Культурное значение эволюции материальной культуры

От ручного труда ремесленника к механизированному промышленному производству

Противопоставляя имманентному описанию духовных процессов их материалистическое объяснение, историки марксистской ориентации ис­ходили из признания первичности на данном отрезке европейской исто­рии той формы экономического развития, которую К. Маркс назвал «пер­воначальным накоплением капитала». Между тем — и я на это уже обращал внимание в первой части нашего курса — в историософской концепции К. Маркса экономика как система производственных отношений является «базисом», то есть непосредственно определяющей силой, лишь по отно­шению к политической и правовой «надстройке», но вторична по отно­шению к характеру производительных сил, поскольку ими содержатель­но обусловлена; говоря языком культурологии, производительные силы общества образуют основание его материальной культуры. Приведу не оставляющее никаких сомнений в трактовке этой проблемы основополож­никами марксизма суждение Ф. Энгельса: «Материалистическое понима­ние истории исходит из того, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя». Применительно к рассматриваемой нами сейчас исторической ситуации это означает, что, даже с точки зрения подлинного марксизма, становле­ние нового типа европейской культуры в процессе распада традиционной культуры феодального общества не было не только имманентным духов­ным движением, но и прямым порождением «первоначального накопле­ния», ибо вместе с ним и, разумеется, испытывая его сильное влияние, оно имело в своей глубинной основе развитие детерминанты материально­го производства — динамических компонентов производительных сия, то есть техники и созидающих ее людей

Мы уже могли дважды убедиться, какое революционизирующее значе­ние в истории культуры имело производство людьми того, чего нет в природе: первый раз в созидании человеком своих «искусственных органов» — орудий труда и оружия, то есть в плодах рукомесла, которое стало решаю­щей силой в процессе антропогенеза, и второй раз, когда рукомесло пре­вратилось в профессионализированное и специализировнное ремесло, став в античном полнее основой формирования нового типа культуры, ради­кально отличной и от первобытной культуры, и от выросших из нее куль­тур земледельцев и скотоводов. В этом свете не должно вызвать удивле­ния, что произошедшее в XV-XVIU веках в Европе новое радикальное преобразование материального производства — переход от ручного тру­да средневекового ремесленника к механизированному труду промышлен­ного рабочего — должно было иметь не менее значительные, истинно ре­волюционные, последствия, чем две предыдущие революции в данной области.

Один из самых глубоких исследователей развития техники в целост­ном бытии культуры Л. Мамфорд выделил три фазы этого процесса — «эотехиическую». «палеотехническую» и «неотехническую». Их особен­ности и логику развития ученый представил символически тремя типа­ми пера: гусиным, представляющим «ремесленную базу производства и тесную связь с земледелием», стальным, этим «типичным продуктом ме­таллургии и массового производства», и авторучкой, «хотя и изобретен­ной в XVII веке, но типичной для неотехнической фазы». С точки зрения используемых материалов, «эотехническая фаза есть, комплекс воды и дерева, палеотехническая фаза — комплекс угля и железа, а неотехни­ческая — комплекс электричества и сплавов». Затем следует такое важ­ное заключение: «Великий вклад К. Маркса в политическую экономию состоит в том, что он увидел и частично показал, что каждый период изобретений и производства обладаег в истории цивилизации особой ценностью, или, как он сказал бы, исторической миссией. Машина не может быть отделена от ее более широкого социального окружения, по­тому что оно придает смысл и цель ее существованию. Каждый период истории цивилизации несет в себе незначительные остатки, как и суще­ственные пережитки, старых технологий и ростки новых. Но центр рос­та находится в совокупности ее собственных качеств». Эотехническая фаза простирается до середины XVIII века, хотя апогея своего она дос­тигла в XVI веке в Италии, в Америке ее запоздалой зрелостью стала середина XIX столетия, а такие страны, как Голландия и Дания, перехо­дили непосредственно от эотхнической экономики к неотехнической. Не вдаваясь в полемику с Л. Мамфордом по поводу его оценки роли Воз­рождения в истории культуры и связи сознания этой эпохи с уровнем ее производства, не могу не отметить совпадение взглядов ученого с тем. что писал на эту тему К. Маркс: «Ручная мельница дает нам общество с сюзереном во главе, паровая мельница —общество с промышленным капиталистом».

