, ниже Узбекистана, который имеет материнскую смертность 24 на 100000, и где средний доход на человека – 840$ в год. В Соединённых Штатах свободный рынок гарантирует только одну свободу – умереть молодым.

Историю США невозможно рассказать без разоблачения множества культурных, политических и экономических нажимов, которые удержали эту страну от единого, общегосударственного здравоохранения. И всё же, американский провал в обеспечении женского здравоохранения – это часть глобальной истории. В 2000 году, когда мировые лидеры встретились, чтобы обсудить, как улучшить свою социальную политику, они объявили Цели Развития Тысячелетия (ЦРТ), ряд целей, намеренных обратиться к самому вопиющему неравенству и социальной несправедливости. Не похоже, что большинство из поставленных целей будут достигнуты к 2015 году, как планировалось, и то же самое относится к цели понижения смертности среди рожениц. В 1990 году 576000 женщин умерли во всем мире от беременности или осложнений в результате родов. Цель состоит в том, чтобы сократить это число на 75 процентов, до 144000 к 2015 году. В 2005 уровень был 536000, с 7-процентным сокращением. ³

/115/ Цели Развития Тысячелетия были спорны. Критики рассматривали эти цели, как разбавленный вариант «Всеобщей декларации прав человека». ⁴ Подразумевалось, что Декларация станет новым общественным договором, обязывающим правительства всех стран гарантировать право на жизнь, собственность, занятость, здоровье и образование, наряду с другими свободами. Защитники Целей Развития Тысячелетия ссылались на реализм, утверждая, что поскольку правительства в прошлом давали обещания, но оказались не в состоянии их выполнить, то эти более скромные цели могут быть, в конце концов, достигнуты. Потому что они в компетенции каждого правительства. Права человека, записанные на бумаге, неоспоримо добрые и хорошие, но государственные цели, по сравнению с правами, остались второсортными.

В соответствии с этой моделью, права – то, что правительства дают, а не то, что граждане берут. Правительства, вроде бы, дают много, и все же. «Всеобщая декларация прав человека», документ человечества, переведённый на самое большое количество языков, кажется и сегодня небывалым достижением. Трудно представить себе государство двадцать первого века, всерьёз посвящающее себя прогрессивной внутренней политике перераспределения, которой требуют права человека.

В начале 1940-х годов, когда Поланьи заканчивал книгу «Великая трансформация», а Декларация только задумывалась, все умы были заняты ужасами Второй мировой войны, как и условиями, давшими ей начало – Великой депрессией 1930-х годов, и её убийственными политическими последствиями в Европе. Была также популярна потребность в активно перераспределяющем государстве, в немалой мере обязанная мощи воинственного рабочего движения во всём мире. В 1942 году президент Рузвельт мог призвать к «сверхналогу», 100% ставке налога на прибыль, превышающую 110000$ (в 2007 году это соответствовало бы 1,4 миллиона $). И конгресс США мог согласиться на компромиссную ставку налога в 94% со всех доходов, превышавших 200000$ (2.5 миллиона $ сегодня), и всё же быть созвучным с общественным мнением. ⁵ Права, проистекавшие из этой политики, гарантировали всё: от прав на свободу слова и политических организаций, до права на пищу и оплаченный отпуск.

/116/ Неудивительно, что после первого прилива энтузиазма о правах человека (и после его поддержки людьми, типа Элеоноры Рузвельт, которая возглавляла Комиссию по правам человека ООН) правительства США, Великобритания и России пытались пойти на попятный. Их беспокоило, как быть с «правами человека» для групп, лишенных прав, внутри этих государств. В 1947 США ощутили это, когда Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа представил петицию в ООН от «Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения» (НАСПЦН), называвшуюся «Призыв к Миру: Заявление о нарушении человеческих прав меньшинств по отношению к гражданам США негритянского происхождения, и Призыв к ООН об исправлении». Движение за гражданские права нашло брешь в обороне государства.

