Проблема с искусственными людьми

 

«Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» Т. Гоббса содержит в первых главахдлинный и подробный список признаков человеческой природы. Среди ключевых – конкуренция, гордость и желание славы. /87/ Таковы гипотезы, из которых он исходит, как геометр, вычерчивающий модель людей и общества. Выводы не из приятных. Один из его интересов может быть прослежен, как конфликт вокруг ресурсов: «Если два человека хотят одной и той же вещи, которой они не могут пользоваться вдвоём, они становятся врагами». Но вражду может усмирить «Сила, держащая их в страхе». Некая власть, которая больше и могущественнее, чем любой человек, с его природными склонностями.

Без этой силы, «не будет промышленности; потому что нет уверенности в плодах её. И, следовательно, никакой Культуры на Земле; никакого Мореплавания и пользования заморскими товарами. Никаких просторных Зданий; никаких Подъёмных кранов для перемещения тяжёлых предметов. Никакого Знания на Земле; никакого Летоисчисления. Никакого Искусства; никакой Письменности; никакого Общества. И хуже всего – постоянный страх и угроза насильственной смерти; а жизнь человека будет одинокая, нищая, мерзкая, жестокая и короткая». ²¹

Вот почему для Гоббса естественным состояние было состоянием войны. Война могла, однако, быть предотвращена Левиафаном, государством, которое будет держать антиобщественное поведение людей под контролем. Гоббс думал, что объединившись и используя свой разум для создания искусственной личности, государства, человечество сможет навязать себе достоинства самообладания и сотрудничества, которых людям не хватает от природы.

Жан-Жак Руссо опрокинул эту теорию. Хотя он разделял точку зрения Гоббса, что люди в целом асоциальны, он был не согласен, что люди – это по существу машины бесконечных желаний. Он доказал, что люди способны почувствовать, что имеют «достаточно».

/88/ Быть удовлетворённым – это то, чему люди могут научиться. И после того как они научились управлять своими инстинктами и порывами ради высших интересов самих себя и общества, они становятся по-настоящему свободными. Этот процесс обретения свободы, по Руссо, противоположен представлениям Гринспена. Кроме того, Руссо продолжал доказывать, что «искусственные личности» определённо были одержимы свойствами, которые Гоббс по ошибке считал естественными. Такие существа, как корпорации и государства, были омерзительно жестокими. Хуже того, поскольку им не нужно было есть, спать и умирать, искусственные личности были совершенно ненасытными.

Руссо был не первым, кого обеспокоили жадные нечеловеческие существа, живущие среди нас. Почти во всех культурных традициях передаются легенды о подобных ненасытных, свирепых сущностях. На тех землях, которые сейчас именуются Западной Канадой и США, туземные культуры рассказывали про «вендиго». ²² У голодного приведения огромного роста, вендиго, губы окровавлены от постоянного скрежетания челюстей, и его голод обостряется с каждой каплей выпитой человеческой крови. Вендиго были каннибалами, это бывшие люди, настолько потакавшие желаниям, что были готовы пожрать другого человека. Легенды о вендиго служили напоминанием, что необузданное обжорство в урожайные месяцы приведёт к оскудению запасов и нехватке продовольствия для всех в неурожайные сезоны. И сегодня злоупотреблять продовольствием, вместо того чтобы поделиться с голодными, означает людоедство по отношению к бедной части рода человеческого. Базиль Джонсон, учёный-преподаватель оджибве, языка канадских индейцев, утверждает, что вендиго вполне существуют. Мало людей в Северной Америке видели огромных привидений. Но множество людей видели их современное воплощение, гигантские организмы, не имеющие других интересов, кроме удовлетворения сиюминутных аппетитов, даже если это помешает утолить завтрашний голод. Современные вендиго, полагает Джонсон, это транснациональные корпорации. В других культурах тоже есть образы жадных и вечно голодных тварей. Тайские и японские буддисты рассказывают о голодных призраках, когда-то бывших жадными людьми. Умерев, они стали привидениями, у которых рот размером с игольное ушко. На них лежит проклятье непрестанного голода. Эти мифические люди не были слепыми, они лишь смотрели на мир сквозь искажающую призму личных желаний. Желаний, пренебрегающих всякой осторожностью, по отношению к возможному ущербу, который они причиняли. Не только Азия и Америка, Европа тоже имеет примеры таких существ. И когда Маркс писал о детищах капитализма, он использовал эти образы. Для него, капитализм порождает вампиров.

