Первая ступень перехода -реформация как культурный процесс

Проблема Реформации в современной культурологический мысли

Роль Реформации в истории европейской культуры обычно оценивают по конкретным формам взаимоотношений лидеров движения с защитника­ми католицизма, с философами-гуманистами, с политическими деятелями этого времени и по особенностям различных модификаций протестантиз­ма. Между тем, историка культуры должно интересовать нечто более глубо­кое, чем чисто внешние, частные и во многом случайные проявления спе­цифической духовно-психологической основы протестантизма как определенной разновидности христианской религии, а именно, выразивший­ся в нем и породивший его тип социальной психологии. Такой подход бли­зок к веберовскому, он отличается лишь тем, что нас интересует не роль протестантизма в становлении капиталистической экономики, а его место в переходе европейской культуры от одного ее исторического состояния к другому. Впрочем, как справедливо отметил А, И. Неусыхин, сам М. Вебер подчеркивал в своей «Протестантской этике», что «не намерен поставить на место односторонне-материалистического каузального толкования культуры и истории столь же одностороннее спиритуалистическое каузальное их тол­кование». Оба толкования одинаково возможны, поскольку «капиталисти­ческая форма хозяйства» и протестантский «дух капитализма» находятся по отношению друг к другу не во «взаимозависимости», а в «адекватности», ибо на начальной ступени формирования новой практически-производствен­ной формы бытия еще невозможно — таково естественное проявление со­циокультурного состояния переходности! -—преодолеть унаследованную от феодализма фантастико-мифологическую, религиозную форму сознания, реально лишь реформировать ее, реорганизовать, как можно более после­довательно приспособив ее к данной практике. Как писал Э. Соловьев в предисловии к биографии М. Лютера, в средние века «люди, недовольные социальным гнетом и унижением, лишь в редких случаях могли выразить свой протест на светском, мирском языке. Религия еще безраздельно господствовала над умами, и всякая общественная группа стремилась к геоло­гическому оформлению своих запросов, интересов и чаяний. Только таким способом она могла защитить их мировоззренчески, отыскать для них убе­дительные основания». И хотя общая ситуация в Европе, в Германии в част­ности, существенно изменилась в эпоху Лютера, но и в это время осознание новых «запросов, интересов и чаяний» могло стать достоянием общества, а не отдельных интеллектуалов, лишь при условии религиозного осмысления нарождавшейся социальной практики. Поэтому нельзя не согласиться с Ф. Энгельсом, что по сути своей «Реформация — лютеранская и кальвини­стская — это буржуазная революция № 1 с крестьянской войной в качестве критического эпизода». Такой широкий спектр значений — от узко теологи­ческого до экономически-политического, включая социально-психологичес­кие с его прямыми нравственными, эстетическими и художественными по­следствиями, — делает Реформацию подлинно общекультурным по ее масштабу историческим явлением.

Неудивительно, что стихийный поиск соответствия этой новой психоло­гической структуры и идеологической концепции складывавшейся буржу­азной практике — стихийный потому, что никто из лидеров Реформации не осознавал данного ее реального социально-историческою смысла, — по­рождал, буквально по синергетическому принципу полифууркации, широкий спектр модификаций общих установок антикатолического протестантизма, взаимная конфронгация которых была подчас более острой, чем их общее противостояние католицизму.

Ибо то, что «каждый христианин сам способен судить об истине», как утверждал уже в первых выступлениях М. Лютер, вело к отмеченной из­начальной неоднородности реформистского движения — по свидетель­ству Н. В. Ревуненковой, «даже у себя в Витгенберге своего ближайшего сподвижника, помощника и друга Филиппа Меланхтона Лютер вынужден был признать еретиком». М. Малерб — французский историк религии — выделил четыре основных направления протестантизма: анабаптизм, ан­гликанство, лютеранство и кальвинизм; всего же «в рамках протестан­тизма существуют сотни различных христианских церквей» (в Англии в ходе революции XVII зека пуритане разделились натри, существенно раз­личные, группы: пресвитериан, индепендентоа и левеллеров). Особое ме­сто в этом спектре открытых Реформацией вариантов христианства во Франции занял либертинаж — в середине XVI века его ряды насчитыва­ли 10 тысяч человек. Они называли себя «духовными христианами», по­скольку не принимали его обрядовой стороны, считая религию сугубо лич­ным делом человека. Об историко-культурном значении либертинажа

говорит и то, что с ним считают связанным, с одной стороны, творчество великого П. Брейгеля, а с другой, оригинальное учение немецкого фило­софа XVI века С. Франка (краткая ею характеристика дается в упоминав­шейся монографии Н. В.Ревуненковой).

«Идею Реформации, — резюмирует свой анализ этого духовного дви­жения автор данного исследования, — о которой стали говорить как о настоятельной потребности памфлеты, трактаты и хроники XV аека в разных концах Европы, по-своему толковали владетельный князь и це­ховой подмастерье, образованный бюргер и полуграмотный крестьянин, утопающий в роскоши епископ и бедный священник. Однако каждое со­словие подразумевало, что речь идет о коренном преобразовании соци­альной и духовной жизни». Следовало бы лишь добавить: не только «каж­дое сословие», но и каждая мыслящая личность, ибо пестрота общей конфессиональной картины данной фазы истории европейской культу­ры была естественным следствием процесса формирования личности, которую и маркирует признаваемая обществом ее способность самосто­ятельно «судить об истине». А. де Токвиль писал, что в США «имеется бесчисленное множество протестантских сект», а это влечет за собой «великое множество моральных истин» — таково следствие и проявле­ние индивидуализма, имеющего «собственно демократическое происхож­дение», и хотя он принципиально отличается от «.эгоизма», все же госу­дарству приходится с ним бороться, но не средствами насилия, а «с помощью свободы» и порождаемых ею демократических институтов.

Говоря о «персоналистском мотиве» «Тезисов» Лютера и об «атомиза-ции» в трудах последователей его учении, Э. Ю. Соловьев справедливо оговаривает, что, хотя индивид оказывается «выделенным» и из церков­ной «соборности», и из светских «общинно-корпоративных объединений», все же выделение это имело еще весьма ограниченный характер: «приход, цех, корпорация, сельская община и т. д. по-прежнему остаются для инди­вида фактической силой, с которой приходится считаться. Однако они утрачивают силу авторитета, перестают быть инстанциями, уставам и ко­дексам которых человек повинуется не по внутреннему убеждению»; та­кова начальная фаза в развитии «индивидуалистических ориентации ранне-буржуазного массового сознания».