В последние месяцы ожидаемого конца войны, в октябре 1944 Великобритания, Соединенные Штаты, Китай и Россия сформулировали документ для послевоенного управления, в котором не было ни слова о правах человека. ⁶ Но отступники были встречены бурей международных протестов, со стороны британских колоний и внутреннего общественного мнения в Соединенных Штатах, требовавших неотступного соблюдения прав человека. Сам Рузвельт сделал многое, чтобы разжечь эту ответную реакцию. После встречи с активистами, просившими его поддержать права человека, президент сказал: «Хорошо, вы меня убедили. А теперь продолжайте оказывать на меня давление!» ⁷

В конце концов, компромисс был достигнут: пока язык индивидуальных прав был резким, выбор механизмов принудительного осуществления этих прав предоставлялся самим государствам. Так, 10 декабря 1948, «Всеобщая декларация прав человека» была подписана в Париже. Потребовалось гораздо больше лет, и намного больше переговоров, прежде чем международное сообщество смогло договориться о двух соглашениях, которые обязывают подписавшие государства, обеспечивать права человека, вместо того, чтобы только заявлять, что права существуют. Точно так же, как «Великая хартия вольностей» гарантировала гражданские права, а «Хартия леса» обеспечивала некоторые базовые гарантии общественных и экономических прав, было подписано два соглашения. «Международный пакт о гражданских и политических правах» и «Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах». Декларация и два пакта составили «Международный билль о правах человека». Когда они были, наконец, ратифицированы в 1966, они предназначались в качестве строгих рамок, за которые не имели право заступать ни одна корпорация, ни одно правительство.

/117/ Эта история не имела счастливого конца. Особенно на Глобальном Юге, где государства предлагали своим гражданам ждать, когда права будут предоставлены. По мере того, как государство займётся интересами всех граждан по очереди. ⁸ Команда «Терпение, граждане!!!» подразумевает, что со временем, все мы, один за другим, достигнем Земли Обетованной. Но история доказывает, что терпение служит совсем другой цели. Это способ демобилизовать популярные требования, и позволить правительствам уклониться и не давать вообще ничего, считая, что главный долг гражданина – ждать с протянутой рукой. Другими словами, «права человека» можно считать детской сказкой, если мы позволим рынкам сохранить абсолютное господство, и если согласимся, что главное право – это право личности на частную собственность.

Но, как показали Уильям Дюбуа и движение за гражданские права, способ заставить правительство предоставить права – это не ждать, а требовать! Такое понимание прав освободило от навязанных попыток объявить права будущими выгодами от нынешнего терпения. Сегодня язык прав был заново адаптирован униженными и оскорблёнными группами, стремящимися вернуть себе часть власти, отобранной у них рыночным обществом. От движений за женские права до требований коренного населения – всюду есть признаки успеха дискуссии о правах. Потому что миллионы людей продвигают демократические общественные перемены под именем прав. Вопреки призывам потерпеть, пока правительство наберётся политической воли для перемен.

 

О «ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВОЛЕ»

 

/118/ Если «дикарь» было магическим заклинанием колонизаторов, то «политическая воля» – дурманящая пыль, брошенная в глаза современной демократии. Когда ожидаемые перемены не происходят именно из-за отсутствия «политической воли», своего рода колдовская пыль мешает власть имущим действовать, даже если это действие «на колу мочало, начинай сначала». Больше всего нас обманывает в нынешнем представлении о «политической воле» наше собственное двойственное отношение к правительству. Публика в целом имеет более чем достаточно политической воли для бесплатного здравоохранения и образования, для снижения расходов на оружие, или для спасения окружающей среды. Вот только уж слишком часто обильная воля представителей правительства формируется сиюминутными интересами корпораций, а не публики. В Италии, один из бестселлеров последних лет - La Casta (Каста) – политическое разоблачение, сделанное ветеранами журналистики, Серхиоом Риссо и Джаном Антонайо Стеллой. Книга изображает политические круги, как клуб более-менее добропорядочных клептократов. Когда члены правительства действительно отдельная каста, то, как показала история, ничто не может их отрезвить, кроме широкого гражданского наступления. Курьёзно то, что в одном из самых цитируемых трудов академика Роберта Патнэма « Чтобы демократия работала», о том, что заставляет бюрократов трудиться для народа, ключевым фактором в Италии было названо присутствие коммунистической партии.