Руссо помогает проникнуть в смысл этих жадных искусственных людей - Homo economicus, корпораций и государств. Он рассматривал искусственных людей, которых мы позволяем себе в рыночном обществе, как потенциальную проблему. Но Руссо не требовал отменить государство и экономические организации. Учреждения, организации и правительства всегда будут с нами. Они жизненно важны. Потому что помогают собрать нас в коллективы, способные достичь гораздо большего, чем каждый из нас в отдельности. Но эти искусственные личности могут быть опасными, когда их аппетиты растут бесконтрольно. И если они захватывают и пожирают живых людей, то людям кажется, что весь мир тоже захвачен и проглочен. Какого сорта гражданами мы являемся, зависит от учреждений, в которых мы работаем. И наоборот. Искусственные личности никогда не бывают нейтральными.

Это оставляет нас без якорей. Нет вечной политики, к которой мы могли бы взывать из человеческой сущности, чтобы произвести контрнаступление на самоуправный рынок. Нет святого места, откуда запустить политическую реакцию. Вместо этого нам приходится начинать оттуда, где мы находимся. С той политики, которая есть под рукой. Томас Элиот хорошо отметил: «Успех – штука относительная. Это то, что мы смогли сделать из бардака, который сами натворили». ²³ Чтобы разобраться в этом беспорядке, нам надо подумать, где он относится к рынкам, а где нет. И ещё раз обратиться к появлению современного рыночного общества. Рынки родились, как сиамские близнецы, соединённые со своими государственными формами. Но для того, чтобы современное рыночное общество смогло процветать, за пятьсот лет, начиная с его рождения, другие формы экономики и государства пришлось задушить. Шла долгая борьба за оценку и управление основными материалами, необходимыми для выживания и процветания.

Были другие организации прежде того, что мы называем современным обществом, и будут другие организации после него. Некоторые из них были, и будут, но станут более демократичными, чем те, что мы имеем прямо сейчас. Те, которые преуспеют, найдут способ, как побудить правительства управлять "свободными" товарами экологично и равноправно. Завтрашние правительства добьются успеха, в той мене, в какой они будут обязаны вчерашней политике всеобщего благоденствия, старому доброму способу оценивать и делиться, который глубокомысленно называется «община».

Постепенно община начинает занимать всё более широкое место, как способ управления нашим миром. «Премия Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля» ²⁴ 2009 года была присуждена, в частности, американскому экономисту Элинор Остром, за её научный труд по изучению общины. Лучший способ понять стержень её труда, это рассмотреть политику ценностей, которую сегодня настойчиво проводят общины. ²⁵ Сделав так, мы ясно увидим, что демократия с меньшим количеством бесплатных завтраков, может быть тем, что, как ни парадоксально, имеет намного больше подлинной свободы.

 

 

(Ш Е С Т Ь)

 

ВСЕ МЫ – ОБЩИННИКИ

 

Разумнее предположить,

Что вещь придумана теми, кому она выгодна,

Чем теми, кому она вредит.

ЖАН ЖАК РУССО

«Беседа о неравенстве»

 

Когда я услышал слово «община» первые три раза в жизни, я понятия не имел, что оно означает. Слыша фразу «Палата общин» в передачах СМИ из британского парламента, я предположил, что быть членом «Палаты общин», означает быть богатым белым человеком, демонстративно пьянствующим. В следующий раз, это слово появилось в контексте британского детского телесериала «Уомблы» в 1970-ых, о семейке пушистых зверьков, которые собирают и перерабатывают мусор, а живут на окраине Лондона в районе «Община Уимблдон». В моём детском воображении «община» стала свалкой занимательных вещей, которые Уомблы затаскивали к себе в норы и там перерабатывали. В третий раз во время отпуска в Нью-Йорке, где моей семье сказали, что если мы хотим получить полное представление об Америке, нам следует отправиться в «Общину Вудбэри», один из самых больших торговых комплексов на окраине Нью-Йорка, чтобы мы смогли сделать покупки, как их делают настоящие американцы. (Там мне купили свитер с американским флагом). Тогда я подумал, что «община» - это американский вариант английского слова «универмаг». /92/ Чего я так и не понял тогда, что «община» – это не только место, но и глагол, описывающий, как ценить и делиться всем, что есть в мире, окружающем нас.