Неудивительно, что Г. Ф. Сунягин в уже цитированном исследовании «Промышленный труд и культура Возрождения» мог опираться на выво­ды Л. Мамфорда, показывая, что именно в материальное производство позднесредневекового города уходят корни сознания человека эпохи Воз­рождения, свойственного ему как «нетрадиционному типу личности», ко­торая обрела отсутствующие у земледельца «принципиально новые воз­можности для проявления созидательно-творческих способностей». Поскольку же зтот тип личности определил и два других направления про­цесса перехода от традиционной культуры к персоналистской, и их корни следует искать в развитии материально-производственной практики евро­пейского общества. Конкретный анализ этого процесса будет проделан в следующей лекции — за общей структурной характерисгикой перехода от традиционной культуры Средневековья к персоналистской культуре Но­вою времени должно последовать более обстоятельное, разумеется, в пре­делах возможностей данного курса, рассмотрение каждого аспекта и каж­дой ступени этого нелинейного процесса.

36
ЛЕКЦИЯ ШЕСТНАДЦАТАЯ:

ПЕРВЫЙ УРОВЕНЬ ПЕРЕХОДА:

РАЗВИТИЕ МАТЕРИАЛЬНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ

И ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Революционное значение вторжения механизмов в производство, войну и быт

Конкретизируя заключительный тезис предыдущей лекции, я начну с напоминания его содержания: в ремесленном производстве поздне-средневекового города начались процессы, имевшие революционное значение для судеб культуры, — вытеснение ручного труда механизированным.

Не могу вновь не сослаться на замечательное исследование В. Дильтея — мыслителя, достаточно далекого от марксизма, но изучением объек­тивного течения данного процесса пришедшего к материалистическому выводу об определяющей роли в его духовном содержании материально-производственной практики; привожу его вывод по весьма корявому, к сожалению, переводу: «Этот прогресс был совершен только благодаря из­менениям хозяйственной жизни и социальной структуры, а также утверж­дению положения бюргеров в городах. Двойственный средневековый иде­ал в его рыцарской и монашеской форме был оттеснен трудом бюргеров. В нем сочетались вторжение в природу и научное мышление, которые вели к изобретениям, вспомогательным механическим средствам, эксперимен­там и соответствующим им мыслительным формам. Так это время, от пер­вых десятилетий XIV в. до начала XVII в., совершило тотальный сдвиг интереса: переход из потусторонности в посюсторонность самопознания, постижения человека, изучения природы, признания самостоятельной цен­ности действительности, ценности труда в своей профессии...»

Культурное значение ремесла, перераставшего в мануфактуру, состояло в изобретении и внедрении механизированных орудий не только в процес­сы производства, но и в военные действия, которые оставались в эту эпоху элементом повседневной жизни общества, и в быт представителей разных сословий: простейших механизмов — в труд ремесленников, компаса — в жизнь мореплавателей, оптических приборов, позволявших преодолеть

 

ограниченные возможности зрения, — в деятельность ученых, огнестрель­ного оружия, обеспечившего, в частности, завоевание европейцами Аме­рики, — в военные действия, часового механизма, пришедшего на смену солнечным, водяным и песочным часам, — в будничную жизнь все более широкого круга людей... В результате радикально изменялось сознание че­ловека — восприятие им пространства и времени: из враждебного чело­веку несоизмеримостью своих масштабов с его возможностями созерца­ния и передвижения пространство становилось доступным его воле и разуму, познаваемым и преодолеваемым, а время из непрерывно текучего (вспомним хотя бы гераклитово сравнение времени с течением воды) — расчлененным на все более и более мелкие «отрезки», с которыми ремес­ленник и торговец, в отличие от земледельца и скотовода, должны были соотносить свои практические действия (в конечном счете, отсюда и вы­рос один из основополагающих принципов бытия человека буржуазного общества «время — деньги»).