В то время как итальянская Коммунистическая партия может казаться маловероятным и отдаленным источником надежды, ее пехотинцы 1970-ых знали кое-что, о чём забыли в Западных демократических государствах. Именно пассивность большинства позволяет править сильным мира сего. В этом понимании мы можем найти ракетное топливо для контрнаступления Поланьи. В ходе контрнаступлении общество возвращает себе власть, отобранную рынком, требуя, а не ожидая подачек. В каком-то смысле, это было предвыборным обещанием Обамы. Девиз его избирательно кампании «Нет прежней политике!» воодушевил, как и должен был воодушевить, бесправных людей всего мира, а не только Соединённых Штатов.

/119/ Но есть разница между очередной общественной кампаний и широкой демократией. Администрация Обамы, например, запустила механизм кампании, которая его избрала президентом, чтобы поставить на повестку дня образование, здравоохранение и климатические перемены. Одна из особенностей митингов новой кампании – нехватка времени, чтобы подвергнуть сомнению эту политику: есть всего один противник – «прежняя политика», и только одно решение – новая политика президента. Это называется популизм. Но культовый договор между лидером и теми, кто за ним следует, не есть признак воодушевлённой демократии – это последняя отчаянная попытка подменить демократию. Чтобы демократия развивалась, нам необходимо наше собственное движение, признающее, что экономическая система нас подвела. Как Гринспен утратил веру в правильность экономического устройства, нам тоже необходимо тщательно рассмотреть не только свободный рынок, но и политическую систему, которая его поддерживает. Это возрождение идеи, что мы можем сами о себе позаботиться. Что мы предпочитаем сами заниматься политикой, чем делегировать её третьим лицам. Что мы способны исправить и демократию, и экономику.

Это может показаться долгим делом, но уже сегодня существует организация, описанная мною ранее, ⁹ которая вполне понимает отношения между правами, демократией и действиями: международное крестьянское движение «La Via Campesina» («Крестьянский путь»). Основанное в 1993 году множеством американских и европейских фермерских коллективов, это движение выросло, по некоторым оценкам, до 150 миллионов участников из 69 стран. Все они крестьяне, фермеры, сельскохозяйственные рабочие или безземельные люди, желающие выращивать продовольствие. Один из первых организаторов этого движения сегодня стал президентом Боливии – Хуан Эво Моралес. Хотя движение было основано в начале 1990-х годов, его организации–участники возникли гораздо раньше. История создания движения «Крестьянский путь» – наглядный пример того, как действует демократия, как она осуществляет гражданские права. Вот парадокс: люди, казалось бы, меньше всего способные беречь землю (в английском языке слово «крестьянин», оно же презрительное «деревня!») с помощью своей политики предлагают путь спасения нашей планеты.

/120/ La Via Campesina сосредотачивает значительную часть своих усилий на демократизации как общественного, так и частного сектора: их цель – рыночное общество. Степень их успеха демонстрирует тот факт, что правительства всего мира, от Мали до Непала и Боливии принимают их взгляды к исполнению. Это движение активно влияет на местные и государственные власти. И уже добилось признания в ООН.