Хотя это слово часто связывают с Британской колониальной империей, общины, как место и процесс можно найти в разных странах от Центральной Америки до Южной Азии, а в последнее время даже в киберпространстве. Община – это ресурс, чаще всего земля, и обозначает как территорию, так и способы, которыми люди распределяют блага, произведённые на этой земле. Община производила продовольствие, топливо, воду и лекарственные растения для тех, кто пользовался ими. Это была беднейшая система жизнеобеспечения людей. Вот почему общины в Англии были стартовой площадкой, с которой началась великая трансформация в рыночное общество. Оценить что-либо, означает дать этому определение и установить правила, по которым это может быть использовано обществом. А общинные правила были принципиально несовместимы с капитализмом. Отбирая общественную землю в частную собственность, капитализм не только превращал землю в товар, но и отрезал сельских бедняков от их единственного средства к существованию, и заставлял их продавать последнее, что у них осталось – рабочую силу. Огораживание общинных земель породило два новых вида платежей: арендную плату и заработную плату.

Однако нынешнее понимание слова «община» далеко ушло от этих исторических фактов. Откройте, например, Оксфордский словарь английского языка, там вы прочтёте, что «общинная» означает «не поделённая земля, принадлежащая членам местной общины в целом, и поэтому не огороженная или бесполезная земля». ¹ Вся история огораживания и лишения прав собственности сельского населения перечёркнута лексикографами словом «поэтому». Но этот словарь всего лишь отражает, что думал наш современник, подбирая доводы к тому, что община стала «бесполезной». Сегодня слово «община» чаще всего ассоциируется с её заброшенностью и «трагедией».

Словосочетание «трагедия общины» было введено микробиологом Гарреттом Хардином в статье журнала Science 1968. Автор задаётся вопросом: что происходит, когда люди конкурируют за недостаточный ресурс? ² Главный персонаж в трагедии Хардина – тот, с которым мы встречались раньше – Homo economicus. /93/ Хардин утверждал что, имея дело с общим ресурсом, люди опустошат его эгоистическим желанием присвоить себе, даже если знают, что этим они губят ресурс. Так, в мире дефицита, движимые жадностью, люди доведут до полного уничтожения всё, от чего зависит их выживание. Томас Гоббс не смог бы сказать лучше. Но взгляды Хардина не опирались на эксперименты и наблюдения, а также игнорировали историю огораживания и уничтожения общин. Несмотря на всю оторванность от фактов, его эссе стало одним из самых цитируемых произведений двадцатого века.

Так или иначе, мир Хардина становится похожим на наш мир, по мере того, как мы разрушаем его. Темп разрушения ускоряет ужасный кризис. Если вы ищите трагедию, то можете найти её повсюду, от тайных шахт Конго, добывающих колтан, до всё более отчаянных действий фермеров, применяющих химические удобрения, взамен плодородия, которое разрушила их монокультура. Перспективы Хардина резонируют с конкретным классом защитников окружающей среды. «Друзья Земли» нашли предмет своей озабоченности в его произведении от 1972 г., и он был причислен к лику экологических знаменитостей. ³

Но если поскрести по стеклу, то прояснится, что аргументы Хардина делают виноватой жертву. Вопрос, в какой мере мы испытываем экологические трудности, больше не актуален: совершенно очевидно, что все мы оказались в беде. 1360 учёных на протяжении последних лет прилагают международные усилия по программе «Оценка экосистемы на рубеже тысячелетия», чтобы измерить воздействия человечества на мир природы. Все характеристики этой оценки показывают, что мы убиваем жизнь на планете. Выводы – это вопрос мотива. Логическая структура «трагедия общины» опирается на модель, в которой люди, во всех случаях, готовы действовать вопреки собственному благу, служа своей эгоистической натуре. Такой мир нарисовал первый профессиональный экономист, Томас Мальтус, в эссе «Опыт о законе народонаселения». /94/ Мальтус утверждал, что любое население будет, трагически, перерастать ресурсную базу, доступную, чтобы прокормить это население. Не трудно догадаться, как применить здесь «трагедию общины»: бедные люди, движимые инстинктом размножения (даже зная о последствиях), делают детей больше, чем могут прокормить, и это, согласно данной теории, объясняет, почему в мире существует голод.

