Трансцендентность мира другого

До сих пор мы имели дело только с отношением лицом-к-лицу, когда некоторый сектор мира находится и в моей, и в моего со­брата реальной досягаемости. Строго говоря, мир, который находится в моей реальной досягаемости, пересекается с ми­ром, который находится в его досягаемости, однако с необходи­мостью существуют зоны, находящиеся в моей реальной досяга­емости, но не находящиеся в его реальной досягаемости, и vice versa. Например, находясь лицом к другому, я вижу вещи, кото­рые не видит он, а он видит вещи, которые не вижу я. То же са­мое можно сказать о наших сферах манипулирования. Этот камень, лежащий между нами, находится в моей сфере мани­пулирования, но не попадает в его сферу манипулирования.

В этом смысле мир другого трансцендирует за пределы мо­его. Однако из идеализации взаимозаменяемости точек зрения (см. выше п. 3а) вытекает, что мир, находящийся в реальной досягаемости другого, находится также в моей достижимой (потенциальной) досягаемости и vice versa. В некоторых пре­делах (описание которых слишком далеко увело бы нас от темы нашего обсуждения) даже мир, находящийся в восстано­вимой досягаемости другого, и мир, находящийся в его пред­восхищаемой досягаемости, находятся в моей потенциальной досягаемости (так сказать, потенциальной досягаемости второ­го порядка) и vice versa.

Однако мир другого трансцендирует за пределы моего еще и в другом смысле. Чтобы понять особую форму этой транс-ценденции, мы, прежде всего, должны принять во внимание главенствующую функцию отношения лицом-к-лицу в консти-туировании социального мира. Только в нем тело другого нахо­дится в моей реальной досягаемости, а мое тело – в его; только в нем мы переживаем друг друга во всей нашей индивидуальной

уникальности. До тех пор, пока длится отношение лицом-к-лицу, мы взаимно вовлечены в биографическую ситуацию друг друга: мы вместе стареем. Мы действительно имеем общую сре­ду и общие переживания происходящих в ней событий: я и ты, т.е. Мы, видим летящую птицу. И это явление птичьего полета как события во внешнем (публичном) времени происходит од­новременно с нашим его восприятием, которое есть событие в нашем внутреннем (частном) времени. Два потока внутрен­него времени, твой и мой, синхронизируются с событием во внешнем времени (полетом птицы), а тем самым и друг с дру­гом. Это будет особенно важно для нас, когда мы приступим к исследованию событий во внешнем мире, служащих сред­ствами коммуникации, а именно: значащих жестов и языка.

Тем не менее, как существование другого трансцендирует за пределы моего, так и мое – за пределы его. Общей для нас яв­ляется лишь малая часть наших биографий. Кроме того, каж­дый из нас входит во взаимоотношение лишь частью своей личности (Зиммель), или, как говорят современные социологи, приняв особую социальную роль. И наконец, поскольку систе­ма релевантностей другого укоренена в его уникальной биогра­фической ситуации, она не может совпадать с моей: она не мо­жет быть вовлечена в мою досягаемость, хотя я и могу ее понять.

Есть еще третий род трансценденции, и эта трансценденция выходит за пределы не только моего мира, но и мира другого: само Мы-отношение, берущее начало во взаимном биографичес­ком вовлечении, трансцендирует за пределы существования каж­дого из сообщников в царстве повседневной жизни. Оно принад­лежит к иной конечной области значения, нежели область реальности повседневной жизни, и может быть схвачено только с помощью символизации. Это утверждение предвещает целый узел проблем, приступить к которым мы пока еще не готовы.

Следует, однако, указать, что отношение лицом-к-лицу, которое мы до сих пор описывали, есть лишь одно из измере­ний социального мира, хотя и самое главное. Если соотнести его с миром, находящимся в моей реальной досягаемости, то можно будет найти в социальном мире и другие измерения, соотносимые с разными формами мира, находящегося в моей потенциальной досягаемости. Есть мир моих современников, с которыми я биографически не вовлечен в отношение лицом-к-лицу, но с которыми меня объединяет общий сектор време­ни, дающий мне возможность воздействовать на них, а им на меня в коммуникативной среде взаимной мотивации. (В пер-

 

486

487

вобытных обществах, где считается, что души умерших участву­ют в социальной жизни группы, умершие рассматриваются как современники.) Существует мир моих предшественников, на которых я повлиять не могу, но чьи прошлые действия и их результаты открыты моей интерпретации и могут оказывать влияние на мои собственные действия; и существует мир моих преемников, пережить которых в непосредственном опыте не­возможно, но на которых в более или менее пустом предвос­хищении я могу ориентировать свои действия. Для всех изме­рений социального мира, кроме отношения лицом-к-лицу, характерно то, что я не могу схватить моих собратьев как уни­кальных индивидов, а могу лишь переживать их типичное по­ведение, типичный образец (pattern) их мотивов и установок во все более и более возрастающей анонимности.

Мы не можем углубиться здесь в подробное обсуждение различных измерений социального мира. Однако необходимо иметь в виду заключенные здесь проблемы, чтобы правильно проанализировать некоторые вопросы, связанные с коммуни­кацией и аппрезентативной апперцепцией общества.