Политика «Крестьянского пути» осуществляется не по мановению волшебной палочки, а в результате борьбы, как с правительствами, так и с частным сектором. Существует опыт встречного движения даже в микромире, на уровне генетической информации. На протяжении 1980-х годов Мировой Банк занимался привнесением рынка на Глобальный Юг. С рвением миссионеров, экономисты, вызубрившие библию Чикагской школы бизнеса, «крестом и мечом» распространяли «истины» неограниченного свободного рынка. ¹⁰ Они принесли с собой тактику огораживания: не только старые приёмы захвата общественной земли, но и современные удобства, включая научные знания, проявившуюся в «биопиратстве», захвате интеллектуальной собственности на семена. ¹¹

Одним росчерком пера генетическая информация семян, которые тщательно отбирали и культивировали многие поколения крестьян, превратилась в новое Эльдорадо для транснациональных корпораций, объявивших эти семена своей интеллектуально собственностью. Второй акт пьесы «Великая трансформация» сыграли бесчисленные специалисты, разрушившие местные формы знания и управления, чтобы их собственные формы смогли пустить корни. Последствия этих действий, особенно в сельском хозяйстве, оказались бедственными. Собственная «Независимая группа развития» Всемирного банка писала в 2007, что результаты вмешательства Всемирного банка в Африке, были, в основном, катастрофическими. «Невидимая рука» намеревалась использовать местрые ресурсы лучше, чем это делали правительства. А когда эти правительства были сметены, «невидимая рука» оказалась вроде бы, ни при чём. ¹²

/121/ Разумеется, это произошло не без борьбы, и нам не обязательно было ждать до 2007 года, ради обвинительного акта. В странах, которым навязывали свободный рынок, происходили протесты и бунты: по меньшей мере, 146 таких массовых выступлений произошло по всему миру между 1976 и 1982 годами. Народы, переживающие последствия этой политики, прекрасно знают, какие перемены она принесла: от роста цены на хлеб и топливо, до сокращения социальных гарантий и льгот. Это было лишь началом наступательного движения рынка. Международные критики обвиняли Всемирный банк в том, что он не прислушивается к потребностям бедных. Что его политика сокращения государственных расходов, валютные спекуляции и проталкивание свободного рынка – это совсем не то, чего хотят бедные люди. В ответ на критику, Всемирный банк организовал «консультации» с гражданским обществом в тех странах, где он действовал, наняв тех, кого было легче всего подкупить.

Банку были нужны «консультации» людей, большинство из которых, задетые его действиями, хотели послать его к чёрту. В этом была проблема. Поэтому банк обратился к организациям с сельской аудиторией, с которыми он мог сговориться по-хорошему, не привлекая большого внимания. Обратившись к организациям, желающим консультироваться, банк получил армию людей, рассчитывающих устроиться на работу во Всемирном Банке. Армию брокеров третьего мира, предлагающих свои услуги, в обмен на командировочные деньги и билет до Вашингтона. Всемирный Банк устроил своего рода демократический спектакль в театре марионеток. ¹³

Это вместо того, чтобы собрать вместе представителей крестьянских движений – людей, наиболее затронутых политикой Всемирного банка – вместе с лояльными банку организациями и фондами, и поговорить о том, что следует делать. Сытые по горло указаниями банка, как им следует жить, крестьянские движения создали федерацию, в которой не было и не могло быть такого рода господства. /122/ Особенно в федерации, где некоторые движения насчитывают десятки миллионов участников, в то время как другие имеют всего несколько сот, малочисленные движения боролись и добились значительной самостоятельности. Ла Виа Кампесина (La Via Campesina) установила внутреннюю структуру, в которой ни одна организация не может указывать другой, что делать, а решения достигаются благодаря широкому, длительному процессу массового обсуждения. Этот педантично демократический процесс был сформирован из-за недоверия к правительствам и экспертам по развитию, которые так долго указывали, как им жить.

Противостоя уничтожению общины и созданию фальшивой демократии на её землях, Ла Виа Кампесина столкнулась с вызовом рыночного общества. Её ответ оказался не только основательным, но и философским. Мировоззрение, которое они развили, как часть контрнаступления, называется «Продовольственный суверенитет», а из множества его определений главное в этом:

 

«Продовольственный суверенитет – это ПРАВО людей, стран или союзов государств самим определять свою продовольственную и сельскохозяйственную политику».