Не удивительно, что Хардин был сильным сторонником ограничения рождаемости. Он не одинок в своём представлении, что решение проблемы экологической деградации, голода и изменения климата, заключается в том, чтобы предохранять бедняков от беременности. Но это неправильное понимание проблемы. Причина голода вообще не имеет отношения к нехватке продовольствия на душу населения. Сейчас на Земле продовольствия в полтора раза больше, чем нужно, чтобы прокормить всё человечество. Причина голода в том, что мы распределяем пищу через рынок, как частную собственность, а голодные люди слишком бедны, чтобы платить за неё. Если бы в мире было меньше людей, но способ распределения пищи остался бы прежним, то бедняки продолжали бы голодать. Но это не значит, что женщины не должны быть ответственными за свою плодовитость. Наоборот, самый лучший путь к сокращению рождаемости в развивающихся странах – это образование для девочек. А жертвами платного образования как раз становятся женщины и девочки, которым не позволяют учиться в школе. ⁴

Это глубоко связано с тем, почему трагедия Хардина вводит в заблуждение. Для мальтузианцев, классических и современных, причина, по которой мы катимся к чёрту со своей потребительской корзиной, заключается в том, что люди – это жадные ненасытные существа порыва и страсти. Жадность заставляет нас бесконечно наращивать потребление. Но мы с вами уже видели, что люди так ведут себя не всегда, а вот корпорации – всегда. Ненасытными корпорации делает мотив прибыли, а это позволяет нам глубже понять «трагедию общины».

/95/ Возможно, самый цитируемый пример трагедии общины – это рыболовство. ⁵ Аргумент таков: каждого мелкого рыбака вынуждают ловить как можно больше, доводя его рыболовство, его средство существования, до полного краха. Многие из мировых рыболовств находятся в тяжёлом упадке. Одна статья в журнале «Наука» предсказывает полный крах глобального океанского рыболовства к 2048 году, ⁶ но отрицает упадок рыболовства как трагедию общины, а это заблуждение. Рыбацкие посёлки существовали тысячелетиями, и скромный рост рыбацких общин не может объяснить опустошение океанов. Во многих случаях общины не расширяют свои границы, а наоборот, сужают. Сообщение международной неправительственной организацией развития «ActionAid» приводит поразительный пример.

Шестьсот миль береговой линии Пакистана благословляют морские богатства: кальмары, макрель, креветка, тунец и множество рыбы других сортов. Так было на протяжении столетий. Эти прибрежные воды кормят 180000 мелких рыбаков, таких как Абдул Мотании. Мотании рыбачит с командой из десяти других жителей посёлка в своей небольшой деревянной лодке. Он и его деревенские друзья заметили, что их уловы резко уменьшились за последнее десятилетие. «Пакистанский форум сельских рыбаков» (ПФСР) сообщает, что у местных рыбаков уловы снизились на 70-80%. В результате стали расти долги, бедность и голод в посёлках вдоль аравийского побережья. ⁷ Так почему же спустя столетия стабильного использования местными рыбаками, моря вдруг опустели?

Местные жители сообщают, что упадок начался, когда военное правительство Пакистана, в нетерпении усилить национальный экспортный доход, смягчило ограничения на лов рыбы иностранными траулерами, принадлежащими иностранным владельцам. Впервые Пакистан открыл свои воды для иностранных траулеров в 1982, но в 2001 правительство переписало правила, запрещавшие иностранным судам лов рыбы в 35-мильной зоне от берега. Теперь только большим иностранным траулерам запрещено входить в 35-мильную зону, а иностранным траулерам меньшего водоизмещения разрешён лов между 35 и 30 милями от берега. Ближайшие 12 миль к берегу предполагается сохранить для местных жителей. Правительство официально лицензировало двадцать один крупный иностранный траулер и двадцать три траулера среднего размера в 2007 году, ⁸ но местные рыбаки опознали более ста иностранных судов, тралящих побережье Пакистана каждый год. Многие из них – совместные предприятия, оформленные, как «местные» траулеры, открыто ловят рыбу в двенадцатимильной зоне. Местные рыбаки жалуются, что правительство пренебрегает этими правилами, закрывает глаза на злоупотребления, чтобы сохранить коррумпированную экономику.

