Проблема Возрождения в современной культурологии

Книга А. Ф. Лосева «Эстетика Возрождения» (первое издание увидело свет в 1978 год) начинается таким характернейшим для современного уров­ня ренессанс о ведения рассуждением: «Школьная, да и университетская практика старого времени исходила из резкого противоположения сред­них веков и Ренессанса. Средние века — это господство церковной догмы, отсутствие яркого развития науки и искусства, мистика и мракобесие. Ре­нессанс, наоборот, отбрасывает всю эту «ночь» средневековья, обращает­ся к светлой античности, к ее свободной философии.., к скульптуре обна­женного человеческого тела, к земной, привольной и ничем не связанной свободе индивидуального и общественного развития. Так говорилось в старину. И сейчас еще живы почтенных лет люди, которые были когда-то воспитаны на этой абстрактно-метафизической концепции двух культур, из которых одна-де резко сменила другую и вернулась к свободе антич­ного мира».

Правда, А. Ф. Лосев сразу же сделал примечательное уточнение, заме­тив, что эта концепция «может быть и верна в некоторых своих абстракт­ных категориях» и что она не полностью им отвергается, ибо реальное положение вещей «намного сложнее», чем это представлялось прежде, поскольку еще неясно, когда начался Ренессанс в Италии — в XII веке, в XIII или XIV; к тому же следует «учитывать связь европейского Ренессан­са с Ренессансом других, неевропейских культур...»; вместе с тем, сам он «твердые очертания эстетической теории западного Ренессанса нашел толь­ко в XIII в.», но явления эти счел более точным «назвать пока проторенес­сансом», да и «весь XJV век в Италии и в других западных странах тоже является see еще только подготовкой подлинного Ренессанса». Но затем последовал вывод, опровергающий, в сущности, все вышесказанное: «Тер­мин «Ренессанс» в точном смысле слова относится лишь к Италии XV и XVI вв.», а в восточных странах имели место лишь «возрожденческие яв­ления», которые «должны быть учтены», но никак не отождествлены с подлинным европейским Возрождением.

С этим выводом нельзя не согласиться. Что же касается отношения Воз­рождения к Средневековью, то диалектика развития культуры такова, что в данном случае, как и во всех других, образование ее нового состояния, даже имеющее характер культурной революции, или, по Ю. М. Лотману, «взрыва», не исключает зарождения элементов нового состояния в преде­лах прежнего — так, действительно, некоторые ренессансные процессы развивались в средневековых городах на протяжении нескольких столе­тий, что свидетельствует о «проторенессансе» и о разных этапах собствен­ного развития ренессансной культуры. Об этом говорил, как мы видели, сам А. Ф. Лосев, а М. А. Гуковский прекрасно описал данный процесс в капитальной работе «Итальянское Возрождение». Убедительное доказа­тельство именно такого характера развития Возрождения мы находим в истории русской культуры, в которой в конце XVII века зарождались неко­торые «проторенесеансные», как определил их Д. С. Лихачев, процессы, по ряду причин не выросшие в Возрождение.

Здесь возникает более общий вопрос, широко дебатировавшийся в свое время в отечественной медиевистике: Возрождение было специфически-западноевропейским явлением или же некоей фазой развития культуры всех народов на нашей планете? Начиная с опубликованных в 40-е годы работ грузинского историка, Ш. И. Нуцубидзе и ленинградского искусствоведа И. И. Иоффе получила широкое распространение концепция «внеевропей­ских Ренессансов» — восточных (грузинского, армянского, азербайджан­ского, ирано -таджике кого, турецкого, индийского, китайского, корейского, японского) и восточноевропейских (русского, чешского и других), в ко­нечном счете вылившаяся в четко сформулированную Н, И. Конрадом идею всемирного Возрождения как переживаемой каждой национальной культурой стадии (или даже нескольких стадий) ее истории; концепция эта была основана на традиционном— линейно-циклическом — понима­нии исторического процесса, которое видит в истории каждой культуры смену «новаторских» периодов стремлением вернуться к прошлому, «воз­родить» его. О том, что это представление разделяется некоторыми исто­риками по сей день, свидетельствует вышедшая в 1999 г. и уже цитиро­ванная мной в соответствующей лекции книга С. М. Марчуковой, посвященная истории естественнонаучных представлений в средневеко­вой Европе — в ней выделены главы «Теодориканское Возрождение», «Каролингское Возрождение», употребляется и понятие «мусульманское Возрождение»...