 

Это не похоже на бомбу, но это бомба. Хотя у продовольственного суверенитета есть особый аккомпанемент, например, женские права и требования свободы от вмешательства Европейского союза и США. Но призыв к продовольственному суверенитету сам по себе проясняет, что именно должно произойти. Это не только требование конкретного набора прав, чтобы ставить условия стоимости – они хотят иметь право распоряжаться вещами, от которых зависит их выживание: землёй, водой, семенами и культурой. Они хотят иметь право самим решать, какими должны быть их права. Зкомо звучит?

О ПРАВЕ ИМЕТЬ ПРАВА

 

/123/ Участники Виа Кампесина не первые, кто высказал идею «право иметь права». Ханна Арендт использовала эту идею, чтобы описать тяжелое положение народа, лишенного своей страны – еврейских беженцев в годы между двумя мировыми войнами. В своей книге «Истоки тоталитаризма» она отмечает такое наблюдение: «Люди, лишённые прав человека… лишаются не права на свободу, а права на действия, не права думать, о чём хотят, а права высказываться… мы узнали о существовании права иметь права… только когда появились миллионы людей, которые потеряли его и не могли восстановить из-за новой геополитической ситуации». ¹⁴

Можно было бы подумать, что эти права – в лучшем случае совесть, к которой можно взывать, когда всё остальное утрачено. Но права Виа Кампесина имеют вполне конкретные следствия. Поначалу это движение устроило множество встреч и дебатов. Речи о «праве народа иметь права» – не программа действий, которые предшествуют конкретным требованиям – это волеизъявление. ¹⁵

В серии повторяющихся определений на успешных митингах участники Виа Кампесина ясно дали понять, что они не предлагают полностью отменить рынки или международную торговлю. Они только хотят, чтобы рынок перестал господствовать. Они хотят общественного контроля над рынками, чтобы востребовать некую стоимость от того, что свободные рынки разрушают. Проблема в том, что в ходе этого повторяющегося процесса всё больше людей набивается в эту палатку, палатка раздувается, чтобы вместить всех желающих, и может, в конце концов, лопнуть. В более позднем определении это выглядело примерно так: «давайте все соберёмся за столом, и обсудим» – но дело зашло слишком далеко. Определение 2007 года выражало желание собрать «производителей, поставщиков и потребителей» продовольствия под одной крышей – но осуществление этого вызвало конфликт на той же самой стороне стола переговоров. /124/ Конфликты неизбежны в процессе выяснения, что на самом деле хочет движение. Это коллективный вариант вопроса, заданного Эдвардом Морганом Форстером: «Откуда мне знать, что я думаю, пока не пойму, что сам сказал?» ¹⁶

Все мы на собственном опыте знаем: нет никакой гарантии, что фраза, слетевшая с языка первой, окажется самой лучшей идеей, необходимой миру. Одно из прав, за которые борются эти движения – право делать ошибки и учиться на собственных ошибках. И это работает. К счастью, последнее определение продовольственного суверенитета, наиболее ясное и логичное.

На конференции в Мапуту, Мозамбик, в 2008, участники Виа Кампесина придумали новый девиз и стратегию продовольственного суверенитета, которой они целятся в транснациональные корпорации. Новый девиз наиболее разоблачающий, потому что раскрывает самое распространённое неравенство в обществе:

«Продовольственный суверенитет – это конец всех форм насилия над женщинами».