В отличие от местных жителей, промышленные траулеры обшаривают дно океана и днём, и ночью, сетями, растягивающимися на 3 километра, и выгребают всё на своём пути. Согласно ПФСР, только 10 процентов улова траулеров ценятся на международном рынке, остальные 90 процентов выбрасываются. Это кажется чрезмерным, но по международным стандартам, даже в самых удобных зонах глобального рыболовства, полезная часть улова составляет не более 40%. ⁹

Опять-таки женщины несут на себе непропорционально большое бремя от снижения уловов. Изготовление сетей и корзин, сушка и продажа рыбы, традиционно женская работа, больше не находит высокого спроса. По сообщениям «ActionAid», женщин заставляют работать на местных текстильных фабриках или заводах, обрабатывающих креветку, где многие жалуются на опасные условия труда.

Пакистанская поговорка «Когда всё рухнуло, море прокормит», отчасти остаётся верной. Даже притом, что рыболовство находится в тяжёлом упадке, оно продолжает обеспечивать, но теперь уже обеспечивает других. ¹⁰ Пакистанская рыбацкая община находится в осаде, но осаждают её не местные рыбаки. На неё наступают интересы транснационального бизнеса, попускаемые правительством. Этот бизнес не потеряет средства к существованию. Свободные рынки означают, что когда рыболовство Пакистана окончательно рухнет, промышленные траулеры переместятся в более прибыльные и выгодные воды. Но патриархальные рыбацкие семьи Пакистана не имеют такой свободы. Более богатые воды их не ждут. Эта пакистанская история получила широкий резонанс и длинное продолжение.

/97/ Глядя на огромное экологическое бедствие двадцатого века, не видишь людей в состоянии неиствства. Экологические трагедии, начиная с 1930-х годов: «Пыльный котёл» в США, массовое истребление тропических лесов и океана – это результат поведения корпораций, капиталистического сельского хозяйства, лесоводства и лова рыбы. Американские Великие равнины превратились в «Пыльный котёл», потому что в то время люди знали только ценный, плодородный, верхний слой почвы. Их введение в капиталистическое сельское хозяйство, превратило их в эксплуататоров самой земли, от которой зависело их выживание. Их внутренняя связь с окружающим миром деформировалась в жажду сиюминутной прибыли.

Общинники опутываются сетью общественных отношений, которые держат их убеждения под контролем, заставляя по-другому оценивать мир, и по-другому относиться к людям. Можно видеть губительные последствия огораживания не только в шрамах, оставленных на природном окружении, но и в самых интимных отношениях, вокруг пола. Когда способ, которым общество оценивало работу, был преобразован, социально приемлемые роли для мужчин и женщин также изменились. Те, кто не принял новый порядок, стали мишенью, и в некоторых частях мира их преследование продолжается до сих пор. Термин не изменился, это до сих пор называется «охота на ведьм».

 

ОГОРАЖИВАНИЯ ОБЩИНЫ

 

В 2009 году римский папа посетил Африку, где он умудрился внести смятение в умы слушателей, сначала заявив, что презервативы обостряют проблему СПИДА. А затем, отметив, что африканцы «живут в страхе перед духами, перед грозными и губительными силами. По своей бестолковости, они даже бездомных детей и стариков считают колдунами». ¹¹ Эта карикатура на Африку изображает её диким, суеверным местом, ожидающим, в зависимости от вашей веры, либо слова Христова, либо произвольных толкований. Что усиленнее распространять, то и получит полное развитие. Конечно, есть историческая связь между проповедью христианства в Азии, Африке, Америке и последовавшим за тем вторжением колонизаторов.

/98/ В недавней серии основательных, интригующих статей, историк и социолог Сильвия Федерики предположила, что в Африке захват, приватизация земли и одновременный всплеск охоты на ведьм – не случайное совпадение. ¹² То же самое совпадение можно обнаружить в массовой охоте на ведьм, затопившей Европу между XV и XVII столетиями. Количество европейцев, жестоко казненных по обвинению в колдовстве, невозможно сосчитать. В Савойе, рассаднике охоты на ведьм, обвинительные документы инквизиции вешали на шею приговорённой женщине и сжигали вместе с нею на костре. По скромным подсчетам, список убитых в Европе насчитывает от сорока до шестидесяти тысяч. ¹³ Большинство убитых были женщинами. Федерики утверждает, что их преследование совпало с резким изменением их положения в обществе.