Показательна проходившая у нас в 60-е годы дискуссия о возможности соотнесения истории литературы стран Востока и Запада: участвовавшие в ней видные востоковеды оказывались в сложной методологической си­туации, ибо, с одной стороны, нельзя было отказаться от формационного членения исторического процесса, признававшегося догматиками от мар­ксизма единым для всех сфер истории человечества -— материальной и духовной, политической и религиозной, технической и художественной, но и не удавалось продуктивно его применить при изучении историко-ли­тературного процесса, а с другой, казавшееся спасительным обращение к пришедшему из прошлого трехчленному делению истории на Древний мир, Средневековье и Новое время было формально-хронологическим и совре-шенно бессодержательным, не говоря уже оразных его временных рамках в истории разных стран Востока (см., например, построенную В. И. Семановым таблицу).

Однако наибольшую сложность представляло при этом различение пер­вых двух этапов а пределах истории восточных культур, а затем критерии перехода от второго к третьему — единственная попытка решения этих проблем, предпринятая И. С. Брагинским, оказалась неубедительной, по­тому что масштабы неравномерности развития культур Востока и Запада выходят за пределы флуктуации в рамках каждого из трех «возрастов» куль­туры: на Востоке Средневековье сохраняется в XIX, во многих случаях и в XX, а подчас, как мы видим в наши дни, и в XX! веке. Это станет очевид­ным, если критерии различения основных этапов истории культуры мы будем искать в сущностных качествах самой культуры, а не на ее перифе­рии или, тем более, вне ее.

Между тем, в монографии М. Т. Петрова «Проблема Возрождения в советской науке», с подзаголовком «Спорные вопросы региональных ре­нессансов», было убедительно показано, что суть Возрождения отнюдь не в его ретроспективизме, что s итальянской культуре XV-XVI веков опора на наследие античности —всего лишь средство утверждения собствен­ного ренессансного мировоззрения, осмыслявшего оптимальные для этой страны, а затем и для всей Европы, пути перехода от культуры феодаль­ного общества к культуре общества буржуазного, от культуры тради­ционной к культуре личностно-креативной. Как прекрасно сформулиро­вал А. Шастель, ренессансное «"возвращение к античности" является в конечном счете лишь главным и основным следствием общего и смутного стремления к "новому миру"». Столь активно обращаются к прошлому именно потому, что устремляются к будущему и хотят овладеть настоя­щим. То, чего ожидают, определяет собою то, чего ищут». Это значит, что неправомерно приравнивать случаи обращения к прошлому, имевшие ме­сто, начиная с XII века, и в самой Италии, и в Китае, и в Азербайджане, и в Грузии, а позднее в России и в других странах Восточной Европы, к западноевропейскому Возрождению в собственном смысле данного поня­тия — это явления не только разного масштаба и исторического значения, ко разной социальной и культурной природы. Вот почему выдающийся историк искусства Э. Панофский в посвященном этой проблеме специаль­ном исследовании, имея в виду не вырвавшиеся за пределы средневеково­го сознания «Каролингский ренессанс» и «Оттонский ренессанс», писал само слово «ренессанс» со строчной буквы, а не с прописной, и к тому же ставил его в кавычки, дабы подчеркнуть их принципиальное отличие от Ренессанса как стадии в истории европейского искусства. Но тем более стадия эта отлична по существу своему от всех восточных «ренессансов», не разрушивших устои мировоззрения и культуры феодального общества.

Видный востоковед В. Н. Никифоров справедливо счел «недосказан­ной... гипотезу, выдвинутую академиком Н. И. Конрадом и другими исто­риками культуры, о так называемой эпохе Возрождения на Востоке (чуть ли не с VII в.), исходя, правда, из чисто социологических соображений: «если под "Возрождением" понимать вполне определенное явление, кор­ни которого лежат в общественных сдвигах, непосредственно предшество­вавших становлению капиталистического производства, то такую эпоху в истории стран Востока до XIX в. вряд ли можно найти», однако, при всем своеобразии культурной характеристики Возрождения, нельзя не видеть социально-экономической детерминированности духовного содержания этого типа культуры.