У нас есть достаточно авторитетные суждения современников о значе­нии ремесла как проявления творческих способностей человека. Дж. Ма-нетти, вь[дающийся (и все еще недооцененный историками культуры) ита­льянский мыслитель XV века, в полной мере осознавал значение ремесла в духовном развитии человечества: «о том, — писал он — насколько вели­ка и изумительна сила разума, свидетельствуют как многие великие и за­мечательные дела человека, так и орудия, чудесным образом изобретен­ные и освоенные им», и если искусство мореплавания «достигло чудес», то благодаря мастерству строителей кораблей. Он восхищался тем, «с ка­ким изумительным остроумием построил Филипп, по прозвищу Брунеллески, бесспорно, глава всех архитекторов нашего времени, великий, или вернее величайший, и удивительный купол флорентийского собора, воз­веденный (невероятно сказать!) без всякого деревянного или железного каркаса». Другой идеолог нового типа культуры Л. Б. Альберти считал, что «ремесло, даже выполняемое по найму», следует предпочитать «жиз­ни бездельной и праздной».

Вот как рассуждает М. Фичино: если мир есть произведение искусства, значит Бог — художник, то есть мастер, придающий материи форму; но при таком понимании художественного творчества оно (и это известно из многих других источников), подобно античному «техне», тождественно совершенному мастерству, то есть не противопоставляется ремеслу, как это произойдет позже, в XVIII пеке, а представляет собой, так сказать, ху­дожественное ремесло. Поэтому М. Фичино называет человека Homo faber. Человек делающий — не «верующий», «Кожья тварь», как считали теологи (Homo Dei), и не «мыслящий», «разумный», как скажет рационалист-просветитель (Homo sapiens), а именно делающий, созидающий, работа­ющий, творящий, что означало по тем временам ремесленника; как пояс­няет он сам, человек — «единственное существо, способное ко всяким искусствам и ремеслам, единственное, умеющее делать орудия, единствен­ное, способное изобретать¹».

Чрезвычайно характерна оценка ремесла в ренессансных утопических моделях идеального государства: «Всеобщий труд и у Мора, и у Кампанеллы, — резюмирует анализ их произведений А. Э. Штекли, — та необ­ходимая предпосылка, которая предоставляла человеку материальную воз­можность жить сообразно с его собственной природой и сохранять индивидуальность». И далее: «Мастерские утопийцев и соляриев — это не «реставрация средневекового ремесленного строя» и не «государствен­ные мануфактуры», а нечто третье, чего не знал город ни в феодальную эпоху, ни а мануфактурный период, а именно — общественные мастерс­кие, где торжествует новый способ производства...». А в XVII веке, ос­мысляя все происшедшее в предшествующие столетия, Ф. Бэкон утверж­дал, что «введение знаменитых изобретений бесспорно занимает первое место среди человеческих деяний».

В упоминавшейся книге Г. Ф. Сунягина очень хорошо показано «исклю­чительное значение для кристаллизации этого нового предметно-практичес­кого и интеллектуально-психологического опыта» изобретение часов, стек­ла и книгопечатания, но этот ряд технических завоеваний эпохи Возрождения, как явствует из сказанного, можно и нужно значительно рас­ширить, дабы получить максимально широкое представление о масштабе произошедшей «культурной революции». Важный аспект этого процесса— участие в нем научной мысли, позволяющее считать, что с самых своих ре­нессансных истоков развитие техники материального производства было целостным научно-техническим прогрессом. Отсюда — серия значитель­ных открытий и изобретений, а отчасти освоение сделанных на Востоке, которые в корне меняли мировоззрение ренессансного человека. Дж. Бернал назвал Возрождение «первой фазой» истории современной науки, а ее значение он определил понятием «.научнаяреволюция»; она же подготовила «следующий большой этап технического прогресса — промышленную ре­волюцию»; более того, утверждает ученый с полным основанием, «именно в этот период естествознание прошло свою критическую точку, обеспечив себе постоянное место в качестве части производительных сил общества». Значит, превращение науки в производительную силу, которое считалось нашими философами и экономистами особенностью самого высокого уровня

