Становление диалогического мышления и перспективы развития культуры в новом столетии

Размышляя о путях выхода человечества из сложившейся в атомный век драматической ситуации, К. Ясперс пришел к выводу о потребности а новом, «сверхполитическом»мышлении, поскольку политика разъединяет и противопоставляет государства, народы, классы и расы, а избежать смер­тельной для человечества опасности его экологического конфликта с при­родой можно лишь при единении усилий всех живущих на Земле людей; культура предоставляет необходимый для этого духовный «механизм» — такой «с верх полита чес кой» силой обладает нравственность {замечу, раз­вивая мысль немецкого философа, именно нравственность, а нерелигия, ибо религия объединяет только единоверцев, представителей же разных конфессий и даже разных модификаций одного и того же вероисповеда­ния она разделяет). Ключевым понятием в рассуждении о возможности преодоления политики нравственностью является у К. Ясперса «жерт­ва», однако гораздо более точным в современной социокультурной ситуа­ции представляется понятие «диалог», становящееся ключевым в совре­менной философско-антропологической, социально-философской, культурологической, педагогической, эстетической концепциях.

Если человечество хорошо знает, что такое насилие, оно еще совсем пло­хо понимает, что представляет собой диалог— не в лингаистическом, разу­меется, и не в театроведческом, а в широком социокультурном значении, которое это понятие приобрело в 20-30-е годы XX века. В монографии «Мир общения» я определил диалог как духовную форму межсубъектного взаимо­действия, отличая его от коммуникации, как способа передачи определен­ной информации субъектом принимающему ее объекту. Происхождение, сущность, структура и функции диалога проявляются в том, что он связыва­ет людей как субъектов ао всех масштабах культурного «субстрата» субъектности, и нее формы диалога по своей культурной суш являются способом разрешения противоречий, альтернативным насилию, ибо наси­лие есть следствие отношения к другому как к объекту, а диалог — отноше­ние к другому как к субъекту. Диалог адресован конкретному Другому, но, в отличие от, монолога, не с целью ему нечто сообщить (это аксиологически нейтральная функция коммуникации), а чтобы реализовать обладающую выс­шей ценностью функцию человеческого общения — совместными усилия­ми его участников, оказывающихся партнерами в общем действии, выра­ботать объединяющую их новую информацию.

Диалог ведется на разных содержательных уровнях, в зависимости от ситуативных ролей вступающих в него субъектов: так, межличностные отношения «выясняются» в нравственном по содержанию диалоге, а по­литические отношения регулируются диалогами крупных совокупных субъектов —- государств, наций, классов, партий и их фракций, представ­ляемых их лидерами или полномочными представителями. Демократия в отличие о тоталитарно!и строя и предполагает диалог политических субъек­тов, а не подчинение одного (одних) другим средствами насилия. Тем са­мым истинная, последовательно проводимая демократия уподобляется межличностным — нравственным — отношениям. Ныне человечество вступило в такую фазу своей истории, которая делает для него жизненно необходимым превращение политических отношений из субьектно-объек-тных в межсубъектные, и значит — в диалогические.

В этом свете становится понятным, почему в середине XX века идея диа­лога вошла в проблемное поле философского мышления и неуклонно рас­ширяет сферу своего влияния — от первых подступов к ее осмыслению в 20-е годы в работах М. Бубера и М. Бахтина на ограниченном пространстве этических и эстетических проблем до определения М. Бубером самого чело­веческого бытия как «диалогической жизни» (так назвал он одну из своих книг), определения последователем М. Бахтина В. С. Библером законов мышления как «диалогики», описния психологами процессов, протекающих в нашем сознании, как «внутреннего диалога», выявления лингвистами диа­логической природы человеческой, трактовки диалога автором этих строк как оптимальной формы духовного общения людей: в реальной жизни, в активности воображения, в восприятии искусства.

В истории мировой культуры складывались разные отношения настоя­щего к прошлому—и истинно диалогические, и монологические, причем с противоположно направленными векторами монолога. Первая историчес­ки зафиксированная форма этих отношений— подчинение настоящего про-шлаку', такова суть традиционной культуры во всех ее исторических моди­фикациях, от первобытности до Возрождения, поскольку сама суть традиционности состоит в безоговорочном (разумеется, по интенции, а не по реализации, которая не может быть абсолютной по отношению к какой бы то ни было установке) стремлении повторять настоящим прошлое; тут можно сказать, что настоящее отдает прошлому «право на монолог».

Вторая позиция, также монологическая, но с противоположно направ­ленным вектором монолога, наиболее последовательно воплотилась в идеологии Модернизма с его культом новизны, оригинальности, непохо­жести на прошлое, полным разрывом с традицией, доходившим до про­возглашения «смерти искусства» в классическом его понимании, «смер­ти» классической философии, науки, морали, в появлении на арене культуры неких «антиискусства» и «контркультуры», в ощущении надви­гающейся и неотвратимой гибели всей Западной цивилизации.