(Замечу, что существовала еще одна, неявная, причина появления теории «всемирного Возрождения» — борьба востоковедов с господствовавшим в исторической науке европоцентризмом, которая выразилась в данном эпи­зоде изучения истории культуры в стремлении доказать, что такое прекрас­ное, прогрессивное, гуманистическое явление, как Возрождение, неблаго­родно приписывать одному только Западу, надо найти его и на Востоке; а ищущий, как известно с древнейших времен, и обрящет, особенно когда эти поиски направляются идеологическими мотивами...)

Правда, критерием наличия «ренессансов» за пределами Западной Ев­ропы историки нередко считают гуманистическую ориентацию этих куль­турных движений, однако и эту примету «ренессансноши» приходится признать неосновательной, ибо гуманизм как таковой нельзя считать спе­цифически -ренессансной идеологией, речь должна идти здесь об особой форме гуманизма — становлении личности. Ибо если гуманизм есть при­знание высокой ценности человека как родового существа, то ренессансный гуманизм был признанием ценности личности как конкретного ин­дивида, имеющего право на свободный выбор ценностей и способов их воплощения в своей деятельности, личности, тем самым вырванной из плена традиций или, по крайней мере, сознающей свое право сменить не­пререкаемую власть религиозных традиций христианского Средневеко­вья на свободно избираемую и индивидуально интерпретируемую тради­цию античной культуры. Античной только потому, что данный тип 17манизма сделал там свои первые таги в искусстве и философии, но за­тем, в Средние века, был подавлен религиозным сознанием и мог быть возрожден на основе завоеваний городской культуры, в которой формиро­валось сознание свободного ремесленника — Мастера, Мыслителя, Твор­ца и одновременно Художника. Ничего подобного на Востоке не происхо­дило, не происходило в XVII веке и в России.

Говоря о своеобразии ренессансного гуманизма, нельзя пройти мимо его трактовки таким крупным ученым, как А. Ф. Лосев. Он считает, что этот тип сознания, называемый им «индивидуализмом», отличался «глубинной про­тиворечивостью», потому что не только прославлял личность, доходя до апологии «титанизма», но и содержал «критику такого индивидуализма» (например, у позднею В. Шекспира, Д. Сервантеса, М. Монтеня) ибо «знал и чувствовал всю офаниченность изолированного человеческого субъек­та». Безусловно, такого субъекта, индивидуалиста, противопоставляющего себя другим людям и замыкающегося в собственном духовном мире, подоб­ного эгоцентристам эпохи Модернизма. Возрождение не знало, но не пото­му, что оно будто бы уже поняло его ничтожность, а потому, что, как сам А. Ф. Лосев точно сказал, «это был период детства и юности европейского индивидуализма». Что же касается его ссылок на упомянутых писателей и мыслителей, то их творчество относится либо ко времени кризиса Возрож­дения, либо уже к следующей фазе истории европейской культуры — к XVII веку. V А. Ф. Лосева возможность подобных ссылок объясняется тем, что он включает в Возрождение с эпитетами «позднее» или «модифициро­ванное» и маньеризм, и философию Ф. Бэкона, и творчество Сервантеса, то есть явления, принципиально оппозиционные Возрождению, типичные именно для XVII века— многие историки литературы и искусства прямо называют их барочными. М. А. Ьарг, например, писал, что М. Монтень «воз­вестил наступление глубокого перелома в духовном климате Европы, в ре­зультате которого умонастроение Возрождения сменилось умонастроением барокко», понимая под барокко «стиль мышления и поведения людей "рас­терявшейся эпохи", разуверившейся во всем унаследованном и вместе с тем еще не нашедшей почвы для нового символа веры».

Хотя А. Э. Штекли признал «сложность вопроса о том, является ли уто­пический коммунизм XVI-начала XVII в. завершающей главой гуманиз­ма Возрождения или лежит вне его», поскольку вообще вопрос о конце Возрождения «еще более сложен, чем вопрос о его начале», и хотя грани­цы между Возрождением и последовавшей за ним фазой истории евро­пейской культуры не Moiyr быть проведены жестко, как хронологически, так и содержательно, принципиальное различие этих двух состояний пе­реходного процесса существует, и непродуктивно не только его игнориро­вать, но и недооценивать. Ибо развитие социальных противоречий приве­ло в XVII веке к утрате специфически ренессансной веры в целостность, гармоничность и самого человека, и его взаимоотношений с природой.