Она показывает, как политика, скрытая в охоте на ведьм, насаждала новое представление о мире. В этом представлении, женщинам, настаивавшим на своём праве ценить землю, на своей общинной свободе – не было места. ¹⁴ Именно за то, что они защищали общину, женщин объявляли ведьмами и убивали. Так что огораживание не было простым окруженимем участка земли забором. Оно было способом ликвидировать целый ряд политических процессов, и заменить их новыми, в которых женское участие было ограничено. Охота на ведьм – не всегда реакция на попытки защитить конкретную общину, но всегда – признак более глубокой политической борьбы. Не случайно мы используем термин «охота на ведьм», как метафору для массовой истерии, которая отвлекает нас от крупных политических махинаций. ¹⁵

/99/ Чтобы понять общину сегодня, стоит начать с феодальной Англии – родины современного капитализма – рассмотрев «Великую хартию вольностей», а точнее, её близнеца, «Хартию леса». Хотя в значительной степени забытая сегодня, «Хартия леса» гарантировала возможность простому человеку получить доступ к пастбищу для домашних животных, к земле, собрать дрова, мед, лекарственные растения, фураж и так далее. Питер Линебог, который сделал больше чем любой другой современный историк, чтобы восстановить историю этой хартии, замечает о«Манифесте Великой хартии вольностей», что общинное право гарантировало свободу использования местных ресурсов навечно и каждому. ¹⁶ Это не означало, что все могли брать столько, сколько хотели. Общинное пользование не означало вседозволенность, как полагает Хардин, и вседозволенности не было в истории. В точных границах общинники договаривались о конкретном месте и времени, в зависимости от экологии и общности. По мере того, как менялась сама география физической общины, всеобщие права развивались на протяжении долгих эпох, ограниченные относительной властью тех, кто сидел за круглым столом. Другими словами, община была одновременно и местом и «процессом свободы», в котором люди боролись за право формировать условия распределения богатства общины.

Важно не романтизировать эту идею. Община не представляла собой некого пра-демократического рая, в котором каждый получал справедливую и равную долю. Община была непрерывным полем битвы между лордами и крепостными, но здесь бедняки одержали некоторую победу и сумели отстоять общественное пространство, вопреки тем, кто угнетал их. Сама «Великая хартия вольностей» стала следствием и положила конец жадности английского короля Иоанна Безземельного. Чтобы обеспечить деньгами крестовый поход и войну во Франции, он совершил множество преступлений. Он украл леса, обложил данью баронов, взял в заложники их детей. Даже свою первую жену, Изабеллу, герцогиню Глостера, король продал графу Эссекса за двадцать тысяч марок. ¹⁷ Бароны восстали. В 1215, они промаршировали в Лондон, где были встречены открытыми воротами, в знак одобрения горожан. Они противостояли королю и вели тяжёлые переговоры. Великая хартия вольностей включала требования, предъявленные баронами, торговцами и зажиточным жителями Лондона. Но она также включала крепкий набор защиты прав каждого человека. Гарантировала простым общинникам доступ к свободе, пище, топливу, и плодам леса, возвращая народу природные ресурсы, которые король Иоанн присвоил себе. /100/ Это была та самая община, на которую указывали историки, отвергая аргументы Хардина. Вопреки мнению Хардина, народ знал, как управлять доступом и сохранять ограниченный ресурс, несмотря на желание королей и знати приватизировать его. Если рассмотреть дополнение «трагедия» к слову «община», то трагедия начинается не в период роста общины, а в период её уничтожения, когда общие ресурсы отбирают в частную собственность.