развития производства, достигнутого в XX веке, в действительности нача­лось уже в эпоху Возрождения. «Это была поистине научная революция, — резюмировал историк, — разрушившая все здание интеллектуальных до­мыслов, унаследованных от греков и канонизированных как исламистски­ми, так и христианскими теологами».

Историки спорят о том, кому принадлежало в эпоху Возрождения ли­дерство — технике или наукам, но несомненно их активное взаимодей­ствие, определявшее новый тип мышления, радикально отличавшийся от средневекового и предвосхищавший наступление эпохи, в самом своем названии — «научно-технический прогресс» — зафиксировавшей един­ство этих сфер культуры. Характерно замечание Л. Я. Жмудя, что «идеа­лом ренессансных ученых и инженеров был Архимед, соединивший в себе обе составляющие научно-технического прогресса».

Дальнейшее развитие техники и технологии производства, выразивше­еся в постренессансную эпоху в механизации трудовых процессов, произ­вело существенные преобразования в культуре, которые я назвал бы ее механизмизацией (я употребляю это непривычное и тяжеловесное произ­водное от слова «механизм» для того, чтобы «отбить» его от современных ассоциаций, коими нагружено привычное, вошедшее в прозаически-про­изводственный обиход, понятие «механизация»}.

Если орудия ручного труда, использовавшиеся в ремесле, люди рассмат­ривали как свои «искусственные органы», лишь увеличивающие силу рук и ног и расширяющие их возможности (рубило, мотыга, плуг, копье, ры­чаг, колесо, лодка), то механизмы действовали самостоятельно и способа­ми, принципиально отличными от производимых руками операций: хотя механические часы нужно было время от времени заводить, они работали сами по себе, компас совершал операции, вообще недоступные руке или глазу, заряженное порохом ружье действовало радикально иным образом, чем бросание копья и стрельба из лука. Механизм становился, таким об­разом, неким посредником между человеком и природой, самостоятельно выполнявшим определенные функции и способным заменять ручной труд. Более того, многие производственные операции были невидимыми недо­ступными созерцанию и потому таинственными и требовали активизации способности мышления разгадывать тайны действия механизмов. Леонардо да Винчи, который был и художником, и ученым и инженером, утверждал: «механика является раем для математических наук, именно в механике они находят свою реализацию».

Историку культуры чрезвычайно важно понять, что развитие механи­зации практической деятельности опровергало библейски-мифологические представления о самой планете, противопоставляя им авторитет опи­рающейся на науку практики; так не только подрывалась вера в Священ­ное писание — то есть основу религиозного сознания, но и выявлялась ограниченность чувственной наглядности обыденного восприятия человеком природы, которому противопоставлялись силы абстрактно-аналитического мышления. Синкретический характер ренессансного со­знания еше не привел к расчлененному восприятию бытия — только в XVII веке неуклонное развитие механизации жизни общества сказалось в полной мере на способе мышления. Он сохранится и в XVIII веке, в эпоху Просвещения, хотя тут будут сделаны первые шаги к преодолению меха­ницизма зарождавшимся системным мышлением.

Так еще раз выявляется неосновательность широко распространенного и поныне представления о «чисто духовном» содержании культуры, отделя­ющем ее от «материальной цивилизации»; неосновательно оно потому, что нельзя понять глубинные причины процессов, протекающих в духовной жизни общества, не выявляя их связи с материальным производством и его основой — материальной культурой. И не следует думать, что это спе­цифически марксистский подход — я только что приводил концепцию Л. Мамфорда, приведу и суждение одного из мудрейших мыслителей про­шлого века А. И. Герцена: «Романтизм был прекрасная роза, выросшая у подножья распятия, но корни ее, как и всякого растения, находятся в земле».