Вот вам заявление беднейших людей всего мира, представителей крестьян, являющихся синонимом самых тёмных и необразованных людей. Несмотря на это, их последняя декларация демонстрирует понимание голода, как проявления тысячелетней эксплуатации и искажения отношений вокруг определения стоимости. Они диагностируют проблему голода и бедности не как нехватку пищи, но как нехватку власти. Вот почему идея, покончить со всеми формами насилия над женщинами, фундаментальна. Помимо физического насилия: изнасилований, издевательств и побоев, которым подвергается каждая третья женщина за время своей жизни, ¹⁷ голод – форма насилия, которой женщины подвергаются несоразмерно. Из людей, голодающих сегодня во всём мире, 60% – это женщины, девушки и девочки. Эта история происходит в равной мере, как в бедных странах, так и в богатых, когда матери отдают свою порцию еды детям. Когда женщина не может продать свои продукты на рынке, потому что субсидированная альтернатива из Европейского Союза или США дешевле – это тоже разновидность насилия. Когда семья не может себе позволить отправить дочерей в школу, потому что они нуждаются в их рабочей силе дома, это также форма насилия. Переселение, к которому принуждает изменение климата – тоже форма насилия. ¹⁸

/125/ Путь Виа Кампесина многообещающий. Если предстоит восстановить гражданские права, то каждый должен уметь сформулировать свои права. Для этого нет естественного или очевидного пути. Вот почему так много определений продовольственного суверенитета, и так много способов требовать его. Хотя похожие сюжеты можно найти почти всюду, например, в Соединённых Штатах. Эта история произошла в Иммокали, местности, на юге штата Флорида. Здесь участники Виа Кампесина организовали контрнаступление в ответ на экспансию капитализма, который не только превратил землю и труд в товары, но и самих рабочих в рабов.

 

АМЕРИКАНСКИЙ АПАРТЕИД

 

Когда я предпринял обзорную поездку по городу Иммокали, он показался мне знакомым. На языке индейцев из племени Семинолы, «иммокали» означает «мой дом». Трейлеры, в которых ночевали сборщики помидор, напомнили мне другие дома, в южно-африканских городах, тесно прижатые друг к другу лачуги, построенные государством, чтобы держать чернокожих рабочих поблизости, но не слишком близко к городам, где требовался их труд. Но пригороды эпохи апартеида казались получше, чем эти, на юге США.

/126/ В Иммокали, жилищный фонд принадлежит горстке местных домовладельцев, которые управляют архипелагом из кучек антисанитарных развалюх. Я посетил трейлер, в котором ночевали и жили в нищете восемь человек, занимая каждое утро очередь в туалет, и очередь к кухонной конфорке каждый вечер. За это они платили сорок долларов в неделю. Если они хотели кондиционер, то им приходилось платить на двадцать долларов больше. Рабочие, желавшие смыть с кожи въевшиеся за день пестициды, платили пять долларов, чтобы их облили из брансбойта. Они находили это дешевле и эффективнее, чем мыть руки отбеливателем.

Это не только жестокие условия жизни, которые напоминают южноафриканский апартеид. Иммокали расположен в округе Коллиер, в административном центре которого, Неаполе, находятся великолепные дома (вторые или третьи по счёту) Билла Гейтса, Стивена Спилберга и магната Дональда Трампа. Средний семейный доход в Неаполе – более 100000$. Роскошь, поля для гольфа, высокие стены, полицейские патрули, тщательно следящие, чтобы сюда не зашел ни один бедняк. Иммокали расположен на полюсе бедности нашей страны, но при этом является источником одной из самых больших государственных прибылей.

Флорида производит до 90% томата США в зимний период, и этот бизнес выглядит весьма прибыльным. Но насколько прибыльным, сказать трудно, потому что такие корпорации, как Pacific Tomato Growers, Six Ls Pack­ing Company, и DiMare Fresh – это частный семейный бизнес, официально не зарегистрированный. Когда рабочие на плантациях помидор сформировали свою Коалицию Рабочих Иммокали (КРИ) чтобы бороться за перемены, структура этой собственности имела для них большое значение. Частная фирма, находящаяся в собственности семьи, не отвечает перед акционерами, и не стыдится общественного порицания. Вот почему КРИ больше тяготела к таким компаниям, как Макдональд и Тако Белл, которые покупают помидоры у производителей и заботятся о репутации своей торговой марки.