Иногда по частям, порой, сметая всё подряд (как в 1536 Генри VIII отобрал землю у монастырей) огораживание было процессом, посредством которого земля отбиралась у общества. Землемеры растягивали свои цепи, которые народ назвал «кишки дьявола», чтобы отгородить участки общинной земли и официально передать во владение отдельного человека. Не только поля, но и леса и воды огораживались подобным образом. Лорды запрещали доступ к водоёмам и речным протокам богатым рыбой, и лесам, изобилующим дичью, снабжавшей бедняков мясом. Около 1500 года 45% пригодной для обработки земли в Англии были огорожены. Потребовалась новая логика: не только сдавать землю в аренду, но и подобрать цену арендной платы. ¹⁸ Стоит ли говорить, что этот грабёж был крайне не популярен, и послужил поводом для народных бунтов. От мелких актов вредительства (Лорд Арундел за одну ночь потерял 100 лебедей, убитых на дичь, в качестве предупреждения богачу), до восстания крестьян 1381 года и восстаний углекопов в 1600-х годах и позднее. Протесты и выступления всякий раз подавлялись. А поскольку огораживания отбирали у крестьян единственное средство выживания, им оставалось выбирать одно из двух: либо работать на новых землевладельцев, либо попытать удачу в городах. /101/ Адам Смит оплакивал насилие, совершённое над общиной ради распространения частной собственности, хотя к тому времени, когда он делал свои записи, процесс был уже завершён: «Древесина леса, полевая трава, все природные плоды земли, пока эта земля была общей, стоила рабочему только усилий собрать их… а теперь за разрешение собрать их, он вынужден платить; и вынужден отдавать землевладельцу часть из того, что он собрал или произвёл своим трудом». ¹⁹ Это были безземельные крестьяне, которым в течение одного поколения предстояло стать пролетариатом, основой промышленной революции.

Конечно, мир усиленно огораживался и за пределами Англии. К тому времени, когда капитализм твердо укрепился в Европе, колонизаторы убивали и бесчинствовали за морями. Магическим заклинанием колонизаторов стало слово «дикарь»: оно не только открывало пещеры Алладина на землях от Ирландии до Австралии, но даже превращало человеческие тела в вещи, которые можно было продавать и покупать миллионами на невольничьих рынках. 75 миллионов африканцев погибли в Америке в течение 100 лет с начала колонизации. ²⁰ Инструментом огораживания было убийство. Но колонизаторы придумали ряд аргументов и объяснений для оправдания своих действий, как цивилизованные люди. Оправдания огораживания были обеспечены никем иным, как Джоном Локком, человеком, которого сегодня считают одним из крестных отцов либерализма. Его утверждение, что естественные права человека – это «жизнь, свобода и собственность», ²¹ записали, с одним небольшим изменением, в американскую «Декларации независимости».

Как секретарь министерства Торговли и плантаций, Джон Локк умно и выгодно прилагал усилия, чтобы найти причины для увеличения площадей, занятых под его личную компанию. Его оправдания присвоения «ничейной земли» в частную собственность, состояло из двух частей. Первая часть: поскольку у каждого есть сила трудиться, то обрабатывать землю своими силами, означает владеть ею. Если вы обрабатываете землю, то она ваша и сохраняется за вами, но всё, что на первый взгляд не используется должным образом, считается охотничьими угодьями для огораживания. Вторая часть: земля может быть изъята у общины, если «достаточно, и плодородной» остаётся всем остальным.

/102/ Хотя причины, по которым англичане хотели нагрести богатства в двух Америках, были совершенно эгоистичными, оправдание частной собственности давали важный ключ к тому, как различные рыночные системы могут действовать. Частная собственность требует, чтобы общество одобряло изъятие собственности из рук общества. Иными словами, природные ресурсы общественны, и это противоестественно, когда одни люди изолируют других от земли. И действительно, право делиться общими ресурсами было отобрано. Радикальность этого факта подчеркнул молодой немецкий мыслитель, недавно оставивший академию и работавший журналистом. Его политические взгляды работали на оптимистический либерализм. Учтите, что он был читателем телеграмм девятнадцатого века, считавшим, что свободная пресса и действующий парламент гарантируют светлое будущее. Двум событиям предстояло изменить его взгляды. Первое, когда он стал свидетелем дебатов в местном парламенте о праве граждан собирать дрова в Рейнских лесах. Это заставило его понять, что вопросы собственности занимают в политике центральное место. Вторым стала лёгкость, с которой прусская цензура закрыла его газету. Именно эти события побудили молодого Карла Маркса к размышлениям о главенстве собственности в политике и обществе.

Не надо быть марксистом, чтобы понять, что изначально собственность общественна. Вот хотя бы один пример: рассмотрите, как правительство обращается с радиочастотным спектром. Весь радиодиапазон принадлежит государству, и право вести радио- и телепередачи на конкретных радиочастотах государство продаёт компаниям СМИ, подчинённым исполнению конкретного социального заказа. Если журналисты передают материал, считающийся непристойным или неподобающим, они будут оштрафованы, а если они продолжают нарушать предписания государства, их право использовать часть радиодиапазона может быть отобрано. Другой пример – законы обращения с домашними животными. ²² В большинстве стран есть законы, позволяющие считать животных личной собственностью, но в то же время жестокое обращение с собаками и кошками запрещено большинством государств. В Кодексе законов Наполеона есть условия, при которых частная собственность может передаваться другому лицу. /103/ Земля, например, может оставаться частной, пока она используется. Но как только она становится брошенной, или сохраняется в собственности лишь для спекулятивных целей, право собственности на землю утрачивается, и она передаётся в распоряжение тому, кто найдёт ей лучшее применение. Другими словами, право на собственность может быть более гибким и растяжимым, чем мы себе представляем.

Когда роль земли была переиначена по стандартам британских колонизаторов, это не облегчило жизнь коренных американцев. Хотя их охотничьи методы были в гармонии с окружающей средой, и часто улучшали её, они не могли доказать это людям, которые отобрали их землю. Когда белые люди приходили, они видели богатую и плодородную землю, которая, казалось, была занята коренными американцами только короткий период времени раз в год. Они не понимали, что земля была частью более широкой системы экологичного кочевого пастбища. Среди некоторых племен, было постоянное сельское хозяйство, с большими полями культивированной земли. Использовались сложные агроэкологические методы поддержания плодородия почвы и экологической целостности. Один из примеров – междурядное размещение культур зерна, бобов и кабачковых («три сестры» сельского хозяйства коренных американцев). В этих племенах, как и в большинстве стран Глобального Юга сегодня, земледелие было женским трудом по выращиванию пищи для домашнего употребления, пока мужчины занимались охотой. Англичане не могли понять, как это сельское хозяйство управляется одними женщинами, поскольку англичанки той эпохи были ограничены внутренними, не деловыми обязанностями. Поэтому колонизаторы описали женский труд не как сельское хозяйство, а как озеленение, и затем конфисковали их землю.

Вдоль тихоокеанского побережья Северной Америки местные экономические системы подверглись атакам в другой форме. Главным учреждением многих местных культур был так называемый «потлач». Это была церемония приветствия гостя или празднования события, и в каждом обществе был свой набор правил и обычаев. /104/ Общей чертой, замеченной белым правительством, было то, что потлач включал в себя массовое перераспределение богатств, в котором щедрая раздача своих вещей была признаком высокого ранга. В глазах американских и канадских правительств, без воспитания бережливости и благоразумия, коренные американцы были бы осуждены на вечную отсталость. Потлач был описан как «родитель многочисленных недостатков, которые питают вне дома сердца людей.... Не возможно, чтобы индейцы смогли приобрести собственность или смогли стать трудолюбивыми и добиться успехов, пока находятся под влиянием этой мании». ²³ Так, с 1885 по 1951, канадское правительство объявляло потлач вне закона, карая заключением от двух до шести месяцев тюрьмы.

Эти отвратительные истории имеют современные варианты: правительства и корпорации продолжают огораживать леса, рыболовные зоны и пахотные земли. Потому что, предположительно, коренные жители этой земли неспособны распоряжаться ею для общественной пользы, или потому что коренными жителями пренебрегают. Идейное наследие Локка можно обнаружить в международном правовом стандарте «терра нуллиус» (земля, никому не принадлежащая). Стандарт использовался, чтобы отменить права коренных жителей на землю, от Соединенных Штатов до Австралии. Это живая проблема с той же законодательной доктриной, оспаривавшейся от Западного берега США до Южно-Китайского моря. И всюду где «окраинная земля» лицензировалась, вопреки возражениям окраинного населения. ²⁴ Что возвращает нас к сегодняшнему росту «охоты на ведьм» в Африке.