И только третья позиция оказывается диалогической в точном смысле этого понятия, подразумевающего полноправие «Собеседника» (В. И. Вер­надский) и поиск такого с ним контакта, который, не устраняя ни его, ни своих самостоятельности, своеобразия, суверенности, свободы, одним сло­вом, субъектности, порождал бы некое их духовное единство, «единство многообразия», говоря прекрасной формулой древних греков. История ми­ровой культуры знает несколько попыток найти такой диалогический кон­такт настоящего с прошлым, например, Л. М. Баткин определил суть ре-нессансной культуры понятием «диалог»; однако, эти диалогические интенции не могли стать прочными, долговременными «направляющими» культурного процесса, ибо человечество не было готово по общему уров­ню своего материального и духовного развития к обретению подлинного '■■единства многообразия» ни в диахронической, ни в синхронической плос­костях своего существования: до тех пор, пока в отношениях между наро­дами, классами, эпохами господствовала власть силы, а не порождаю­щая диалог культур сила духа, он мог быть только эпизодической ситуацией.

Особое значение приобретает на рубеже веков и тысячелетий уже осоз­наваемое культурой новое историческое явление — диалог с природой (достаточно сослаться на одно только движение «зеленых», поднявшееся с чисто нравственного уровня на уровень политически-организационный. История знает несколько типов отношения людей к природе: религиоз­ное поклонение, утилитарное использование, научное исследование, эсте­тическое любование, художественное воссоздание. Каждый из них за­нимал определенное место в культуре, изменявшееся вместе с изменением самой культуры. Только первое и последнее из перечисленных отноше­ний выражали восприятие природы не объектом — подвластным субъек­ту или, напротив, недоступным его притязаниям на господство, — а либо более могущественным, чем человек, суперсубъектом, которому нужно поклоняться, молиться, то есть умолять о помощи, просить и благода­рить, заклинать и приносить жертвы, либо лишь кажущимся субъектом, мнимым, квазисубъектом, каким предстает перед нами художественный образ. Вполне закономерно, что научно-технический прогресс все даль­ше и дальше оттеснял на периферию культуры религиозно-мифологи­ческое поклонение природе, одновременно отвлекаясь от эстетического к ней отношения; правда, уже в начале XX века ученые и техники обра­тили внимание на способность эстетического восприятия содействовать успеху научного познания и технического конструирования, а затем и оперированию техническими приборами, что обусловило развитие тех­нического дизайна как важного нового компонента культуры. Однако в обоих случаях речь шла всего лишь о содействии эстетического чувства достижению утилит ар но-практических целей. Между тем, экологичес­кая ситуация конца столетия требовала радикального изменения именно утилитарно-практического отношения к природе, дабы воспрепятство­вать стремительно углубляющемуся кризису в реальной производствен­ной практике преобразования ее человеком для своих нужд. Не увенча­лись успехом ни старания внедрить в культуру Запада сохранившееся на Востоке архаическое религиозно-мистическое восприятие природы, ни замена религиозного поклонения эстетическим, ни попытки просто-на­просто остановить научно-технический прогресс — сейчас нужно изме­нить саму практически-производственную деятельность так, чтобы, не тормозя научно-технический прогресс, предотвратить его губитель­ное влияние на природу. А это окажется возможным лишь при условии распространения нравственности на отношение людей к природе -— люди должны научиться относиться к ней как к человеку и действовать соответственно основной нравственной максиме: относись к другому так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе, то есть как к субъек­ту, а не объекту, независимо от того, является ли Друтй человеком, животным, растением, камнем, вещью, художественным образом, ибо если он реально не является субъектом, то может обрести этот статус в нашем воображении — гак, как любимая собака или лошадь, когда с ними разговаривает хозяин. А в искусстве возможен разговор поэта с розой, с животным, С рябиной, возможно его обращение к парусу или к шкафу, как у А. П. Чехова, возможно описание беседы Казбека с Шат-сорою или вещей друг с другом, как в детских сказках. Напомню прекрасные строки Ф. И. Тютчева:

Не то, что мните вы, природа — Не слепок, не бездушный лик: В ней есть душа, в ней есть свобода, В ней есть любовь, в ней есть Я1ык.

В этих стихах можно увидеть провозглашение пантеистического миро­воззрения, или выражение мистического откровения, или формулирова­ние специфического подхода поэта к изображению природы, но можно считать их и точным описанием такого отношения человека к природе, которое, наделяя ее человеческими же, духовными качествами, то есть субъективируя ее, подобно художнику, гармонизирует свои с ней отноше­ния, придавая им нравственное качество.

Перефразируя приводившееся изречение Сартра, что человек — это существо, «приговоренное к свободе», я готов повторить сказанное мной пять дет тому назад в книге «Философия культуры»: ныне человечество «приговорено к диалогу». Осуществление этого приговора — дело каж­дого из нас.