Этой «землей» для развития культуры являются изменения в материально-производственной практике, которые, как мы могли уже убедиться, определяли и становление человека, человеческого общества, человечес­кого сознания и поведения, и становление цивилизации в ходе распада первобытного состояния человечества, и расслоение культуры феодаль­ного обшества в Средние века; они же играли детерминирующую роль в процессе разложения культуры феодализма и рождения нового историчес­кого типа культуры. Разумеется, ни духовная энергия культуры, ни худо­жественная не были пассивным отражением материально-производствен­ных процессов, но активно на них воздействовали, отчего движение культуры оказывается в конечном счете системным итогом взаимодей­ствия материальных и духовных форм человеческой деятельности.

Таким образом, значение материально-производственных основ ренессансной культурной революции состояло в ее влиянии на общественное сознание, то есть в формировании нового — немифологического — взгля­да на взаимоогношения человека и природы, человека и общества, чело­века и человека, а значит, в качественно новом уровне самосознания чело­века как личности, творческий потенциал которой освободился от власти

 

традиционалистских табу и обрел недоступные прежде возможности по­знания и преобразования мира. Процесс этот завершился в эпоху Просве­щения, с одной стороны, а «промышленной революции» в Англии, непос­редственном преддверии произошедшей в XIX веке научно-технической революции, а с другой — во Франции, менее развитой в техническом от­ношении, но более прогрессивной в отношении идеологическом. Такова эволюция самосознания человека от средневекового Homo faber, порож­денного пониманием им себя как «делающего», «созидающего», «рабо­тающего» существа, то есть ремесленника, до взгляда на себя как на со­вершенный механизм, вплоть до самоотождествления с машиной, которое, как мы вскоре увидим, широко распространится в философии Нового времени, от Р. Декарта до Ж.-О. Ламетри.

Важнейшим проявлением историко-культурного значения механизми-зации производственного процесса, сопоставимым с изобретением пись­менности, было внедрение печатного станка и в издание литературы, и в изобразительное искусство, обеспечившие, с одной стороны, немысли­мый ни в Средние века, ни в Античности, масштаб демократизации куль­туры, а с другой, формирование новых, монументальных жанров науч­ной, философской, публицистической, художественной словесности; так возникли газеты и журналы, многотомная Французская энциклопедия и новая отрасль изобразительного творчества — многообразные разновид­ности гравюры. Приводя слова В. Дильтея о том, что идеал Реформации — человек, вооруженный священной книгой, — мог возникнуть только пос­ле изобретения печатного станка, Э. Ю. Соловьев добавил уже от себя: «Лишь книгопечатание превратило перевод Библии в масштабную куль­турно-историческую задачу». А И. И. Иоффе характеризуя ее значение в истории немецкой культуры, подчеркнул, что теперь «не только Библия, но и сатирические листки, памфлеты снабжаются иллюстрациями, серии карикатур образуют наглядные сатирические повести», не говоря уже о появившейся возможности иллюстрировать рассказы, шванки, новеллы; тем самым «гравюра замещала книгу для неграмотных» подобно тому, как в храме стенная роспись была, по известной формуле, «Библией для неграмотных».

Известно, какую роль в дальнейшем развитии культуры сыграло иллю­стрирование книги и газетно-журнальных периодических изданий. Если признаками цивилизации Нового времени стали книга и обусловленный ею процесс образования и воспитания вступающих в жизнь поколений, то этим культура обязана книгопечатанию, соединившему слово и изобра­жение как взаимодополнительные способы передачи всех видов информации — научной, публицистической, художественной. Таково еще одно — и достаточно мощное! —доказательство уровня развития общественного сознания, духовной культуры, художественного освоения мира, обуслов­ленного развитием общественно-производственной практики, произво­дительных сил, техники, то есть того, что на языке культурологии называ­ется технической сферой материальной культуры общества.