Работа сборщика помидоров изнурительна, непостоянна, и зависит от погоды. Способный сборщик, которому повезло работать на поле, на котором ещё ни разу не собирали урожай (а собирают его четыре раза, и во время четвёртого сбора на стеблях остаётся ничтожно мало плодов) может наполнить 150 вёдер в день. Такой рабочий собирает до 2,4 тонн помидоров в день, которые продаются на овощную базу за 5000$, а платят ему за 12 часов непосильного труда всего 67$. Такова ставка: 45 центов за ведро зелёных помидор весом 16 килограмм. За последние 30 лет эта ставка выросла всего на 5 центов. Если бы она росла в ногу с инфляцией, то сегодня она составляла бы 1,2$ за ведро. Но и на 5 центов ставку повысили только из-за месячной голодовки шести участников КРИ. ¹⁹

/127/ Нелли Родригес, одна из организаторов коалиции, описывает непропорциональное бремя, которое несут женщины: «Женщины трудятся в поле так же тяжело, как и мужчины, но зарабатывают на много меньше мужчин, потому что у нас меньше силы и мы не можем работать каждый день. Из-за низкой зарплаты мы живём в переполненных трейлерах и плохих условиях, вынужденные растить своих детей в этих местах. Мы урываем время от своих детей, в надежде заработать им на лучшую жизнь».

Мало того, что зарплата ничтожна, а жизненные условия ужасны – некоторые из нынешних рабочих стали рабами. С 1997 года с помощью КРИ судебные исполнители Флориды освободили из рабства больше тысячи человек. А их поработители преследовались судом по тем же законам, которые были написаны ещё в эпоху отмены рабства в США. ²⁰ В последнем судебном разбирательстве рассматривался случай, когда двенадцать рабов бежали, проделав дыру в стенке трейлера, где их держали, как пленников. ²¹

В условиях апартеида в Южной Африке белые практиковали особый вид самообмана, полагая, что существует два мира, герметично отделённых друг от друга к общей пользе. Высокие стены усиливали психологический сепаратизм и невежество. И хотя этот сепаратизм устраивал власть имущих, двум мирам пришлось встретиться, поскольку один паразитировал на другом. В Южной Африке такой стеной служила эксплуатация труда чернокожих рабочих, ради производства прибыли в промышленности, сельском хозяйстве и работах на дому. Та же история произошла во Флориде.

/127/ До недавнего времени томатным плантаторам даже в голову не приходило позаботиться о своих рабочих, ведь они держали этих рабочих подальше от своих глаз, как пасынков в тёмном чулане. Но однажды эта несправедливость выплыла на свет. Пока конгресс был на рождественских каникулах 2008 года, три главных производителя томата во Флориде попросили у правительства 100 миллиардов долларов субсидии. Ну, разумеется, это было в общественных интересах.

Благодаря демократическому социалисту сенатору Берни Сандерсу, операция по предоставлению субсидии была заблокирована, сообщает Катрина Хэувель, пресс-секретарь сенатора. Не называя конкретных предпринимателей, далее она сказала, что сенатор посчитал невозможным предоставлять государственную помощь тем, кто держит людей в рабстве и отказывает сборщикам урожая прибавить один цент за фунт их изнурительного труда. ²²

Причиной, по которой Сандерс занял такую активную позицию, стало то, что КРИ, объединив свои усилия со студенческими и религиозными группами, предприняла активное давление на конгресс. В столице Флориды, Таллахасси, перед зданием госадминистрации они устроили демонстрацию, изобразив, как закованные в кандалы люди работают на полях, и организовали бойкот товаров, связанных с жестокой эксплуатацией сельскохозяйственных рабочих. С момента своего появления в 1993 году, эта Коалиция стала мощным голосом рабочих. И добилась крупных побед, в том числе воздействуя на четыре крупнейшие кампании общественного питания: Макдональд, Yum! Brands, Бургер кинг корпорейшн, Subway. В 2003 КРИ получила премию имени Роберта Кеннеди за успехи в борьбе за права человека. Лукас Бенитез, один из организаторов, объяснил, почему права человека является центральными в их движении: